Перевернутое сознание

После урока биологии я выходил довольный, забывший о боли в тыкве и хорошенько поржавший так, что мышцы живота заболели. Разумеется, рассказ биологички был сухой и заученный за долгие годы преподавательства, но зато, благодаря такой тоске, я смог создать свой собственный веселый (а самое главное взаимосвязанный) рассказ о том, как мутируют виды, и пережить эти вонючие сорок минут. На радостях я даже чуть не подошел к Натали, которая все уроки сидела на третьем ряду с опущенной головой, но я тут же застопорил себя. Скорее всего, всплыло произошедшее два дня назад, да к тому же мне не хотелось подходить первым – в конце концов, я не начинал всей этой бадяги. Черные волосы Нэт с кудряшками были завязаны ленточкой по цвету, напоминавшем цвет крыльев бабочки-крапивницы, в конский хвост, и взгляд у нее был такой печальный, что так и подмывало подойти к ней, обнять и заверить, что все путем, но вместо этого я держался от нее на расстоянии в этот школьный день. Для меня это было ой как нелегко, и я, само собой, поговорил бы с ней на следующий день или в другой, не утерпев, но мне хотелось узнать все-таки, что будет делать она. Про себя я решил, что если мне придется говорить с ней о том, что у нас произошло, то после выяснения причин, мы с нею никакими друзьями не будем.

В пятом часу, когда я валялся с Беном под боком, зазвонил телефон. Когда я снял трубку и сказал «алло», то там некоторое время было глухо, а затем раздался подрагивающий и звучащий тише обычного голос Натали: Прости меня, Дим…извини.

Мне было безумно приятно слышать это. А я усомнился в ней! Моей Нэт. Чтобы сказать это требовалось огромное мужество, и Натали была настоящим храбрецом. У меня даже комок к горлу подкатил, точно вот-вот заплачу. Я сказал Натали, что все нормально и что в этом есть и доля моей вины (не следовало мне выпивать тот стакан сидра, тогда бы Нэт меня не утащила с кружащейся башкой в спальню родителей Серого, и не произошло бы «мокрое» происшествие). Она сказала, что чувствует себя грязной, словно ее валяли в помоях пару месяцев, что это чувство внутри жрет буквально заживо ее. Спросила, тяжело ли мне было совладать с собой и не переступить грань, если выражаться привычным мне языком. Я вспомнил щекочущее сладкое желание, которое притягивало, как гигантский магнит, а особенно, когда ты еще хорошенько на веселее и разгорячен, и ответил, что невыразимо, как сложно. Натали сказала, что она не помнит, что делала – хронология события того вечера в ее мозгу обрывалась на том месте, когда я вхожу на кухню и говорю еще эту шутку насчет яичницы. «На меня словно наваждение нашло, – добавила Нэт. – Я узнала, что отец окончательно уходит от нас с мамой к любовнице, и мне захотелось напиться, чтобы не чувствовать себя брошенной и использованной, а дальше ты сам знаешь, что было, к чему меня толкнуло». Я сказал, что знаю.

Теперь для меня все стало ясно, мне стало понятно, почему Нэт послала все к черту и решила плыть по течению в тот вечер – это был результат того, что отец у нее уходит на совсем к другой женщине. Видать, она его сильно любила, если так среагировала.

