Мне нужен герой! I NEED A HERO!

Глава 37 Вероника

Дежавю.

Я ощущала его впервые так остро, будто кто-то нажал в моей памяти кнопку «повтор». Всё – до мельчайших деталей – было как тогда: он в белой рубашке, безупречно сидящей на плечах, строгий взгляд на лице и эта хладнокровная уверенность. Он стоял у двери своей аудитории – всё такой же, каким я его помнила. И всё же… что-то изменилось. Но не в нём. Во мне.

Полгода.

Полгода я собирала себя по кусочкам. По утрам – заставляла встать с постели. По вечерам – не писала ему. Полгода строила внутри крепость, камень за камнем, чтобы больше никогда не почувствовать себя той, кого оставили без слова объяснения.

И вот он здесь. Стоит так, будто никуда и не уходил. Ни слова. Ни попытки заговорить. Только взгляд. В котором слишком много прошлого и ни капли извинения.

Чудесно. Профессионал своего дела.

Пока остальные рассаживались, он привычно устроился на краю стола и скрестил руки – жест, от которого у половины девушек в группе всегда перехватывало дыхание. Он выжидал тишину. Белая ткань рубашки чуть натянулась на предплечьях, обрисовывая мышцы, и кто-то из девушек тихо вздохнул. Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Всё те же приёмы, те же взгляды. И даже – кажется – тот же запах.

– Группа «В», добрый день. Сегодня, как вы знаете, у вас по плану зачёт по моей дисциплине, – начал он медленно, словно смакуя каждое слово, взглядом пробегаясь по аудитории. – Я знаю, что Мария Андреевна обещала вам поставить зачёт по текущим оценкам. Очень благородно и щедро, как мне кажется, – уголки его губ дрогнули, и кто-то в зале тихо засмеялся. – Я же хотел бы убедиться, что вы действительно усвоили материал. Но давайте будем откровенны… – он встал, сделал пару неторопливых шагов к рядам. – Было бы некрасиво с моей стороны вернуться прямо на зачёт и требовать с вас то, к чему вы явно не готовились, рассчитывая просто получить оценку и уйти. Верно?

Смех прокатился по аудитории, кто-то протянул весёлое «да». С каждой фразой его улыбка становилась шире, а группа – всё рискованнее. Кто-то хихикал, кто-то кивал в такт словам. Он снова был в своей стихии, а я… задыхалась.

Как он смеет?

Как. Он. Смеет.

Пальцы сжались в кулаки под столом, ногти впились в ладони, но эта боль была ничто по сравнению с тем, что жгло внутри. Он стоял там, блистал, собирал взгляды – и ни разу не посмотрел в мою сторону. Будто это не он исчез, не он оставил пустоту, которую я засыпала делами, людьми, книгами… чем угодно, лишь бы не чувствовать. Он вернулся – и вёл себя так, словно эти полгода моей боли были всего лишь паузой в его расписании.

Аудитория смеялась, кивала. Он говорил о том, как было бы несправедливо требовать материал, если все рассчитывали на лёгкий зачёт. Он был в ударе. Владел вниманием, управлял эмоциями. И – самое страшное – всё ещё влиял на меня.

В висках стучала кровь. Под кожей кипело. И под этой лавой – то предательское, тёплое, которое я так долго пыталась задушить.

Я ненавидела его.

Ненавидела – за то, что он мог вернуться и снова ворваться в моё сердце, даже не удостоив взгляда. За то, что рушил мои стены одним своим появлением.

Но больше всего я ненавидела себя. За то, что сердце всё же дрогнуло. За то, что взгляд всё равно цеплялся за него. За то, что даже сквозь злость и боль я скучала.

Марк тем временем продолжал, всё с той же непринуждённостью, будто это обычная пара, а не возвращение в мою жизнь, похожее на ураган.

– Поэтому, – протянул он, – я предлагаю вам два варианта…

Я не слушала. Просто отвернулась и уставилась в окно. Летний пейзаж был безликим, жарким и скучным, но он хотя бы не вызывал во мне боли. Пусть и проигрывал ему – Марку – во всём.

– Вы можете сдать зачёт сейчас, традиционно по билетам, – продолжил он, и группа недовольно загудела. Он хмыкнул. – Или… на втором курсе мы устроим семинар по остаточным знаниям, и оценка оттуда пойдёт в журнал. А сейчас я выставлю зачёты, как планировала Мария Андреевна.

Аудитория взорвалась ликующим улюлюканьем и аплодисментами. Марк сел за стол и раскрыл журнал с ленивой грацией человека, которому подвластно всё, что он видит.

