Пролог
Тук-тук-тук.
Открываю глаза. Темно. Это что еще за туки такие?
Высунув руку из-под пухового одеяла, тянусь к телефону. Экран показывает 23:00 и тухнет. Сплю всего час.
Взбиваю подушку кулаком, закрываю глаза.
Тук-тук-тук.
Не показалось.
Тихий стук, как, например, костяшкой пальца, идет из-за стенки, но там полдома пустует, насколько мне известно, уже полгода. В домовых, чертей и привидений естественно не верю, но тут мыслишки об их существовании мелькнули.
Тук-тук-тук снова. Не смешно уже.
– Щас постучу по голове! А ну живо спать! – рявкаю в стену.
– Мама, там барабашка кричит! – раздается за стенкой тоненький испуганный детский голосок.
– Сашенька, там не барабашка, там соседи. Спи, солнышко, – слышу шаги и красивый женский голос. Мелодичный, ласковый. Далее тихий разговор женщины и ребенка, снова шаги.
Тишина.
Тук-тук-тук.
– Саша, дай поспать! – не кричу, но говорю громко.
– А ты не храпи!
– Я не храплю.
– Храпишь!
– Ладно. Больше не буду.
Глава 1. Роман. Давай поживем… отдельно
Откинувшись на спинку сиденья, вот уже полчаса сижу в машине перед подъездом своего дома. Домой идти не хочется.
По радио веселый треп ведущих. Иногда слух цепляют слова, фразы, смех, остальное – фоном. Солнце спряталось за соседней высоткой. Восьмой час. Душно, перед дождем, наверное.
На шум мотора открываю глаза. Напротив остановилась темно-синяя Ауди, окна тонированные. Из машины выпархивает Дина, чуть задерживается на крылечке, оборачивается, взмахивая рукой. Щеки румяные, улыбка…
Ауди, шлифанув колесами, сорвалась с места. Придурок, а если из детей кто выскочит? Двор же.
Еще пятнадцать минут тупо смотрю на дверь, за которой скрылась Дина. Поднимаюсь домой. Дверь отмыкаю своим ключом.
– Дина, я дома! – сообщаю с порога. Разуваюсь.
– Я тоже, – кричит из кухни. – Скоро ужин будет.
– Я не голоден.
Дина выходит из кухни. Не переодевалась, только фартук повязала поверх платья.
– Не голоден? – заглядывает в глаза, тут же отводит.
– Чай попью.
– Аха. Сейчас поставлю.
Тщательно мою руки в ванной. Прохожу на кухню, сажусь за стол. Две чашки налиты, сахарница, вазочка с печеньем. Дина суетится возле мойки.
– Бутерброды нарезать? Хочешь? – не глядя.
– Ничего не хочу. Сядь, Дина.
Вытерев руки о полотенце, садится напротив.
– Ты хотела поговорить со мной, верно? – смотрю прямо в глаза. – По-моему, момент подходящий.
– Аха.
Настраивается. Пышная грудь вздымается с каждым вдохом все выше.
– Ром, давай поживем отдельно? Ну, не сейчас, а вообще… У меня скоро квартира освободится…
Сказала и словно сама испугалась того, что произнесла. Опустила виноватый взгляд в кружку с чаем.
Чего-то подобного я ждал на протяжении последних нескольких недель, поэтому даже не удивился. Не ладится у нас с Диной семейная жизнь. Поторопились мы сходиться, это я понял почти сразу, но решил, что стерпится-слюбится. Притремся, влюбимся, заживем счастливо, детей нарожаем. Когда перед глазами яркий пример семейной идиллии у сестры или лучшего друга, то какое-то время казалось, что и у нас возможно так же. Но нет. Притирались долго, влюбиться не получилось, остального тем более не намечается. Не всем так везет, как Кире с Пашкой или Глебу с Катей.
– У тебя кто-то есть? – спрашиваю без каких-либо эмоций в голосе. Есть, конечно, сам же видел.
Наверное, надо закатить скандал, схватить гражданскую жену за плечи, встряхнуть хорошенько, наорать, какая она дура…
Только это даст Дине ложную надежду, что у меня есть к ней какие-то чувства, а их нет. Нет, и все, как глубоко в душу ни заглядывай, ни выискивай. Дыра там черная. Дина чувствует, поэтому и позволила себе того, на Ауди.
