Хороший, плохой, неуловимый

– Я, между прочим, тоже подругу потеряла. Так что лучше вернись к своей дурацкой работе. И принеси мне голову ее убийцы на блюде!

– Даже так?!

Она приложила его руку к животу и широко улыбнулась.

– Тогда мы с малышом будем в безопасности.

– Ради этого – все, что захочешь. Даже уши убийцы Кеннеди.

– А вот это… – она зажала рот и бросилась в туалет, – было лишнее.

– Ангели‐и-иш? – Он прислушался. – Милая!

Он помахал рукой и заметил, что по‐прежнему держит венок от агентства.

– Любимая? Я за нормальными цветами съезжу? А эти лилии как‐то…

В туалете грозно зашумела вода.

– Понял, понял!

Он еще раз прочитал записку и сделал ее фото для московских коллег. А вскоре получил знак с поднятым вверх большим пальцем от Гурова.

– Лев Иванович! Без вас никак! – Голос Верочки, секретарши Орлова, еще звучал в ушах Гурова, когда он входил в кабинет к начальнику. Тот устал безрезультатно распекать Крячко и жаждал новой жертвы, мысленно капитулируя перед начальством. Ведь убийство психолога Юлии Юнг так и не сдвинулось с мертвой – во всех отношениях – точки.

– Есть там хоть кто‐то, – Орлов поднял усталый взгляд на вошедшего Гурова, – на кого вы с Крячко реальную ставку делаете?

– Да на всех, – хмыкнул Гуров, кивнув на разбросанные по столу начальника фотографии подозреваемых. – Там маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет.

– Например? А то послушать Крячко, ни проблеска надежды…

– Да в том‐то и дело, что там все… – попытался оправдаться Крячко.

– …больные, – закончил Гуров.

– Это прекрасно! – потер руки Орлов. – Давайте конкретику!

– Мне больше всех нравится, – скривился Гуров, – сынок чиновника из МИДа. Станислав Родионович Стулов. Двадцати лет от роду. Вырос на ведомственной даче с двумя нянями. Увлечен папиным автопарком «Феррари». И собственным обсессивно‐компульсивным расстройством. С трех лет в терапии. Юлия – его двадцатый психолог. Он их коллекционирует.

– Мило, – расплылся в улыбке Орлов. – Люблю таких. Наш человек!

Гуров положил перед ним фото смазливого молодого человека с мечтательно‐порочными глазами цвета светлой бирюзы под темной линией бровей, аккуратно очерченными, бледными, сухими губами и белокурыми вьющимися волосами до плеч, которые как будто золотил упавший откуда‐то мягкий весенний свет.

– Я с ним встречался, – вздохнул Крячко. – Чарующе нежный товарищ. Женщины, особенно сокурсницы из МГИМО, слетаются как пчелы на мед.

– Он для них, наверное, как принц Уильям для простолюдинок в своем университете, – кивнул Орлов.

– Лучше, – пожал плечами Крячко. – У меня дочери. Обе утверждают, что принц‐то лысоват. И вообще в мамашу нервический. Любовница эта его, маркиза Чафли, ни рыба ни мясо как‐то…

– Чамли, – хмыкнул Гуров. – «Чафли» – это вафли из забегаловки с фольгированными шарами, где мы по утрам сидим.

– Это где день рождения моей пятилетней внучки устраивали? – Орлов полез в телефон.

Гуров и Крячко смущенно переглянулись.

– Замнем для ясности, – понимающе кивнул Орлов. – Мужчины! – Он с трудом подавил смешок. – Давайте вернемся к делу. Что еще об этом херувимчике скажете?

– Раз в неделю, – ответил Гуров, – эта реинкарнация Сергея Есенина делилась с Юлией Юнг навязчивыми мыслями о том, как насилует и режет на ремни, мягко говоря, пожилых вахтерш из дома «Известий», где проживает в доставшейся от бабушки квартире.

– На ремни – это, надеюсь, образно? Связь посредством эротических фантазий между бабушками и теми, кто сидит в предбаннике ее роскошных апартаментов, есть?

– Если бы. Я прослушал его увлеченные самокопания за последний год. Так там активно сравниваются винтажные сумки Prada, коих у бабули аж целая антресоль, с самопальными клатчами из лоскутов с женских спин. Для жен дипломатов неприсоединившихся стран.

Орлов нервно сглотнул:

– Бабушка‐то хоть своей смертью умерла?

– Инфаркт миокарда в крымском санатории. Документы о вскрытии не оставляют сомнений. Есть, правда, и негласные сведения…

– Так‐так…

– Местные коллеги утверждают, что сердечный приступ случился под сильным впечатлением от курса массажей, сделанных местным доктором‐мачо. К нему там из статусных пенсионерок очередь.

– Еще бы! Понимаю их. – Орлов потер спину и осекся. – Ну, в плане остеопатии. – Настал черед подчиненных сдержать смех. – В доме «Известий» храбрый портняжка живет, говоришь?

– Кутузовский проспект – он такой, да.

– Александру Твардовскому, который там жил, поди, и не снилось, что соседу по дому о старушках грезится.

– Никому не снилось. Особенно в сочетании с экскориационным расстройством.

– Это что за зверь? – недоумевающе спросил Орлов.

– Человек навязчиво ковыряет кожу вплоть до гнойников и шрамов. Чаще всего на лице. Так что дипломатический юноша со своей физиономией не всегда дипломатичен.