Натали извинилась еще раз, назвав меня милым. Вы знаете, многие треплют это слово, то и дело, только для показухи иль чтоб показать, как они близки, но Нэт вложила в это слово все свою признательность, благодарность и даже возможно некоторое сожаление, а самое главное это было искренне (она называла меня так очень редко, и, очевидно, я его на самом деле заслужил). По мне это личное слово, которое предназначается лишь тому, к кому питаешь теплые чувства или даже может что-то сильнее – поэтому его и исследуют говорить друг другу не для позерства. И говорить не на публике, то и дело, как может Серый сделать это (он может подвалить к Юльке хлопнуть ее по заднице своей пятерней или по плечу и сказать типа: «Здорово, милах! Или как дела, милух!), а наедине или хотя бы и на публике, но не так кичливо, даже можно сказать незаметно от других. Ведь, по сути, тогда уже теряется все очарование, которым обладаете лишь вы вдвоем, если делать это лишь для показухи. Я вот могу поспорить на что угодно, что для Серого Юлька – лишь плоть или что-то вроде коровы, которой он попользуется, а затем кинет, как он делал это до того с некоторыми. Он обращается к Юльке в такой ласково-извращенной форме и на первый взгляд, может, показаться, что у них там чуть ли не райский мир да любовь, но если копнуть поглубже и присмотреться, то вы не увидите ничего кроме «приятно» пахнущего… В классе я не позволяю себе ничего такого похабного по отношению к Нэт: я могу положить ей руку на плечо, обнять за талию и не более. Никаких хлопков по попке или щипков ни в коем случае, как это есть в привычке у Серого, а иногда и у Рика, когда он хочет не отстать от Серого. Не стану отрицать, что и у меня есть желание иной раз вести себя, как мои друганы, я же все-таки не золотой мальчик без единого изъяна, но я ставлю себя на место или же думаю о последствиях своего такого действия.

ДЕЙСТВИЕ-ПОСЛЕДСТВИЕ

Один раз я не удержался и хлопнул Натали по заднице, так она меня так смачно треснула, а потом еще и два дня не разговаривала. «Я что-то тебе лошадка, что ль какая? Если Юльке это нравится, то мне нет». – Сказала она тогда.

Естественно, она была права. По отношению к ней это было свинство. А за последующие два дня я это отлично осознал.

Я сказал Натали на прощание, чтоб не думала больше об этом, что она молодчина: набралась мужества, позвонила и так все открыто сказала. «Спи спокойно, малышка, и пусть тебе приснится прекрасный сон, который унесет все плохое». – Пожелал я ей на прощание. Я говорил честно, и мое сердце так и переполнялось теплом и радостью, но все же слово «малышка» мне далось не очень (вероятно, из-за того, что говорил его не часто, и было непривычно поэтому). Когда я говорил его, я изо всех сил согнул пальцы на ноге. Я делал это, когда волновался. Отсюда можно видеть, что и крутые парни вроде меня, которые на вид круче некуда, временами волнуются. Натали нежно проговорила сладким голосом: «И тебе», а затем добавила: «Спасибо, Дим».

Должен сказать, что это был наш первый открытый разговор, если не считать тот недавний разговор, когда она мне сказала, что ее отец собирается от них слинять. Какое у меня было впечатление от нашего разговора? Изумительное. Натали поднялся в моих глазах выше некуда. Прекрасный белый лебедь расправил свои изящные крылья и воспарил. И вообще открытый разговор бодрит и приносит удовлетворение: словно открываешь все свои карты, а потом узнаешь, что у игрока напротив, и уже не страшишься и не гадаешь, а что там у того, кто с тобой играет эту партию – успокаиваешься, видишь все целиком и в душе наступает удовлетворенность, завершенность, как та, к которой я стремлюсь, когда мне кажется, что жить мне осталось всего лишь один день.