Пунцовые щеки жены выдают ее с потрохами. Есть. Под ребрами у меня еще там, во дворе, ничего не екнуло, даже мужское самолюбие осталось не задетым.
Дина сжимает кружку тонкими красивыми пальчиками с розовым маникюром, будто замерзла и теперь греется. На левом безымянном пальце блестит рубиновой дорожкой золотое колечко. Раньше она его носила на правом. Не мой подарок. Дина кольцо купила сама на годовщину нашего знакомства. Может быть, мне самому надо было ей его подарить, но тогда бы она могла расценить это как помолвку, а жениться я не готов. На Дине не готов.
Дина девушка красивая. Волосы вьются мелкими кудряшками вокруг хорошенького личика. Улыбка у нее приятная, фигура стройная. Такую девушку без внимания не оставит разве что только слепой. Зрячие цветами одаривали часто. Как ни приду в «Карамельку», у Дины за стойкой новый букет. «От поклонника», – отвечала кокетливо. Я для вида злился, потом забил. Зачем играть обиженного, если на самом деле это не трогает? Я ж не актер.
В «Карамельку» ходить стал реже и реже, потом и вовсе перестал. «Пьяную вишню» родителям теперь зять покупает, а я налегке или с тем, что мать закажет в городе.
– Прости, Ром…
– Мгм.
Чувствую себя неуютно в собственной квартире. Чужим. И вокруг все чужое: эти кружки, что Динка купила на первой неделе как сошлись, занавески в цветочек, полотенца, чайник. Куда ни глянь – все не мое.
Оставаться здесь не хочется.
– Я у родаков пока поживу. Как съедешь, сообщи.
Поднимаюсь из-за стола, иду в спальню. Несколько секунд стою посреди комнаты. Забыл, что хотел сделать. Ах да, надо ж вещи собрать.
Достаю с антресолей чемодан и начинаю складывать все подряд: рубашки, брюки, что висят в левом углу. В правом – вещи жены, теперь можно сказать – бывшей. Туда же кидаю носки, трусы, майки. На первое время хватит.
Чувствую спиной Динкино присутствие.
– Когда планируешь съехать? – спрашиваю, не оборачиваясь.
– Через неделю у квартирантов закончится срок аренды… Продлевать не буду.
А почему не к Нему? Хотя мне все равно.
– Хорошо, – киваю, не глядя.
У Дины двушка в старой части города, досталась ей от бабушки. У меня трешка почти в центре. Когда съезжались, вопросов, где жить, не возникло.
Засовываю галстуки в чемодан, хотя на кой они мне – убей, не пойму. Купил один, чтобы был, второй Дина подарила. Ни первый, ни второй ни разу не надел.
Застегиваю чемодан, пихаю в боковой карман зарядку от телефона.
– Вроде все, – говорю скорее себе, осматривая комнату.
– Ром, – Дина подходит ближе, заглядывает в глаза. – Ты не сердишься на меня?
– Все нормально, кудряшка, – улыбаюсь ей уголком губ. – Не вышло у нас, бывает. Давно пора было разойтись. Не скучай.
Трунькаю ее по носу, беру чемодан, иду на выход.
Только когда закрываю за собой дверь, чувствую облегчение.
И почти сразу напрягаюсь, представляя реакцию родителей.
Глава 2. Роман. Невыносимая… мама
Принять расставание с нелюбимой женщиной легко. Уйти – еще легче. Самое сложное – объяснить это родителям, которые готовятся к свадьбе единственного сына и при каждом моем приезде заглядывают в глаза с единственным вопросом: «Когда?»
Понимаю Киру, которая, будучи не замужем, навещала предков раз-два в год. Я – каждые выходные. Где что помочь, да и просто от города и работы отвлечься, в баньке с березовым веничком попариться да с отцовским животворящим эликсиром из натурпродуктов… Релакс.
Приезжаю к своим за час до полуночи. Мои, естественно, переполошились, вопросами засыпали, не отбиться. Даже поздний ужин в глотку не лезет. Ну его.
– Мам, бать, устал я. Давайте все расспросы завтра, ладно? С ног валюсь.
