- -
- 100%
- +
Скоро мы приехали. Прошло двадцать минут напряженного управления по одним приборам. Дождь кончился, но грязь была неимоверной. Километров двести в час, вот наша примерная скорость. Но почему так медленно? Неужели я не следил за скоростью в предыдущий раз?… Хватит ли нам топлива на обратный путь? Там я шел напрямик, но медленно, а тут смирился и полез наотмашь, прожигая почву под вездеходом. Так было быстрее, но надо было молниеносно выбирать маршрут.
И что? Мы доехали… Бежали бы месяц. Я просто тогда не подумал об этом. Пробежали три километра, и вернулись обратно. А там остались вышки. И много чего еще. «Звери растерзают», подумал я, и затормозил окончательно.
Установив пульт вышки связи, я позвонил на компьютер. Тот ответил мне моментально, что было неудивительно. Вышка работала супер, остальное просто ужасно. И теперь что? Надо было двигаться дальше, дальше к Флису, и утешать мышь. Может, он останется с ним, и поможет ему расти эмоционально. Старейшее животное, и так заботится о мыши? Наверное, старый друг семьи, впрочем, как он и говорил однажды.
Вышедши из вездехода, я достал мирно спящую мышь и осмотрел ее. Ранки ушли, хвостик нормальный. «Все отлично», подумал я, и пошел обратно. Там был закопан маячок. Он работал странно. То вспыхивал, то гас снова. Это было неправильно. Подредактировав планету, можно было бы исправить все недостатки манипуляции пространством вокруг него. Конечно же вокруг маячка вокруг планеты не поставишь, но имело бы смысл…
Мышь проснулась окончательно. «Куда ты меня несешь?» подумала она сонно и снова отрубилась.
«Туда…»
«Куда туда?»
«К Флису…»
«Он странный стал. Постоянно боится чего то и ждет нашествия людей. Так было всегда, – говорил он и вечно матерился, пытаясь понять, что такое бизнес и любовь людей. И почему они любят нас?.. Любят нашу шкурку и все».
И она проснулась окончательно. Почему она? Да очень просто. Пока я осматривал ее, то нашел одну странную особенность. Она была малышкой, причем очень маленькой. У мышек так бывает частенько. То флисы их съедают, то хвост отваливается… И все, нету семьи. А это была девочкой, а не мальчиком. Причем совсем малышкой. А та?.. Ее подруга? Постоянно ссорятся, заводят семью и разваливаются, не вполне понимая, кто там из них толком то кто. Кто мальчишка, кто девочка.. они еще маленькие в таком возрасте и путаются, можно ли из них делать семью или нет. А Флис? Насколько он сам то большой? Вдруг он меня самого то запросто съесть может съесть?
И так я пошел по запаху, выискивая норку Склиффа, как я мысленно дал имя своему мохнатому другу. А тот спал, и мысленно подавал мне картины, куда идти. Это было просто, но пыльца иссякала и было неохотно думать, что же делать дальше.
«Жуй меня», сказала она и встрепенулась.
«Ты уверен?», спросило она меня, моментально выскочила она из кармана и убежав, куда глаза глядят.
Я остановился. «Теперь иди за мной», скомандовала она, и пошел следом, по запаху мышиного хвоста. «Обостренный нюх», подумал я и послушно пошел за ней. А там было странно, пахло пометом и мухами. «Омерзительно пахнет», подумал я, и мышь скомандовала мне замолчать. «Мы таки нашли Флиса».
Я был недоволен. Нет тут никаких флисов…
«Да вот же он». И молча направилась куда то в куст. Там был старый старый ящер укромных размеров. Всего размером с собаку, но прямоходящий. Старая дубовая шкура прикрывала истощенные кости, а запах стоял такой, что мигом захотелось убежать.
«Поэтому его никто и не ест». Довольно хихикнула мышь и пошла с ним здороваться.
– Привет, ребенок, – сказал он ей, и молча указал на место рядом с ним. Та моментально села, и тот цыкнул ей: молчи. Почему «она»? Это он и хватит вопросов. И цыкнул на меня снова: «Не думай, что это он, это действительно девочка, но я охранял ее веками от мыслей о том, что она мальчик. Говорил, что она мальчишка и все. И та влюбилась в мальчика. А я ей сказал, что этот мышонок будет ей достойным отцом и матерью. Ему было всего девять месяцев, а ей ТРИ.»
«Так что молчи, ребенок,» сказал он ей, и стал смотреть на меня внимательно.
