Мне нужен герой! I NEED A HERO!

Глава 39 Марк

Окурки валялись у моих ног, будто свидетельства моего собственного поражения. Один за другим – до фильтра, до горечи на языке, до тошноты в горле. Но ни одна сигарета не могла заглушить то, что творилось внутри. Ни дым, ни проклятый закат, ни это место, ставшее для меня вдруг почти священным.

Перед глазами всё ещё стоял ее образ. Глаза зелёные, сверкающие гневом. Такими она посмотрела на меня на зачёте – холодно, отчуждённо, с резкой колкостью, от которой в груди сжалось что-то беззащитное. Я знал этот взгляд. Я заслужил его.

А потом – духи. Она прошла мимо меня в аудиторию, и воздух мгновенно наполнился запахом прошлого. Того, где было наше «до». Я будто провалился сквозь время в самое сердце воспоминаний: её руки на моей шее, ночь в пустом доме, ее дрожащее тело, отзывающееся на мои ласки. И всё это теперь жгло сильнее, чем любые упрёки.

Чувства не прошли. Нет. Они не остыли. Они стали ярче. Острее.

Её злость? Да пусть. Это значит, ей не всё равно. Это значит, я остался где-то внутри неё. А значит – у меня ещё есть шанс, даже если он – призрачный. Даже если на весах – вся боль, которую я ей причинил.

Солнце опускалось за горизонт, раскрашивая небо в ярко-огненные цвета. Вся взлётная полоса была залита оранжево-красным светом, и я впервые понял, как это место похоже на нас. Здесь начинались и заканчивались чьи-то дороги. Может быть, и нам здесь суждено что-то решить. Поставить точку или начать с новой строчки.

Я не знал, что нас ждет, ведь даже не был уверен, что она придет. Но был уверен в одном – если нет, я пойду сам. Пусть буду навязчивым. Пусть нарушу её границы, но всё расскажу ей, объясню и наконец отдам свое сердце, которое уже точно знало, с кем хотело быть.

От восьмой сигареты уже подташнивало. Я поднялся с капота, начал бессмысленно ходить вокруг машины, просто чтобы не сойти с ума. Один круг. Второй.

Пусто.

Я посмотрел на её дом. Тишина. Сжал кулаки, а затем с силой ударил по колесу. Резина глухо звякнула – и в этот момент, на фоне этого неприятного звука, я услышал быстрые, торопливые шаги.

Вероника стояла на узкой дорожке, широко раскрыв глаза. Ее грудь вздымалась порывисто, будто она только что вырвалась из марафонского забега, а не просто подошла ко мне. Ветер запутывался в ее волосах, а пальцы судорожно сжимали край шорт – сжато, нервно, беззвучно. Она не решалась подойти ближе, но сам факт того, что она здесь, уже был для меня шансом.

Я сделал осторожный шаг навстречу. Она не шевельнулась. Ещё один – аккуратный, чтобы не спугнуть. Девушка колебалась, металась, в её глазах бушевала буря противоречивых чувств, и это было видно даже издалека.

Тогда я сделал третий шаг – более широкий, уверенный, но Вероника неожиданно сорвалась с места и почти бросилась ко мне. Не для того, чтобы обнять и воссоединиться со мной, конечно, нет. Её руки обрушились на меня с огромной силой – удары по плечам, по торсу, по груди – куда только могли дотянуться.

– Что все это значит?! – меня её гнев не удивил, но тронул до глубины души. Я не сопротивлялся. Принимал каждое её слово, каждую боль, вложенную в эти удары, и просто стоял, смиренно ожидая, что хоть на чуточку ей станет легче.

– Что все это значит?! – она продолжала бить резко и хлестко, а её голос становился всё выше и громче, переходя в истерику. Я молча смотрел, не пытаясь ей возразить или прекратить это безумство.

– Что всё это значит?! – повторяла она в третий раз, словно пыталась выбить из меня всю правду, которую она заслуживала знать.

В конце концов, не выдержав моего безмолвия, она с силой толкнула меня в грудь. Я чуть пошатнулся, и в этот момент увидел, как она кистью прикрывает лицо – оно было мокрым от слёз. Это была последняя капля, и я сделал шаг навстречу ей.

