Вершители. Часть 1. Посох Велеса

Глава 5

Ирмина

В это время Шкода маялся в апартаментах, снятых бабкой в центре Красноярска.

Внутрь она его не пустила, оставив ждать в тесной клетушке с многочисленными коврами на стенах и полу, пушистыми пледами в восточном стиле на диванах и низких креслах.

Парня слегка подташнивало от приторно-сладкого аромата благовоний. Так и хотелось встать и открыть окно.

«Хоть бы иногда проветривала, старая карга», – про себя ругался Шкода. Сейчас он был одет в стильные джинсы светло-серого цвета, модную футболку с ярким принтом, на руках – грубые браслеты из толстой кожи с металлическими бляшками в виде черепов, перекрещенных костей, крестов и свастики. Вид у него был скучающий. Он откровенно зевал. Карга дала ему какой-то противный отвар, который она называла «чаем по рецепту дорогой бабушки», но по вкусу он походил на дешевый аптечный сбор от кашля.

Впрочем, из-за духоты, царившей в «покоях», Шкода дико захотел пить, и это пойло его даже устраивало. А сама бабка куда-то упылила. Шкода ждал уже примерно полчаса. Жаль, часы не захватил. У телефона батарея сдохла, даже игрушкой себя не занять. И не уйти.

Поэтому он жутко скучал и злился. Все пошло не так, как планировалось.

Месяц назад в дверь его давно не ремонтированной хрущевки на окраине подмосковного Пушкина позвонили.

Он только вернулся из «командировки» в Сибирь, на входе стояли его изрядно испачканные грязью ботинки, на вешалке висела пропахшая лесом куртка, а у порога, покрытый жирными темными пятнами протекших консервов, ждал чистки рюкзак.

Жутко матерясь по привычке, путаясь ногами в складках съехавшего гармошкой коврика, он открыл дверь. На пороге стояла старуха. Сгорбленная, с синеватыми лохмами когда-то вьющихся волос, в отглаженном брючном костюме стоимостью в три, а то и в четыре Шкодины зарплаты продавца-консультанта в магазине оргтехники, опиралась она на черную трость. Бесцветные глаза-бусинки смотрели колко и уверенно.

Брезгливо сморщившись, старуха (а при всей дороговизне и крутости ее наряда у Шкоды язык не поворачивался назвать ее дамой) отодвинула его в сторону и шагнула внутрь.

– Эй, бабуся, ты чё? – Шкода ошалело моргнул.

– Дверь закрой! – скомандовала старуха и, подвинув кончиком трости сгорбленный половик, прошла дальше по коридору его квартиры.

Шкода бросил ей вслед озадаченный взгляд. Но бабка уже скрылась за поворотом в зал – убогое холостяцкое пристанище с телевизором и батареей не вынесенных на помойку пивных бутылок.

Захлопнув входную дверь, ему пришлось броситься за ней:

– Вы что, с ума…

– Сядь, – оборвала его старуха. Она уже расположилась, сложив крючковатые пальцы на набалдашнике трости, в кресле, бесцеремонно сбросив Шкодины газеты и брюки – те упали у ее ног неаккуратной кучей. Костлявым пальцем она указала ему на табурет напротив.

Ноги сами отнесли его на место. Бабка все это время, не мигая, исподлобья следила за ним, холодно наблюдая, как он медленно опускается на выделенное ему сиденье. Он во все глаза разглядывал старуху. И чем пристальнее он пытался ее разглядеть, тем больше ускользали от него ее черты. Вроде вот только что нос прямой был, а глянешь – нет, с горбинкой. Вроде лицо круглое да морщинистое, а присмотришься – и морщинки не так проложены, и овал лица не тот.

Он моргнул, пытаясь отогнать наваждение.

«Чё это? Так ведь не бывает, да?» – пульсировало в висках, но рот не открывался. Звуки, словно запутавшись, застряли в горле, а тело, подобно тряпичной кукле, послушно делало то, что ему велела старуха.

Бабка откашлялась, отвела тяжелый взгляд. У Шкоды отлегло от сердца. Дышать стало легче и ровнее. Но ровно до того момента, пока гостья не заговорила, снова вперившись в него ничего не выражающим взглядом, тяжелым, как пневмоколесный каток:

– Ваня, – так его никто не звал с самой школы, когда по причине большой увлеченности западным автопромом и непоседливости к нему приклеилась кличка Шкода. В душе что-то похолодело и оборвалось в точности так, как об этом пишут в книжках, – душа с шумом ухнула в пятки. А бабка, пошамкав губами, продолжила: – Меня Ирминой Николавной величать. Я к тебе по делу приехала из столицы. Твоя находочка меня к тебе привела.

