Ловушка с двумя неизвестными
- -
- 100%
- +
– Найдется. Не беспокойтесь, госпожа, я все устрою: и весточку баронессе, вашей матушке, пошлю, и комнату сниму чистую, и еды добуду, – только денег дайте.
Питер требовательно вытянул ладонь. В хитрых глазах читалось: «И за молчание доплатите». Да заплачу я, заплачу, никуда не денусь!
Монеты благополучно перекочевали из одного кошелька в другой, и мы повернули обратно к Сонси.
Напрасно тревожилась, Артура я не повстречала. Потом, осторожно расспросив трактирщика, выяснила, что его и вовсе нет в Леменор-маноре:
– Колдовство темное изводит, ведьм гоняет. А то, говорят, повадилась тут одна покойников выкапывать, сердца людские вырывать.
Поежилась. Жуть какая! Вот тебе и тихий Веркшир!
Спать не хотелось, и после сытного ужина решила прогуляться до церкви, приложиться к мощам. А то начнут расспрашивать, а мне ответить нечего: какая рака, какие росписи? Да и не могла я заснуть, терзалась из-за совершенного поступка. С каждым шагом чувство вины во мне только крепло. Я поступила дурно. Я плохая дочь, легкомысленная девица. А еще – доступная, раз бегаю за мужчиной. Артур мне не жених, он мне никто, может, он и вовсе на спор с приятелями забрался в наш сад? Ко мне ведь сватались, но отец отверг всех претендентов по причине моего юного возраста. Среди них вполне могли оказаться приятели Артура. Но что сделано, то сделано. Помолюсь святому Иринею, чтобы впредь козни Искусителя обходили меня стороной.
Местная церковь была явно старше нашей в Хитсе. Суровая, массивная, она напоминала крепость. Башня с набатным колоколом посредине нефа отбрасывала на землю густую тень. Рассмотреть ее толком не удалось: уже сгущались сумерки.
На пороге я столкнулась со священником. Он уже собирался уходить, но ради меня согласился запереть двери чуть позже.
В нос ударил концентрированный запах ладана и мирры. А еще – вековой пыли. Так же пахло в библиотеке колледжа.
– Вы, наверное, ищите свою спутницу? – Священник двигался вслед за мной по проходу между скамьями. – Так она ушла.
– Какую спутницу?
Его вопрос застал врасплох.
– Простите, я, наверное, ошибся. Просто вы явно не местная, знатная дама, вот я и подумал…
Священник покачал головой и от своего фонаря зажег большой светильник возле одной из ниш. Скупой свет вырвал из темноты очертания каменного саркофага и скромный букетик ландышей, явно брошенный второпях.
– Так вот, к кому она приходила… – почесал подбородок священник и поправил цветы. – Сказала, будто хочет помолиться святому Иринею, попросила оставить одну…
– Зачем? – Поведение неизвестной, которую приняли за мою спутницу, заинтриговало. – Что постыдного в том, чтобы отдать дань памяти усопшему? Раз он похоронен в стенах храма, то при жизни не запятнал себя ни в каких грехах.
– Да как сказать… – Священник тяжело вздохнул. – О Робере Синехвостом ходили разные слухи. Поговаривают, будто он единственный смог заключить сделку с Искусителем и переиграть его. Именно граф Робер в свое время доставил в Сонси мощи святого, за что и удостоился чести найти здесь последний приют.
Нахмурила брови:
– Робер Семихвостый? Он пират?
Подобное прозвище подошло бы для искателя приключений.
– Вовсе нет! – рассмеялся священник. – Семихвостым его прозвали из-за украшения на шлеме, а имя при рождении ему Робер Санлис.
– Санлис? – Да отвяжется от меня эта фамилия?! Похоже, Санлисов не меньше, чем Оснеев. – Это, случаем, не отец нынешнего графа Идена?
Священник задумался, нахмурил брови и развел руками:
– Увы, не знаю такого.
Аккуратно обошла его и взглянула на саркофаг. Меня интересовала дата смерти, обычно ее выбивали сбоку, в ногах упрощенного изображения умершего. Этот явно много воевал: его изобразили в доспехах, со щитом.
Нет, не отец и даже не дед. Может, и вовсе однофамилец, безземельный рыцарь: рядом с фамилией не значилось титулов.
– Вам, наверное, к святому Иринею?
Священник покашливанием напомнил о своем присутствии. И о том, что уже поздно, ему тоже хотелось к огню и сытному ужину.