Когда на дню произошло, что хорошее, что-то обалденно хорошее, так что тебе кажется, что ты паришь (без помощи алкоголя), то запираешь дверь комнаты, ложишься в постель, гасишь свет и засыпаешь с уверенностью, что все будет хорошо и тебе приснятся замечательные сны. Ты засыпаешь с надеждой и перед собой видишь лишь светлое. Когда я был маленьким пареньком, учился в младших классах, а летом отрывался в деревне у своих дедули и бабули с Геной, то такое чувство у меня было каждый день, когда я закрывал уставшие глаза после насыщенного интересного дня с моими друзьями. Сейчас подобное чувство радует меня весьма редко, что очень-очень плохо. Я костенею? Превращаюсь в мертвеца-взрослого, которому уже ничего не ново в этой жизни и который чертовски устал? Который делает привычные дела (работает, набивает брюхо, «развлекается») и все, не видя ничего дальше собственного носа. По мне так это тоска (даже не зеленая, а черная напрочь). Когда я был ребенком, то я представлял себя затерявшимся в осеннем лесу. Что и произошло один раз, когда мы с родителями и еще какими-то знакомыми ездили за грибами. Я тогда не отходил от отца, и он сказал мне, что, мол, хватит таскаться за мной и отойди чуть в сторону и ищи грибы там. Я послушался отца, потому что он сказал это малость в раздражительном тоне, а потом как-то незаметно для себя и заблудился. Где-то после часового бегания по лесу, я все же нашел маму с ее знакомой. С тех пор желания потеряться в лесу у меня не возникало. Но зато у меня было, что вспомнить, что-то, выходящее за рамки обычной рутины, и это делает мою жизнь разнообразнее и ярче. Чем отличается жизнь ребенка от взрослого? Каждый день у детей новые дела: лазания где-нибудь, летом строения шалаша, который они могут называть своим секретным штабом, посещение заброшенных домов и исследование их, купание и много других прикольных занятий, на изобретение которых у детей полным-полно фантазии. Вот в этом-то и различие ребенка от взрослого: ребенок может поверить в чудо, может представить и вообразить множество разных, порой несуразных, вещей, над которыми простой взрослый, у которого эта фантастическая жилка под названием «Безмерная фантазия» иссякла, высохла, подобно ручью. Во мне эта жилка еще есть, и я не хочу ее потерять – она помогает мне жить дальше и не помереть со смертной скуки. Может, поэтому на меня порой находит: и я делаю различные глупости (черные шутки): как, например, подсунул презервативы Жердиной, предложил «подкормить» цветы в кабинете Раисы Владимировны, всеми любимой биологички и т.д. Может, мне хочется, так и остаться ребенком? Вполне возможно. Ребенком, который не воспринимает все всерьез, как взрослые.

– Мам, а купи мне этого плюшевого тигренка, позалуйста.

– Я кошелек не взяла, да и вообще у меня денег нету.

– Ну-у, ладно тогда. А что такое деньги?

– Это такие монетки или бумажки, на которые мы и можем купить тебе тигренка.

– А-а-а. Ну, я тогда попрошу поиглаю с медвежонком Яком, а потом попросу кота Фырлика, у которого много деревьев с бумажками, на которые можно купить тигренка, дать мне их немного, стобы ты купила мне тигренка. Он мне обязательно поможет.

– Что ты там лопочешь?

– Ничего. Все хорошо, мамочка.

Из этого небольшого примера можно видеть реакцию малыша, его простоту (и даже наивность), а также его сильную веру в чудо, веру в то, что если сильно захотеть, то все обязательно исполнится. Это превосходно. Я тоже поступаю так благодаря моей фантастической жилке. Где я только ни побывал: жил в большом шикарном замке с кучей комнат; отдыхал в двухэтажном особняке с балкончиком, с которого я и прыгал каждый день в прохладную синюю озерную воду; спасался от чудовища, гнавшегося за мной по темным земляным катакомбам (иногда от чудовище мы спасались с Натали вдвоем); загорал на теплом песчаном пляже под пальмой неподалеку от океана, нежась рядом с Нэт, и потягивая коктейльчик – и все это благодаря воображению. Кто-то может подумать, что это просто мечтательство и что нужно смотреть на жизнь реалистично, но, по-моему, если так делать, то котелок у тебя вскоре перегреется и взорвется – ты станешь полным психопатическим невротиком.

А ЧТО ЕСЛИ ОСТАЛЬНЫЕ НОРМАЛЬНЫЕ, А ПСИХ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ Я?