– Чего пришли? – спросил он внимательно и посмотрел на меня таким странным внимательным взглядом, что он и я задохнулись от гнева. «И зачем», подумал он суровее. «ты меня любишь?»
«Как я могу вас любить, если я вас впервые вижу?»
«Все любят мою шкурку в основном».
«Она конечно хороша…»
«Молчать», сказала мышь, и заткнулась от его свирепого свиста. «Он добрый», сказала она и замолчала. Тот и на нее цыкнул.
«Для тебя я добрый, а вот его, – кивнул он в сторону меня, – я хочу узнать получше».
– Кто ты? – спросил он серьезно, смотря на меня сверху вниз.
– Я это я, – ответил я ему, и указал вниз. – Мне двадцать семь тысяч лет. А тебе сколько, Флис?
– Двадцать восемь…. – откинул он лапы и вытянул хвост. – только миллионов!
И я отошел в недоумении.
– Это что, тебе было? – странно улыбнувшись сказал наивный Флис, которому было только двадцать семь миллиардов месяцев. Он молодился и только. Но зачем? Не было такого флиса, который бы молодился и все. Они еще и старились и не только. И не умели врать, только выдумывали. И зачем?
«Есть такое понятие, как молодость». Подумал я стал думать ему в ответ. «ты меня слышишь?»
– Конечно нет, – сказал он мне в ответ. – Я тебя думаю, и не только. А ты меня думаешь?
– Конечно же нет. Думайте сами, – вежливо и спесиво (на всякий случай) поправился я.
Мышь заплакала. «Я мальчик!» завопила она. А она была моя бывшая подружка, с которой я играла в песочек. Знаешь, какой он веселый! Он сыпется, и забивается он тебе в уши или нет, тебе все равно хорошо.
– Тогда ты девочка! – сказал я ей, и улыбнулся. – ты девочка! Причем да, песчанка. Как тебя зовут, например?
– На вашем языке его не так сложно произнести, но я все равно не знаю как..
– И зря. Теперь слушайте. Что произошло на планете такого, что вы вечно ссоритесь слюдьми, или что то не так в экологии планеты?
– Почему нет? – сладко улыбнулся Флис и показал свои оранжевые острые зубы. И он потянулся во второй раз. Как во Льюисе Кэрроле честное слово. Только там был Чеширский Кот.
– Не матерись, – сказал он, и заткнулся основательно.
Я даже немного обиделся. Зря он так сказал. «Это наш писатель»
– КТО? – удивленно прошепелявил тот.
– Я. И точка. Ты Флис. Теперь рассказывай истории.
– Флисы так всегда делают, – ответил он молчаливо прищурив глаза, и стал рассказывать одну сказку за другой. А я стоял сзади за мышонком и думал о том, что нет ничего святого под солнцем. А тот думал за меня, и рассказывал истории, по сути, мне, а не мыше. И я сидел под деревом напротив него и делал заметки. Он понимал зачем, и не сопротивлялся. Но одно слово, «Докторская диссертация» его полностью вывела из себя. И он засмеялся.
– Ты слышал, – сказал он мыше. – Он пишет докторскую! А ты, – спросил он у мыши. Ты можешь написать докторскую?
– Скоро да… – прошелестела мышка и усомнилась в содеянном. – Разве так?
– Стремись к этому, – сказал Флис и тщательно замаскировал свои мысли под размышления о вечном.
– И зачем? – отреагировала она спокойно.
– Чтобы быть умной на вид. – он обычный студент, вечно слушается меня и делает то, что я ему скажу. И зачем? Чтобы написать докторскую… хоть смысл есть рассказывать. Я стану известным? – спросил он вдруг меня.
– Конечно нет, мы оба станем известными.
– Ты и так известен. Тебя Флис знает. – Отмахнулся он лапой и задумался о предстоящем сражении с поселенцами.
«И зачем?» – подумал я.
«Тебе ли не знать?», – ответил он так же мысленно, как и я его спросил. «Мышей ловят, своими котятами. Потом… вылавливают всю рыбу сетями, и мне попросту нечего есть. Поэтому я их кусаю и убегаю. Чтобы они меня не словили. Поэтому они старые, а я старее».
«Неплохо», подумала мышь, и замолчала. «И зачем», подумала она в ответ. «И зачем», подумал я ответ ей, и мы оба рассмеялись. А Флис насупился и посерьезнел.