Шкода икнул.

«Она как узнала?.. Я же еще Герману даже не отзвонился». Герман – это очень крупный товарищ в сфере скупки и продажи краденого (это не Шкодин профиль). И незаконно найденного (а вот это как раз по Шкодиной части).

Его взгляд метнулся к стене: там, за шкафом, его главная находка нынешней «командировки» – корявая палка с вензелями и рунами.

Она проследила за его взглядом:

– Ну давай, что ли, покажи старушке, что откопал…

– А как узнали-то?

Старуха состроила гримасу, которая, вероятно, должна была обозначать улыбку:

– Ворона на хвосте принесла…

– В смысле – сорока? – поправил было старуху Шкода, но тут же понял, что зря: бабка прищурилась недобро, пальцы плотнее сомкнулись вокруг черного набалдашника, а ему померещилось, что на его собственном горле.

Он дернулся, отскочил к стене. Хватка ослабла, стало легче дышать.

– Ты не скачи зайцем, ты находку свою покажи, – примирительно посоветовала старуха.

Шкода, стараясь не поворачиваться к гостье спиной, обогнул комнату, всунул руку между задником шкафа и стеной, нащупал упаковку, потянул за ее край. В его руках оказался узкий сверток, примерно метр в длину, бережно завернутый в несколько слоев газеты.

Старуха протянула к нему руку, на мгновение замерла, словно опасаясь чего-то, черты ее лица смягчились, и, будто помолодев, она вдруг хохотнула:

– Ты где нашел-то это, археолог липовый?

– В заповеднике, – Шкода услышал, как его голос стал хриплым, сухим. – Который Столбы… Чё, фигня? Новодел? – расстроенно спросил он.

Старуха сделала резкое движение, сверток выскользнул из Шкодиных рук и, проплыв несколько метров по воздуху, плавно опустился в ее костлявые руки.

– Э! Э! – запротестовал Шкода. – Вы чё задумали?!

– Да не визжи ты! – старуха сорвала газеты, швырнула на пол. В руках у нее оказалась изогнутая деревянная палка длиной в метр или чуть больше, тонкая у основания, с искривленным в форме медвежьей лапы набалдашником. От основания вверх спиралью тянулся тонкой змейкой ряд засечек, едва заметных черточек и кругов.

Старуха бережно, почти любовно погладила палку и, рассмотрев на ней что-то, нахмурилась.

– Тот, да не тот, – буркнула она и, будто вспомнив о замершем в нескольких шагах от нее Шкоде, бросила ему: – Так где ты, говоришь, нашел-то ее?

– В Столбах. Там на территории развалины есть. Частью затоплены, частью разрушены. Вот там и нашел. А что это?

– Посох мой…

– Чё? – Шкода вытянул шею. – Чё вы несете-то? Бабка привстала и направилась к выходу.

– Эй, посох оставьте! Он мой! Я его нашел! – старуха не спеша прошла через комнату. При последних словах замерла. – Хоть денег за него заплатите! По всему ж видно, старинная вещь!

Бабка обернулась. Горло Шкоды опять перехватило, дышать стало трудно. Он схватился за спинку кресла.

– Деньги любишь, – прошелестел голос старухи.

– Кто ж их не любит! – прохрипел, едва переводя дух, Шкода.

Старуха повернулась к нему, оперлась на трость, указала на него посохом:

– А на службу ко мне пойдешь? Я хорошо заплачу.

Дышать стало легче. Словно отпустило его что-то неведомое.

– А чё ж не послужить, если заплатите. Чё делать-то надо…

Старуха прищурилась:

– А то же, что и всегда: копать, где велю. Делать, что скажу. Пойдешь?

И Шкода согласился. Бабке очень посох какой-то нужен был, не тот, что он под Красноярском нашел. Другой.

Вчера, перед визитом в квартиру к тетке-искусствоведу, она позвонила ему, сказала, что тоже приехала в Красноярск.

– Поддержу тебя, дружок, – сказала голосом, от которого у Шкоды все обмерло внутри.

И сейчас он ждал старуху Ирмину в ее покоях.

Пришел с отчетом.

