Зарево

Глава 17

Прошла неделя. Зоя сказалась больной и на уроках не появлялась, оставив Николаю задание, которого должно было хватить на время ее мнимой болезни. Про себя она решила не переступать порог квартиры на Сенной, а продолжить занятия у себя дома. Она боялась, что ежедневные уроки музыки с бесконечными «и-раз, и -два, стаккато, ларго модерато», помешают им, однако Павла Семеновна, занятая устройством личной жизни, почти распустила своих учениц, и в съемных меблированных комнатах, где проживали Новиковы, воцарилась дневная тишина.

Чтобы не думать о Петре, Зоя загрузила себя работой. Кроме обязательных часов в отделении, она нанималась ухаживать за тяжелыми больными и возвращалась домой поздно, когда уже все спали. Она уставала до такой степени, что ей даже сны не снились: коснувшись щекой подушки, она сразу же проваливалась в немыслимые темные глубины.

За это время ее лишь однажды навестил Николай под предлогом того, что тексты уже прочитаны, и «не приготовила ли мадемуазель ле профессер что-нибудь потруднее»?

– Хотите потруднее? Извольте, – Зоя вытащила из книжного шкафа потрепанную брошюру и передала барону. – Это из Гюго. Вам будет нелегко, но, если Вы одолеете этот отрывок, немедленно попросите продолжение.

Николай напряженно вглядывался в лицо Зои: она утверждала, что больна, но никаких признаков не было видно. Получается, болезнь мадемуазель надуманная? Он вспомнил последний визит Зои, урок, чаепитие, а вследствие этого всплыло странное поведение Петра Силина. И что ему стукнуло в голову явиться в обнимку с медичками? Возможно, это розыгрыш? После эпатажа недельной давности он не оказывал знаков внимания ни Тане, ни Мане. Николай задумался – получается, Зоя неравнодушна к Петру?

А она выглядела грустной и задумчивой, и Николай поспешил откланяться.

Весь следующий день Зоя провела на практике в Мариинской больнице на Литейном проспекте. Это была обычная городская больница для бедных: в бюджете столицы никогда не доставало денег для подобных учреждений, поэтому нехватка в живой силе приводила к тому, что работа шла в основном за счет добровольцев и практикантов.

Зое нравилось на практике, несмотря на нервную и грязную работу. Она искренне сочувствовала страдальцам и пыталась помочь, делая для этого все возможное. Окружающие недоумевали порой: как это получается? Сестра Зоя Новикова слыла молчальницей, не поддерживала разговоры на личные темы, не гладила по голове больных, да и держалась с ними холодно и отстраненно, а больные относятся к ней по-доброму. Может быть, причина в том, что у Зои Николаевны золотые руки? И уколы, и процедуры она выполняет ловко и безболезненно.

Нынче Зоя задержалась почти до восьми часов вечера. В декабре темнеет рано, и, если бы не расплывчатый свет фонарей, она пробиралась бы наощупь вдоль ограды больничного сада, увязая в снегу, пока не выползла бы на проспект, где ее вид испугал бы извозчиков.

Но городское освещение работало исправно, и подобные жертвы не понадобились. Она осмотрелась, задержавшись у выхода, и двинулась по натоптанной дорожке все к тому же проспекту. Зоя не собиралась брать извозчика – накладно, да и до дома недалеко, по Литейному, затем свернуть на Владимирский, а оттуда пробежать по переулку несколько метров от Кузнечного рынка.

Падал снег, кружась в свете фонарей, словно рой белых ночных бабочек, подгоняемые легким ветерком. Зоя сделала несколько осторожных шагов по накатанной дорожке: из-под ее каблучков раздавался хруст, похожий на хруст капустных листьев. Она спешила: где-то впереди, в десяти метрах от нее шли по тротуару люди, звенели трамваи, слышались звуки клаксонов автомобилей. Это чудо современной техники нечасто встречалось в российской столице, и счастливые владельцы нарезали круги по вечерним улицам, провожаемые завистливыми взглядами пешеходов.

Вдруг она услышала какой-то шорох позади себя. Кто-то тихо позвал ее по имени. Или это ей показалось? Или это ветер шепнул: «Зоя?» да еще с какими-то вопросительными интонациями!

Она остановилась. Тихий зов повторился – значит, все-таки не ветер!

Зоя обернулась и увидела темную фигуру, появившуюся из-за темных кустов – короткое пальто, зимняя шапка, портфель и цилиндрический тубус, в котором студенты – технари хранили чертежи. Молодой человек вышел из тени, и она узнала Петра.

