Легория. Дилогия

Я еще немного полюбовалась видом и вернулась к берегу.

Одежда с трудом налезла на мокрое тело, в сапогах хлюпала вода. При каждом шаге раздавались противные чавкающе-скрипящие звуки и приводили местных лягушек в ужас. Серые тушки в панике скрывались в траве или сердито квакали.

Легорская земля определенно обладала Силой: за несколько дней мои волосы стали заметно гуще и длиннее, пришлось даже завязать их в пучок на затылке – отросшие пряди лезли в глаза. Еще неделя таких каждодневных купаний и я смогу заплетать косу не хуже Эльгиной!

Аромат еды, приправленный звонкой песней, растекался по лесу. Эльга крутилась между костром и расстеленным на траве походным одеялом. Завтрак обещал быть королевским: хлеб, нарезанный крупными кусками, сало, две головки лука и пучок укропа лежали в центре тканевого стола. Четыре ложки, наспех вырезанные из кленовой ветки, сиротливо прижимались к мешочку с солью.

Подруга помешала кашу и подула на котелок, смахивая пену.

Носок сапога отбил ритм, и магичка затянула второй куплет:

– Ой, мамочка, люблю я хлопчика

И сердечком и даже копчиком.

А у хлопчика шапка в пол-лица,

Люблю я Гришу молодца.

Ты приди ко мне,

Гриша, утречком,

Мы пойдем с тобой

Купим булочек.

Ты приди ко мне,

Гриша, вечером,

Зацелую тебя

От делать нечего.

Ты приди ко мне, Гриша, за полночь…

– Дальше мы и без песни поняли, – легорцы одновременно спрыгнули с деревьев в разных сторонах поляны и направились к костру. Плащи подметали землю и пригибали траву.

– Ты о нас поешь?

– Ля! – Эльга смущенно замолчала и зашмыгала носом. – Нужны вы мне больно!

– Шапка в пол-лица… – Монти попытался напеть песенку, но запутался в мотиве. – Точно не про меня?

– А мне понравилось, – я подмигнула подруге и присела к столу.

Магичка тряхнула рыжей косой и закружилась вокруг, расставляя тарелки.

За завтраком не разговаривали.

Я наблюдала и рассматривала стражей, подмечая невидимые на первый взгляд детали. Слишком бодрый для растерзанного умирающего легорец закрыл капюшоном лишь верхнюю половину лица. Он иногда смотрел на Монти и улыбался. Второй страж не сводил с Эльги глаз (капюшон был направлен только в ее сторону). Магичка же дулась на ребят за критику песенки и ни разу не подняла головы.

Через час я научилась различать легорцев: Монти был чуть ниже ростом и при ходьбе немного припадал на правую ногу. Его шаг был размашистым и широким, каблуки впечатывались в землю, оставляя глубокие следы. Страж будто маршировал по брусчатке, а не ходил по лесу. От него пахло свежей травой и сеном. Значит, это он спас меня, когда я провалилась под дерево.

Второй легорец передвигался скользящими шагами, он будто плыл над землей, перетекал из одного направления в другое. К тому же, он перестал закрывать лицо полностью, и я узнавала его улыбку.

После завтрака оба стража ушли, Эльга отвлеклась на тренировки, а я воспользовалась статусом больного человека и снова убежала к озеру. Мне не давал покоя храм.

Я прошла вдоль берега и остановилась перед природной преградой: валуны и камни переплетали кусты и низкорослые деревья. Они перекрывали подход к древнему строению. Через такое ни медведь не пролезет, ни волколак не перепрыгнет. Скорее, обдерут себе шкуру до мяса. И я, кстати, тоже.

У самой воды стоял огромный камень. Видимо, кусок скалы откололся и рухнул вниз, да так и остался лежать на берегу. Я добралась до него по воде, намочив ноги до колена. Сапоги благоразумно сняла еще на суше.

На ощупь камень оказался холодным и пушистым от растущего на нем мха. Трещины и сколы позволяли подняться на верхушку, чем я незамедлительно воспользовалась. Ладони и колени все же оцарапала, и даже ушибла пальцы на ноге, но до вершины добралась. Она оказалась сравнительно ровной. Я даже встала на валун и осмотрелась. Если упаду вперед – нырну с головой в мутные волны озера, назад – отобью тело о землю и расцарапаю кожу ветвями. С правой стороны кустарника не было – только шелковистая трава. Но падение с такой высоты грозило переломанными костями.