«Бабка все напутала, – думал он. – Посоха по тому адресу нет, они всё там перевернули. Тетка-искусствовед исчезла. Доча ее суматошная вообще – финиш – растаяла на глазах. Вот просто как стояла посреди кухни в своем отстойном свитере, так и пропала».

Он встал, походил по комнате. Десять шагов туда-обратно.

Снова сел.

Не выдержал, встал и открыл окно.

В тесную комнатку ворвался ароматный морозный воздух, разбавив жгучей свежестью дурноту и подняв настроение. Он дышал, наслаждаясь прохладой, как вдруг будто прямо из-под земли выросла рядом с ним старуха Ирмина, аж черная от злости. Она оттолкнула его и, с треском захлопнув оконную раму прямо перед его носом, зло на него глянула.

– Я тебе ЧТО сказала делать? – недобро шипела она. – Сидеть и ждать! – Еще минута, и Шкоде показалось, что бабка его ухватом по башке треснет и в печь на растопку забросит.

Но та пошамкала беззубым ртом, сверля его жуткими бесцветными глазами-бусинками, и пошла к своему креслу.

«Ведьма старая!» – про себя подумал Шкода. Бабка будто его услышала. Резко обернулась, из-за чего черты ее лица на мгновение будто смазало гигантским ластиком, они стерлись и потемнели. Старуха пронзительно и зло на него взглянула.

– Чё? – вырвалось у Шкоды. В глазах помутнело, к горлу подступил тошнотворно-горький комок, обжег гортань.

Ирмина отвернулась. Черты ее лица снова приобрели хоть и призрачную, но все-таки привычную форму. Старуха дошла до кресла и, усевшись, проговорила уже вроде мягче:

– Чего окно открыл? Застудишь старушку: радикулит у меня.

Шкода хотел что-то съязвить насчет ее магических способностей, которые она к себе почему-то не применяет, но, вспомнив ее колючий взгляд, промолчал, про себя отметив, что, оказывается, бабку боится не по-детски.

Он еще немного помялся на ногах, ожидая, что старуха сама укажет ему место, куда сесть, но та молчала, исподлобья сверля его глазами-бусинками. Тогда он, стараясь сохранять максимально независимый вид, плюхнулся в ближайшее кресло напротив самой старухи и сложил руки на груди.

Так стало полегче.

Бабка зыркнула на него еще раз, потом достала из кармана длинного цветастого балахона круглое зеркальце без оправы и отделки, с неровными, будто обкусанными краями. Достала и положила на столик между ними, подтолкнув ближе к Шкоде набалдашником трости.

– Мирослава с дочкой ушли в параллель, над которой я не властна. – Она помолчала, пожевывая губы. – Там я их достать не могу… ПОКА не могу.

Она внимательно посмотрела на него, словно оценивая его умственные способности, черты ее лица на мгновение расплылись, и она продолжила:

– Что, команда-то у тебя верная?

– Да ничего так парни.

– Скажи кто, – велела старуха и уставилась на него.

Шкода смутился: не хотелось раскрывать перед старухой все карты. Еще потом скажет, что не сам все сделал, да и денег не заплатит.

К горлу, медленно подкрадываясь, снова подкатилось удушье.

– Всего двое парней, местные, я с ними уже не на одно дело ходил, проверенные, – торопливо заверил Шкода, радуясь тому, что невидимые костлявые руки разжали хватку. – Один, Афросий, вообще путевый чел, во всяких древних штуках сечет, боевой такой. Работы и грязи не боится.

Бабка удовлетворенно кивнула:

– Хорошо. А третий кто?

– Третий – пацан, малолетка, ему шестнадцать только, но он при бабках. Хата, опять же, у него.

Бабка недовольно хмыкнула:

– А то я ж тебе мало плачу…

– Так я экономлю!

– Ну-ну, – задумчиво прошамкала старуха. – Вот что, Ваня. Пойдешь со своими товарищами к деревне Федулки. Там на околице стоит дом пустой, его ни с чем не спутаешь, его даже кошки обходят стороной. – Она помолчала, снова пошамкав беззубым ртом. – В дом тот не заходите! От калитки в сторону леса пройдете по тропинке тысячу сто семьдесят шесть шагов, затем свернете с тропинки налево, пройдете еще шестьсот шестьдесят шагов по бездорожью, прямо через подлесочек. Да смотрите, в трясине не увязните.