– Да, я только взгляну.
Все равно молитвенный настрой пропал.
Смотрела на раку святого и все думала о таинственной женщине, навещавшей Робера Санлиса. По дороге сюда я никого не встретила, на постоялом дворе она тоже не останавливалась: болтливый трактирщик точно бы похвастался. Еще бы, сразу две дамы под одной крышей. Оставался один вариант: она приехала верхом и остановилась в Леменор-маноре. Тогда ехать через деревню необязательно.
Священник же, несмотря на усталость, с воодушевлением кратко пересказал житие святого, отметил чудеса исцеления, производимые его мощами. Между строк сквозила надежда на пожертвования, пришлось выгрести из кошелька остатки монет.
Из церкви мы вышли вместе.
Погасли свечи, со скрипом затворились тяжелые двери. Лязгнула дужка замка.
Поразительно, как быстро темнеет! Над Сонси разлилась чернильная ночь. Звезд почти нет, только влажно мигает свет фонаря над кладбищенскими воротами. По традиции, его не гасили ни днем, ни ночью.
Любезный священник пригласил меня к себе, на кружечку джулепа[2]: «Специально для именитых гостей держу». Вежливо отказалась – нужно добраться до постоялого двора до того, как погаснут огни, люди в деревнях ложились рано. Могла бы, конечно, попросить священника проводить себя, но я и так злоупотребила его временем. Ничего, не так уж тут далеко, только быстро миную кладбище…
В темноте поневоле обостряются чувства. В каждой тени мерещится разбойник, а то и нечистая сила. Вот и мне, когда проходила мимо кладбищенских ворот, показалось, будто за ними мелькнула чья-то тень. Замерла и затерялась среди могил.
Любопытство меня погубит!
Переселив страх, осторожно приблизилась, стараясь держать в тени, заглянула в обитель мертвых, готовая в любой момент закричать, позвать на помощь священника. Его домик рядом, непременно услышит.
Пустынно и тихо. Уж не показалось ли мне?
А потом я заметила ее – темную фигуру. Она стояла на коленях, обратившись лицом к востоку, и что-то закапывала в могилу. Затем зачерпнула гость земли… Волосы на моей голове встали дыбом, когда ветерок донес приглушенный женский шепот: «О силы, несущие в мир разлад, покиньте свое мрачное пристанище! Повелеваю вам именами всех богов и королей, по ту эту сторону мира: отпустите этого человека, дабы он мог явиться ко мне в час, который я назначу».
Ведьма! Та, самая ведьма, которую разыскивал Артур!
Ноги понесли меня прочь. Спотыкаясь, бежала, не разбирая дороги. Сердце грохотало в груди, в ушах стояли страшные слова.
Та женщина… Она, несомненно, занималась некромантией – самой страшной из всех темный магий. Даже упоминать о ней запрещено, не то, что практиковать.
Казалось, за мной гонится все поднятое некроманткой кладбище. Сквозь шум собственного дыхания слышала топот ног.
– Вы словно от смерти бежите!
Завизжала и беспомощно замахала руками, когда меня резко потянуло вверх.
– Ну же, я из плоти и крови, а не живой мертвец. Нечего бояться! – добродушно усмехнулся мужчина и поднес мою дрожащую ладонь к своей груди. – Вот и сердце бьется.
Пелена страха медленно рассеивалась, отступая под действием человеческого тепла. Снова обретя возможность думать, поняла, что сижу на лошади впереди всадника.
– Пустите, со мной уже все в порядке.
Заерзала, желая выпутаться из щекотливой ситуации. Дама никогда не ездит на лошади впереди мужчины, только позади. Никогда не касается его, не позволяет его дыханию щекотать свою шею.
– Я бы так не сказал, – покачал головой мужчина и пустил лошадь шагом. – Вас что-то смертельно напугало. Так сильно, что вы едва не бросились под копыта моего коня.
– Я и не заметила…
Да, припоминаю, была какая-то тень, но я приняла ее за летящего по мою душу драуга.[3]
– Кто вы вообще такая? На крестьянку не больно похожи.
Странно, он не спросил меня о том, что меня напугало. Я до сих пор не могла успокоиться, шумно дышала.
– Там женщина… Она призывала мертвых, – сбивчиво пробормотала я и, презрев условности, прильнула к незнакомцу.
Стало немного легче, хотя бы перестали стучать зубы.
– Женщина? – недоверчиво переспросил мужчина и оглянулся через плечо, бросил взгляд на кладбище. – Вам, наверное, показалось.