Сваливаю к себе в комнату. Раздеваюсь, вырубаюсь. Завтра, все завтра.
Неделю в отчем доме перекантуюсь как-нибудь. Главное – выжить среди расспросов, промывки мозгов, завуалированной жалости и огромного желания матери помочь младшему устроить семейную жизнь. Как Киру замуж выдали – меня взялись обрабатывать, и тут я явился в отчий дом опять холостой. Засада.
За завтраком напряженная тишина. Мать ждет моей исповеди, отца нет – на рыбалку на рассвете уехал. Пишу смс Глебу, чтобы позвонил минуты через три-четыре.
– Рома, что случилось? – проникновенным голосом спрашивает родительница, дождавшись, когда я прожую последний бутерброд. – Мы с отцом всю ночь не спали… Вы с Диночкой поругались?
– Мы с Диной расстались. "Я свободе-ен, словно птица в небесах", – напеваю играючи. Отпиваю чай из кружки.
– В смысле расстались? – шокированно. – А свадьба?
– Мы не собирались жениться.
– Это вы не собирались, а мы готовились!
Глеб звонит вовремя.
– Извини, мам, это по работе, – сбегаю на улицу.
– Алло, привет, дружище!
– Доброе утро, Ромыч. Что у тебя стряслось?
Фоном слышу звонкие голоса детей – что-то делят между собой. Катя уговаривает помириться.
– Я у родителей. С утра готовлюсь к выносу мозга по поводу расставания с Диной.
– Все-таки расстались?
– Да, вчера.
Глеб выдерживает паузу, наверное, не может определиться: сочувствовать или поздравлять.
– Что делать планируешь?
– Пока поживу здесь. Отпуск дашь? Неделю-две, больше не надо.
– Окей, бери. Хотя я бы на твоем месте, наоборот, работой отвлекся.
– Не надо тебе на мое место, – смеюсь. – У тебя дети.
– О да, у меня много детей, – в ответ смеется Полежаев. – Илюшка тоже у нас. С Костей вон кота делят. Ксюха на сохранении лежит, а Влад ремонт делает.
У всех дети. Кира с Павлом вот тоже о втором думают.
– Ясно. Ладно, давай, если что – я на связи. Своим привет!
Возвращаюсь в дом. Мать ждет в зале. По лицу вижу – речь приготовила.
– Отпуск взял, – машу рукой с зажатым телефоном. – Отец говорил, надо крышу в сарайке заменить?
– Да какая крыша, Рома! – мать всплескивает руками. – Сто лет стояла и еще сто лет простоит. Лучше скажи, что с Диной делать будем?
Сажусь на диван, ищу пульт от телека, включаю.
– С Диной МЫ ничего делать не будем. Забудь о ней.
Щелкаю каналы. Сериал, может, какой показывают? Глядишь, отвлечет мать.
– Но как же так, Ромочка? Почему? – мама, загораживая экран, останавливается напротив, заламывая руки. В глазах слезы и щемящая жалость.
– Ма, мы оба решили, что так будет лучше, – скрывая раздражение, в сотый раз повторяю матери. От ее стенаний и метаний по залу разболелась голова.
Надо было реально на работу ехать.
– Дина такая хорошая девушка, – мать начинает делать новые круги по комнате. – Красивая, умная, всегда приветливая. Слова мне плохого не сказала. Я не понимаю, что не так? Ой, Ромочка, – осеняет ее, – ты ей изменил и она тебя не простила? – мать ахает и плюхается в кресло. В глазах – тихий ужас.
Возвожу глаза к потолку. Невыносимо!
– Она тебе изменила?! – по-своему понимает мое молчание родительница.
– Никто никому не изменял! – цежу зло сквозь зубы. Чую, зря я сюда приехал. Выклюют мне здесь мой несчастный мозг, останусь инвалидом. – Мы просто решили пожить отдельно. Решение обоюдное и добровольное!
– Это потому, что ты до сих пор не сделал ей предложение! – уверенно выговаривает мать. – Все девушки хотят замуж, а когда любимый мужчина молчит, она начинает нервничать, говорить глупости. Немедленно поезжай за кольцом и цветами и делай ей предложение!