– Ты не такой, – прошепелявил он. – ты добрый. Собираешь защищать кандидатскую. А теперь скажи, сколько нам лет?
– Сколько и зим.
И он рассмеялся счастливо своим полубеззубым ртом. У складок не было зубов. Это особенность млекопитающих, подумал я, и все.
– А та была малышкой. Ей было всего восемь месяцев.
– Он врет! – возопила мышь. – Она совсем молоденькая была, когда ее сожрали. Всего…
– Восемь месяцев. – продолжил он и хрипло захохотал.
Она устроилась поудобнее. И стала рассказывать сказки сама, что нас вполне устраивало. Мы хохотали так два дня подряд, пока она не выдохлась, и стала сама слушать сказки.
– Сделай ее женщиной, наконец, – возопил Флис от горя. – Ты же знаешь, что иначе она умер, как обычная мышь! Теперь знай. Я умный доктор медицины, и знаю, как спасать твою жизнь от того, что ты с нами вообще якшаешься. Ей всего двести лет будет, а тебе пятнадцать миллионов, когда Бог тебя покарает, если ты не спасешь ее жизнь маленькую.
Та хлюпнула.
– Я вечная.
– Почти, – прошелестел тот.
И мы засмеялись все втроем. Было странновато и немного не по себе, когда я понял, что аппаратура на корабле нас внимательно слушает. Датчики. Компьютер скоординировался и нашел, впервые за всю экспедицию, все точки координат. Теперь он был загружен на всю катушку.
– Кто это такой? – съязвил Флис, внимательно посмотрев на меня своими умными и проницательными глазами.
– Мой друг. – отрезал я, и тот расхохотался утробным басов, когда понял, что это такое.
– Друг?
– Друг.
– Ты уматов, – сказал и засипел предательским тембром.
– А ну себя веди неправильно! – сказал он мыше, и та подбежала, куснула меня слегка за щиколотку и совсем убежала в сторону.
– И это неправильно? – усомнился я. – Это вообще неправильно.
– У тебя жена есть, а она молоденькая.
– Нет у меня жены.
– Будет тебе три жены. И я буду тебе отцом. А ее не трогай. Она маленькая для тебя. Друг. – и он ушел в сторону.
«Он тебе будет другом», – подумал я ему в след.
– К-т-о? – раздалось из кустов.
– Мой папа.
– Тогда летим вместе. – сказа Флис и ушел немного дальше. Там он побурчал немного, и я отправился спасть. Мне было легко, приятно и комфортно. Скоро улетать. И я вернулся на вездеход.
Всю ночь шел сырой дождь. Утром я вернулся к Флису, но там никого не было. Прождав пару часов, я не дождался их обоих и устроился отдыхать под пнем, рядом с которым было сваленное дерево. Пели птицы. Иногда пробегали маленькие животные. Всем было хорошо, и пока никаких признаков землетрясения. Странно… куда они убегали раньше?
Наутро пришел Флис и попросил меня остаться подольше. Он сказал, что его (мыша) девушка умерла, и теперь ему предстоит ему сознаться в том, что это был мальчик, а не девочка. «Он дружил с мальчиком», – сказал Флис, задумчиво посмотрев куда то вдаль. Теперь ей надо развеяться. Забери ее с собой на планету, а там посмотрим, будь что будет…
– Давайте и вы вместе с нами?
– Давай, – неохотно согласился то и пошел дрыхнуть под камень.
Теперь я задумался о клетке. Было бы весело поселить их под один камень вроде этого, под которым он спит. Тот сразу приподнял веко, сурово посмотрел на меня, и пошел к кусту, возле которого мы сидели раньше.
– Нет, – сказал он, – это куст мне нравится больше!
– Хорошо, выкапываем куст, и переносим его на корабль, там будет ему неплохо.
– Не сейчас, – просипел тот и поперхнулся от хохота. – Было бы неплохо его окутать землей. Там будет весело, там, на вашей этой планете. Но меня туда не берите. Уж куда ни будь поближе, к этой вашей Земле. Говорите, что там еще есть Луна? Давайте уж лучше на Луну. Будет весело там попрыгать, наконец… так давно не прыгал…
Я ответил согласием, и мы повернулись в разные стороны.
