Ментовские будни. Школьная травля

Глава 3: Родительские собрания

Третий день расследования начался с неожиданного звонка директора школы. Наталья Петровна Козлова говорила уже другим тоном – не заискивающим, а твердым и уверенным.

– Александр Сергеевич, мы проводим экстренное родительское собрание по поводу возникшей ситуации. Считаю необходимым ваше присутствие, чтобы внести ясность в происходящее.

Воронцов понял – за ночь что-то изменилось. Кто-то дал отмашку, и теперь школьная администрация переходит в наступление.

– Во сколько? – коротко спросил майор.

– В семь вечера. Актовый зал.

– Буду.

День прошел в рутинной работе по другим делам, но мысли постоянно возвращались к школьному разбирательству. Воронцов чувствовал – дело начинает буксовать. Показания Артема Федорова, единственное, что у него было, легко развалятся, если парнишка откажется от своих слов. А он обязательно откажется – родители уже наверняка его обработали.

К семи вечера майор подъехал к школе. Во дворе стояло множество дорогих автомобилей – видимо, родительская общественность собралась в полном составе. У входа курил участковый Толя, тот самый, который вчера предлагал "не раздувать дело".

– Саша, ты зря туда идешь, – покачал головой участковый. – Там такая компания собралась… Лучше бы отступить по-хорошему.

– А ты что здесь делаешь?

– Да попросили присутствовать. Для порядка, так сказать.

Воронцов затянулся сигаретой. Понятно. Участкового поставили для демонстрации того, что милиция на стороне "правильных" родителей.

Актовый зал был забит битком. Воронцов насчитал человек семьдесят – явно пришли не только родители седьмого "Б", но и из других классов. На сцене сидели директор, завуч, классная руководительница и какой-то мужчина в дорогом костюме, которого майор не знал.

Когда Воронцов вошел в зал, разговоры стихли. Все повернулись к нему, и он почувствовал откровенно враждебные взгляды. Сел в последнем ряду, достал блокнот.

– Итак, – начала директор, – мы собрались, чтобы обсудить неприятную ситуацию, которая сложилась в нашей школе. Как вы знаете, произошел несчастный случай с учеником Кириллом Макаровым, и теперь наших детей пытаются обвинить в преступлениях, которых они не совершали.

Из зала послышались одобрительные возгласы. Воронцов усмехнулся – режиссура на уровне сельского клуба.

– Слово предоставляется адвокату Валерию Сергеевичу Кротову, который представляет интересы пострадавших семей.

Мужчина в дорогом костюме поднялся и важно прошел к трибуне. Все стало ясно – родители наняли серьезного адвоката, который сейчас будет объяснять собравшимся, как правильно действовать.

– Уважаемые родители, – начал Кротов, – в последние дни ваши дети подвергаются психологическому давлению со стороны следственных органов. Их вызывают на допросы без присутствия родителей, задают провокационные вопросы, пытаются заставить оговорить самих себя.

Воронцов поднял руку:

– Можно вопрос?

Директор покраснела:

– Александр Сергеевич, мы не планировали дискуссию…

– Валерий Сергеевич, – обратился майор к адвокату, – на каком основании вы утверждаете, что детей допрашивали без родителей? Все допросы проводились в их присутствии, что зафиксировано в протоколах.

Адвокат не растерялся:

– Присутствие родителей не отменяет того факта, что несовершеннолетних пытались склонить к даче ложных показаний.

– То есть показания Артема Федорова о том, что он присутствовал при избиении Макарова, вы считаете ложными?

– Мой подзащитный дал эти показания под психологическим давлением, находясь в состоянии стресса. Завтра мы подадим заявление об отказе от данных показаний.

Воронцов кивнул. Так и знал. Теперь единственный свидетель откажется от своих слов, и дело развалится.

Из зала поднялась женщина – мать Данила Соловьева.

– Я хочу сказать, что мой сын – отличник, активист, никогда ни с кем не дрался. А этот Макаров известен тем, что провоцирует конфликты, дерется с девочками, хамит учителям.

