Сильнее обстоятельств

Пролог

Толпа ревела, как дикий зверь, впиваясь взглядом в каждое наше движение. Скрежет клетки эхом отдавался в черепе – словно гвозди по металлу. Четвертый раунд. Последний перед решающим. Я чувствовал запах пота, крови и адреналина, который заливал воздух. Мой соперник, этот ублюдок Хардман, не давал мне ни секунды передышки. Его удары сыпались, как пули из автомата в каком-нибудь ублюдском кино, берущим спецэффектами, и я едва успевал блокировать их. Чертов позер, играющий на камеру! Наверняка и срет, думая о ракурсе!

Боль взорвалась в колене внезапно, будто кто-то всадил нож прямо в сустав. Я почувствовал, как нога подломилась, но нашел в себе силы удержаться. Голова кружилась, но я видел Хардмана – он готовился добить меня. Еще один удар, и все: либо травма станет полной, либо я окажусь на канвасе. Пояс чемпиона ускользнет. Нет. Только не это. Только не снова смотреть на довольную рожу Хардмана, когда он подпишет очередной рекламный контракт и дальше будет выставлять себя клоуном, делая это еще большей нормой.

UFC и так слишком низко прогнулся под эти гребаные личные бренды и соцсети.

Я стиснул зубы так сильно, что челюсть заныла. Кажется, еще немного и я разгрызу капу ко всем чертям.

«Цербер», ты, сука, соберись, – прошипел я себе под нос. – Разбей это лицо, как и хотел.

Толпа слилась в одно мутное пятно, музыка и крики растворились. В голове осталось только одно: сейчас или никогда. Я выключил боль, выключил страх, выключил все, кроме цели. Он сделал шаг вперед, замахиваясь для удара.

Идеальный момент. Четвертый раунд. Не смогу нокаутировать сейчас, то точно не смогу в пятом.

Я рванул вперед, как спущенная пружина. Левый хук – мощный, точный, как выстрел. Прямо в челюсть. Время будто замедлилось: я видел, как его глаза расширились, как тело обмякло, теряя контроль. Удар пришелся точно в цель. Хардман, гребаный «Гладиатор», рухнул на пол.

Тишина. На долю секунды стало тихо. А потом взрыв – толпа взорвалась криками, рефери начал отсчет, а я стоял над ним, тяжело дыша, чувствуя, как кровь пульсирует в венах.

Победа. Боль в колене больше не имела значения. Пояс был моим.

Пирог из яиц, собачья выставка для приличной публики и была не была

Пять месяцев спустя

Кайл

– Почему с тобой всегда так тяжело? – устало причитала Дженис, расхаживая на своих каблуках взад-вперед по спортивному залу. Их цокот уже не был таким нервирующим, но все равно меня каждый раз раздражало, когда она приходила в зал, чтобы вывалить на меня очередной перечень мест для продвижения моего сраного бренда и прибавления лишних баллов к репутации. – Просто выставочный бой. Поддержишь детские программы, поболтаешь с детьми, ответишь на их вопросы…

Я продолжал жать штангу, чувствуя, как кровь стучит в висках. Ее слова проникали сквозь пот, вызывая желание послать все это куда подальше. Но я знал: если позволю себе такое, Дженис тут же напомнит, сколько раз вытаскивала мою задницу из неприятностей и скандалов. Она была хорошим менеджером – чертовски хорошим. Кроме того, избавила меня и от общения с пиар-командой, рассказывая все необходимое. И именно поэтому я терпел ее бесконечные причитания. Но как любая женщина она слишком часто делает мозги, зациклившись на чем-то. Не завидую ее жениху. Хотя…

Темные волосы, слегка итальянские черты лица, стройная фигура, длинные ноги – я понимал, что ее Брайн явно знает толк в красотках, но мне после трех лет работы видится в ней уже кто угодно, но не женщина. Надо же было умудриться до такого дожить.

– Я же уже согласился на гала-что-то в Центральном Парке, – напомнил я, вытираясь от пота. – Приду в одежде от какого-то пижона, выпишу чек.

– Это в поддержку детской больницы, – устало напомнила Дженис. – А выставочный бой в поддержку их реабилитации, физиотерапии, спортивных программ.

– Да ну на… – я оборвал фразу, видя, как она закатывает глаза. Дженис была мастером этого движения, словно я не взрослый мужик с кулаками, способными с одного удара нокаутировать, а капризный подросток, который отказывается делать уроки. – Хватит уже этих мероприятий. Я же не модель, чтобы везде щеголять и улыбаться. Боец я или кто?