– Ты в своем уме? – вот-вот меня взорвет, совсем чуть-чуть осталось. – Мы рас-ста-лись! – по слогам пытаюсь донести до безумной женщины истину.
– Как расстались, так и сойдетесь! Диночка лучшая женщина из всех, что я знаю!
– Вот и женись на ней сама! – я все-таки взрываюсь.
Взбесила.
Мать закрывает лицо руками и тихо плачет. Плечи дрожат, сама такая маленькая и беззащитная, а тут я, тридцатидвухлетний детина метр восемьдесят в высоту, на нее кричу. Идиот.
– Ма, – присаживаюсь на подлокотник, ласково обнимаю мать за плечо. Она льнет ко мне, всхлипывая. Снижаю интонацию: – Прости, что накричал. Не плачь, не надо. Ну, никто же не умер. Будет у тебя другая невестка, тоже хорошая, даже еще лучше. А Динка… ну не моя она, понимаешь? Не люблю я ее.
– Это потому, что у вас детей нет. Вот родили бы ребеночка…
Снова здорово. Идем на новый круг.
– Ма-ма! Ну не рви ты себе сердце, умоляю!
– Глупый мой мальчик. Зря не слушаешь советы старших. Мы с отцом плохого не посоветуем, у нас опыт…
– А у меня свой опыт. И если я в чем-то или ком-то ошибаюсь, это мои ошибки, понимаешь?
– Ты молод и думаешь, что все еще впереди. А потом наступит момент, когда осознаешь, что все – жизнь закончилась, а прожил ее зря – ни семьи, ни детей, и стакан воды некому подать…
– Я живу уже не зря. Знаешь, сколько мы с Глебкой классных шкафов людям понаделали? Вот уже память. Детскому дому помогаем – ребятишкам радость. А стакан воды я и сам себе налью. Или вон, батин самогонный аппарат к капельнице подключу.
– Ой, дурак! Я ему про Фому, он мне про Ерему. Вот этот канал оставь, я кино посмотрю.
Наконец-то.
– Ага, – с облегчением сваливаю к себе в комнату.
Глава 3. Роман. Сбой Вселенной
В открытое настежь окно надрывно орут соседские петухи. Соревнуются, кто кого перекукарекает. Встать, закрыть створки неохота, а подушка на голове от утренней переклички птиц не спасает. Все равно не усну уже.
Рывком поднимаюсь с кровати, кручу мельницу, делаю повороты корпусом. Голова гудит. Вчера с отцом поговорили «за жизнь». Он в высказываниях резче, чем мать, но суть та же – Динка хорошая, надо жениться, нет ребенка – нет семьи и т.д., и т.п. Под конец, когда «за жизнь» осталось на донышке, батя все же признал, что без любви и ребенок отношения не спасет.
О том, что Дина уже нашла мне замену, от родителей умалчиваю. Не хочу порочить репутацию девушки. Не по-мужски это.
Натягиваю шорты, футболку, иду в ванную, потом на кухню.
На столе стопка блинов, пиала со сметаной, горячий заварник со смородиновым листом.
Зажимаю в зубах блинчик, прихватываю кружку чая, выхожу на веранду. Слышу голос матери. Она в саду с кем-то громко разговаривает по телефону.
Отцовская спина мелькает в стайке.
– Олег! – мама зовет отца. В голосе жалобные нотки.
Ждет, когда отец подойдет к ней. Что-то эмоционально рассказывает ему. Мне отсюда разговор не слышно.
Идут вместе в дом.
– Ромочка, доброе утро! Пойдем, покормлю тебя, – рассеянно зовет за собой.
– Я поел. Что-то случилось? – допивая чай, из-под обода кружки смотрю на родителей.
– Из агентства недвижимости звонили. Говорят, на бабушкин дом покупатель нашелся. Надо бы съездить вещи какие собрать, да вообще посмотреть, что к чему. А у меня розы, цыплята вот-вот вылупятся, оставлять боязно, а там, боюсь, за два дня не управимся.
– Так давайте я поеду.
– Нет уж, мы сами! Ты давай к Дине поезжай мириться.
Закатываю глаза.
– Мы не поссорились. Мы расстались. И поеду в деревню я! У меня все равно отпуск. Список составь, что оттуда забрать надо.