Теплая ладонь погладила по спине, успокаивая.
От незнакомца пахло анисом и шафраном. Возможно, поэтому я и доверилась ему: дорогие эфирные масла могли позволить себе немногие, уж точно не разбойники и пособники ведьм. Одна унция шафрана стоила столько же, сколько годовой доход иного имения. Да и одет мужчина был соответствующе. Теперь, когда страх притупился, ощутила под пальцами бархатную симарру.[4] Осмелившись поднять взгляд, убедилась, что и на голове у него не шаперон, а модный берет. А вот смотреть на лицо я старательно избегала, чем, похоже, насмешила незнакомца.
– Вы воспитанница монастыря с крайне строгим уставом?
– Нет, просто…
Замялась, не зная, как продолжить. Моим спасителем стал Питер. Размахивая фонарем, он зычно оглашал окрестности окриком:
– Госпожа? Госпожа, где вы?
– А вот и сторож прекрасной леди, – разочарованно протянул мужчина. – Придется попрощаться с вами, так и не узнав вашего имени. Или вы, быть может, его назовете?
– Нет!
Рискуя показаться грубиянкой, предприняла еще одну попытку сползти на землю. На этот раз препятствовать мне не стали, даже помогли.
– Не гуляйте больше ночью одна! – полетело мне вслед.
Стегнув коня, незнакомец скрылся из виду.
––
[1]Донжон – главная башня в европейских феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка, донжон находится внутри крепостных стен и обычно не связан с ними.
[2]Джулеп – напиток на основе розовой воды и сахара.
[3]Драуг – оживший мертвец, близкий к вампирам. Способен превращаться в различных животных, при этом у него остаются человеческие глаза и разум, который был у него в «человеческом» обличье.
[4]Симмара – верхняя одежда с широкими вырезами для рук, пристегивающимися рукавами и шалевидным воротником. Последний отделывался мехом.
Глава 4
Колени ныли, но я не могла встать, пока в сотый раз не прочитаю: «Исповедую перед Демиургом Всемогущим, потому как согрешила мыслью, словом, делом и неисполнением долга: моя вина, моя вина, моя великая вина». Стоять приходилось на холодном полу часовни, даже не на специальной скамеечке, ну да на то оно и наказание. Питеру пришлось гораздо хуже: его выпороли. Семь ударов – по числу смертных грехов. Матушка так кричала! Грозилась его уволить, но вступился управляющий, уломал ее отложить решение до возвращения отца. А пока Питера сослали подальше, на подсобные работы.
Я тоже ощутила на себе горячую матушкину руку. Обычно нежная, тихая, она с каменным лицом велела подать розги и, несмотря на мои протесты, напоминания, что уже совершеннолетняя, высекла. Так что это даже хорошо, что я стою на коленях, потому как пострадавшее место саднило. Сомневаюсь, что смогу сесть даже на подушку.
– Ты в своем уме, Жанна? – повторяла между ударами матушка. – Опозорила нашу семью, обесчестила себя!
Плаксиво оправдывалась:
– Но я ничего такого не сделала, я не была с мужчиной. Я ездила поклониться… Ай!
Взвизгнула от боли: этот удар вышел сильнее предыдущих.
– Питер прекрасно видел, к кому ты ездила! Демиург Всемогущий, – отбросив розги, мама молитвенно сложила руки и обратила взгляд к потолку, – направь дочь мою на путь истинный!
Шмыгнув носом, приподнялась на лавке.
Ну Питер, ну предатель, я ж ему заплатила!
– Мы случайно встретились. И вообще он меня спас.
Попыталась коснуться пострадавшего места и тут же отдернула руку. Больно-то как!
– Скажи спасибо, что отца дома нет. Если он узнает… – Матушка в ужасе закатила глаза. – Не приведи Демиург, чтобы он узнал! Поклянись, – она сунула мне под нос свой нательный оберег, – на треугольнике поклянись, что ты дева!
– Клянусь!
Поцеловала божественный знак.
– Целомудрие – единственное богатство девушки, Жанна. – Матушка остыла, можно подниматься. – Не твой колледж, не твое приданое или даже имя – честь. Ты назвала себя, хоть кому-нибудь? – Она пристально заглянула мне в лицо. – Тебя хоть кто-то узнал?
– Нет, – немного подумав, покачала головой.
– Моли Демиурга, чтобы не пошли слухи! Отец тебя убьет, из дома выгонит!