Она остановилась, скрестив руки на груди, и посмотрела на меня так, будто пыталась решить: укороченную версию нотаций мне выкатить или пройтись полным списком.

– Ты – боец, Кайл. Но знаешь, что создает бойцов? Не только удары. Это бренд, имидж, то, как тебя воспринимают люди. Если ты хочешь продолжать получать контракты, зарабатывать деньги и не быть забытым, придется немного поиграть в эту игру. Иначе через год тебя просто забудут.

Я вздохнул, чувствуя, как правда проникает даже сквозь мою усталость. Дженис всегда умела давить там, где больнее всего. А я знал эти правила, подписывая контракт с UFC.

– Ладно, – сказал я, поднимаясь с лавки. – Выставочный бой, дети, вопросы. Что еще?

Она чуть заметно улыбнулась, словно победа давалась ей слишком легко.

– После этого нужно будет записать короткий ролик для социальных сетей. Специально для твоих подписчиков. Просто расскажешь, почему важно поддерживать спортсменов будущего. Ничего сложного.

Я усмехнулся.

– А потом? Пойти в церковь? Испечь пирог со своими яйцами?

– Всего лишь гала-вечер в парке, – невозмутимо ответила она, доставая телефон и что-то быстро печатая. – Я тебе еще напомню. Там просто отдохни и не нарвись на какой-нибудь конфликт. Будет очень приличная публика. Центральный Парк. И не забудь, что у тебя еще в зале встреча с детьми.

Дженис развернулась и направилась к выходу, ее каблуки снова зацокали по бетонному полу. Я проводил ее взглядом, чувствуя легкую благодарность за то, что она хотя бы не стала давить дальше. Она действительно была хорошим менеджером. Иногда слишком хорошим.

***

Через несколько дней я стоял в углу ринга перед группой детей, которые смотрели на меня с благоговением. В их глазах я был героем, человеком, который мог побеждать любых противников. Они не подозревали, что большую часть времени я просто старался не сорваться и послать всех к черту. В их возрасте бои и мне казались чем-то необычным. Чем-то, где главное – это сила, тренировки и техника.

Я вспомнил, как в детстве сидел с отцом на потрепанном диване после его смены на заводе. Мы ели попкорн из миски, которую мама в дни, когда не было боев, не разрешала выносить из кухни с едой, и смотрели бои по телевизору. Тогда все было так просто: победитель – это тот, кто сильнее, быстрее, умнее. Я верил в эту картину мира, потому что она была чистой, понятной. Никаких серых зон, никаких сделок за кулисами. Просто два парня в клетке, на ринге, которые доказывали всем, что они лучшие. А мой отец всегда говорил: «Смотри внимательно, сынок. Это не про боль. Это про характер».

Но теперь я знал правду. И эта правда портила все, к чему прикасалась. MMA – это не только спорт. Это бизнес, грязный и жадный. Это спонсорские контракты, которые ты обязан продлевать, даже если тебе предлагают сотрудничество с брендами, чьи ценности ты вообще не разделяешь. Это интервью, которые ты должен давать, даже если хочется заткнуть журналистов одним ударом. Это политика внутри организации, где каждый шаг регулируется не твоими желаниями, а тем, сколько денег ты можешь принести.

Иногда я ловил себя на мысли, что предпочел бы остаться тем ребенком, который смотрит бои с отцом и мечтает о славе. Тогда я еще не знал, что за каждым чемпионским поясом стоит не только пот и кровь, но и компромиссы. Компромиссы с самим собой, с совестью, с принципами. Иногда мне казалось, что я продаю частицу себя с каждым новым боем, с каждым новым фото для социальных сетей, с каждым новым словом, которое произношу, чтобы угодить Дженис или UFC.

Когда я смотрел на этих детей сейчас, то думал: сколько из них поймут это, когда вырастут? Сколько из них, оказавшись на моем месте, пожалеют о том, что выбрали этот путь? Но я не мог сказать им правду. Потому что, несмотря на всю грязь, все равно где-то глубоко внутри теплилась та самая вера, которая жила во мне в детстве.

– Так, ребята, кто хочет задать вопрос? – произнес я, заставляя себя улыбнуться.