С этого ракурса храм раскрылся во всей красе. Резная двустворчатую дверь была распахнута. Внутри все утопало во мраке, и разглядеть убранство возможности не было. Балконные перила и колонны еще хранили на себе следы синей краски, и были увиты плющом. Мост, ведущий к водопаду, пронзали трещины, а на ступенях уже виднелась поросль деревьев. Крышу храма венчала фигура, но не орла, как показалось в первый раз, а легорца. Опущенный на лицо капюшон я ранее приняла за птичий клюв. Полы плаща спускались к озеру и служили сооружению стенами.

По воде добраться до храма не получится – отвесные и гладкие стены, отшлифованные волнами, не позволяли даже зацепиться за уступ, не говоря уже о том, чтобы на него взобраться. Придется идти по лесу.

Я осторожно развернулась лицом к поляне, в надежде спрыгнуть на землю и при этом не переломать ноги, и замерла. Пятки словно приросли к камню, а сердце перестало биться от испуга: подо мной у основания скалы сидел волколак. Серый хвост по-кошачьи обнимал лапы, а серьезные глаза следили за мной с любопытным прищуром.

– Опять? – зачем-то промычала я и осторожно помахала зверю рукой. – Здрасьте, уважаемый. Ты на охоте или уже?

Волк удивленно щелкнул зубами, наклонил голову на бок, но все же ответил:

– Уже.

Это радовало: оборотень говорил, значит, человеческая ипостась преобладала над звериной, был сыт – нападать не будет. Так же имелся и минус – нечисть уже кого-то сожрала!

Куда, скажите на милость, смотрит стража? У них под носом такие чудища ходят – деревья от страха сохнут. Хотя, кто ж их осудит: сторожить двух девчонок на поляне гораздо опаснее, чем выслеживать оборотня. У нас, да под каждым кустом, да по стражу! – ага, вижу я эти кусты и полчища стражей. Прямо травинке упасть негде, везде легорцы понатыканы.

– Позавтракал, значит, – я снова посмотрела на зверя. – А тут что делаешь? За мной шел?

– Нет, – обиделся оборотень и провел лапой по морде, отгоняя комара. – Я с деревни.

Нам с Эльгой доводилось загонять оборотней, но разговаривать с ними не было ни времени, ни желания.

– А в деревне что делал?

Волколак вздохнул:

– У меня там дом, детишки, всего полгода, как родились. Выбежал лапы размять.

– Лапы… Что? – я наклонилась, потеряла равновесие и кубарем полетела вниз. Приземлилась на влажную землю и тут же вскочила на ноги. На голову посыпались мелкие камни, плечи запорошило песком и травинками, ладонь на правой руке заныла, из глубокого пореза потекла кровь.

Оборотень принюхался, вполне равнодушно чихнул и улегся на траву.

– Подорожник приложи, – зевнул монстр, выставляя напоказ острые клыки.

Я оторопело воззрилась на волколака, собирая воедино все, что только что услышала. Воображение нарисовало деревню и волчиц в юбках. Дряхлые волколаки сидят на завалинке и с хрустом уплетают человеческие останки, волчата играют в футбол черепами. Настолько «незаметное» селение легорцы давно бы уже спалили и деревья сверху насажали!

– Ты неправильный оборотень, – наконец произнесла я. – И деревня у тебя неправильная.

– Сама ты неправильная, – волколак обиделся и демонстративно отвернулся. – А ещё жрица. Тьфу!

«Тьфу» у монстра получилось отменное. За разговором он, видимо, забыл, в каком обличии находился, и теперь его нижняя челюсть была насквозь пропитана слюной. Зверь смутился окончательно и принялся чистить лапами морду. Потом плюнул снова, вспомнил мою маму и начал вылизываться. Так дело пошло быстрее.

– Я не жрица. Я еще думаю.

Я почесала зудящую ладонь и зажала рану – не стоило провоцировать хищника кровью.

– Думаешь? – оборотень внимательно посмотрел на меня и вдруг расхохотался лающим смехом. – Кто тебе это наплел, Tsura? Думает она.

– Страж. А что?

– Какой такой страж?

– Откуда я знаю? Он не представился. А капюшоны у них одинаковые, ленточек различия не заметила.

– Ха-ха! – выдохнул в последний раз оборотень. Улыбка не сходила с довольной морды. – Давно тебя обратили?

– Пара-тройка ночей, может, больше, – прикинула я время смерти. – И не обратили, а предложили сан, а я пока думаю, принимать его или нет.

– Чего-то я ничего не понял, – волколак снова уставился на меня тяжелым взглядом. Я ответила ему тем же.