Она замолчала, будто что-то вспоминая. Шкода хотел переспросить, сколько именно шагов от калитки идти, только рот открыл, а старуха на него глянула так, что сразу вспомнилось – одна тысяча сто семьдесят шесть. Ирмина продолжала:

– Там упретесь в полянку, круглую как блюдце, по краям деревья черные, словно обожженные, увидите, – она очертила концом трости круг на столе, в его центре отметила точку: – Выйдете на середину, только там достанете зеркальце это. Посмотрите все в него одновременно, – она чуть наклонилась вперед, приблизила к нему изъеденное временем лицо; глубокие морщины на миг распрямились. – Понял ли? Одновременно! Дальше пройдете прямо еще девятьсот девяносто девять шагов, выйдете на тропинку, свернете по ней направо. Она вас выведет куда надо. Если всё сделаете верно да не замешкаетесь – к вечеру найдете девчонку… Чую, она мне нужна. Она – ключик к посоху Велесову… Зеркальце храни: оно еще для возврата вам потребуется.

– А куда возврата? Старуха усмехнулась.

– Там поймешь, – она привстала и протянула ему свою руку ладонью вверх. – А чтобы думалось тебе легче, дай-ка мне руку свою.

Ее черты опять смешались, как всегда, когда она делала слишком резкое движение, – Шкода уже обратил на это внимание.

Он уставился на нее, прижав вспотевшие в один миг ладони к бедрам.

– Зачем? – голос охрип. Старуха криво ухмыльнулась:

– Не бойся, больно не будет.

Шкода с усилием отнял ладонь, протянул Ирмине.

Пальцы мелко дрожали.

Бабка подалась чуть больше вперед, ловко перехватила его запястье и притянула к себе. От ее прикосновения кожу обожгло даже через широкие кожаные браслеты.

Шкода ахнул и повалился набок, прямо на круглый журнальный столик, стоявший между ними. Силища у бабки оказалась неимоверная. С легкостью, словно тряпичную куклу, она приблизила к себе его ладонь, острым когтем начертив поверх линий крест. Кожа мгновенно покраснела и взбугрилась, будто каленым железом обожженная.

– Вы чего! – заверещал Шкода, чувствуя, что лоб и спина предательски вспотели.

Старуха наклонилась над начертанным на Шкодиной ладони крестом, зашептала ему, словно живому. И при каждом слове ее знак оживал, шел волной, бугрился и вздыбливался. А когда знак на его ладони успокоился, затих, старуха свободной рукой дотянулась до груди распластавшегося на столе ошалевшего от страха Шкоды, положила на нее тяжелую ладонь. Тот почувствовал, как начертанный крест зашевелился вновь, только теперь уже под сердцем.

Медленно и тоскливо.

В ту же секунду Ирмина подняла руку. Под ней, словно прилипшая морская звезда, искрилось сине-белое облако.

Шкода шумно сглотнул.

Бабка бросила его ладонь, подхватила облако второй рукой, плотоядно любуясь им.

– Это что? – Шкода сел, переводя взгляд с покрасневшего шрама на ладони на переливчатую звезду в руках Ирмины и обратно.

Та достала из кармана балахона пузатую склянку. Довольно крякнула, схватила прозрачный сгусток и отправила его в крошечную пробирку, приладила пробку.

– Зато теперь, дружок, не потеряешься. И мне спокойно, и тебе… Тебе, впрочем, без разницы. Это, – она покрутила перед носом склянку, – у меня останется. Коли выполнишь все как велено, посох Велесов мне добудешь, получишь назад.

– А если нет? – вырвалось у Шкоды. Хотя, спросив, он уже не был уверен, что хочет знать ответ. Старуха улыбнулась ему так, что в груди заскрежетало.

– А если нет, – она прищурилась и спокойно пояснила, – то сам о смерти просить станешь…

Шкода вышел из душной комнаты.

В голове стоял туман.

От вопросов и тревожного предчувствия, что он влез в чужую игру и вместо идейного вдохновителя и руководителя стал в ней пешкой, подташнивало.

Однако не тот был человек Иван Свиридов по прозвищу Шкода, чтобы отступать.

Глава 6

Тавда

Катя уставилась в окно, все еще всхлипывая.

– Получается, – Ярослава положила руки перед собой, мерно постукивая пальцами по темной поверхности стола, – ты издалека…

– Из будущего я!

Ярушка с сомнением кивнула:

– Пусть так… Твоя мама не успела или не смогла тебе что-то рассказать. Что-то важное, что есть в твоей шкатулке. Но сама разобраться, при чем тут шкатулка, ты не успела, потому что на тебя напали разбойники. Верно?