Руки поднялись сразу. Кто-то спросил, как я тренируюсь. Другой поинтересовался, страшно ли мне перед боями. А один мальчишка, совсем маленький, с серьезным лицом спросил:

– Ты когда-нибудь проигрывал?

Я замер на секунду, глядя на него. Проигрывал ли я? Конечно, проигрывал. Не только в бою, но и в жизни. Каждый раз, когда соглашался на что-то, чего не хотел. Каждый раз, когда шел против себя, лишь бы соответствовать ожиданиям других.

– Да, – сказал я, наконец. – Все проигрывают. Главное – вставать и продолжать двигаться дальше.

Он кивнул, будто это объясняло все. И может быть, так оно и было. Может быть, я просто слишком долго во всем этом дерьме, где не бывает столь простых истин?

Дженис наблюдала из-за кулис, скрестив руки на груди, готовая в любой момент вмешаться, если я скажу что-то не то. Но я не собирался. Вместо этого я рассказывал им о важности работы над собой, о том, что каждый день нужно становиться лучше, чем вчера. И прочую возвышенную мотивационную хрень, в которую дети верили, как в Санта-Клауса.

Когда мероприятие закончилось, я подошел к Дженис.

– Ну что? Довольна? – тихо спросил я, маша очередному парнишке, с которым только что фотографировался.

– Почти, – ответила она, пряча улыбку. – Я скинула тебе все подробности завтрашней встречи. Одежду тебе уже доставили. И будь душкой, фотографируйся, не так, словно тебя пытают.

– Ты ставишь мне все более непосильные задачи, – хмыкнул я.

– Будешь так себя вести, я тебя отправлю и на курсы моделинга, – угрожающе протянула Дженис. Я знал, что она просто издевается, но в то же время и напрягся: в каждой такой шутке была и доля правды.

– Я не против сейчас общества пары моделей, – с вызовом протянул я и сразу нарвался на гневный взгляд Дженис. Перегнул. Ну да черт с ней. Только что изображал милашку-добряка для кучки детей.

– Не ляпни что-то такое завтра. И через два дня на выставочном бое, – предупредила она и замолчала, поджав губы.

Дрянной знак. Очень дрянной.

Дженис не просто так замолкает. Ее молчание всегда означало одно: она что-то скрывает. И если учесть, что речь шла о бое, который, как я думал, будет просто показухой для камер, ее поведение настораживало еще больше.

– Что? – спросил я, глядя ей прямо в глаза. – Говори.

Она отвела взгляд и начала теребить ремешок своей сумки. Это был явный признак того, что она нервничает. А Дженис никогда не нервничала без причины.

– Говори уже, – потребовал я, чувствуя, как напряжение нарастает.

Она вздохнула и показала рукой, чтобы мы шли к выходу. Отлично, хочет поговорить без свидетелей, ожидает, что вспылю. Мы молча вышли, сели в ее машину. Иногда все-таки Дженис слишком драматична.

– Кайл… есть кое-что, что ты должен знать о выставочном бое, – произнесла Дженис, выруливая с парковки. Машина плавно влилась в поток, а я смотрел в окно, как мимо проплывают улицы Бруклина, в котором я вырос. Мы проехали мимо старого кафе на углу, где я раньше встречался с друзьями после школы. Его неоновая вывеска все еще мигала, но теперь она казалась какой-то потрепанной, будто время брало свое.

– Я весь внимание, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, что сейчас услышу что-то, что мне совершенно не понравится.

– Твой соперник… это Декс Хардман.

– Что?! – мой голос звучал так, будто я думал, что ослышался. – Декс «Гладиатор» Хардман? Серьезно? Этот клоун?

Дженис кивнула, продолжая сосредоточенно следить за дорогой. Она свернула на одну из оживленных улиц, и я заметил, как ее руки чуть сильнее сжались на руле.

– Да, – ответила она тихо, но с вызовом в голосе. – Организация решила, что это будет… зрелищно.

– Зрелищно? – переспросил я, чувствуя, как внутри начинает закипать гнев. – Ты вообще понимаешь, что это полный хаос? Мы с Хардманом дважды сходились за пояс. В первый раз я проиграл, во второй – взял реванш. Пресса все это время только и делала, что писала о нашей вражде. И теперь ты говоришь мне, что мы встретимся снова? Еще и на сраном выставочном бою?

Машина замедлилась на светофоре. Мы остановились рядом с книжным магазином, где я когда-то покупал комиксы. Теперь витрина была украшена плакатами с новыми бестселлерами. Дженис глубоко вздохнула, словно искала правильные слова.