– Не подходи! – её голос рвался из глубины души, полный отчаяния и боли. – Что ещё ты от меня хочешь?! Снова сделать больно? Снова поиграться и исчезнуть, как будто я всего лишь очередная игрушка? Тебе так нравится быть в центре внимания этих влюблённых студенток, но, видимо, этого стало недостаточно, и теперь ты решил зайти дальше?!

Я сделал шаг, пытаясь приблизиться, но она отступила, словно испугалась моего прикосновения.

– Позволь мне объясниться.

Она с горечью рассмеялась, горько и больно.

– Зачем? – её глаза сверкнули со слезами, – Неужели тебя терзают муки совести? Я никогда в это не поверю. У тебя просто нет совести. Ты делаешь, что хочешь, и даже не думаешь о том, как ранишь других!

Её руки дрожали, пытаясь стереть с лица нескончаемые слёзы, но они лились потоком, и сердце мое не выдерживало этого зрелища.

– Пожалуйста, прошу…

– Не проси! – она крикнула, гнев и боль в её глазах взрывались фейерверком. – Не пиши! Не появляйся! – ее тело била мелкая дрожь, я видел, что она на грани, но продолжала кричать. – Зачем ты вернулся? Возвращайся туда, откуда приехал, и пудри мозги своей невесте, но только не мне!

В этот момент внутри меня что-то лопнуло, и я не сдержался:

– Никакой невесты нет! – выкрикнул я, голос мой стал громче, чем её. Она замерла, словно оглушённая. – Я разорвал помолвку в тот самый день, когда приезжал к тебе, чтобы всё обсудить, но ты не пришла! – в этой фразе чувствовалась злость на нее, но я не имел права злиться на нее, нет… из нас двоих виновным был я, в то время как она поступала правильно, отталкивая меня и выстраивая границы.

Я опустил взгляд, почувствовав, как боль пронзает грудь, и снова заговорил, но уже спокойнее и тише.

– Мне нужно было уехать – не только по работе, но, чтобы разобраться в себе. Моя жизнь была такой очевидной и безвкусной, что меня тошнило от этого, и я тонул в этом каждый день, пока в моей жизни внезапно не появилась ты! Та, которая доставала из меня при каждой встрече чувства, которые я не ощущал долгие годы! И я не был к этому готов, понимаешь? Можно ли вообще подготовиться к таким чувствам?

Вероника просто молча стояла и смотрела на меня, на то, как мой образ, моя стена рушится прямо перед ней. Я готов был открыться ей, пустить ее под кожу, в самое сердце. Оставался лишь один вопрос.

– Скажи мне, – сказал я серьезно, наблюдая, как по ее щеке течет слеза. – Ты ведь тоже это чувствуешь?

Она смотрела в сторону, глотая слёзы, а я молча ждал. Искал хоть какой-то отклик – в её глазах, губах, жестах. Но видел только её – красивую и одновременно поломанную мной. Это осознание причиняло жгучую боль и странное тепло одновременно.

– Нет… – прошептала она, не повернувшись ко мне.

– Нет? – переспросил я, не веря своим ушам.

– Нет! – повторила она громче, но голос ее дрогнул.

В считанные секунды я оказался рядом, взял её лицо в ладони, а она перестала сопротивляться. – Скажи это ещё раз, – потребовал я тихо, но твердо. – Скажи мне это в глаза, и я больше никогда тебя не потревожу.

Вероника замолчала, её зрачки расширились от волнения. Сердце стучало так громко, что казалось, оно отдаётся эхом по всему моему телу. Её взгляд мельком скользнул на мои губы, затем вернулся к лицу, но этого было достаточно, чтобы понять, что она врет и что хочет того же самого, что и я.

Без промедлений, без слов я резко притянул ее к себе и впился в ее соленые, опухшие губы. Ее ладони уперлись мне в грудь, пальцы впились в ткань рубашки, пытаясь оттолкнуть. Я почувствовал, как ее тело напряглось в сопротивлении, губы сжались в отказе – но я не отступил.

– Отпусти!.. – ее голос был горячим шепотом, прерывающимся между нашими губами.