И вряд ли это преувеличение. Я действительно совершила серьезный проступок. Даже два – позволила не состоящему со мной в родстве мужчине меня касаться. И не в танце или придворном поцелуе, так тесно, тело к телу, могли сидеть только супруги или любовники. Так что мое наказание полностью заслуженное.
Покончив с телесным наказанием, матушка назначила мне духовное. Лично отвела в часовню, поставила на колени перед изображением Демиурга и велела каяться. Так, без еды и воды, я и вымаливала прощения у высших сил уже много часов.
День клонился к вечеру. Косые солнечные лучи падали на скамьи и узкий проход между ними через пару витражных окон.
Лишенная возможности двигаться, замерзла, все чаще сбивалась со слов молитвы, думала о другом. Например, о мясе с грибной подливой, которое сегодня подавали на обед. Его соблазнительный запах долетал из кухни даже в часовню. Сейчас и вовсе время ужина, о чем напоминало бурление желудка. Как тут можно думать о душе, когда слюнки текут от одной мысли о рагу из овощей. А если к нему добавить холодного мяса, оставшегося после обеда…
Дверь часовни скрипнула, и я тут же обратила лицо к Демиургу. Молюсь я, молюсь, искренне раскаиваюсь.
– Жанна.
На плечо легла рука матери. Вздохнув, она постояла немного в молчании, преисполненная благодатью Демиурга, а потом разрешила мне встать.
– Надеюсь, наказание станет тебе уроком, а высшие силы очистили твой разум. Не стоило все же отправлять тебя в колледж!
Подавила рвавшиеся наружу возражения. Не в моем положении сейчас доказывать, что не в образовании корень греха.
– Помоги накрыть на стол, будь за хозяйку: я что-то устала…
– Опять ноги? – встревожилась я, позабыв о собственных обидах, когда мать неуклюже опустилась на ближайшую скамью.
– Да что-то… Ездила в деревню, так и вовсе голова закружилась. Перед глазами темно, шагу сделать не могу. Спасибо женщине, поддержала, довела до постоялого двора.
– Женщине?..
Встала рядом с матерью и крепко сжала ее руку между ладоней. Вот за кого мне надо было молиться!
– Да, я ее не знаю. По виду – дочь или жена эсквайра[1]. Только вот эннен[2]…
– Что – эннен? – ухватилась за ее слова.
– Богатый. Слишком богатый для ее платья, двурогий, с вышивкой золотой нитью. Откуда у эсквайра деньги на такое?
– А с чего вы решили, что она дочь эсквайра? – нахмурилась я.
– Так я все знатные семейства Веркшира наперечет знаю. Опять же путешествует одна, со слугой, остановилась на постоялом дворе.
– На нашем постоялом дворе?
Позабыв о учиненном надо мной наказании, плюхнулась на скамью рядом с матушкой и тут же с шипением подскочила.
– Так, может?..
Едва не выдала себя. Я предположила, что это сестра Артура. Он прислал ее ко мне, так как узнал, что я приезжала в Сонси. Отсюда сочетание старомодного, но богатого украшенного эннена со скромной одеждой, отсутствие большой свиты. Опять же лорд Осней все равно что эсквайр, матушка точно не зналась с его семьей.
– Что – может? – нахмурилась матушка. – Ты что-то не договариваешь, Жанна!
Пришлось врать:
– Я почему-то решила, что это моя подруга по колледжу.
– От которой ты научилась дурным манерам? – поджала губы матушка. – Так и знай, видеться вам не позволю! Может, она и помогла мне, добрая женщина, но девице благородного происхождения, путешествующей без должного сопровождения, в Грейгвене не место.
Кивнула, а сама подумала: как бы выяснить, кто она такая? Не часто в Хитсе останавливались чужие, тем более дамы. Полагаю, не зная о запрете матушки, она постучится в ворота замка, но нет, незнакомка за ужином не объявилась. Не попросилась и на ночлег. Выходит, проездом по своим собственным делам. Хотя матушка права, какие такие дела могут быть у одинокой женщины вдали от дома?
***
Ненавижу тряские повозки! С удовольствием пересела бы в седло, но матушка настояла на более достойном способе перемещения – все еще пеняла мне за то путешествие. Сама она осталась в Грейгвене, расхворалась. Даже думала отложить визит, известить о ее болезни отца, но матушка воспротивилась:
– Езжай! Ничего со мной не случится, незачем зря тревожится. Лучше думай о женихе, которого ты непременно встретишь в Вулридже.