– Она пошла общаться с семьей. Скоро ее с ними не будет, и ей надо попрощаться, потому что она летит с вами, а не со мной. Летели бы со мной, летели бы сразу, у меня там, – и он кивнул в сторону города, – стоит корабль, которым управлять невозможно. Он стоит там уже тысячи полторы – два года, и уже никуда не годится, но, по крайней мере, там будет весело взять запчасти на этот ваш вездехода и спокойно переплыть море на всех парах, не дожидаясь этого вашего парусника. Это будет вам стоить три пакета корма.
– Какого? – спросил я вежливо, надевая на себя очки, и собираясь записывать дату вылета. Это будет намного удобней.
– Вашего, естественно, – презрительно хмыкнул Флис, и стал перебирать лапами, направляясь дальше в лес.
Я пошел за лопатой и попутно нашел ягоды странно цвета. Не то синий, не то зеленый… «И нельзя есть», – коротко пискнула мышь и пошла дальше. «Та самая?..», – «Нет», отрезала она и ушмыгнула вниз по склону.
– Это был мой папа, – сказала моя мышонка снизу. – он такое, не любит, – сказала она через некоторое время.
Я взял ее за пазуху и мы пошли дальше.
– Какое ты молоко хочешь?
– Маленькое, но большое, желательно из блюдечка. И больше никаких конфет, и уж тем более тем опостылевших печений, которые мне надоели. Я понимаю, что вкуснее все равно ничего нет, но у тебя были конфеты, я съела однажды пару монеток и у меня легкое недоумение, когда у меня утром разболелся живот. Это было впервые у меня в жизни, чтобы у меня так болел живот.
– А ты не ешь больше конфеты. И вообще, где ты взяла их?
– У тебя в рюкзаке. Там была большая больная коробочка, которая вечно спрашивала у меня о чем то, и стала весело… потом я взяла, откусила немного коробочки, и оттуда выпала конфетка. Она была вкусная, но немного горчила. Теперь мне весело.
– И давно ты это сделала? – спросил я как можно суровее.
– Сегодня ночью, пока ты спал. – весело пискнула она и высунула мордашку из за воротника. Теперь она весело и оживленно смотрела на мир, и я ошеломленно подумал, что это был какой то странный препарат, меняющий сознание в ходе побочных действий. У нее были очень горячие лапы. Совсем немного выше нормы, но и этого бы хватило, чтобы у нее спеклась кровь в венах.
– Сомнем немного, – маловнятно повторила она, уже заплетающимся от усталости язычком. – Они были горькие и очень вкусные. Я бегала всю ночь, провела дискуссионные беседы со всеми нашими соседями в округе, даже с флисами, которых я не знаю, и они все сказали одно и то же: «Улетай малышка, ты нам больше не нужна»… это было весело. Очень… – у нее подковались лапы, и она моментально выключилась. Я обеспокоенно достал ее и понюхал. Ну да, МДМА и стимуляторы, как я понял. Древняя штука, но очень мощная. «Совсем немного, да? Да она слопала наверное полпачки… и где мне взять антидот, чтобы привести ее в чувство, чтобы накормить ее сильнее и протрезвить ее к рассвету. Стыдно ее будет показывать флису с таким рассветным отходняком, который у нее назревает».
Так она и проспала полночи, а потом прыгала по всей каюте, пытаясь найти конфеты с новым вкусом. Я ей дал лимонный леденец, она его отвергла, и что дальше? Перегрызла провода усилителя напряжения, от чего у нее мигом побелели зубы, и начала прыгать по моей койке, пытаясь найти мою голову и устроится на ней поудобней.
…Флис пришел рано. Куст был готов к пересадке, я его неспеша выкопал и переправил на вездеход. Мы все втроем были готовы к путешествию. Он был слегка разочарованной своей разбитой вусмерть любимицей, которую мучили одни за другим приходы и отходняки, но мы оба пришли к выводу, что она просто чрезмерно эмоциональна, и потому надо просто не просто обращать внимание, а полностью и безоговорочно поместить ее в клеточку, где она будет сидеть и тихо мирно грызть провода, которых уже запасла недельку другую назад, шастая по кораблю. Еще минуту подумав, мы заменили их на ветки деревьев.
Так мы и ходили целый день по каюте, собирая остатки проводов и направляя их кончики в нужно место, обнуляя счетчики и с трудом справляясь с жаждой мыши.
– .. Все животные у нас разумные, конечно, но с малой долей придури в глазах. – продолжал он свою тему. Эта малышка не знает, что я старый и трухлявый. Но я то буду жить еще много и много лет, а потом ее съест флис помоложе меня, и что я буду дальше делать без нее? Ее папа отправит меня в изгнание и больше не будет без нее со мной общаться и теперь что? Так и будет… я улетаю, мне эта планета надоела. На Луну хочу, хочу снова попрыгать по скалам за мушками и ловить рыбу так же ловко, как и в первые три тысячи лет своей короткой – короткой жизни….