– С девочками дерется? – переспросил Воронцов. – А можно поконкретнее?

– Ирина Александровна вам лучше расскажет, – кивнула женщина в сторону классной руководительницы.

Учительница неуверенно поднялась:

– Ну… Кирилл действительно бывает агрессивным. На прошлой неделе толкнул Алису Петрову, она упала…

– А что предшествовало этому толчку?

– Не помню точно… Они о чем-то спорили…

Воронцов понял – сейчас ему расскажут кучу историй о том, какой плохой мальчик этот Кирилл, и как хорошие дети просто защищались от его агрессии.

Поднялся отец Максима Крюкова – тот самый, что владел сетью магазинов:

– Товарищ майор, а вы в курсе, что родители Макарова асоциальная семья? Отца лишили водительских прав за пьянку, мать работает уборщицей. Может, стоит проверить, что происходит в этой семье? Может, ребенка дома бьют, а теперь пытаются свалить вину на наших детей?

Из зала послышались одобрительные голоса. Воронцов почувствовал, как закипает злость. Типичная тактика – переложить вину на жертву и ее семью.

– А вы в курсе, – спокойно сказал майор, – что на руках у вашего сына следы крови Кирилла Макарова? Экспертиза это подтверждает.

Отец побледнел, но быстро взял себя в руки:

– Максим занимается в секции единоборств, мог поранить руки на тренировке. Это ничего не доказывает.

Воронцов открыл было рот, чтобы возразить, но директор его опередила:

– Александр Сергеевич, давайте не будем здесь устраивать допрос. Мы собрались для конструктивного разговора.

– Хорошо, – согласился майор. – Тогда расскажите мне про конструктив. Ребенок лежит в больнице с переломом носа и сотрясением мозга. Что вы предлагаете делать?

Слово взял адвокат:

– Мы предлагаем провести независимое расследование происшествия. Есть основания полагать, что травмы получены не в результате избиения, а вследствие несчастного случая.

– Какого именно?

– Мальчик мог упасть на перемене, удариться о стену или дверь. В школе много травмоопасных мест.

– А перелом носа от прямого удара кулаком?

– Это всего лишь предположение. Экспертиза могла ошибиться.

Воронцов понял – им нужно время, чтобы найти "правильных" экспертов, которые дадут нужное заключение. А пока они будут тянуть время, свидетели откажутся от показаний, улики потеряются, и дело развалится.

Из зала поднялась молодая женщина:

– А я считаю, что нужно разобраться с этим Макаровым и его семьей. Мой сын рассказывал, что тот постоянно всех доводит, считает себя умнее всех, унижает одноклассников.

– Каким образом унижает? – спросил Воронцов.

– Ну… показывает свое превосходство. Исправляет ошибки других детей, смеется над теми, кто плохо отвечает у доски.

– И за это его можно избить до больничной койки?

– Да никто его не избивал! – закричала женщина. – Это он сам все придумал, чтобы на наших детей наговорить!

Воронцов почувствовал, что находится в сумасшедшем доме. Взрослые люди, образованные, успешные, дружно отрицали очевидные факты, лишь бы защитить своих детей.

Директор снова взяла слово:

– Александр Сергеевич, хочу обратить ваше внимание на то, что ваши методы ведения расследования вызывают серьезные нарекания. Дети напуганы, родители обеспокоены. Мы вынуждены обратиться в вышестоящие инстанции с жалобой на превышение должностных полномочий.

– Уже обратились?

– Готовим документы.

Воронцов кивнул. Вот и добрались до главного. Сейчас ему объяснят, что дело нужно закрыть по-хорошему, иначе будут проблемы.

Адвокат достал из портфеля папку:

– У нас есть показания одиннадцати учеников седьмого "Б" класса, которые подтверждают, что никакого избиения не было. Кирилл Макаров споткнулся на лестнице и упал, ударившись лицом о перила.

– И все одиннадцать учеников это видели?

– Именно так.

– Странно. А почему тогда сам Макаров об этом не рассказал?

– Испугался, что его накажут за неосторожность. Вы же знаете, дети часто врут, чтобы избежать неприятностей.