– Отец, ну хоть ты скажи ему! – умоляюще смотрит мать на отца.
– Да, – тот машет рукой. – Пусть делает что хочет.
– Олег! – с отчаянием. – Рома!
Не слушая излияний, оставив кружку на перилах веранды, разворачиваюсь и иду к себе в комнату.
Чемодан до сих пор не разобран – как чувствовал, не лез в него. Кидаю в спортивную сумку только мыльно-рыльное да прочую мелочь, какой пользовался эти два дня. Осматриваюсь напоследок. Моя комната в родительском доме с видом на сад всегда была моим островком спокойствия. Сейчас у Вселенной, видимо, произошел какой-то сбой. Ноги сами несут отсюда. Мысленно я уже в деревне, в бабушкином доме. Сама бабушка тоже там. Живая, веселая. И я, только что закончивший школу и уже попавший в списки поступивших в универ. Зеленый еще. Безбашенный.
Дом бабушка завещала мне и Кире – и вот покупатель. Надо ехать.
– Все, вещи собрал, если что – я на связи. Приеду, позвоню, – отчитываюсь, напяливая в прихожей кроссы.
– Рома, позавтракай хотя бы!
– Не хочу, мам, я перекусил.
– Подожди, я тебе с собой блинчиков положу!
Не отвяжется ведь.
– Жду.
Закидываю чемодан и сумку на заднее сиденье.
– Дозор, дружище, – треплю лохматую голову пса, – не скучай тут. Детей не пугай, родителей охраняй, чужих можно покусать, – последнее шепчу ему на ухо.
Дозор стоит передними лапами у меня на груди. Влажный розовый язык свесил меж клыков, дышит громко, а глаза грустные. Понимает, что друг уезжает.
– Я ненадолго, – обещаю ему.
– Вот, Ромочка, – мама сует в руки тяжеленький пакет.
– Ого! Куда столько?
– Дорога дальняя, пригодится. Тут и термосок с чаем, и блинчики. Бутербродиков еще настрогала.
– Спасибо, мам. Не стоило. Столько кафешек по пути.
– Да что эти кафешки! Одна зараза в них. А тут домашнее, вкусное… – голос подрагивает. Чуть-чуть – и расплачется, будто я на год уезжаю. – Я тете Стюре позвонила, предупредила, что ты приедешь, она порядок там наведет.
– Ага.
Пытаюсь вспомнить тетю Стюру – бесполезно. По рассказам матери она напротив бабушкиного дома живет, приглядывает.
Батя подходит.
– Аккуратнее там, – напутствует.
– Само собой. Ладно, поеду я. Привет всем передавайте!
– Передадим!
До поворота вижу в зеркале заднего вида фигуру матери. Ну вот, расстроилась.
Расстояние в сто пятьдесят километров преодолеваю без проблем. Ловлю кайф от дороги и одиночества, мозг расслаблен.
После указателя на бабушкину деревню начинается форменное безобразие.
Дорогу развезло. Ее и так никогда не асфальтировали, а грейдировали в лучшем случае в прошлой пятилетке. Машина вязнет в грязи, два раза буксовал, но выбрался, на третий застрял капитально, пришлось ждать попутный транспорт, чтобы вытащили.
До деревни добираюсь уже затемно. Улицы без освещения, в домах редко где горит свет. Подъезжаю к бабушкиному дому. Фары замирают на зеленых деревянных воротах с нарисованным когда-то мелом номером 16-2. Зеленая краска выцвела и местами облупилась.
«Ну вот, Роман Олегович, пристанище твое на недельку-другую. Проходи, обживайся», – поздравляю себя с новосельем.
Глушу машину. Выхожу в темноту, задираю голову к небу. В детстве любил смотреть на звезды. Они здесь как алмазная россыпь на бархате – крупные, яркие, близкие. Сейчас не видно их. Тучи заволокли все до бледного горизонта. Похолодало.
В вырезанное потайное «окошко» в воротах просовываю руку, открываю засов, распахиваю створки. Загоняю машину за ограду. На доме увесистый замок, ключ за ставней. Всегда там висел, сколько себя помню.
В сенцах пахнет плесенью, сыро.