Разумеется, мое воображение иногда играет со мной злые шуточки: например, когда мне кажется, что за мной охотятся и хотят убить. В эти моменты воображение работает на полную катушку, выдавая страшные картины: меня разрубают на кусочки; пропускают через мясорубку; мне кажется, что вечером через окно на меня посмотрела отвратительная рожа; или же в школе, где полным полно уродов и монстров, которые ходят в поисках еды, я единственный уцелевший, а, следовательно, я – еда. В эти моменты мне очень-очень-очень страшно, и я жалею, что у меня такое сильное воображение. Но когда оно рисует картины, которые я перечислил выше, то мое сердце наполняется некой удовлетворенностью и теплом, и я благодарен тому, что имею его.

Действительно полное удовлетворение, спокойствие и состояние идеальной завершенности я испытал после сегодняшнего разговора с моей Нэт. До этого воображение помогало мне лишь продолжать жить и не рехнуться – оно словно отвлекало, но поистине детской полной удовлетворенности, как в моем счастливом детстве, я не испытывал до сегодняшнего искреннего и теплого разговора с Натали. Спасибо, Нэт! Я ощущаю, как радость, энергия, любовь, надежда бурлят внутри меня.

КАК ЖАЛКО, ЧТО ЗАВТРА ЭТО ЧУВСТВО ПРОПАДЕТ! ТАК ВСЕГДА ПРОИСХОДИТ. И МНЕ ПРИДЕТСЯ СНОВА ОБРАЩАТЬСЯ К МОЕМУ ВООБРАЖЕНИЮ, А, ВОЗМОЖНО, И ПРИДУМЫВАТЬ ЧЕРНЫЕ ШУТКИ, ЧТОБ ОТВЛЕЧЬСЯ – ЧТОБ РУТИНА, КОТОРАЯ ПОГЛОТИЛА МОЕГО ОТЦА, КОТОРЫЙ РАНЬШЕ, ЛЕТ СЕМЬ НАЗАД, БЫЛ ДРУГИМ И НАМНОГО ЛУЧШЕ, НЕ СОЖРАЛА МЕНЯ, И Я НЕ ЧОКНУЛСЯ.