– Там воды нет. И воздух только сделали. И то, чтобы только всякие ученые меньше понтовались в своих скафандрах, с заканчивающимся воздухом, и больше делали открытия, связанные с установкой оборудования в условиях малой конденсации атмосферы. Скоро она там снова распылиться и мы будем там жить большой и дружной семьей из трех флисов.
– Людей, – хрипло подчеркнул Флис и уставился в лобовое стекло вездехода. Полчаса прошло, а лагеря все не было. «Странно, – подумал я, вроде все нормально, а дорога все не кончается».
– И зачем? Езжай подальше и больше не переключай провода. Она съела все за исключением искривления пространства. Ты хоть представляешь, сколько бы вы за мной ходили бы пешком? Очень долго. ООООчень долго. И нормально. Я так частенько хожу. И ничего, так ходить и надо. Не буксуя, не искривляя бедную планету, по которой надо ходить пешком, а не лететь на этой ржавой колымаге, на которой уже летать не надо, а надо просто дать тихо сдохнуть в углу ангара. Я туда раньше частенько заходил… и знаешь, меня там частенько били по хвосту, пытаясь добить мои годы одним ударом. Вот поэтому нас тут никто и не любит. А на другой планете животные такие же умные, как и я?
– Нет, они вообще не разговаривают с нами, но зато у некоторых ума не занимать. Умные как люди, постоянно играют красками и привлекают внимание и вечно пытаются познакомится с тобой.
– Сидеть и думать о них.
– И что там делать?
– Рассказывать о своей жизни людям.
– Я так не разговариваю, – съязвил он и повернулся в другую сторону, смотреть через иллюминатор смотреть на прозрачные облака в небе, которые плавно спускались с неба на землю, орошая и делая все теснее и теснее наше общение.
– Кларисс, – вдруг сказал он. Ты хоть знаешь, кто он такой? Он старый мудрый зверь, который может тебе много чего поведать. Мы его найдем, когда вернемся из путешествия. Он любит шляться по ночам, скотина, когда я только проснусь, и он уже тут. И зачем? Потрепаться о любви к истеричным зверькам, как у тебя на родине. Он мой друг, так что берем и его тоже!
– Да, и истеричек тоже!
– Их немного, всего две – три, так что берем и его тоже.
– И будет у нас Ионов ковчег. И кто там главный?
– Кларисс и его дочка. И тем не менее, тут нечего делать, – он обернулся по сторонам и подышал в полную силу. – тут нечего делать и все. Даже животных нет, одни флисы! Зачем мы тут, тут скучно!
– Ты же сам флис?
– Да, но мне скучно с самим собой, и вроде ничего такого…. И все же, давай побыстрее, я сам у тебя отгрызу провод, если у тебя появятся нервы меня трепать по холке.
«И зачем мне это?» – подумал я и отвернулся к стенке. Там спала мышка, и очень даже славно. Ее сон будет длиться вечно, если судить по количеству убитого времени, потраченного на уборку приобретенного помещения по ее замыслу. Клетке она не обрадовалась, заявив, что это насилие над правами мышей, и что есть суд по правам зверей, который существует так далеко, что туда не доберешься и за ночь, но она уж точно успеет к утру, пусть даже и сдохнет от истощения.
Зазвучали голоса за окном. Они стали шатать вездеход, который плыл по почве. Были ли демоны на самом деле, зависит от меня, милостивый сударь, прозвучало за окном и скрылось в ночи. Была уже ночь, но что стоит за дверь? Лишь ветер, вой мотора, который работает на атомных батареях – аккумуляторах. И что? Они внезапно замолчали и начали снижать скорость вездехода. «Вездеход так вездеход», подумали демонические существа вокруг машины. И остановились. Мы мягко поплыли дальше, но они мерзко стояли вокруг и не пускали машину, в которой стояла атомная батарея и делала возможно лишь трепыхания вокруг. Когда то я уже это видел, но как долго будет длиться безумие, вызванное гневом невидимых существ?
Наконец мы остановились, и мы поняли, что мы на месте. Там была палатка, пара разбитых установок, вокруг которых раньше боялись ходить звери, теперь надо было сменить обстановку и отремонтировать все установки.