– Технически это все равно выставочный бой, – попыталась оправдаться она. – Правил почти нет, никто не ждет серьезных последствий. Они просто хотят использовать вашу историю, чтобы привлечь внимание. Заработать больше денег для больных детей. Думай об этом.

– Вот не прикрывайся больными детьми, Джен! И какая нахрен наша история? – повысил я голос. – Это не «история». Это хрень. Декс никогда не выходит на ринг просто так. Он будет пытаться победить. Он захочет взять реванш. И это не просто бой – это личное.

Машина снова тронулась, и Дженис повела нас дальше через Бруклин. Мы ехали мимо маленьких магазинчиков и ресторанов, где всегда пахло свежеиспеченным хлебом и кофе.

– Именно поэтому организация выбрала его, – сказала она, пожимая плечами. – Фанаты будут в восторге. Продажи билетов взлетят.

– А обо мне кто-нибудь подумал? – рявкнул я. – Я готовился к легкой тренировке, а не к тому, чтобы снова сражаться с этим психом, решившим, что он реально на арене в Древнем Риме.

– Кайл, послушай… – начала она, но я ее перебил.

– Нет, это ты послушай! – я дернулся, чувствуя, как злость вырывается наружу. – Ты должна была сказать мне об этом сразу. А ты что делаешь? Утаиваешь информацию, чтобы я не взбесился заранее?

Машина снова затормозила, на этот раз на более тихой улице. Дженис свернула к небольшому парку. Она заглушила двигатель и повернулась ко мне, ее голос стал мягче.

– Я знала, что ты будешь реагировать именно так, – сказала она, подняв руку в защитном жесте. – Я хотела сначала убедиться, что все точно.

– Что точно? Что этот придурок действительно попытается сломать мне челюсть? – фыркнул я, чувствуя, как гнев смешивается с раздражением.

– Послушай, – Дженис посмотрела на меня прямо, ее голос стал чуть мягче. – Я знаю, что это не идеально. Но это может быть полезно. Если ты победишь – это повысит твою популярность еще больше. А если что-то пойдет не так… ну, это все равно выставочный бой. Никто не будет судить тебя слишком строго.

Я смотрел на нее, не веря своим ушам.

– Ты же не дура. И понимаешь, что после такого пресса взбесится еще больше в ожидании настоящего боя.

– И мы сможем это контролировать. Я смогу. Нравится тебе это или нет, но это лишь вопрос времени, когда Хардман потребует реванш. А тебе в любом случае придется защищать титул, – сказала она, ее голос снова стал деловитым.

Дженис права. Хардман не упустит возможности покрасоваться на новом шоу. Вот только удастся ли мне снова победить? Травмированное колено еще дает о себе знать. Кажется, я и тогда победил на адреналине и удаче.

Дженис снова завела машину, и мы медленно поехали дальше, проезжая мимо старого кинотеатра, где я постоянно смотрел фильмы в детстве. Стоило выйти какому-нибудь боевику, мы с отцом сразу шли туда. Сейчас его фасад был обклеен афишами новых блокбастеров, а я задумался, когда в последний раз спокойно ходил в кино. Наверное, в той прошлой жизни.

***

Мне нравилось, что у меня был режим. Особенно в такие дни, когда вечером закидывало куда-то, где я не хотел быть. Дойдя до гардеробной, я уставился на свое отражение в зеркале, и уголки губ сами собой поползли вверх. Черт, ну и контраст. Татуировки: разорванная плоть, когти, кровь, забитые рукава. И вот теперь этот парень, который последние годы только и делал, что месил грязь в клетке и спал в толстовках, должен был превратиться во что-то… другое.

«Приличная публика», – повторил я про себя, передразнивая Дженис.

Приличная сраная публика.

Как будто это вообще про меня. Стоило об этом подумать, как я сразу вспоминал спонсоров с их раздражающими улыбками, дорогими часами и искусственными темами для разговоров. Они даже не знают, что такое настоящая боль. Настоящая борьба. Для них все это – игра, за которую они готовы платить, чтобы чувствовать причастность к победе.

А я, придурок, так и не могу привыкнуть к этому сраному миру UFC, пусть и понимаю, что здорово облегчу себе жизнь. Но, как все это было против шерсти в двадцать два, когда я только подписал контракт, так и в двадцать пять…

Я стоял здесь, в полотенце на бедрах, и разглядывал чертов костюм. Черный, идеально сидящий, с иголочки. Чертов галстук. Им, видимо, и задушусь, если ситуация станет совсем дерьмовой.