29 марта

Как я и говорил, вчерашнего чувства удовлетворения как ни бывало. В душе у меня полнейшая пустота и ЛЕНЬ. Вы когда-нибудь просыпались утром под звон будильника, ощущая себя выжатыми напрочь и с трудом понимающие: а что вы делаете, с какой целью и надо ли вообще это вам? Что-то подобное окутало и меня в это вонючее серое утро, а может, даже и хуже. Трудно сказать определенно – это ведь никакой-нибудь тупой герой из классической литературы, чувства и переживания которого четко вырисовываются: либо он счастлив, либо горестен, либо полный дурак, которому все до фени; или же по его поступкам и делам можно судить о нем в целом: если он обходителен, помогает людям и все в таком духе, то это значит, он хороший – это эталон, вонючий шаблон, и у нас даже мысли не должно возникать, что у него может возникнуть какое-нибудь темненькое желание или же что он застрелит вас из пистолета в самую спину. А если герой злой и коварный, то это значит, что он не способен ни на что доброе – закоренелый зек. Какая чушь! Вот почему я терпеть не могу литературу с нашим Бочонком. Я не имею в виду, что я не люблю книги и ненавижу читать – нет. Те книги, которые заставляет нас читать Бочонок, такие нудные, блеклые и даже можно сказать тормозные. Я никогда их не читаю, и, тем не менее, имею твердый трояк, а в прошлом году за первое полугодие Бочонок даже поставил мне четыре. В тот день, когда он выставлял оценки за полугодие, у главной школьной метлы был день рождения, и перед нашим уроком все метлы по меньше ринулись в директорскую, чтобы подарить Дубоноске (у директрисы была фамилия Дубова, но в школе все ее звали Дубоноска) подарки и наплести всякой льстивой чуши – чмокнуть в попку, так сказать. Наверно, после того как Бочонок вручил свой подарок, он и влил чуток за воротник на пару с Цифроедом, а когда повеселел, то и поставил в колонке напротив фамилии Версов четыре. На какое-то время Бочонок вырос в моих глазах, и я решил оставить его в покое на неопределенное время. А то я планировал черную шуточку для него как раз в то время. Она заключалась в том, что я хотел положить на его стул соленую мягонькую помидорину, которую я бы перед этим помял. Бочонок бы выдвинул стул и плюхнулся бы своим платформным огузком на стул. Раздался бы такой шмякающе-фукающий звук. Я уверен, что любители литературы, которые сидят на первых партах, услышали бы его. А когда бы до Бочонка дошло, что произошло, и он бы почувствовал, что под огузком мокренько и поднялся, то все бы увидели большое пятно на заднице с частичками кожи помидоры и красной дристоподобной мякоти. Было бы жутко весело. И это бы непременно сработало. Потому что Бочонок никогда не смотрит на стул, когда садится. Этому плюшевому бивню лишь бы примостить свой огузок. Возможно, это было бы несправедливо по отношению к нему, мог бы кто-то подумать, но не я. Бочонок то и дело подкапывается ко мне, как и его дружок Цифроед, с которым они любят распить бутылочку. Бочонок то и дело говорит, что у меня плохой подчерк, и постоянно подкалывает меня. «В институте у тебя никто не попросит конспекты лекций, которые пропустил. Или же ему придется просить тебя расшифровать свои каракули», как-то сказал мне этот жирный огузок. Вообще-то я пропускаю мимо ушей, что лопочет там этот толстый слон, но это мне хорошо запомнилось. Этот огузок добился своей цели – он меня зацепил. Да и вообще на кой хрен мне этот сраный институт?! У Бочонка у самого диплом высшего образования, которым он, наверно, до смерти горд, на протяжении пяти лет долбя всякую чушь, больше половины которой говна не стоит, чтобы получить его и нагуливать сальцо в нашей долбанной школе. Он, должно быть, каждый день любуется на него, как чертов псих. Нет, правда, для него высшее образование – это чуть ли не священная реликвия. Пару дней назад, он даже нам прочитал небольшую речь о том, как необходим диплом о высшем образовании, но только забыл добавить: чтобы работать в захолустной школе, получать мизерную зарплатку и напиваться временами с дружком, как мой любимый Цифроед. А после урока оставил свою любимицу Галину Перину, которая метит в репортерши и хочет получить золотой бублик, чтобы показать ей какую-то фигню, где было то, что она должна выучить к экзамену. Я слышал, как он сказал ей, что взял ее у своего друга в институте. По сути, он мог бы не напрягаться, не напрягать друга, а сказать ей: «Долби все произведения вдоль и поперек с самого пятого класса или же проси родичей трудиться все двадцать четыре часа в сутки ради твоего светлого беспроблемного будущего».