Нащупываю выключатель, щелкаю.
– Да будет свет!
Лампочка советских времен загорается под потолком. Чистенько, но вот тот запах печеных пирогов, с которым бабушка ассоциировалась, исчез.
После похорон бабы Ани родители иногда приезжали сюда. Я – ни разу.
В доме ничего не изменилось. Все вещи, пожелтевшие фотографии, мебель лежат и висят на своих местах.
Наскоро поужинав бутербродами и остатками чая из термоса, тушу везде свет, падаю в кровать. Устал мертвецки. Тело расслабляется на хрустящей простыне, подушка слегка пахнет стиральным порошком. Взбитое пуховое одеяло укутывает теплым облаком.
Из последних сил пишу смс матери, что доехал.
Проваливаюсь в сон.
Тук-тук-тук.
Глава 4. Роман. Тук-тук-тук
Тук-тук-тук.
Открываю глаза. Темно. Это что еще за туки такие?
Высунув руку из-под пухового одеяла, тянусь к телефону. Экран показывает 23:00 и тухнет. Я лег час назад и вырубился. Будильник стоит на 6:30 – как на работу, забыл отключить. Ладно, пусть.
Взбиваю подушку кулаком, закрываю глаза.
Тук-тук-тук.
Не показалось.
Тихий стук, как, например, костяшкой пальца, идет из-за стенки, но там полдома пустует, насколько мне известно, уже полгода. В домовых, чертей и привидений естественно не верю, но тут мыслишки об их существовании мелькнули.
Тук-тук-тук снова. Не смешно уже.
– Щас постучу по голове! А ну живо спать! – рявкаю в стену.
– Мама, там барабашка кричит! – раздается за стенкой тоненький испуганный детский голосок.
Не черти, не домовой и не привидение. Жильцы новые. С ребенком. А слышимость, оказывается, здесь никакая. Будто картонкой отгорожены. Надо отдирать обои и пропенивать щели. Еще бы по-хорошему звукоизоляцию нормальную сделать, иначе прощайте, спокойные ночи.
А впрочем, я же здесь ненадолго, и хорошая звукопроводимость – это уже головная боль будущих хозяев бабушкиной половины.
– Сашенька, там не барабашка, там соседи. Спи, солнышко, – слышу шаги и красивый женский голос. Мелодичный, ласковый. Далее тихий разговор женщины и ребенка, снова шаги.
Тишина.
Тук-тук-тук.
– Саша, дай поспать! – не кричу, но говорю громко.
– А ты не храпи!
– Я не храплю.
– Храпишь!
– Ладно. Больше не буду.
Утром открываю глаза по привычке за две минуты до будильника. За окном темный рассвет – дождь идет, а я хотел машину сегодня от грязи отмыть.
Моргаю часто-часто – в глазах туман. Ни черта не выспался, от этого голова гудит. А все потому, что крутился большую часть ночи, чтобы не храпеть. Хотя я уверен, что не храплю. Дина бы сказала.
Будильник на телефоне срабатывает четко в 6:30. Ненавязчивая мелодия разбавляет тишину комнаты. Тянусь за мобильным, чтобы выключить звук и тут же опять: тук-тук-тук.
– Барабашка, ты проснулся? – из-за стенки тонкий голосок Сашки.
– Проснулся. Только не говори, что это я тебя разбудил.
– А кто?
Забавный ребенок.
– Спи, я больше шуметь не буду.
– Почему?
– Дела пойду делать.
– А какие у тебя дела?
Женский голос мягко бубнит и не дает моему собеседнику (или собеседнице) продолжить беседу. Это хорошо, а то чую, вопросов там вагон и маленькая тележка.
Из-под теплого одеяла вылезать не хочется, но надо. Бодро подскакиваю, машу руками, плечами, поворачиваюсь корпусом влево-вправо. Разогреваюсь. В спортзал бы походить, но тут, наверное, его нет.
Ручной умывальник без воды, ведра и чайник пустые.
Накинув штаны и куртку, иду за водой. Колонка через дорогу у дома напротив.
Утренний воздух бодрит прохладой.
Пока ведра заполняются, осматриваюсь, по памяти выхватывая знакомые места.