Воронцов посмотрел на собравшихся. Семьдесят человек дружно кивали, одобряя слова адвоката. Картина была завершенной – все против одного. Система защищала своих.

– Хорошо, – сказал майор, поднимаясь. – Учту ваше мнение.

Он направился к выходу, но директор его окликнула:

– Александр Сергеевич! А что насчет дальнейшего расследования?

Воронцов обернулся:

– А что насчет? Дело открыто, будем работать дальше.

– Но ведь вы же понимаете… – начала было женщина.

– Понимаю, – перебил ее майор. – Понимаю, что четырнадцатилетний мальчик лежит в больнице, а семьдесят взрослых людей дружно врут, лишь бы защитить своих детей от ответственности. Понимаю отлично.

Он вышел из зала под недружный гул голосов. На улице затянулся сигаретой, пытаясь успокоиться. Участковый Толя подошел к нему:

– Ну что, убедился? Против таких людей не попрешь. У них связи, деньги, адвокаты. А ты что? Обычный мент с зарплатой в двадцать тысяч.

– Толя, – устало сказал Воронцов, – а у тебя дети есть?

– Есть. Сын в восьмом классе.

– И если его завтра так же изобьют, ты тоже будешь рассказывать, что он сам упал?

Участковый помолчал:

– Не знаю, Саш. Не знаю.

Дома Воронцов открыл бутылку пива и сел у окна. На столе лежала старая фотография – он с дочерью Леной на дне рождения девочки. Ей было тринадцать, она смеялась, обнимая отца.

Тогда, три года назад, он тоже не сразу понял, что происходит с дочерью. Лена стала замкнутой, перестала рассказывать о школе, плохо ела. А когда он попытался поговорить с классной руководительницей, та сказала то же самое, что сегодня говорили родители: "Лена сама провоцирует конфликты, слишком умная, выделяется из коллектива".

А потом было родительское собрание, очень похожее на сегодняшнее. Родители дружно объясняли, что Лена "неадекватная", что она "сама виновата в своих проблемах", что "детям нужно учиться решать конфликты самостоятельно".

И он тогда поверил. Подумал, что действительно не стоит вмешиваться, что дочь сама разберется. А через месяц нашел ее повесившейся в своей комнате.

Воронцов допил пиво и открыл второе. В кармане завибрировал телефон – звонил начальник РОВД.

– Саша, завтра к десяти утра зайди. Нужно поговорить.

– О чем, Андрей Петрович?

– Сам знаешь. Дело твое школьное повисло. Жалобы поступают, прокуратура интересуется. Давай разбираться.

– А что разбираться? Дело раскрыто, виновные установлены.

– Саша, не упирайся. Доказательств никаких, свидетели отказываются от показаний, родители жалуются на превышение полномочий. Может, стоит признать, что мальчишка действительно сам упал?

– Не стоит.

– Подумай до завтра. И Саша… это не просьба. Это совет от человека, который двадцать лет в системе работает.

Воронцов отключил телефон и допил пиво. Завтра ему предложат закрыть дело "за отсутствием состава преступления". Скажут, что мальчик упал сам, а показания о драке – результат детской фантазии.

И если он не согласится, то через неделю получит выговор за превышение полномочий, через месяц – второй выговор за волокиту по делу, а через два месяца его переведут на другую должность или вообще уволят "по сокращению штатов".

Система умела защищать своих. А таких, как Кирилл Макаров, защищать было некому.

Майор посмотрел на фотографию дочери. Лена улыбалась ему с того снимка, не зная, что через несколько месяцев станет жертвой такого же равнодушия взрослых, такой же круговой поруки "приличных" людей.

– Прости, дочка, – прошептал он. – Тогда я не смог тебя защитить. Но сейчас… сейчас попробую.

Воронцов открыл ноутбук и начал печатать рапорт о продолжении расследования. Пусть его уволят, пусть испортят карьеру. Но Кирилл Макаров не останется один, как когда-то осталась его дочь.