Я вздохнул и начал одеваться. Сначала рубашка – она обтянула плечи так туго, что я на секунду подумал, не порвется ли ткань. Затем брюки. Они были удобными, но все равно чувствовались странно после лет тренировок в спортивных штанах. Галстук я повязал через силу, глядя на свое отражение с легкой насмешкой.

– Ну что, Цербер? – сказал я себе, поправляя воротник. – Готов к собачьей выставке?

***

Август в Нью-Йорке был жарким. И пока я добрался из Бруклина в Центральный Парк, то еще больше возненавидел всех. Дженис атаковала меня сообщениями, в которых велела держать себя в руках, быть милым и фотографироваться, а я ехал, смотря в затылок водителя, и представлял, как вечером окажусь дома, сниму костюм, смою этот день и просто вырублюсь.

Я выбрался из машины, поправил галстук и огляделся. Центральный Парк вечером выглядел как декорация из фильма: огромные белые шатры, мерцающие гирлянды, официанты с бокалами шампанского на подносах. Люди в дорогих нарядах стояли группками, оживленно болтая о чем-то, что, вероятно, казалось им важным. Я же чувствовал себя инородным телом, которое случайно попало не на тот фильм.

«Черт, ну и тоска», – подумал я, принимая бокал шампанского у проходящего мимо официанта. Пить его я не собирался, просто держать что-то в руках казалось менее неловким, чем стоять как столб среди всей этой публики.

Первые полчаса прошли относительно спокойно. Я кивал знакомым Дженис, делал вид, что слушаю их разговоры о благотворительности, и старался не замечать, как все время ловлю на себе любопытные взгляды. Конечно, они смотрели. Костюм скрывал татуировки, но мое лицо, руки, осанка – все выдавало во мне человека, который больше привык драться, чем говорить о фондовых рынках. Который был чужим в их закрытом мирке снобов.

И когда я уже начал надеяться, что этот вечер может закончиться без дерьма, появился он.

– О, черт! Это же ты! Тот самый Цербер! – раздался пьяный голос позади меня. Я обернулся и увидел парня лет двадцати в дорогом пижонском ярком костюме, который явно стоил больше, чем мой первый контракт. В одной руке он держал бокал, в другой – телефон, направленный прямо на меня. Его глаза блестели от алкоголя и возбуждения. – Цербер? Как тебя нормально звать? Коул?

– Кайл, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как начинает ныть челюсть.

– А, точно! Кайл! – Он ухмыльнулся и шагнул ближе. – Слушай, чувак, твой бой за пояс – это нечто. Эпично! Просто эпично! Как ты нокаутировал в четвертом раунде! – Он сделал еще один шаг, словно мы были лучшими друзьями. – Расскажи, как это вообще – вот так, знаешь, бить людей? Не страшно? А кровь? Ты ведь иногда кровь проливаешь, да? Возбуждаешься?

Я уже собирался поблагодарить за слова о бое, но дальнейший треп уничтожил этот порыв. Парень тыкал мне в лицо телефоном, продолжая, что-то верещать. Еще и несло от него перегаром так, словно он выпил все бухло на вечеринке.

– Слушай, может, хватит? – бросил я, стараясь сохранять спокойствие. Мое терпение уже висело на волоске.

– Да ладно тебе! – Он рассмеялся, будто я пошутил. – Давай, покажи что-нибудь! Ну, типа… ударь в камеру! Будет классно! Или меня! Я тоже тренируюсь!

Я почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения. Взгляд метнулся вокруг – люди начали оборачиваться на нас, парень принял стойку. И довольно паршивую.

«Просто игнорируй», – сказал я себе. Но мажор, кажется, не собирался сдаваться.

– Эй, чувак, а правда, что ты можешь убить человека одним ударом? – Он снова ткнул телефоном в мою сторону. – Покажи, как ты делаешь этот свой фирменный удар!

«Тебе нельзя ввязываться в потасовку с пьяным мажором в Центральном Парке», – напомнил я себе.

– Убирайся, – процедил я, глядя ему прямо в глаза. – И убери свой чертов телефон.

– Ооо, какой серьезный! – Он засмеялся еще громче, качая головой. – Да ладно, не будь таким занудой! Все хотят увидеть настоящего бойца!