Катя кивнула:

– И еще мама сказала, что надо нос грифона погладить… или дотронуться, не помню уже.

– И что?

– А не было там никакого грифона, только зверюга эта страшная!!!! – и Катя шумно всхлипнула, стараясь снова не зареветь. – Я грифона не нашла и вот сейчас заблудилась…

Ярослава насупилась:

– Что-то мне ничего не понятно. Может, и не заблудилась ты вовсе! Может, тут твой грифон. Надо к бабушке идти, авось она разберется.

– А она кто, бабушка твоя?

Ярослава вздернула подбородок.

– О! Бабушка моя – ведунья, каких мало! Она такое волхование знает! – она округлила глаза. – Может, она со шкатулкой тебе поможет…

– Ну пошли тогда, – Катя привстала с лавки. Ярушка внимательно осмотрела ее с ног до головы, хмыкнула:

– Ты куда в таком наряде собралась-то? Народ перепугаешь.

Катя снова села на лавку, озадаченно поправила свитер:

– А что делать тогда?

– Нельзя! В такой срамной одеже хоть по городу идти, хоть огородами, а все одно – увидят! Опозоримся!

При этих словах она достала из маленького сундука с плоской крышкой, что стоял рядом с кроватью, светлое платье, такого же простого кроя, как и у нее самой, только с широкой красной вышивкой по груди и плечам. Передала его Кате, положила на кровать широкий тканый пояс, ленты, верхнюю рубаху, чуть короче и шире, скромно расшитую по подолу. Под ноги бросила светло-серые туфельки.

– Переодевайся скорее! Бабушка за городом сейчас. Заодно посмотришь, как мы живем, – и подмигнула Кате, – небось, интересно?

Ярушкин дом оказался довольно большим и светлым.

«Что-то дом больно велик», – мелькнуло у Кати: по количеству переходов и коридоров он мог сравниться с небольшим кремлем. Некоторые переходы упирались в какие-то помещения, другие уводили, казалось, в никуда – то просто обрывались забитой досками дверью, то переходили в новые лабиринты.

И двери, двери…

Будто живет здесь большая семья.

– Дом просто огромный! – не удержалась Катя. – И пустынный, будто нежилой. Как так?

Ярослава только рукой махнула.

– Много знать будешь – до ночи не доживешь, – хохотнула она. Катя замерла. – Да брось, шучу я. Это он снутри такой большой. Снаружи – простой, как у всех.

– А зачем?

Ярослава лукаво посмотрела на испугавшуюся подругу:

– А, видать, гостей много бывает…

И стремглав бросилась по какой-то лестнице, унося с собой звуки и тепло.

Дом, словно живой, сразу стал приглядываться к Кате. Она почувствовала его строгий взгляд, сухое дыхание.

– Подожди! – крикнула она уносившейся непонятно куда Ярушке. – Я ж дороги не знаю!

– Так догоняй!

Она догнала ее уже на длинном мосту, увитом лилово-красными цветами, после чего они обе оказались в основной части дома.

– Ты чего такая пуганая? – смеялась Ярослава. – Светелка моя – в легкой части дома, в ней гости живут разные… И не все они люди в том виде, к какому ты привыкла. Вот для того, чтоб они в мир живых не перебирались, и придумала бабушка этот мост.

– А зачем ты сейчас там живешь?

Ярослава остановилась. Строго посмотрела на Катю.

– Там силы больше, книги лучше запоминаются, – Ярослава приглушила голос, доведя его до зловещего шепота, – особенно ночью.

Катя побледнела.

Ярушка посмотрела ей в глаза и снова расхохоталась:

– Да не пужайся ты так! Шучу я! Шучу…

И выскочила на крыльцо, громко топая по дощатому полу.

Катя выскользнула за ней, спиной почувствовав, как сжимается за спиной пространство.

Отбежав несколько шагов от крыльца, она оглянулась: перед ней стояла обыкновенная деревенская изба на высоких сваях-столбах – четыре окна по фасаду, с кровлей, изукрашенной деревянными кружевами. Хороший, добротный дом. Ни тебе двух этажей. Ни перехода с лилово-красными цветами.

– Чудеса, – прошептала она.

Ярушка нетерпеливо топталась за калиткой.

– Чего встала, побежали уже!