И имя ему: Роланд Санлис. Будто не понимаю, зачем тетка приглашала меня в гости. Якобы по собственному желанию, а не наущению брата, моего отца.
Тетю Джейн Рендел я любила, пусть и видела реже, чем мне хотелось бы. Смешливая, веселая, она из всего умела сделать праздник. Муж ее, граф Ньюпорт, походил на отца: немногословный, мрачный. Наше общение обычно ограничивалось несколькими словами за обедом или ужином, если вообще случалось. Большую часть времени в силу должности дядя проводил вдали от дома, да и не особо стремился вернуться в домашний мирок. Поговаривали, у него имелась любовница, супруга какого-то лавочника, с которой он предпочитал делить трапезы. Тетя смотрела на слухи сквозь пальцы. Ее положению ничего не угрожало, в средствах супруг ее не ограничивал, в передвижениях – тоже. И уж точно не собирался предавать гласности свою вторую семью, если таковая вообще имелась. У дяди много завистников, им ничего не стоило его очернить, чтобы самим претендовать на место шерифа.
В браке у тетки родились двое крепких сыновей и дочь, на два года младше меня. С последней мне и предстояло поселиться в одной комнате.
Разумеется, в путь я отправилась с должным сопровождением. В качестве компаньонки-надсмотрщицы в повозке со мной ехала супруга управляющего, дама почтенная, с кристально чистой репутацией. И не том возрасте, чтобы думать о греховном. И это мне еще повезло, изначально матушка хотела договориться с сестрой пастыря – занудной старой девой, которая вела его хозяйство. Помимо компаньонки мне полагались двое слуг разного полу, кучер и охрана. Именно так путешествуют баронские дочери.
К тому моменту, как на горизонте показались смутные очертания крыш Вулриджа, я отбила себе все, что могла. Синяки покрыли буквально все тело. Многочисленные подушки не помогали, чувствовала я себя скверно и пребывала в том же расположении духа. Разумеется, срывалась на слугах, довела их до белого каления.
Отец встретил меня примерно в десяти миля от города, на постоялом дворе, где была запланирована последняя ночевка, так что в Вулридж мы въехали вместе.
После сельской тиши у меня разболелась голова. Колледж Святого сердца, как и положено подобным элитным местам, находился далеко от городских стен, в бывшем монастыре. Там, обособленные от мира, мы постигали знания, гуляли по пышным садам, ездили верхом. Ко двору нас доставляли в таких же повозках, только больших по размеру. Туда набивалось по восемь девушек. Во время дороги мы играли в карты (пока преподавательницы не видят), сплетничали, разыгрывали сценки – словом, весело проводили время, не замечая тягот путешествия.
Хаос – это слово точнее всего описывало первое впечатление от Вулриджа. Кривые запутанные улочки, порой такие узкие, что с трудом проезжала повозка. Дома жмутся друг другу, нависают верхними этажами над головой. Тут же, на протянутых между слуховыми окнами веревках, сушится белье. Внизу смрад от канав, куда горожане выливали помои и содержимое ночных горшков. Нищие, торговцы, беззубые старухи-гадалки… И над всем этим – величественный собор, чей шпиль виден из любой части города, будто парит над ним.
Тетушка обитала в самом центре. Там и дома были другие, все сплошь каменные, яркие, высокие, и никаких помоев. Навоз и солома – куда ж без них, но у нас во дворе так же. Рендел-хаус одной стороной выходил на Ратушную площадь, другой – на соединявшую ее с Соборной площадью улицей. Пышнее, богаче него только дом наместника, отец показал мне его, когда я, мысленно кряхтя, выползла из повозки.
– Граф устраивает прием, мы приглашены. Постарайся блеснуть остроумием за столом и грацией в танцах.
Кисло кивнула. Лучше очередной экзамен мистрис Лейбовиц, чем подобное веселье. А ведь я обожала пиры и различные представления! Только вот на грядущем мне предстояла стать не гостьей, а товаром, который нужно продать подороже.
Женщина – вещь. Красивая, образованная, которой многое дозволялось, но сути это не меняло. Я могла слагать стихи, руководить осадой замка, блистать остроумием перед иностранными послами, но это не делало меня мужчиной, то есть полноправным человеком. Некогда философы и вовсе спорили, относить ли женщин к людскому роду, есть ли у них душа. Так что придется потерпеть, улыбаться через силу. Второй выходки, как лордом Сурром, отец не простит.