Оборотень был матерым серым хищником с подпаленными боками и рваным ухом. Видимо, ему везло – он ни разу не встретился с боевым магом. Иначе его шкура уже украшала какую-нибудь стену каминного зала.

– Что значит – «думаю?» Ты уже жрица.

– Нет, – я упрямо тряхнула головой. Волосы, собранные в пучок, давно высохли и теперь торчали в разные стороны, имитируя воронье гнездо: достойная собеседница серого волка. Красной шапки и пирогов в корзине не хватает.

– Мне ли не знать, – снова хохотнул оборотень. – Ты жрица. Пока без сана, но жрица.

– Ты почему меня не ешь? – ушла я от не приятного разговора. – Монстр ты или где?

– Я монстр, а не самоубийца, – волколак искренне удивился и махнул хвостом. – Странная ты какая-то, полоумная что ли?

– Сам ты…– прорычала я и замолчала.

Ну да, стою перед оборотнем и возмущаюсь, что меня не убивают. Похоже, я действительно не в своем уме.

– Тебя как зовут? – с любопытством поинтересовался монстр.

– В твоем меню на завтрак – Лорка, человек свежевымытый, – представилась я и огляделась в поисках камня поувесистей. Если волколак нападет, швырну прямо в хищную морду, авось пришибу на месте.

– Лорка, значит, – оборотень не обратил никакого внимания на мой сарказм. – А я Степаша.

Оборотень Степаша. Это было слишком даже для моего понимания действительности. Стоять столбом напротив волколака мне надоело минут через десять. Оборотень не нападал, не угрожал и даже не скалился в мою сторону.

А еще через полчаса мы сидели в тени дуба и болтали, как старые знакомые.

Степаша смог за час рассказать и объяснить больше, чем страж за две ночи.

И только сейчас я поняла, чем была Легория на самом деле.

Не все монстры хотят быть монстрами. Многие из них не проводили ритуалы обращения, отказывались служить тьме, боролись с жаждой и заменяли человеческую кровь животной. Некоторые понимали, хоть и со временем, кем стали и отрекались от зла. Гонимые и людьми и собратьями, они прятались в лесах, горах и выживали, как могли. И тогда их принимала Легория – всепрощающая и надежная земля. Она укрывала детей ночи под сенью деревьев, дарила им кров, жизнь и безопасность.

История Степаши мало чем отличалась от жизни тысяч других жителей страны.

В одно прекрасное утро маленький мальчик играл с друзьями на улице и упал, погнавшись за мячиком. Он сломал ногу. Боль была настолько сильной и резкой, что малыш испугался и, сам не понимая как, сменил ипостась. На глазах у людей ребенок превратился в волчонка. Каждый человек и маг знает, что у животного раны заживают быстрее. Именно поэтому охотники всегда добивают нечисть, ведь даже с перерезанным горлом оборотень может зализать раны и выкарабкаться чуть ли не с того света.

Семья Степаши покинула деревню той же ночью. Много лет они скрывались от магов и охотников, жили в лесах и пещерах, собирали еду на задворках таверн и обворовывали пьянчуг. Младший брат Степаши не выжил, как и его мать. Позже отец и сын пришли в Легорию. Стражи пропустили изможденных путников и взяли их под свою защиту. Земля приняла волколаков – не потому что они были монстрами, а потому что они не хотели ими быть.

Степаша никогда в жизни не охотился на человека. Когда жажда туманила разум, и голод становился нестерпимым, он резал скот.

– Гадос-сть! – одним словом описал оборотень вынужденный рацион. – Зато волки сыты и овцы… почти все на месте.

Пропажа коров в Росах объяснилась сама собой. Выходит, страж мне соврал. Обидное открытие, но вполне понятное.

Нежити в Легории было множество. У каждого вида была своя территория – деревня, село или город, в зависимости от численности населения. Степаша рассказал об уставших от соплеменников эльфах, добродушных и потому не понятых собратьями орках, вампирах, выживших после нападения и принявших обеты бескровия, гарпиях, постаревших и потерявших голос, троллях, гномах и волколаках. Никто не ссорился, не дрался, не шел друг на друга войной. Детей без страха отпускали в лес по грибы, на ночь не запирали двери. Во главе всего стояла legoria. Она защищала, она же и наказывала.

Границу страны охраняли чистокровные легорцы. Они всегда ходили в плащах с капюшонами, им подчинялись все жители. Над стражами главенствовали сидлайты – генералы, отдающие приказы. Но выше всех сбыли жрицы природы. Только они могли общаться с legoria напрямую.