– Никогда больше…

Я сильнее притянул ее, впиваясь в ее дрожащие губы, в этот вкус – смесь слез, помады и чего-то безумно родного. Она снова попыталась вырваться, уже слабее, и я почувствовал, как ее пальцы вместо того, чтобы отталкивать, сжали мою рубашку, будто боясь, что я и правда отпущу.

И тогда она сдалась.

Ее губы разомкнулись под моими, и ответный поцелуй обжег меня до костей. Неистовый, яростный, словно она мстила за все эти дни, недели, месяцы, когда мы не могли этого. Она кусала мои губы, впивалась в них, будто хотела оставить следы, чтобы я не забыл, не смел забыть.

– Пожалуйста, прости меня, – в перерывах, когда мне не хватало воздуха и я жадно его втягивал, прямо в ее губы шептал извинения. – Я заставил долго себя ждать…

– Я ненавижу тебя, – сказала она, отвечая на мои поцелуи. – Ненавижу…

Я прижимал ее к себе так, что, казалось, наши тела вот-вот сольются в одно. Ее грудь вздымалась о мою, бедра прижаты так плотно, что каждый ее вдох отдавался во мне.

– Не отпущу тебя больше… – мой голос был хриплым, губы скользили по ее шее, оставляя горячие поцелуи там, где пульс бился бешено. – Украду тебя прямо сейчас… увезу… спрячу так, чтобы никто не нашел… ты моя… только моя…

Она застонала, ее пальцы впились мне в волосы, держа так, будто боялась, что я исчезну. Её ресницы затрепетали, когда мои губы нашли ее ключицу, и я почувствовал, как ее тело дрожит – не от страха, нет, от чего-то куда более опасного.

Мы дышали в унисон, и мир вокруг перестал существовать. Обида, боль, время – все это растворилось, остались только мы, этот поцелуй и безумие, которое давно уже вышло из-под контроля. Я видел, как ее глаза закатываются от восторга и страсти и это был самый красивый закат. Но даже в этом безумии я понимал – это не должно зайти слишком далеко, по крайней мере, не здесь.

Когда наши поцелуи стали медленнее, осторожнее, я чуть отстранился. Её губы едва заметно дрогнули, словно хотели удержать меня, но во взгляде всё ещё теплился холодок – напоминание о том, что прощение я ещё не заслужил.

– Я бы хотел отвезти тебя в одно место, – произнёс тихо, без приказа, скорее, как просьбу. Потянулся к её шее, коснулся губами, чувствуя, как по коже пробежала дрожь. Она задержала дыхание, но не ответила – и это молчание било сильнее слов.

– Куда? – её голос звучал хрипловато, с надломом, за которым прятались недоверие и усталость.

– Туда, где мы сможем нормально поговорить, – я аккуратно заправил прядь волос за её ухо, будто боялся спугнуть. – Или отвезу тебя домой… хотя, если честно, это самое меньшее, чего я хочу. Но выбор за тобой.

Она долго молчала, взвешивая что-то в себе. Я видел, как внутри неё борются злость и что-то другое, то, что она пыталась спрятать за ровным лицом. Я не торопил – просто стоял, затаив дыхание.

И когда она, обойдя меня, села в машину, не взглянув в мою сторону, я почувствовал странное облегчение. Маленькая победа, но такая важная.

– У тебя один час, – сказала она строго, будто ставила условие, за которым стоял целый приговор.

– Боюсь, мне не хватит, – ответил я, пристёгивая ремень.

– Мне же не стоит переживать, что ты маньяк, который увезёт меня за город и закопает где-нибудь в песке? – ирония в её тоне была тонкой завесой над настоящей растерянностью.

Я усмехнулся и подыграл:

– Вообще-то преподавание – это прикрытие. Влюбляю в себя студенток, а потом… – но, встретив её холодный взгляд, поднял руки в притворной капитуляции. Понял. Для шуток было рано.

Заведя мотор и выехав с ЖК на трассу, я украдкой бросал взгляды в её сторону. Недавняя истерика все еще оставила на ней свой след: припухшие, только что поцелованные губы и глаза – красные от слез. Мы ехали в молчании. Лишь иногда я краем глаза ловил, как она поворачивает голову к окну, будто там что-то интереснее этой поездки. Напряжение давило с огромной силой, и, несмотря на наш поцелуй, она была ко мне сейчас холодна, а я все думал, как же мне растопить этот лед. Хотя бы немного…

– Ты же любишь музыку, не против? – спросил я, дотянувшись рукой к телефону. Вероника пожала плечами, словно ей было все равно, и снова отвернулась к окну, а я включил первый попавшийся мне плейлист с названием «Для вечерних поездок». Через несколько секунд в салоне раздались глубокие ритмы трека Ziggan – Gadeken (Slowed + Reverb), и машина наполнилась мелодичным битом.