В этот момент что-то внутри меня щелкнуло. Я шагнул вперед, оказываясь почти вплотную к нему, и посмотрел на него сверху вниз. Мои плечи напряглись, а голос стал тише, но холоднее:

– Я сказал: убери телефон. И отвали.

Он замер, наконец-то осознав, что перегнул палку. На секунду воцарилась тишина. Затем он пробормотал что-то невнятное, опустил телефон и отступил на несколько шагов.

Я развернулся и направился прочь, чувствуя, как взгляды окружающих прожигают спину. Кажется, я все-таки стал блядской звездой этого сборища. Или нет? Стоило пройти несколько шагов, как я понял, что в шатре, кажется, тоже разворачивалась какая-то драма. Горячая брюнетка в коротком синем платье что-то возмущенно говорила какому-то придурку с телефоном, наставленным на нее.

И это Дженис называет приличной публикой.

Я остановился, чуть склонив голову набок, и наблюдал за происходящим. Брюнетка явно была не из тех, кто терпит херню. Ее поза, слегка наклоненная вперед, с вызовом сверкающие глаза и резкие жесты, говорили о том, что она готова разорвать этого парня на части. А он, как последний идиот, продолжал тыкать в нее своим телефоном, будто это могло защитить его от ее гнева.

И тут она сделала то, чего я точно не ожидал: положила телефон, схватила со стола бокал шампанского и с силой опустила его на край. Раздался звон стекла, и все вокруг замерли. Она держала острый обломок в руке, словно готовая использовать его в любой момент. Парень попятился, но его лицо выражало скорее удивление, чем страх.

– Вот тебе спектакль, урод, – процедила она, бросив осколок на пол, и гордо развернулась, чтобы уйти. – Жалеешь, что не снял?

Я не мог сдержать усмешки. Черт, эта девочка знала, как держать удар. И дело даже не в том, что она разбила бокал – хотя, конечно, это было зрелищно. В ее действиях чувствовалась уверенность. И теперь еще и ее лицо казалось знакомым.

Но когда я заметил, что она забыла свой телефон на стойке, а придурок уже потянулся к нему, моя усмешка исчезла. Как же бесят эти мрази!

– Эй, – окликнул я парня, подходя ближе. Мой голос прозвучал достаточно громко, чтобы привлечь внимание. – Оставь это.

Он замер, сжимая в руках ее телефон, и повернулся ко мне. Его глаза расширились, когда он осознал, с кем имеет дело.

– Что? – спросил он, явно пытаясь выглядеть уверенно, но его голос предательски дрогнул.

– Я сказал, – повторил я, делая еще один шаг вперед и нависая над ним, – отдай телефон. Не твое. Я отнесу его девчонке.

Его рука дернулась, как будто он хотел спрятать его, но потом он передумал. Он видел, что я не шучу. Да и окружающие, кажется, тоже это поняли: несколько человек вокруг начали перешептываться, но никто не спешил вмешиваться.

– Ладно, блин, – пробормотал он, кладя телефон обратно на стойку. – Какого хрена вообще происходит?

– То, что мне запретили вляпываться в скандалы, – ответил я, поднимая телефон и убирая его в карман пиджака. – Считай, что тебе повезло.

Брюнетка уже почти скрылась из виду, направляясь к выходу из шатра. Я бросил последний взгляд на парня, который теперь стоял, переминаясь с ноги на ногу, и двинулся следом за ней.

Когда я догнал ее, она уже успела выйти на одну из дорожек парка. Ее шаг был быстрым, почти злым. И как только она умудряется идти так быстро на каблуках?

– Спасибо тебе, – крикнул ей вслед. – Сегодня я не самый буйный.

Эта красотка явно ходит очень быстро. Я даже сам не заметил, как, направляясь за ней, мы прилично отошли от шатра.

– Чего тебе? – раздраженно спросила она, осматривая меня. И тут я понял, почему она кажется мне знакомой. Ее лицо на рекламе каких-то духов было повсюду.

– Я просто хотел вернуть тебе телефон, – сказал я, останавливаясь на расстоянии пары шагов.

Мои слова прозвучали спокойно, но я все еще чувствовал напряжение, исходящее от нее. Она стояла передо мной, темноволосая и симпатичная, даже чертовски красивая, особенно сейчас, когда ее глаза горели смесью злости и алкоголя. Ее платье облегало фигуру так, что было сложно не заметить, как горячо она выглядела, несмотря на всю эту ситуацию.