– Подходите по одному. Только не толпитесь, – бросил он, не поднимая глаз.

Группа стремглав рванула к его столу, а я – нарочно медленно – достала зеркальце и проверила макияж, не разделяя всеобщей эйфории. Его довольное, чуть самодовольное лицо бесило до скрежета зубов.

Вдох. Выдох.

Даня поправил мне выбившуюся прядь, подмигнул – как будто хотел подбодрить. Лиля взяла за руку, и мы вместе поднялись. Путь к столу был коротким, но каждый шаг отдавался в груди тяжёлым глухим стуком. Друзья шли позади, бросая на меня тревожные взгляды – будто понимали, что могло случиться всё, что угодно.

Но нет. Ничего не случится. Я выше этого.

Я молча положила зачётку на край стола перед Марком… Викторовичем. Он поднял глаза – всего на миг, но этого хватило. Там было всё: сдержанность, осторожность и… вина? Или это я просто отчаянно хотела её увидеть?

Он тут же вернул взгляд в журнал. Ни «Привет». Ни «Как ты». Разумеется. Не время. Не место. Не для чувств. Не для правды. Ровным движением вывел «5», поставил подпись – быстро, чётко, и уже возвращал зачётку… но пальцы вдруг задержались на обложке на долю секунды дольше, чем нужно, словно пытаясь удержать. Он понимал, что вместе с зачёткой уйду и я, и, возможно, он хотел попросить меня задержаться, но мне было всё равно.

Я протянула руку, чтобы забрать её, и в этот момент его палец коснулся моей кожи. Лёгкое, почти невесомое прикосновение – а пронзило так сильно, как током в 220 вольт. Холод. Боль. Внутри всё рванулось в разные стороны – к нему и прочь, с одинаковой силой. Выдернув зачётку так резко, словно обожглась, и, кинув в него острый, серьёзный взгляд, развернулась и пошла прочь, оставляя друзей позади.

Какое он имеет право? Какое право он имеет касаться меня?

Быстрым шагом я спустилась на первый этаж и распахнула дверь университета. Летний воздух ударил в лицо – горячий, густой, липкий. Слепящее солнце било в глаза, но я даже не щурилась. Просто стояла и пыталась дышать.

Он коснулся меня. Словно имел на это право. Словно ничего не было. Словно не он исчез, оставив пустоту и эхо. Я закусила губу – до боли, до вкуса крови.

А что, собственно, случилось?

Вот в чём подлость. Ничего. Ни ссоры. Ни «прощай». Ни «извини». Один день он был, а на следующий – исчез, как будто его стёрли.

А я ждала.

Сначала – неделю. Потом – месяц. Потом – два. А потом начала злиться. На него. На себя. На мир, который позволяет людям уходить, будто это ничего не значит. И вот теперь он вернулся. И что? Он ждал, что я растекусь по полу? Упаду к его ногам: «О, Марк Викторович, как же я скучала!»

Нет. Нет. НЕТ.

Я вышла со двора университета и начала ходить взад-вперёд в ожидании друзей.

А если у него было объяснение? А если в тот день, когда я не пришла…? Ну уж нет. Если бы он хотел, он бы нашёл способ. Это не девятнадцатый век. Можно было написать, позвонить, да всё что угодно – только не стоять сейчас в аудитории, улыбаясь, как будто всё в порядке.

Я остановилась и прислонилась спиной к горячим железным прутьям забора, прикрыв глаза.

Почему он? Почему именно он?

Идиотка.

Я резко вдохнула и подняла голову.

Хватит. Вернулся? Отлично. Пусть преподаёт. Пусть улыбается. Пусть существует. Но я – больше не та дура, которая будет ждать.

В этот момент подошли Лиля и Даня. Они молча и одновременно обняли меня. Наверное, думали, что я разревусь прямо здесь и сейчас, но нет. Это означало бы признать поражение. Да и слёз уже не осталось.

– Ребят, – голос хрипел, но звучал твёрдо. – Идёмте в наше кафе. Мне нужен тройной эспрессо. И торт.

Потому что если и есть день, когда можно съесть целый торт без угрызений совести – то это он.

Глава 38 Вероника

– Девочка моя, как в тебя столько влезает? – Даня театрально приложил ладонь к сердцу, наблюдая, как я доедаю уже третий кусок шоколадного торта. – Ты меня пугаешь и восхищаешь одновременно.

– Это всё стресс. А стресс, между прочим, из-за вас, мужиков, – буркнула Лиля, ковыряя вилкой торт в своей тарелке. Через пару секунд, осознав, что ляпнула, она перевела взгляд на озадаченное лицо Дани и расхохоталась – звонко и почти истерично. – Ну, ты понял, что я имею в виду.