***
Мне не спалось, хотя лежавшая рядом Мария видела десятый сон. Да, нас положили в одной кровати – так принято. Гостящие у родственников девицы спят с дочерьми хозяев, неженатые сыновья – с сыновьями. И только тем, кто состоит в браке, либо по летам вышел из юного, а в отношении женщин – брачного возраста полагалась отдельная спальня.
Мария утомила меня своей болтовней. Стоило служанке унести таз для умывания, рот у нее не закрывался. Расскажи про колледж, а чем ты ополаскиваешь волосы, правда ли, что на тебе наместник женится? Между нами всего два года разницы, по порой казалось – целая пропасть. Мария еще ребенок, хотя ей активно присматривали жениха. Судя по кислой мине тети, – того самого Роланда Санлиса. Но тут перед Марией у меня преимущества: я уже могу выйти замуж, рожать детей, а с ней консуммации брака пришлось бы обождать. Поэтому тетя неохотно смирилась, сделала вид, будто бы никаких видов на Роланда не имела, хотя в глубине души наверняка надеялась, что я ему не понравлюсь. Что до Марии, то ей было абсолютно все равно, лишь бы красиво одевали. На редкость глупое, ветреное создание!
А ведь когда-то меня прочили за ее старшего брата. Мы с Джеймсом были недолго, два года, помолвлены. В итоге, спустя еще пять лет его женили на какой-то девице из Бата. Богатой наследнице, само собой, причем круглой сироте. Благодаря этому браку Джеймс унаследовал не много ни мало титул барона, оставшийся вакантным после смерти всех родственников жены мужского полу. Король личным указом пожаловал его ему.
Горевала ли я? Вовсе нет. Я видела кузена Джеймса только по большим праздникам. Я еще играла в куклы, а он уже помогал отцу, управлял поместьем в его отсутствие. Долговязый, молчаливый, с острой козлиной бородкой, Джеймс на меня и не смотрел. Еще бы, ведь я была ребенком, а он – мужчиной, между нами десять лет разницы.
Расторгли помолвку по обоюдному согласию семейств. Полагаю, ее заключили на всякий случай, чтобы деньги и земли не ушли чужим. Вдруг бы мой отец раньше срока отправился к Демиургу, набежали бы охотники за приданым, а матушка, при всем моем уважении, женщина мягкая и ведомая.
Характерно, с Уильямом, вторым сыном тетушки Джейн и дяди Кристофера, обручать меня не стали, хотя он пока не обзавелся женой. Он на год старше меня, виделись за ужином. Страшно худой, с оттопыренными ушами, еще и с последствиями давней болезни на лице: Уильям переболел оспой. Кузен пытался за мной ухаживать, предлагал то кусочек того, то кусочек этого под негласное одобрение матери. Говорю же, тетя Джейн наместника для Марии приглядела, вот и подначивала сына меня увлечь. А чем там увлечешься, только по приказу отца с кислой миной по саду гулять, стихи слушать – Уильям их сочиняет. Скверные стихи, но девица благородного происхождения обязана рукоплескать и восхвалять любые старания мужчины. С трудом от него отделалась. И угодила в руки Марии…
Покосилась на спящую кузину – лежит на боку, одна рука под головой, другая вдоль туловища. На губах – мечтательная улыбка. Эх, мне бы так спать!..
Отдернула полог и свесила ноги с перины, нашарила огарок свечи. Спущусь на кухню, подогрею себе немного молока, без него заснуть у меня вряд ли получится. Безусловно, бродить по дому в одной сорочке и в ночном чепце неприлично, но все спят, вряд ли я кого-нибудь встречу.
Затеплила огонь и, убедившись, что Мария не проснулась, не засыплет меня вопросами, выскользнула за дверь.
Прохладно, пусть и не так, как в замке. Весна весной, но ночи порой холодные, особенно на севере графства, где расположен Вулридж. И тихо, не единого шороха.
Старясь не шуметь, заслоняя пламя свечи ладонью, прокралась мимо комнаты Уильяма, спальни отца и супружеской спальни хозяев дома – в городе иные правила, нет женских и мужских половин – и благополучно добралась до лестницы. Только ступила на верхнюю ступеньку, как услышала голоса. Затаившись, пригнулась. Когда там, внизу, мелькнула тень, со страха затушила свечу. Ну вот, теперь я не видима, но и сама плохо вижу. Правда, ненадолго – очень скоро холл озарился светом трикирия[3]. Его держал в руках… отец. От изумления прикусила изнутри щеку и теснее прильнула к перилам.