Как все оказалось просто – вся муть из глубины ее души уплыла в неизвестном направлении, унесенная волной радости, возникшей при его долгожданном появлении. В голове крутилась мысль о том, что он ее нашел, значит, скучал без нее, беспокоился.

Если бы она знала об этом раньше, не возникло бы чувство опустошенности и невозвратной потери, которое сожгло ее изнутри. Целую неделю она мучилась от этого, не надеясь на хороший конец. И вот такой сюрприз – Петр здесь!

Тени, отбрасываемые ветвями деревьев, которые росли вдоль дорожки, не позволяли рассмотреть лицо Петра: он не улыбался, а смотрел серьезно и немного грустно, и тогда Зоя улыбнулась первая.

Плотина сомнений, непониманий и недоговоренности рухнула, и они оба бросились в объятия друг к другу.

Волна радости в душе Зои сменилась волной восторга, а затем шторм поцелуев настиг их обоих. Портфель, тубус с чертежами и Зоина сумочка упали в снег, однако нашей парочке было наплевать на учебники и чертежи.

Очевидно, волны, накатившие на их сердца, переросли в шторм: колени у обоих подломились, и они упали в снег. Поцелуи со вкусом снега – это было волшебно! Прохладная свежесть губ, румянец щек – словно снегири слетелись с веток – и ледяные прикосновения замерзших пальцев: и все же Зоя, не веря себе, думала о ерунде – о том, что она выглядит неаккуратно, извалявшись в снегу.

Петру на это было наплевать: он сам походил на снеговика, но не переживал по этому поводу. Они целовались и целовались, глядя в высокие темные небеса.

Наверное, ангелы в это время смотрели на них и улыбались: они-то знали, что счастья Петру и Зое отпущено всего ничего.

Глава 18

Внешне ничего не изменилось: Зоя регулярно приходила заниматься с бароном, и к концу января «немой» заговорил. Не помешали и два родных языка для того, чтобы третий занял свое место в его голове. Теперь барон мог сносно объясняться на улицах Парижа и Бордо.

– В начале наших занятий у меня в мозгу была мешанина, а теперь все разложено по полочкам, и французская заполняется постепенно, – Николай произнес эти слова не без гордости. – И все благодаря тебе, Зоя.

– Скажу откровенно, иногда мне хотелось применить телесные наказания на наших уроках, – внезапно заявила Зоя и засмеялась.

– Ты меня просто спасла от исключения. А так есть шанс помириться с отцом, – Николай пристально посмотрел в ее глаза и неожиданно для себя рассказал о перипетиях, подкарауливших его по приезде в столицу. Он не скрыл и приезд отца, и его отказ в субсидиях, и то, что зарабатывает на жизнь, бегая по урокам. И даже о том, что скрывает от соседей по квартире истинное положение вещей, играя роль кутилы.

– Бонвивана? – машинально уточнила Зоя.

И Николай так же машинально кивнул головой: все-таки он не зря занимался вечерами.

Они сидели вдвоем в его комнате, лампа горела вполнакала, и сумерки, царящие в комнате, сливались с сумерками за окном. То ли полумрак, то ли откровения барона наводили на грусть – разговор почти не клеился, кроме того, Зоя присушивалась к шагам в коридоре, стараясь не пропустить приход Петра. Внезапно она поняла, что его светлости уроки не нужны, и он ищет предлог объявить ей об этом. Она вздохнула: если это случится, то встречаться с Петром им будет затруднительно. И что тогда делать?

Выводы, сделанные ею наспех, были далеки от истинного положения вещей, как северный полюс от южного. Напротив – Николай находился в смятении и не собирался отказываться от уроков. С одной стороны, уроки являлись отличным предлогом видеть Зою хотя бы дважды в неделю, а с другой, он боялся выглядеть тупицей в глазах девушки, которая ему безумно нравилась.

Он замолчал на полуслове, раздумывая, как ей сказать, что он в ней души не чает. Сказать? А, может быть, не говорить ничего? Он впервые в жизни не знал, как себя вести с девочкой, моложе его на пять лет

Барон снова вздохнул, и насколько проще было с Фионой, но актриса – это уже пройденный этап: Николай даже и не вспоминал об их романе, не затронувшем его сердце. А с Зоей надо объясниться, и чем скорее, тем лучше.