– Да понял-понял. Эй, ну не налегай ты так, оставь хотя бы для дома несколько кусочков, – засуетился Даниил снова обращаясь ко мне.

– Нет, сегодня это чудо кондитерского изделия не получит пощады.

– Можно я спрошу? – не выдержала Лиля, вытерев губы салфеткой. Она с шумом бросила её на стол и скрестила руки на груди. – Какого черта?!

– Информативно, мой беленький цветочек, – с усмешкой прокомментировал Даня, отпивая зелёный чай.

– Я всё ещё не могу понять, что это вообще было? – Лиля повернулась ко мне. – Он просто пришёл, как ни в чём не бывало, провёл зачёт – и что? Мы должны сделать вид, что ничего не произошло?

Я молча ковыряла вилкой остатки торта, избегая её взгляда.

– И самое мерзкое, – не унималась она, – он даже не попытался что-то объяснить. Ни «извините», ни «всё сложно», ни «у меня были обстоятельства». Ноль. Как будто эти полгода вычеркнуты.

– Может, у него действительно были причины… – осторожно вставил Даня.

Два ледяных взгляда встретились на нём одновременно.

– Ой, Дань, ну не смеши, – отмахнулась Лиля. – В наше время если человек хочет – он найдёт способ. У него что, руки отвалились? Телефон испарился? Или он в космос улетал?

– Может, он был в коме, – попробовал пошутить Даня, но тут же понял, что зря.

– Ага, и вышел из неё ровно к зачёту. Удобно, не находишь? – я подняла на него глаза.

– Ладно-ладно, сдаюсь, – он вскинул ладони. – Мне, если честно, вот что интересно: а где его невеста? Между прочим, я посмотрел, и на нём до сих пор нет кольца, разве это не странно? Он был помолвлен ещё полгода назад, а свадьбу так и не сыграли, что ли?

Я замерла. Сердце пропустило удар.

– Так… – я отложила вилку. – Это не наше дело. И вообще – мне всё равно. Что у него и кто у него. Это больше не важно.

Но голос предал меня – задрожал на последних словах.

– Ну-ну, конечно, «всё равно», – протянула Лиля, картинно всхлипывая. – Только вот пообещай мне: если он вдруг, в чём я почти уверена, напишет и предложит встретиться – ты не пойдёшь. Слышишь? Не пойдёшь!

Даня резко напрягся. Его взгляд метался между нами, в нём промелькнула паника. Я тоже замерла.

– Не надо так, – тихо сказал он. Голос его был глухой, почти сдавленный. – Ты не можешь брать её на слабо. Это не шутки, Лиль. Это чувства. Настоящие. Ты разве не видишь?

В его голосе что-то надломилось, и на секунду в кафе повисла тишина.

Мы с Лилей уставились на него.

– Ладно-ладно, малыш, я же несерьёзно, ты чего! – спохватилась она и потянулась к нему.

Она не знала. Не знала, что пережил он сам. Не знала, как всего лишь один разговор мог бы изменить всю его личную жизнь.

– Я уезжаю через пять дней, так что мне сейчас совсем не до этого, – я попыталась улыбнуться, но вышло натянуто. – Хочу сделать генеральную уборку перед отъездом, чтобы не возвращаться в хаос.

– У меня, кстати, билет уже на сегодня. Вечером выезжаю домой, – Даня сказал это с такой виноватой миной, будто бросает меня одну на необитаемом острове. – Может, останусь ещё на денёк? Помогу с уборкой, с чемоданом… да хоть полки отмою.

– Не глупи, – я качнула головой, стараясь не показать, как его предложение ударило в самое сердце. – Я справлюсь. Правда. Поезжай, отдохни хоть немного. Не думай обо мне.

– А я, – подала голос Лиля, застёгивая клатч, – уже через неделю уезжаю на гастроли. Буду очень по вам скучать, котики. Не забывайте скидывать в чат фоточки с отпуска, ладно? Мне нужно знать, кто что ел, как кто сгорел, и кто кого поцеловал.

– Обещаем! – синхронно ответили мы с Даней и рассмеялись, а потом втроём слились в объятии. Смешном, скомканном, но таком родном.

После того как Лиля ушла, мы с Даней принялись собирать его вещи. Комната словно выдыхала вместе с каждым опустевшим ящиком. Я чувствовала, как с каждой его рубашкой, аккуратно сложенной в чемодан, исчезает что-то из моего пространства.

– Я буду скучать, – призналась я, тихо подходя к нему и обнимая со спины. – Может, это эгоизм, но… возвращайся поскорее, ладно?