Улица широкая, почти вся из двухквартирных домов. Кованые и деревянные палисады с шафранами, астрами, циниями. Черемуха в каждом втором палисаде, рябина, усыпанная оранжевыми гроздьями, береза. Живут люди в деревне, это хорошо.
Перевожу взгляд на бабушкин дом. Он тоже двухквартирный. На моей половине свет в кухонном окне, у соседей темно. Спят, наверное. Я бы посмотрел на Сашину мать – обладательницу красивого женского голоса. Надо познакомиться с соседями при случае.
Набираю два ведра, тащу домой.
Наливаю в чайник воду, ставлю на плиту. Проверяю шкафчики – еды нет, холодильник вообще отключен. Да уж, сюда из ресторана зятя заказ не сделать.
Не дожидаясь, пока согреется чайник, выключаю его. Собираюсь в магазин. Вчера проезжал по деревне, приметил один, недалеко отсюда.
Чертыхаясь и сетуя на грязь, что облепила до шнурков кроссовки, дохожу до магазина.
Человек двадцать возле крыльца стоят. Женщины одни, в основном пожилые. Галдят, друг друга перебивают, руками машут. Машина полицейская рядом.
Здесь всегда так людно?
– Здравствуйте! – протискиваюсь ко входу.
Галдеж замолкает. Женщины вразнобой здороваются. Осматривают меня подозрительно с ног до головы, шушукаются. Понятно, что в деревне все друг друга знают, а тут, считай, приезжий. Мельком всматриваюсь в лица – никого не узнаю. Меня, кажется, тоже.
В магазине за прилавком стоит девица лет двадцати семи. Яркая, фигуристая. Глаза зеленючие.
По эту сторону полицейский в форменных брюках и рубашке, сверху куртка. Фуражка возле весов лежит. Мужчина пишет что-то на подложке.
– Здравствуйте! – здороваюсь с ними тоже.
– Здравствуйте! – в голос. Уставились на меня изучающе.
– Капитан Метелкин Михаил Андреевич, участковый, – представляется полицейский, раскрывая корочки. – Ваши документы.
Хлопаю себя по карманам.
– Документы в сумке, сумка дома.
А сам в голове прокручиваю: Метелкин, Метелкин. Фамилия знакомая.
– Михаил? – вспоминаю. – Михаил Метелкин? Не узнаешь, что ли? Я Роман Вертинский, внук Анны Николаенко. Мы с тобой дрались салагами, помнишь?
– Ромка! – спустя несколько секунд озаряется воспоминанием лицо Михаила. Мне уже радостно, что хоть одно знакомое лицо в этой глуши встретилось. – Ты какими судьбами здесь, чертяка?
– В отпуск приехал, дом к продаже подготовить. А ты здесь, значит? Капитан! Офигеть! – хлопаю его по плечу. – Матерый какой стал, я б ни за что не узнал!
– Сам-то кабан ого-го, – несильно бьет меня кулаком по прессу.
– Это ты еще кабанов не видел, – усмехаюсь, вспоминая зятя.
– Так, Ромка, я сейчас при исполнении, дождись меня, поболтаем.
– Хорошо.
Продавщица с интересом за нами с Мишкой наблюдает, наяривая жвачку.
– А меня Марией зовут, – ручку тонкую кокетливо через прилавок тянет. А ничего так девушка, кровь будоражит. Чувствую, заскучать мне здесь не дадут.
– Очень приятно. Роман, – пожимаю, широко улыбаясь в ответ. Задерживаю пальчики, откликаясь на заигрывания. Я ж теперь свободный, можно интрижки заводить.
– Выбрали что-нибудь?
– Нет еще. Сейчас, – отвожу взгляд на полки. Выбор невелик, это вам не городской супермаркет.
– Не торопитесь. Я до семи часов работаю, – наклонив голову, каштановую прядку на пальчик наматывает.
– Аха, понял, – подмигиваю ей. – Учту.
– Так, Светова, – обрывает наши с Марией томные переглядки Михаил, – прочитай и подпиши. И приписочку сюда «С моих слов записано верно».
– Готово, Михаил Андреевич, – Мария отдает подложку полицейскому. – Найдете вора-то?
– Постараемся, – бурчит участковый, запихивая протокол в папку.