На этой земле существовал один закон – убил, умри сам. Непонятно каким образом вычисляли тех, кто не смог совладать с жаждой, но на утро они умирали от рук стражей – жестоко и на глазах у всего города, дабы пресечь повторение проступка.

Получалось, что Легория, под завязку населенная чудищами, монстрами и нежитью, была самым безопасным местом во всей Нагории.

Но ничто не бывает вечным. Что-то случилось с живой землей, неуловимо изменилось: уже много веков здесь не рождалось женщин, способных принять сан «legoria». Измученные, старые и одряхлевшие жрицы выискивали по всем закоулкам и городам ту единственную, которая сможет их заменить. Стражи прочесывали деревни и села Нагории, обследовали Серые горы и проверяли земли юга.

Без новой жрицы иссякнет сила жизни, со смертью последней из посвященных рухнут стены и Легория падет.

– Сколько осталось жриц? – с замиранием сердца спросила я.

– Одна.

– Страж говорил мне, что тут живут вечно. Как же может пропасть сила или умереть от старости жрица?

Степаша грустно улыбнулся, обнажив острые клыки:

– Все верно, она не умрет, пока не покинет Легорию. Но ты бы захотела лежать на кровати сотню лет парализованная и слабая? Настолько старая и беспомощная, что даже кружка воды будет казаться тяжелее гранита? Представь, тебя выносят на площадь, тысячи и тысячи глаз смотрят на тебя и ждут, когда ты прошамкаешь беззубым ртом очередной приказ…

– Это ужасно! – кожа покрылась мурашками от нарисованной оборотнем картины.

– Не то слово!

– Я думала, здесь все молодые и красивые.

– Если бы, – волколак вздохнул, порванное ухо повисло, как у побитого щенка. – У нас есть и старики и калеки.

– И дети, – я попыталась улыбнуться. – Значит, есть и будущее.

– Ты жрица, Tsura, – оборотень посмотрел на меня задумчивым взглядом. – Наше будущее зависит от тебя. Мы не вправе просить тебя или заставлять, никто из нас этого не сделает. Видимо тот страж знал, что ты можешь отказаться, и попытался выставить все так, будто у тебя нет выбора. Но выбор есть у всех. Всегда. Ты можешь уйти, а можешь нас спасти. Решать только тебе.

– Ой, вот только не надо делать из меня последнего дракона!

Зачем я пошла в лес? Оставалась бы в неведении, было бы не так тоскливо и противно на душе. Зачем мы свернули в Росы? Зачем взяли заказ?

– Про какой выбор ты говоришь? Если я пересеку границу Легории, то сразу умру. Разве не так?

– Верно, – Степаша положил голову на лапы. Прищуренные глаза внимательно следили за каждым моим движением. – Ты умрешь и потеряешь силу. Проснешься обычным человеком.

– И все? – ужаснулась и одновременно обрадовалась я. – И никаких «но?!»

– «Но» – есть всегда. Уйдешь – больше не сможешь вернуться, примешь сан – только смерть освободит тебя от силы.

– А мои раны? Меня отравили белладонной и закололи ножом!

– Разве тяжело найти лекаря или мага? Твоя подруга принесет противоядие или сварит его сама. Тут растут все нужные травы. А рана, нанесенная ритуальным ножом – обычная магическая царапина. Она имеет силу только на этой земле.

Я чуть было не вскочила и не бросилась в лес искать Эльгу. Как же все оказалось просто! Перейду границу и буду жить как раньше – колесить по Нагории, истреблять нечисть, спать в тавернах на грязных простынях и слушать, как стрекочут цикады по ночам.

А еще, я стану причиной гибели целой страны. Тогда чем я буду лучше тех же монстров? Да, я могу вернуться к охоте, но откуда буду знать, что убиваю зло, а не запуганное проклятое создание, пытающееся выжить?

А таверны и цикады наверняка есть и в Легории.

– Я могу подумать? – робко спросила Степашу, не поднимая на него взгляд. Мне было стыдно за свои мысли, за то, что колебалась.

– Сколько пожелаешь, – волколак поднял ухо. – Полноценной жрицей ты станешь только после обряда.

– И я больше никогда не смогу покинуть Легорию?

– Почему это? – удивился оборотень. – Гуляй сколько хочешь. После получения сана ты потеряешь силу, только если сама этого захочешь. Тебя спустят…

– По реке. Это я знаю, – лучик радости осветил душу: не все так плохо, как расписывал страж. Сказочник, тролль ему в ребро! – Значит, моя задача – принять сан, переводить приказы природы, а когда захочу – уплыть по реке?

Степаша кивнул, все еще не понимая, к чему я клоню:

– Да, только приготовь себе смену на случай ухода.