После того как Бочонок не оценил по достоинству мое сочинение, которое действительно писал я, а не списывал у каждого помаленьку. Я снова взял его на мушку, и он у меня второй в моем списке после Цифроеда. Я старался при написании этого сочинения, пыжился около часа-полтора, но Бочонок этого не оценил, поставив мне два-три. Сочинение было по книге «Преступление и наказание», в которой мне действительно понравилось начало. Темы сочинений были одна «лучше» другой. Я выбрал: «Образ Родиона Раскольникова» (самую простую, как сказал Бочонок, за которую выше четыре он не поставит, и тое сли все нормы грамматики, которые он сам-то, сомневаюсь, что знал на пятерку, будут соблюдены) и по-настоящему старался, и, по-моему, вышло даже очень ничего, но Бочонок нацарапал в моей тетради для сочинений, которая была почти пустой (тогда другие, хотя бы его любимица Перина, исписывали уже вторую): нет ссылок на текст, поверхностно. После того я ни раз подходил к Бочонку и спрашивал, что он имел ввиду под «поверхностно», но он лишь трепал какую-то ахинею, так толком ничего и не объяснив. Эти учителя говном изойдутся, доказывая тебе, какие они правильные и умные, и как бы говоря: Чего тебе не ясно-то? Все ж написано, вон сколько я красной пасты истратил, чирикая у тебя в тетради – так какие проблемы-то? Шуруй. Все равно ничего не добьешься, что я сделал, то сделал. Тогда у меня родилась непроизвольно снова злая черная шутка, и мои друганы мне в этом помогли. После уроков мы пробрались в кабинет Бочонка и вылили на его стол ведро воды, затем вытащили все ящики и полили воды туда, а Серый даже пометил несколько орфографических словарей, которые стояли в шкафу в конце кабинета. Мы все тогда ржали, точно кони. Мы всегда почти ржем, когда вытворяем такое. На нас точно спускается дух ржания. Мы плеснули пару ведер в шкаф, где стояли различные книжки и ушли. Кабинет походил на мини-бассейн. Рик еще тогда пошутил, что теперь у Бочонка есть, где поплавать. На следующий день поднялся кипиш. Дубоноска собрала два одиннадцатых класса и, подобно мегере, выштурмовывала перед нами, точно солдафон. Она сказала, что знает, что это кто-то из нашего класса набедокурил в кабинете литературы и что ему лучше сознаться. Все молчали. Потом директриса сказала, что у нее есть свидетель, которые видел этих вандалов, которые натворили это, и если те, кто совершил этот ужасный поступок сознаются, то милицию вызывать не будут. Но, разумеется, никакого свидетеля у нее не было, она просто хотела взять нас на понт. Рик, Серый и я смотрели на эту бешеную свиноматку с невинными личиками и время от времени кивали головами типа: Да-да. Какое безобразие. Дубоноска поершилась, а потом велела всем расходиться. Через два дня потолок в кабинете черчения весь высох, только остались пятна. Это было своего рода мое мщение Бочонку за то, что он так отозвался о моем сочинении: «Поверхностно». Естественно, и Дубоноска, и Бочонок и все в школе догадывались, чья это была работенка, но они ничего не могли сделать, потому что не было доказательств, а когда нет доказательств, то ты ори не ори, угрожай не угрожай, но все равно ничего не добьешься. Нам бы действительно попало, если бы нас поймали на месте преступления, но ведь не поймали. Мы играли с огнем. Это такое приятное чувство, от которого чувствуешь, что живешь и благодаря которому я возвращаюсь на время в детство. Но это также и опасное чувство, за которое можно тяжело заплатить.

После этой известной истории. Бочонок не цеплялся ко мне, да и я позабыл о нем. Я лишь вспомнил о нем, когда он начал снова ерепениться, и начал разрабатывать шутку с помидором, но, когда Бочонок поставил мне четыре, я вообще убрал его из своего списка в самый низ. Пока он не переходит границу, но ведь кто его знает. Не верю я, что он оставит меня в покое – ведь скоро конец года. Этот суперпончик снова начнет пытаться зацепит меня, чтобы показать, какой я ничтожный, и почувствовать себя победителем. Поэтому я решил сегодня не ходить в школу и не сидеть на двух уроках литры и русского. Бочонок на прошлом уроке глянул на меня подозрительно и с ненавистью. Вероятно, забыл водный сюрприз в его кабинете, от которого все его умные книженции сморщились и раздулись. Так что сегодня, если он начнет цеплять меня, то с такой черной АПАТИЕЙ и даже, можно сказать, ДЕПРЕССИЕЙ, я не выстою против него. Да даже если бы сегодня не было уроков Бочонка, я бы не пошел в школу. Что там делать? Если только наблюдать за нарезающей виражи мухой, если она еще залетит в кабинет. Как-то одна залетела в кабинет обществознания. Это была жирная муха-помоешник с зеленовато-голубеньким окрасом (такие мухи еще любят тусоваться на помойках, где много помоев и всякой вонючей слизи, им там настоящее раздолье. А если на помойку залетят какие-нибудь обычные мухи, худенькие такие, серого цвета, то мухи-помоешники тут же их мочат, прогоняя со своей территории). Уж это намного интереснее, чем слушать про трудолюбивых мартышек или о том, как развивалось сельское хозяйство во второй половине девятнадцатого века. Но плохо то, что наблюдать за виражами мухи надоедает, да к тому же они не всегда залетают в класс в связи со своим жестким расписанием полетов.