Николай, помедлив, взял ее пальцы в свою ладонь. Он погладил ноготки, похожие на лепестки маргаритки, и поднес их к губам. Зоя вздрогнула, ощутив на своей коже теплое дыхание Николая. Ее сковал страх: никогда барон не позволял себе так себя вести с «мадемуазель ла профессер». И что же изменилось? Почему сейчас он буравит ее глазами?

Внезапно она похолодела внутри: неужели барон в нее влюбился? Это почти невероятно, но как по-другому истолковать поведение молодого человека? И эти вольности… Она прикусила губу: придется объясняться с Николаем, а, возможно, и с Петром, если он узнает…

– Зоя, – начал Николай, – я хочу с тобой поговорить.

Зоя насторожилась, и в ее глазах отразился испуг. А вдруг она ошибается, и барон вовсе не влюбился в нее, а хочет отменить уроки? Впрочем, о любви тоже не хотелось слышать: в этом случае она будет вынуждена что-то ответить барону – он из тех людей, кто сразу расставляет все точки над «i».

Тиканье часов не успокаивало, а заставляло сердце стучать быстрее, и Николай решился.

– Ты знаешь, как я к тебе отношусь? – спросил он.

Он поймал себя на том, что его хваленое красноречие куда-то испарилось, и для начала он сделал главную ошибку – передал инициативу Зое. А если она скажет, что относится к нему плохо? Возможно, ее тошнит от его тупости на уроках, и она терпит его только из-за денег.

Николай откашлялся, чтобы продолжить, но тут заговорила Зоя.

– Ты полагаешь, тебе больше не нужны мои уроки? – спросила она безнадежно. – Твое дело, Николай. Я…

Она хотела сказать, что была рада помочь, возможно, добавить еще что-нибудь ободряющее, но вместо этого попыталась освободить руку из крепких пожатий барона. Николай заметил ее поползновение и пресек его, схватив ее обе руки. Он подумал, что становится похожим на неизменного красавца с рождественских и пасхальных открыток – те же жесты, та же поза —остается объяснение с букетом цветов. Вот так история: букета нет! Впрочем, ярко – красный бальзамин в горшочке на окне вполне подходит к случаю.

Размышления о цветах успокоили его, и красноречие вернулось.

– От твоего ответа многое зависит, Зоя, – он выпалил, словно нырнул с вышки, – ты мне нравишься. Наверное, ты давно догадалась об этом.

Зоя смотрела растерянно, и Николай понял, что не догадывалась, потому что никогда не думала о нем, и только Петр Силин царит в ее сердце.

Не надо было заводить разговор: Петр не скрывал, с кем ходит в свободное время на каток и в синематограф, да и соседи в отсутствие последнего перемывали ему косточки, а заодно и Зое. Не надо было, но барон Фридерикс – младший не привык отступать.

А Зоя не верила своим ушам, находясь в ступоре: она никогда бы не подумала, что ее особой заинтересуется не мальчишка – ровесник, а взрослый человек, старше ее на целых пять лет. Откровенно говоря, во время уроков она чувствовала себя немного напряженной, боясь, что в один прекрасный день барон обнаружит узость ее кругозора по причине небольшого жизненного опыта. Она робела перед ним, и даже загулы, о которых по очереди поведали и медички, и Фиона, и Марфа Петровна, не заставили ее относиться к нему по-другому.

– «Только хорошие люди совершают ошибки: они слишком доверчивы,» – подумала она тогда.

Ей хотелось помочь Николаю удержаться на факультете, поэтому она не скрывала симпатии к великовозрастному ученику. И что же получается? Его светлость принял ее доброе отношение за влюбленность?

Зоя молчала. Она так и не придумала, что ответить. А Николай, так и не дождавшись от нее ни слова, вскочил и, пробормотав, про себя «Все ясно», вышел из комнаты.

– Николай, куда же ты? – крикнула ему вслед опешившая Зоя, но барон подхватил на ходу пальто и шляпу и пулей вылетел из квартиры.

Зоя осталась одна в дверях его комнаты и растерянно смотрела в коридор. А туда по очереди уже выглядывали из всех дверей постояльцы. Они уставились на Зою с крайним любопытством, а неугомонная Фиона спросила:

– Ну что, поссорились? Не боись, милые бранятся, только тешатся.

Медички хохотнули, Гриша неопределенно покачал головой, а Матюша прищурился и пристально посмотрел на Фиону.

– Делать вам нечего, – разозлилась Зоя и с силой захлопнула дверь. Она не видела, как переглянулись Матюша и Фиона, и актриса кивком пригласила его зайти.