Мы мчались по широкой, почти пустой трассе, сквозь рассыпчатые отблески заката, будто через ленту фильма. Она открыла окно, высунулась наполовину наружу. Ветер растрепал её волосы, запутал их вокруг плеч. В эти секунды я поймал себя на мысли: вот оно. Настоящее. Живое. Не придумка, не воспоминание. Она – рядом. И это всё, что мне нужно, даже если она сейчас делает вид, что меня здесь нет.

Я немного прикрутил громкость, давая возможность ей услышать мои слова.

– Заедем по пути в одно место, – сказал я.

Она только кивнула, не спрашивая куда, и снова уставилась в окно.

Вскоре мы остановились у паба, спрятанного во дворе старого дома. Красный и синий неон резал темноту, отражался в мокрой брусчатке, словно светил прямо из подземного города. Изнутри доносились глухие аккорды блюза, тягучие и вибрирующие, как пульс в висках. Здание дышало временем и тайнами – его стены будто знали слишком много историй, чтобы доверять им сразу.

У входа нас приветствовал мой знакомый, который работал там за баром – всегда с серьёзным видом и фирменным кивком. Я быстро прошептал ему кое-что на ухо – и тот, переведя взгляд с меня на стоящую чуть позади Веронику, согласно и даже как-то одобрительно кивнул.

– Потанцуем? – спросил я, стараясь, чтобы это прозвучало просто. – У нас есть пятнадцать минут.

Она колебалась, но всё же шагнула ко мне.

– Зачем мы здесь? – крикнула мне на ухо Вероника с явным непониманием, чего ей еще ждать от меня.

– Нужно кое-что забрать, это ненадолго, – ответил я громче, чтобы она услышала это через громкую музыку.

Мы двинулись вместе. Блюз был плотным, как дым. Гитара выла, саксофон стонал, бас мягко вёл за руку, и всё это сплеталось в вязкое марево, будто сам воздух стал музыкой. Мы качались в такт, медленно, осторожно, словно пробуя друг друга заново.

– Помнишь? – спросил я, приближаясь к ней. – Как ты отвесила мне пощёчину?

– Ты был слишком дерзким и заслужил это. Ты и сейчас заслуживаешь этого, я бы с радостью повторила это, Марк Викторович.

– Если это поможет заслужить твое прощение, то я совсем не против, Благоволина.

На мгновение она остановилась и посмотрела в мои глаза. В её взгляде металась буря: страх, сомнение, надежда. И что-то нежное, почти хрупкое – то, что я так боялся спугнуть.

Я провёл пальцами по её щеке, задержался у линии подбородка. Тепло её кожи будто разлилось по кончикам пальцев, и на секунду мне показалось, что она перестала дышать.

– Я бы всё повторил, даже ту пощёчину. Потому что всё это – путь к тебе, – прошептал я, стараясь, чтобы слова прозвучали тихо, но достали до самого её сердца.

Я очень медленно начал приближаться, ловя каждую перемену в её лице, словно с каждым миллиметром спрашивая: «Можно?» Её взгляд дрогнул, губы чуть приоткрылись, но в глубине глаз всё ещё стояла тень. Она не сказала ни «да», ни «нет».

Внутри что-то сжалось. Я уже украл у неё один поцелуй сегодня – и не имел права брать второй, если она не готова. Я не мог снова давить, не мог заставить. Поэтому я остановился, задержался на том расстоянии, где её дыхание всё ещё касалось моей кожи, и медленно отстранился. В её глазах мелькнуло что-то – облегчение или разочарование, я не разобрал. Но я знал одно: я хочу, чтобы она сама этого захотела.

– Поехали отсюда, – сказал я, осторожно беря ее за руку и ведя к бару.