ДУБЛИКАТ матери сегодня не пошел на работу. Отсыпался. Гудеть у него вошло уже в привычку. Все эти дни я даже не обмолвился с ним и словом. Вчера он хорошо выпил, возможно, как я у Серого, так что сегодня ему хотелось только спать-спать и еще раз спать. Да к тому же погода за окном была такая серая – того гляди и польет дождь. Это тоже в какой-то мере располагало ко сну. Вначале я ненавидел ДУБЛИКАТ матери лютой ненавистью (даже больше чем отца), что он так напивается каждый день, послав все и вся, но вскоре злость к нему куда-то пропала, мне стало по фигу, наступило безразличие и тупое равнодушие. Должно быть, я просто свыкся с этим, как маленький паренек, который первый раз попробовал покурить. Ему жутко не понравилось это: он кашлял, задыхался, глаза слезились, и все плыло, но вскоре он попробовал это еще раз под дружное подстрекание своих дружков (Давай! Ты что не мужик, что ль? Не дрейфь! Затянись – это ж круто!), потом еще – и это в итоге войдет у него в привычку, а о тех чувствах отвращения после своего первого раза он, словно забудет.

Я выдрал чистый листок из тетради по литре, взял ручку и направился в спальню, где спал ДУБЛИКАТ матери. Там опять было не продохнуть. Форточка закрыта и такой закомпостированный воздух – ужас просто. Я потормошил ДУБЛИКАТ за плечо, он что-то буркнул в подушку и повернул голову на другой бок. Тогда я скорчился, точно у меня и в самом деле болел живот, и снова потормошил его. «Мам, – позвал я таким больным и убитым голоском, – у меня живот болит, ты не напишешь мне записку?». ДУБЛИКАТ открыл один глаз. Потом другой и приподнялся на постели. Лицо у него было такой красное и малость припухшее, а глаза так по-дурацки округлились, словно он увидел слона в бутсах, кожанке с кучей разных надписей и гребнем на голове, рубящегося под тяжелый металл. Это было так смешно, что я аж чуть не заржал, но мне нельзя было делать этого, а то он просечет, что я притворяюсь. Поэтому я сильно прикусил нижнюю губу, чтобы таким образом отогнать смех. «Где болит-то?». «Вот здесь», – я показал на живот. «Тяжесть или…». «Ноет да и тяжесть тоже», – ответил я, не дослушав. Я сморщился, держась обеими руками за живот. Со стороны в этот момент могло бы показаться, что у меня запор, и я не могу никак облегчиться: тужусь изо всех сил, но результат в итоге нулевой. ДУБЛИКАТ провел пятерней по своим вскомяшенным волосам, зевнул. Я сильнее закусил губу, потому что смех буквально рвался наружу. «Выпей анальгин и ложись». «Л-ла-адно-о. – Говорю я вдребезги разбитым голосом. – Напиши мне только записку-то, мам». – Разгибаюсь и протягиваю ей листок с ручкой, которые лежали на столике у кровати все это время. «Как классную зовут?» – Спрашивает у меня, взяв листок и ручку. «Раиса-а Владимировна», – отвечаю. Эта врунья, рассказывающая дешевые рассказики на самом деле была нашей классной. Когда ДУБЛИКАТ закончил писать, то я говорю ему, чтоб еще одну записку написал, потому что несколько дней назад, я тоже не ходил в школу из-за сильных головных болей. Он глянул на меня, сморщив лоб и нос и зевнув, написал на другой стороне моего двойного листка вторую записку. «Дату не ставлю». «Хорошо-о», – отвечаю, чуть дыша, голоском измочаленного бойца. Она подала мне листок и ручку. Я поднялся со стульчика, стоящем перед столиком, на котором стояли духи, крема и иная дрянь. Сидя скорчившись на этом стульчике, как парень, которому позарез надо, но он не может, я превосходно сыграл свою роль больного. Разумеется, мне не дадут за нее Оскара, но все-таки я претворялся очень хорошо, я собой был доволен. При том, что