Катя вертела головой, стараясь запомнить все до мелочей, но глаза не успевали фиксировать все, что попадалось: вот ребятишки в одних перепачканных золой рубашонках упругой веточкой дразнили гусят, те сердились, верещали, пытаясь щипнуть за пятки. А ребятишки заливисто хохотали, пока из-за распахнутых соседских ворот величественно и важно не выплыла гусыня. Тут уж малышня пискнула и бросилась врассыпную, отбиваясь от мамаши ветками, пока та не загнала их в крапиву.

Вот посередине дороги мальчишки-подростки везли на низкой повозке огромную бочку с водой, покрикивая:

– Во-оду везем! Кому во-оду надоть!

За ними, словно стайка воробьев, торопилась местная мелюзга, готовая броситься на помощь и отвоевать в честном бою право подать ковш чистой воды конному всаднику: тот, чинно позвякивая кольчугой, выводил лошадь со двора.

Катя прищурилась, ослепленная то ли бликами воды, то ли блеском начищенных до зеркального блеска доспехов.

– Ярослава! – позвал всадник. – Подь сюды! Ярушка подбежала.

– Здравия тебе, дядя Степан.

– И тебе добра, – он наклонился к Ярушке, почти на ухо прошептал: – Бабушка твоя не дома, что ль? Ярослава отрицательно качнула головой. Воин вытащил из сумы, прикрепленной к седлу коня, сверток.

– На, ей передай. Кажи, от меня, для закладки.

Поняла ли?

Ярушка кивнула.

– Ну, ступай!

И он, ласково потрепав подошедшего посмотреть на коня пацаненка, вскочил в седло и поскакал в сторону широкой главной улицы.

Ярушка, проводив его взглядом, тихо бросила Кате:

– Погоди тут, – а сама бросилась со свертком в дом.

Катя осталась одна.

Как новая достопримечательность. Ее тут же обступили ребятишки:

– А ты кто такая будешь?

– Я? – Катя растерялась и брякнула первое, что пришло ей в голову: – Сестра Ярушки.

– А сестра у нее Марьюшка, знаем ее. Ты – не Марьюшка, – донимал вопросами рыжий конопатый пацан.

– Так я и не Марьюшка, Катей меня зовут.

– А откуда ты?

– А ну брысь, мелюзга! – из-за ворот своего дома показалась Ярослава, грозно крикнула: – А то мороку сейчас напущу!

Ребятишки с визгом разбежались, попрятались за соседскими воротами. Старик, только что пригревшийся на завалинке, седой, с широким шрамом через всю щеку, только неодобрительно крякнул:

– Ох, Ярослава, доскачешься у меня. Бабке-то твоей кажу, что ребятишек пужаешь!

Ярушка покраснела:

– Да я шучу же, дядь Макар. Доброго тебе здоровьичка.

Старик только головой покачал. Ярослава же торопливо дернула Катю за рукав, уводя в сторону главной улицы.

Катя словно в пчелиный улей с головой нырнула: улица оказалась шумной и многолюдной. По широкой, выложенной тяжелыми деревянными плахами проезжей части, громыхая, тянулись повозки, горланили возничие, шумно фыркали лошади; перекрикивая весь этот гомон и скрип, раздавал распоряжения воин, вокруг которого уже сформировался небольшой конный отряд.

Да еще Ярушка рядом трещала без умолку, словно сумасшедший экскурсовод.

– А это дом старосты, Матвея Кузьмича, – показывала она куда-то вправо, где высился красивый дом с небольшой башенкой-флюгером. – А там, за поворотом, – Ярослава дернула Катю за рукав, – греческая слобода.

– Это как? – не поняла Катя. – Греки, что ль, живут?

– Ну да.

Катя с любопытством вытянула шею: от главной широкой улицы, по которой тянулись с грохотом груженые телеги, суетилось несколько всадников, понукая замешкавшийся обоз, уходила тонкая улочка, вся в кустах сирени.

По обе стороны улицы величественно выглядывали из-за массивных оград добротные дома, крытые красными черепичными крышами, с затейливыми фигурками на острых шпилях. Правда, насколько хватало взгляда, дома выглядели немного заброшенно, а некоторые так и вовсе оказались заколоченными.

– А что, не живет там никто? Ярушка посмотрела на дома:

– Да, почитай что никто. Многие съехали.

– Почему?

Ярушка бросила задумчивый взгляд на пожилого мужика: одна из его телег перегородила дорогу, а он под окрики вооруженного всадника торопливо пристраивал упавший серый мешок и ворчал:

– Да не ори ж ты как на пожарище, деток понапужаешь!