Глава 19

Непонятно, что связало двух столь разных людей, как богемно – артистическая дива и простой крестьянский парень, но тайный роман Фионы и Матюши продолжался уже около месяца. Ни Петр, ни остальные ничего не подозревали: любовники вели себя осторожно, и в присутствии остальных большей частью пикировались. Иногда их взгляды, как стрелы дикаря, пересекались из одного конца коридора до другого, и в глубине зрачков вспыхивал озорной огонь.

Матюша, боготворивший «страдалицу» Глашу, не считал связь с Фионой за измену: актриса чем-то напоминала деревенскую красавицу. Возможно, его и оттолкнули бы вульгарные манеры последней, но яркая красота Фионы дразнила его воображение. Матюша не заметил, как прикипел душой к соседке, хотя, обнимая ее, представлял в своих объятиях Глашу.

Фиона не была влюблена в Матюшу, и причина была не в его деревенском происхождении: по правде говоря, она тоже не во дворце родилась. Дело в том, что Матюша, будучи ее моложе на целых четыре года, смотрел ей в рот и не смел возражать даже, когда питерская красотка намеренно говорила заведомые глупости.

Сначала Фиону это бесило, а затем она смирилась и дала зарок на будущее никогда не связываться с малолетками. Именно на будущее, потому что в настоящем ей нужен был Матюша.

Фиона первой оценила опасность, исходившую от Зои – эта способна отбить всех парней в квартире! Понятно, до всех неудачливой актрисе и дела не было: она не обращала внимания ни на давно знакомого Гришу, ни на старательного в учебе Петра. Даже Матюша до поры до времени ее не интересовал.

Сценическая дива из передвижного театра так и не сумела выкинуть из головы воспитанного и немного бесшабашного барона. Ошибался, ошибался Николай, полагая, что окончание их романа прошло для подружки так же безболезненно, как и для него. В присутствии посторонних они вели себя, как супруги со стажем, уставшие от семейной рутины. Впрочем, занятые добыванием денег, они редко виделись, и это обстоятельство облегчало Фионе сосуществование в одной квартире: она давно уже отбросила мысль найти другое жилье, привыкла к уютной комнате у Марфы Петровны.

Кроме того, она надеялась, что когда-нибудь Николай оценит ее преданность и вернется.

Фионе было невдомек, что в обычной обстановке, в домашнем халате и с папильотками в волосах, она не вызывала в бывшем поклоннике чувства восхищения. А запах табака, просачивающийся из ее комнаты, заставлял Николая мчаться к себе со скоростью новомодного авто.

И сегодня, когда медички склонились над учебниками, поставив рядом неизменный кулек с семечками, Гриша отправился на журфикс в поэтический салон Аиды, а Петр еще не вернулся с вечерней работы в депо, Матвей проскользнул в комнату актрисы.

Она встретила его как обычно – в атласной хламиде, с рассыпавшими по плечам локонами и неизменной пахитоской в длинном мундштуке. Она втащила Матюшу внутрь и швырнула на диван, словно игрушку. Матюша, привыкший к эксцентричным манерам подруги, немного обалдел от ее стремительного напора, но послушно обнял ее, когда она опустилась и прилегла сбоку.

– Ну, ты наблюдал эту прелестную сцену? Николаша-то выскочил, как ошпаренный! – заметила Фиона. – И где он теперь бродит?

– А тебе не все равно, где барон проводит вечера? – удивился Матвей.

Странно, никто не доложил Матюше о предшественнике.

– Ты же знаешь, он то на вечеринках, то в ресторанах. Коли денег куры не клюют, так чего же не гулять. – продолжил он, целуя локоть ее нежной руки.

Фиона потушила окурок о край металлической пепельницы и нервно отстранилась для того, чтобы достать новую пахитоску из коробки, расписанной в восточном стиле.

– Ты не обо всем осведомлен, малыш: барон беден, как церковная мышь. – заявила она, прикуривая. – Это он перед нами фасон держит. Думает, никто не догадывается, что вечерами он работает, а не просаживает деньги в игорных домах и ресторанах.

– Да? А я слышал…

– Я же говорю, спектакль разыгрывает.

Матюша задумался, и Фионе показалось, что с непривычки его мозги заскрипели, как немазаная телега.

– А ты-то чего всполошилась? – повысив голос, спросил он. – Ну, зарабатывает, хотя ему по чину не положено, ну так ведь не ворует.