Он повернулся, прижал меня к себе, погладил по волосам. – Вернусь, как только скажешь, девочка моя. Ты же знаешь: я всегда на связи для тебя.

В этот момент завибрировал его телефон.

– Такси, – сказал он, мельком взглянув на экран.

– Может, я провожу тебя до вокзала?

– А потом ты одна будешь возвращаться по темноте? – он покачал головой. – Не надо, дорогая. Останься дома. Отдохни лучше и помни…

Он замолчал на секунду, и я уже знала, что он хочет сказать.

– Я за тебя. Что бы ты ни решила. Слышишь? Всегда.

– Знаю, – кивнула я.

Мы обнялись ещё так крепко, будто в последний раз. А потом он ушёл. Я всё еще стояла у двери, пока не услышала, как лифт увозит его вниз, а затем захлопнула её, опустилась на кровать и, свернувшись клубком, неожиданно быстро провалилась в сон. Наверное, усталость от эмоций пересилила тревогу.

На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением: генеральная уборка перед отъездом. Под тихий слезливый романтический фильм, транслирующийся на фоне, я вытирала пыль, мыла полы, выкидывала мусор и тщательно мыла холодильник – с каждым движением казалось, что вместе с беспорядком уходит и хаос в голове.

Всё будет хорошо. Отпуск. Море. Пляж. Только я, песок и бескрайний горизонт, – тихо утешала я себя, складывая чистые сухие кастрюли в шкафчик.

Я почти поверила в это, если не считать той навязчивой нервозности, которая заставляла вздрагивать от каждого звука – сигнал сообщения, уведомление из соцсетей, даже случайный звонок рекламного робота заставлял сердце колотиться быстрее.

И вдруг, когда я стояла у стола, складывая учебные тетради и методички, телефон неожиданно зазвонил.

Я замерла, не сразу поняв, кто это может быть, и медленно, почти крадучись, подошла к смартфону. Облегчение нахлынуло, когда на экране замелькало знакомое имя – «Мама».

– Привет, мамуль, – ответила я, стараясь сделать голос ровным.

– Привет, путешественница, – тёплый мамин голос зазвучал в трубке. – Ты уже собрала чемодан?

– Ещё нет, – ответила я, стараясь не выдать дрожь в голосе. – У меня уборка.

– Слушай, я смотрела прогноз – на Кипре сейчас +35 в тени! Обязательно возьми крем с максимальной защитой, SPF 50 не меньше!

Я машинально кивнула, зная, что мама этого не видит.

– Хорошо, мам, возьму.

– И шляпу с широкими полями не забудь! В прошлый раз ты так обгорела, что две недели с волдырями ходила. И купи там…

В этот момент в моей руке телефон снова завибрировал – на этот раз это был не звонок, а сообщение. Я отвела его от уха и посмотрела на экран. В верхнем углу всплыло уведомление – и сердце застучало так, будто ударили в самое солнечное сплетение. Там было видно не только имя отправителя, но и текст.

«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.

Мир словно замер – руки задрожали, ноги подкосились, и я опустилась на стул, чтобы не упасть.

– Вероника? Дочь, ты меня слышишь? – голос мамы прорвался сквозь туман в голове, словно издалека.

Я постаралась сглотнуть образовавшийся ком в городе как можно скорее, чтобы ответить маме.

– Да… да, мам, всё в порядке, – выдавила я. – Просто… задумалась. Напишу, как приземлюсь, ладно?

– Хорошо, береги себя…

Я положила трубку, даже не дослушав. Телефон с глухим стуком лёг на стол, а я уткнулась лицом в ладони – будто пыталась спрятаться не просто от реальности, а от самой себя, от мыслей, которые не отпускали, жгли, выжигали изнутри всё оставшееся время после зачёта.

Опять. Опять он.

Врывается в мою жизнь, как ураган, без предупреждений и просьб, срывает с петель всё, что я с таким трудом собирала по кусочкам. Опять ломает моё «после него», словно и не было всех этих месяцев, всех этих бессонных ночей, истерик, попыток забыть. Что он хочет этим добиться? Что ему, чёрт возьми, надо?

Ждала ли я? Да. Да, чёрт побери. Но это не значит, что я готова простить. И тем более – прийти.

Я сжала веки, будто могла выдавить эти слова из головы, заставить исчезнуть. Но даже когда экран потух, они всё равно светились внутри, как неоновая вывеска на тёмной улице.

Одна строчка. Без извинений. Без объяснений. Без чёртового «привет». Просто место. Время. Подпись. Как приговор.