Немедленно принявшись за ремонт и снятие показаний с приборов, я начал терять счет времени. Стал накрапывать небольшой дождь из свинцовых туч, которые спускались все ниже и ниже, а капли становились все крупнее и крупнее. Было легко дышать, несмотря на запахи растений, которые усилились многократно, должно быть, из за разрядов молний…
Завтра я оставлю лагерь с флисом и мышью на попечении и уйду к одной из тех пещер, которые нашел накануне. Я не был уверен, что там найдется найти хоть что ни будь интересное науке или лично мне, но краткой характеристики планеты мне пока так и не удалось начертать, несмотря на многие недели усилий. Бесполезная поездка. И полностью растраченные сбережения семьи.
Я уже не искал слоя юрского и девонского периодов. Все что мне надо было, это слоя минеральных камней, пару унций золота для убедительности и немного алмазов, которые можно было бы взять с собой и полностью перекрыть расходы. Я уже не надеялся на какую либо прибыль, не говоря уже о сверхдоходах в будущем.
Засвистел коммуникатор. Я ответил и на экране появилось худое и измочаленное лицо Асса, который что то бормотал про себя. Он не сразу заметил, что коммуникатор заработал и что то говорил своим слугам, которые суетились и шумели за пределами видимости.
– Как поживаете? – спросил я, пытаясь добавить в свой голос как можно больше учтивости.
Медленно его взгляд остановился на мне и с трудом сконцентрировался.
– Немного…, – прошелестели его губы и экран погас.
Я пошел дальше, малость озадаченный происшедшим. Пещеры не заставили себя ждать. По большей части они являли собой простые трещины в породе. Из некоторых текла вода, а из одних появлялась какая то странная синевато-желтая жидкость, запахом напоминавшая сырую нефть с приторным привкусом сероводорода.
Я попробовал поджечь немного этой жидкости зажигалкой, но она погасла сразу, как только я отнял огонек. Потом затлели соседние листья и трава, пропитанные этой самой жидкостью. Пришлось их тушить.
Найдя некоторые серые по своему виду и пустые пещеры, я удобно расположился и стал экспериментировать со своей переносной аппаратурой. В некоторых местах я обнаружил пустоты, заполненные это самой синевато-желтой жидкостью. Пробурив в одном месте неглубокую шахту. Я остановился, потрясенный синим сиянием из дна этой самой скважины. Зашелестел счетчик Гейгера, и я быстро вышел из этой пещеры и пошел дальше в лес, спускаясь по склону, пока счетчик не успокоился. Несколько раз меня обогнало какое то странно, непохожее ни на что другое, животное, которое спасалось бегством, судя по всему, из этой же самой пещеры.
Мимо пронеслась вереница гигантских муравьев. Они несли какие то странные серые сгустки и пару куколок, размером с собаку Ньюфаундленд. На меня они не обращали никакого внимания, а когда я попытался подойти к ним, то они изменили маршрут и продолжили свое шествие, даже не сбавив ни на мгновение своего шага.
Закапал дождь и запахло запахом озона. Почему то смешанный с запахом сероводорода и той самой нефти, что я откопал раньше. Дойдя до лагеря, я обнаружил тишину и порядок, несвойственные лагерю, в котором вовсю кипела механическая жизнь. Флиса с мышью я не увидел. Наверное, гуляют где то в лесу.
С этими мыслями я зарядил несколько пробирок с нефтеподобной жидкостью в анализатор и несколько приподнялся духом. У нее был крайне интересный состав, заключавшийся как органических, так и в неорганических соединениях, которые и испускали то странное излучение., которое засек мой датчик в той пещере. С некоторой опаской я положил образцы в резервуар, защищенный от проникновения всевозможных видов излучения, однако и это не убавило у меня некоторой доли оторопи. Мне казалось, что я и так получил достаточную дозу излучения, чтобы оно смогло на меня хоть как ни будь подействовать.
Засвистел коммуникатор. Асс был несколько более успокоенным, однако за его спиной были какие то нелепые и странные тени, что не придавало изображению особого спокойствия:
– Ну как вы там? – спросил он язвительно – холодным тоном голоса. – слышал, ваших краях было маленькое землетрясеньице. С вашей аппаратурой ничего не произошло?, а так вроде все так же, как и было прежде.
Внимательный взгляд Асса окинул пространство за моей спиной и, не найдя ничего особо интересного, вернулся к моему лицу.
– Вы точно уверенны?