– И могу гулять, сколько хочу и где хочу?

Снова кивок.

– И все мои желания – закон?

– В этом я не уверен, но что-то такое точно.

– Здорово! – я довольно хихикнула и потерла руки. К моему огромному удивлению рана на ладони затянулась, оставив на память только розовую полосу. – Вроде бы ничего сложного.

– Тут не знаю, – протянул волколак и медленно поднялся на лапы. – Врать не буду.

– Еще вопрос, а как ты узнал, что я жрица?

Оборотень отряхнулся и посмотрел на меня с удивлением:

– Мы чувствуем и слышим жриц, но только если вы сами этого хотите. А сегодня я натолкнулся на тебя случайно. Я сразу не понял кто передо мной, пока ты меня не увидела.

– Как это?

– Ты смешная, Tsura, – Степаша заливисто засмеялся. – Кто как не жрица может разговаривать с нежитью? Не считая остальных монстров и чистокровок.

– Маги, эльфы, – я задумалась. – Большинство нечисти имеет человеческую сущность и может говорить. Что в этом такого?

– Вер-рно! – волколак довольно хмыкнул. – Но ты заговорила со мной первая, юная жрица. И продолжаешь говорить сейчас. По-волчьи.

Разговор все больше напоминал бред.

– Не веришь? – догадался Степаша. – Тогда поверь себе.

– В каком смысле?

– Посмотри на себя и скажи, что ты не изменилась. Что ты не чувствуешь в себе Силу, не видишь, как меняется твое тело.

Я испуганно ощупала себя сверху донизу: руки как руки, ноги на месте. Одежда мятая и в грязи, но это же не признак сана. Тогда у нас каждый второй – жрица. А юродивые – каждый первый. Дополнительных ушей для улавливания рычания и распознавания рева монстров не обнаружила, когти не выросли, клыки тоже.

– Что не так? – я нахмурилась. – Как мое тело должно измениться?

Волколак обогнул кусты и подбежал к озеру. При ходьбе он подволакивал заднюю лапу и еле заметно прихрамывал – нарвался-таки на охотника в свое время.

Оборотень остановился у самой воды и качнул мордой – смотри, мол, чудачка. Я воспользовалась приглашением и осторожно подошла к кромке.

На голубой ряби появилось отражение – кривое и ребристое от волн, но вполне узнаваемое – я. Ну и куда смотреть? Рога не отрасли, крылья за спиной не трепещутся, третья рука не торчит.

– Ты смеешься что ли?

– Смотри, смотри, Tsura.

Словно повинуясь голосу оборотня, вода на миг успокоилась и выровняла отражение.

Я изменилась! Глаза стали больше, щеки впали, открывая скулы. Длинные, угольно-черные ресницы оттеняли неестественно яркие серо-зеленые глаза. Сгоревшая и облезающая кожа на лице сменилась на ровный бархатный загар. Копна с роду не вьющихся светло-русых волос сейчас локонами спадала на плечи (за последние три дня они вымахали больше, чем на ладонь). Шрам исчез. Не просто померк на загорелой коже, а растворился, растаял. Из водяного зеркала один долгий миг на меня смотрела молодая женщина, необычной, мягко говоря, красоты.

Это была я! И не я!

Оборотень поднял морду, уперся передними лапами в землю и завыл.

Мощной волной клич истинного волколака прокатился по кронам деревьев.

Вой подхватили – сначала робко, потом громче и увереннее. Он затерялся вдали, нарастая, как снежный ком…

***

Весть о новой жрице летела всё дальше, передавалась из уст в уста, из пасти в пасть, проникала в самые дальние уголки Легории. Все кто его слышал, останавливались, с надеждой и страхом смотрели на запад…

В маленькой комнате с белыми стенами заплакала старая жрица и сжала в сухоньких руках потрепанный временем детский платок, вышитый белыми цветами…

В лесной чаще испуганно вскинулась девушка с длинной рыжей косой и по привычке при первых звуках воя начертила в воздухе защитный контур…

В глубоких подвалах заворочались тени, блеснули клыки. Рычание затопило темные коридоры, когти высекли искры из заговоренных прутьев тюремных решеток…

Колокольня в Первой Росе пробила двенадцать раз, но молодой легорец всё же услышал ликующий вой волколака, доносившийся из-за лесной границы. Хищная улыбка заиграла на его губах, глаза сузились, вокруг овального зрачка заплясали желтые искры.

– Я уже близко, – в который раз пробормотал он.

Вой затих.

Жрица явилась на её зов.

Легория замерла в ожидании исхода.