меня разрывало внутри от смеха. Я, точно черепаха, вышел из спальни, а ДУБЛИКАТ вернулась к занятию, от которого я ее оторвал. Эта сценка немного меня развеселила, но вскоре АПАТИЯ снова накрыла меня, дав лишь почувствовать запах облегчения и жизни. Я разрезал аккуратно листок ножницами, записку, на которой не было даты, я убрал в углубление тумбочки, в ящике которой еще было полно всякого хлама, а записку с датой кинул на стол, где валялся учебник биологии. Не подумайте, что я занимался: просто в учебнике была картинка паука-тарантула, которого у меня появилось сильное желание превратить в ездового паука. На спине у него я нарисовал комара и пчелу, у которой из задницы торчало жало размером с ногу тарантула. Я еще намеревался нарисовать жирную гусеницу с сигарой в зубах, но сегодня это делать у меня желания не было. Возможно, завтра появится или же вообще не будет его – оно так и останется лишь в моем воображении. Я подошел к окну, прижался лбом к стеклу. Меня снедала чудовищная тоска. Мне что-то хотелось сделать, а с другой стороны и нет. Было лень. Я подумал о том, чтобы посмотреть. Но не мог вспомнить ни одного стоящего фильмака. Посмотреть бы такой фильм, от которого было бы трудно оторваться, чтобы он так притянул, так заинтересовал, что я бы словно проник в него и стал частью. Это было бы круто! Что-то подобное у меня было, когда я смотрел фильм «Любой ценой». Классная романтическая комедия. Когда я смотрел ее в первый раз, то забыл обо всем и будто влился в фильм. Я глядел его около трех лет назад. Мне тогда было лет четырнадцать, и тогда я еще верил в чудо, как раньше в детстве. Я ложился спать и когда засыпал, то думал, что когда я проснусь, то что-то изменится, как в этих прекрасных романтических комедиях, которые я смотрел раньше запоем. Я встречу удивительную принцессу, с которой мы будем путешествовать и наслаждаться общением друг с другом. Но я встретил Нэт – и это тоже не плохо, даже не плохо, а очень-очень хорошо. Сейчас романтические комедии уже не те. Если и появляются стоящие, как раньше, то чертовски редко, да и я уже не верю в чудо – в конце концов я не ребенок, хоть и стараюсь оставаться им. Во сколько лет я перестал верить в чудо? Наверно, лет в шестнадцать. Помню, я тогда сидел на кухне и разговаривал с мамой. Она спросила меня, кем я хочу стать. И я ответил актером. Она спросила: «почему». Я ответил: «потому что мне нравится играть, изображать что-то, да и также, будучи актером, можно побыть в разных ситуациях – это вносит разнообразие. И когда у меня будет достаточно денег, то я куплю тебе хорошую квартиру, и ты не будешь работать». Мама тогда мечтательно искренне так улыбнулась. А отец, который тогда слышал, что я говорил, сказал в таком сурово-грубоватом тоне: «Хрена с два ты будешь актером! Станешь простым работягой да и все тут! Дом он купит, пф! – этот его сарказм меня так задел тогда, что аж реветь захотелось. – Хорошо, если однокомнатную засраную квартирку себе купишь, а то уж раскатал губищу-то! Напредставлял себе всякой дури! Что и говорить: не видел реальной-то говеной жизни, сидя в своей скорлупе!». Мать тогда посмотрела так на отца зло, но ничего не сказала. Да и что она могла сказать? Велеть ему замолчать? Но отец все равно бы сказал, что хотел: если он начал, то всегда закончит. Тогда то я, вероятно, уже и начал терять эту детскую веру в чудо, а потом и совсем лишился ее, но у меня до сих пор есть воображение, которое помогает мне, и черные шуточки, которые отвлекают. Но в основном отец был прав, я это осознаю лишь сейчас, записывая в своем дневнике.