Родительские собрания – это не место для поиска справедливости. Это место, где взрослые договариваются о том, как скрыть правду и защитить своих детей любой ценой.

Но иногда находится один человек, который отказывается участвовать в этом договоре.

Глава 4: Дочкины слезы

Четвертый день расследования начался с похмелья. Воронцов проснулся на диване в своей однокомнатной квартире, рядом валялась пустая бутылка водки. Голова раскалывалась, во рту было сухо, а в душе – та самая мерзкая пустота, которая накрывала его каждый раз, когда всплывали воспоминания о Лене.

Вчерашнее родительское собрание окончательно добило его. Семьдесят взрослых людей дружно врали, защищая своих отпрысков, а он сидел и слушал, как они превращают жертву в виновника. Точно так же три года назад врали родители одноклассниц его дочери, когда он пытался разобраться, почему Лена стала замкнутой и молчаливой.

Майор с трудом поднялся, сделал крепкий кофе и закурил. На столе лежала старая школьная тетрадь Лены – он случайно наткнулся на нее вчера, копаясь в коробке с ее вещами. Тетрадь по литературе, седьмой класс. На обложке девочка нарисовала цветочки и написала свое имя красивым почерком.

Воронцов открыл тетрадь наугад. Сочинение на тему "Мой лучший друг". Лена писала о подруге Наташе, с которой дружила с первого класса. "Наташа всегда меня поддерживает и никогда не предаст. Мы можем говорить обо всем, и я ей полностью доверяю. Я счастлива, что у меня есть такая подруга."

А через полгода эта самая Наташа возглавила травлю против Лены. Создала в социальной сети группу "Лена – тупая корова", куда стали выкладывать издевательские фотожабы и оскорбительные комментарии. И когда Александр пришел к ее родителям разбираться, они сказали то же самое, что говорили вчера родители Данила Соловьева: "Наташа хорошая девочка, а ваша дочь сама во всем виновата".

Телефон зазвонил, прерывая болезненные воспоминания. Звонил начальник РОВД Кравцов.

– Саша, где ты? Уже одиннадцать часов, а тебя нет на службе.

– Еду, Андрей Петрович.

– Давай быстрее. И зайди сразу ко мне. Поговорить надо.

Воронцов понял – началось то, что он и ожидал. Сейчас ему объяснят, что дело нужно закрыть, а если он не согласится, то найдут способ его убрать.

В отделении майора встретили настороженными взглядами. Коллеги явно что-то знали, но молчали. Только старший лейтенант Комаров, с которым Александр дружил много лет, тихо сказал:

– Саш, там к тебе родители пострадавшего приходили. Сидят в приемной уже час.

Воронцов кивнул и направился к кабинету начальника. Кравцов сидел мрачный, перед ним лежала толстая папка.

– Садись, Александр Сергеевич. Дело твое школьное обрастает жалобами, как корабль ракушками. Смотри – заявление от родителей Соловьева о превышении должностных полномочий. Жалоба от директора школы на недопустимые методы ведения расследования. Обращение от районной администрации о необходимости пересмотра подходов к делу.

– И что дальше?

– А дальше простая арифметика. С одной стороны – влиятельные люди, которые могут создать проблемы и мне, и тебе, и всему отделу. С другой стороны – пацан с разбитым носом из неблагополучной семьи. Как думаешь, кто победит в этой схватке?

– Андрей Петрович, мальчишку избили до сотрясения мозга. Это статья.

– Какая статья, Саш? У тебя нет ни свидетелей, ни доказательств. Единственный, кто мог подтвердить твою версию, уже завтра придет с адвокатом и откажется от показаний. А взамен появится заключение независимой экспертизы, которая докажет, что травмы получены в результате падения.Воронцов закурил, не спрашивая разрешения. Кравцов не возражал – знал, что разговор непростой.

– А если я не согласен закрывать дело?

– Тогда через неделю получишь выговор за нарушение сроков расследования. Через месяц – второй выговор за превышение полномочий. А через два месяца тебя переведут участковым в самый отдаленный район. Или вообще уволят по сокращению штатов. Выбор за тобой.