По пути к выходу я забрал бумажный коричневый пакет, который передал мне мой знакомый, и мы с Вероникой покинули паб.

Эта ночь ещё ничего не объясняла, и нам нужно было многое обсудить и решить, но она наконец была наша.

Глава 40 Вероника

Я сдалась.

Да, глупое, слабое женское сердце не выдержало того стремительного, дерзкого порыва, с которым он вдруг поцеловал меня. Сдалась не потому, что я была наивной девчонкой, не потому, что он вновь сумел обмануть или убедить меня красивыми словами, – а потому, что в тот миг, когда его губы коснулись моих, а сильные руки прижали меня так крепко, будто он боялся, что я растворюсь в воздухе, я поняла: иначе я не могу. Логика отчаянно кричала, что всё повторится, что он снова исчезнет, оставив меня в пустоте, как это уже было, – но сердце тихо, упрямо шептало, что он здесь, рядом, и это единственная правда, которая имеет значение.

Мне было девятнадцать, и, наверное, в этом возрасте чертовски привлекательный мужчина, который старше тебя, с этим опасным блеском в глазах и хищной уверенностью в каждом движении, способен разорвать на части любую попытку сопротивляться. Он притягивал меня так же, как звезды тянут к себе взгляд – очарованием, силой, тайной. И, что бы я себе ни твердила, я всё ещё хотела услышать от него ответы на свои вопросы, всё ещё жаждала понять, кем он является на самом деле.

Мы мчались по ночной трассе, и каждый поворот дороги, каждая вспышка фар, отражавшаяся на чёрном асфальте, словно стирала очередной слой той стены, что я так упорно возводила между нами. Окно было приоткрыто, ветер врывался в салон, подхватывал пряди моих волос, смешивался с густым басом музыки, гремящей из динамиков, а сердце отбивало ритм в такт мелодии.

Я украдкой смотрела на него – на его профиль, освещённый мерцающими неоновыми отблесками дорожных указателей, на пальцы, уверенно обхватывающие руль, на губы, которые только что отняли у меня способность мыслить. И, как бы я ни пыталась убедить себя в обратном, ненависть не способна заставить кожу дрожать от желания снова прикоснуться, а сердце – биться так, будто оно вырывается из груди.

Трасса петляла, уводя нас всё дальше от города. Фонари мелькали всё реже. Небо становилось плотнее и темнее, а звёзды – крупнее и ближе. Я прикрыла глаза, позволив ветру и скорости смыть последние остатки сомнений.

И буквально через несколько минут до меня донесся знакомый запах: соленый, свежий, как глоток жизни. Он заставил меня резко распахнуть глаза.

– О Боже… – прошептала я.

Мы приближались к морю. Вдоль берега горели костры, у которых сидели компании, играла гитара, звучал смех. Возле припаркованных машин люди обнимались, кто-то танцевал босиком на песке, а в воздухе витал запах соли, дыма и жареного мяса. Волны, блестя под луной, перекатывались к самой кромке берега, разбиваясь о камни с тихим шёпотом, и казалось, что всё вокруг наполнено какой-то тёплой, почти сказочной жизнью, мимо которой мы проскальзываем, как в кадре ночного фильма.

К моему удивлению, мы не остановились где-то рядом с ними, а продолжали уезжать всё дальше, но также параллельно с морем. Постепенно огни и люди остались позади. Машина свернула на узкую прибрежную дорогу, скрытую между дюнами, и перед нами открылся пляж, будто спрятанный от чужих глаз. Марк заглушил двигатель.

Абсолютная тишина окутала нас, нарушаемая лишь мягким, равномерным дыханием моря. Машина остановилась в нескольких метрах от линии прибоя, на краю узкой полосы белого песка, которого здесь было заметно меньше, чем на шумных городских пляжах. Песок тянулся вдоль берега ровной, чистой лентой, нетронутой чужими следами, и лишь вдалеке его поверхность слегка темнела от влаги, куда накатывали волны. Лунный серп, окружённый россыпью звёзд, отражался в воде, рисуя серебристую дорожку, уходящую в самую глубину ночи. Белизна песка в холодном свете луны сияла мягко и приглушённо, будто сама хранила тишину этого места. Хотелось ступить босиком, почувствовать, как прохладные зёрна скользят между пальцев.