Майор понимал – начальник говорит правду. Система умела защищать нужных людей и избавляться от ненужных. Но согласиться означало предать не только Кирилла Макарова, но и память собственной дочери.

– Можно я подумаю до завтра?

– Можно. Но долго не тяни. Терпение у людей не бесконечное.

Выйдя от начальника, Воронцов направился в приемную. Там действительно сидели родители Кирилла – отец и мать, оба в дешевой одежде, с усталыми лицами простых людей.

– Александр Сергеевич, – поднялась женщина, – как дела? Поймали тех, кто сына избил?

– Проходите в кабинет, поговорим.

В кабинете отец мальчика, Виктор Иванович, сразу перешел к делу:

– Товарищ майор, вчера к нам домой приходили. Мужчина в дорогом костюме, сказал, что адвокат. Предлагал деньги за то, чтобы мы забрали заявление.

– Сколько предлагали?

– Сто тысяч рублей. Для нас это большие деньги. Я на стройке работаю, получаю тысяч двадцать. Жена – уборщицей в школе, еще меньше.

– И что вы ответили?

Мать заговорила с горечью:

– А что мы можем ответить? Нас же потом затравят. Из квартиры выселят, с работы уволят. Знаем мы, как это делается.

– Но деньги не взяли?

– Не взяли, – твердо сказал отец. – Сына нашего чуть не убили, а мы должны молчать за деньги? Не будет этого.

Воронцов почувствовал укол стыда. Эти простые люди оказались честнее и принципиальнее многих его коллег. А он сидит и размышляет, стоит ли рисковать карьерой ради справедливости.

– Виктор Иванович, дело сложное. Против нас играют влиятельные люди, у них связи, деньги.

– А у нас что? Только, правда. И вы, товарищ майор. Больше защитить сына некому.

После ухода родителей Воронцов долго сидел у окна, глядя на серый осенний день. В голове крутились воспоминания о последних месяцах жизни Лены.

Все началось безобидно – одноклассницы перестали приглашать дочь на дни рождения. Потом начались насмешки над ее внешностью и одеждой. Лена была высокой и худой, носила очки, одевалась скромно – семья жила на одну зарплату майора милиции.

Света, его тогдашняя жена, работала в банке и часто задерживалась. Александр тоже приходил домой поздно. Они не заметили, как дочь стала замкнутой и молчаливой. А когда заметили, решили, что это обычные подростковые проблемы, которые пройдут сами собой.

Настоящий ад начался, когда бывшая подруга Наташа создала в социальной сети группу, посвященную травле Лены. Туда выкладывали издевательские фотомонтажи, где лицо девочки приклеивали к телам толстых женщин или порнозвезд. Писали комментарии типа "Лена – шлюха", "Лена воняет", "Лена – урод".

Дочь пыталась рассказать родителям, но те не поняли серьезности происходящего. "Не обращай внимания на глупых девочек", – говорила мать. "Дай сдачи, если обижают", – советовал отец.

А Лена тем временем переставала есть, плохо спала, на уроках сидела одна. Учителя знали о травле, но предпочитали не вмешиваться. "Дети сами разберутся", – говорили они.

Когда Воронцов, наконец, понял, что происходит, было уже поздно. Лена замкнулась окончательно, перестала выходить из комнаты, отказывалась идти в школу. А в интернете травля набирала обороты – к группе присоединились ученики из других классов и даже школ.

Александр пошел разбираться с родителями обидчиков. Но столкнулся с тем же, с чем сталкивался сейчас в деле Кирилла Макарова. "Наташа хорошая девочка", "Лена сама провоцирует конфликты", "Не нужно из мухи делать слона".

Директор школы тогда сказала буквально то же самое, что говорила вчера Наталья Петровна Козлова: "Это естественные процессы социализации. Дети должны учиться решать проблемы самостоятельно".

А через две недели после этого разговора Лена повесилась в своей комнате. Предсмертная записка была короткой: "Прости, папа. Я больше не могу. Они меня достали."

Света тогда не выдержала и подала на развод. Обвинила мужа в том, что он не защитил дочь, хотя сама тоже ничего не сделала для спасения ребенка. "Ты же милиционер! – кричала она. – Должен был их всех посадить!"

Но посадить было некого. Формально никто ничего противозаконного не делал. Девочки-одноклассницы "просто дружили между собой" и не приглашали Лену в свою компанию. А в интернете действовали анонимно, через фальшивые аккаунты.

После похорон дочери Александр пытался возбудить уголовное дело. Но следователь только развел руками: "Состава преступления нет. Максимум – административное правонарушение за клевету. И то нужно доказать, кто конкретно размещал оскорбительные материалы".

Воронцов тогда едва не запил окончательно. Только работа спасла его от полного краха. Но с тех пор каждое дело, связанное с детьми, причиняло ему почти физическую боль.

Майор достал из ящика стола фотографию – Лена в выпускном платье, которое она так и не успела надеть. Девочка улыбалась, обнимая отца. На фото она выглядела счастливой, не подозревая, что через несколько месяцев одноклассницы превратят ее жизнь в ад.

– Прости меня, дочка, – прошептал он. – Тогда я не смог тебя защитить. Но сейчас… сейчас у меня есть шанс исправить ошибку.

Телефон зазвонил снова. На экране высветился номер участкового Анатолия.

– Саш, это срочно. Артем Федоров, тот пацан, который показания давал, – его сегодня утром в больницу увезли. Передозировка наркотиками.

Воронцов почувствовал, как по спине прошел холодок.

– Жив?

– Жив, но в тяжелом состоянии. Врачи говорят, еще пару часов – и все. Хорошо, что мать рано утром зашла будить, а то бы опоздали.

– Какие наркотики?

– Героин. Мать клянется, что сын никогда не употреблял. Говорит, что он даже курить не умел.

– Понятно. Еду в больницу.

Майор понимал – это не случайность. Артема либо принудили к употреблению наркотиков, либо вкололи дозу насильно. Кто-то решил убрать единственного свидетеля, который мог подтвердить факт избиения Кирилла.

В больнице Артем лежал в реанимации, подключенный к аппаратам. Мать мальчика, преподавательница института, сидела рядом с красными от слез глазами.

– Как это могло случиться? – спрашивала она у врача. – Артем никогда не употреблял наркотики! Он даже пиво не пил!

Врач пожимал плечами:

– К сожалению, сейчас даже благополучные дети часто начинают экспериментировать с наркотиками. Доза была очень большой, явно рассчитанная на опытного наркомана.

– То есть он мог это сделать специально? – ужаснулась женщина.

– Возможно. Хотя чаще всего передозировки случаются случайно, когда подросток не может рассчитать дозу.

Воронцов попросил врача выйти с ним в коридор.

– Доктор, а есть вероятность, что наркотики ввели принудительно?

– Теоретически да. Но на теле нет признаков борьбы, синяков от удержания. Хотя если человек был без сознания или под воздействием других препаратов…

– Будете делать анализы на другие вещества?

– Конечно. Результаты будут завтра.

Майор вернулся к матери Артема. Женщина плакала, держа сына за руку.

– Скажите честно, – спросил он, – вчера вечером с Артемом кто-нибудь встречался?

– Да, приходил одноклассник. Данила Соловьев. Сказал, что принес домашнее задание по математике. Были у нас минут пятнадцать.

– И как вел себя ваш сын после их ухода?

– Странно. Был какой-то напряженный, нервный. На мои вопросы отвечал односложно. А вечером сказал, что плохо себя чувствует, и рано лег спать.

Воронцов кивнул. Картина становилась яснее. Данила Соловьев или кто-то из взрослых кураторов пришли "поговорить" с Артемом, объяснить ему, что будет, если он не откажется от показаний. А когда мальчик не согласился молчать, решили проблему радикально.

Выйдя из больницы, майор закурил и долго стоял на ступеньках, глядя на серое небо. Он понимал – дело приняло серьезный оборот. Если раньше речь шла только о карьере и служебных неприятностях, то теперь на кону стояла жизнь детей.