Отмеченная. Проклятие крови

Лунна, напротив, выглядела неуверенной, время от времени бессознательно поглаживая край вышитой скатерти. Она потянулась к своей чашке, поднесла её к губам, но не решилась сделать глоток, а потом устремила безучастный, потерянный взгляд в окно.

Я смотрела на них и понимала: наш привычный, мирный уклад остался где-то позади. Теперь он казался чем-то далёким, будто существовал в другой жизни.

С происшествия на Фолки прошло уже более двух недель, и казалось, что только сейчас все начали осознавать: нужно жить дальше.

Я взяла чашку и сделала глоток, а тишина становилась всё напряжённее, словно каждая из нас боялась нарушить этот хрупкий покой.

– Вы совсем не едите, – заметила мама, глядя на нетронутую тарелку персиковых пирожных. Мы с сестрой обе любили сладкое, но сейчас любая еда вызывала лишь тошноту.

Лунна слабо вздрогнула, словно только что вспомнила, что находится здесь. Я осторожно покосилась на неё и перевела взгляд на княгиню.

– Совсем не хочется.

Мама отвела взгляд; в её глазах таилась тревога, которую она скрывала с трудом.

– Я понимаю. Последние дни были сложными для всех. Но силы нужно беречь, – она снова посмотрела на нас, и её взгляд смягчился. – Я вижу, что вы совсем не едите на ужинах или вовсе пропускаете их. Лунна, ты выглядишь совсем хрупкой…

– Я в порядке, мама, правда, – ответила сестра, опустив глаза.

Мама коротко кивнула, не настаивая, но её взгляд задержался на Лунне дольше, чем обычно. Должно быть, она как и я замечала в ней перемены ещё задолго до Фолки.

– А ты, Мия, как себя чувствуешь? – внезапно спросила она, повернувшись ко мне.

Я оторвалась от чашки и встретила её обеспокоенный взгляд.

– Всё хорошо, – ответила я сдержанно, пытаясь улыбнуться.

– Хорошо, – повторила она, и мягкая улыбка на мгновение озарила её лицо, но беспокойство никуда не исчезло.

Несколько минут мы молчали. Я смотрела, как её рука невольно касается кулона на шее – подарка от отца, символа их союза. Этот кулон был изящным, но в то же время величественным: золотой круг с тонким узором переплетающихся ветвей, символизирующих единство и силу. В центре сверкал крупный гранат, глубокий и насыщенный, как пульсирующее сердце. Он был подарен князем в знак любви и верности, но теперь, спустя годы, казался не только напоминанием о союзе и их любви, но и о тяжести ответственности, которая легла на её плечи.

– Вы видели сегодня вашего брата? – тихо спросила она вновь, нарушив тишину.

Лунна отрицательно качнула головой, а я ответила:

– Он с самого утра в делах. Всё ещё упрямо отказывается отдыхать.

Мама протяжно вздохнула и снова посмотрела в окно, подперев кулаком подбородок.

– Упрямство у вас в крови от отца, – её губы тронула тень улыбки. – И иногда оно очень пугает меня.

На миг на её лице промелькнуло столько эмоций, что мне показалось: она устала держать их под контролем и решила позволить себе слабость.

– Эйнар сильный, хоть и упрямый, но совсем не глупый, – поспешила заверить я.

– Я знаю, – шепнула она, – но я не могу не волноваться. Лекарь настаивал, что ему нужно больше отдыхать. Однако, пока он только работает и слишком мало спит, этого недостаточно, чтобы восстановиться.

– Я попробую с ним поговорить, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. В том, что Эйнар решит меня послушать, я, впрочем, сомневалась.

– А для поддержки возьму с собой Лунну, – я бросила на неё короткий взгляд.

Она, кажется, нас совершенно не слушала, её мысли были где-то далеко.

Мама кивнула, снова притронувшись к кулону, будто находила в нём утешение.

Зал снова наполнился молчанием, пока створки дверей вдруг не распахнулись, нарушая тревожную тишину. Воздух будто дрогнул от этого звука.

В зал вошла Весталия, одна из фрейлин, и поклонилась в реверансе.

– Ваше Величество, – произнесла она, выпрямляясь, – советник Кнод желает аудиенции.

Я зябко передёрнула плечами и поёжилась в кресле. Настроение было совершенно не для официальных встреч с сомнительного вида дворянами.

Масгрим Кнод. Он прибыл вместе с Иттаном в качестве его десницы и официального представителя Совета Ингмара. Как и его княжич, он оставался в Кирине со времени их приезда на мои именины и, честно говоря, совершенно не располагал к себе. С первой встречи он показался мне крайне неприятной личностью. Своим цепким, холодным взглядом, несмотря на елейное выражение лица, он больше пугал, да так, что по спине пробегал холодок от одного его появления.

Иногда я ловила на себе его странные, хищные взгляды, в которых не было ни интереса, ни уважения, лишь настороженность и что-то ещё, от чего хотелось огородиться.

Но я так и не смогла понять, почему испытываю к нему эту неприязнь.

Я посмотрела на маму, надеясь, что она откажется, но вместо этого она кивнула фрейлине:

– Пригласи.

Стоило этому слову сорваться с её губ, как в зал вошёл Кнод. Его высокий, худощавый силуэт напоминал теневого хищника, скользящего в полутьме. Чёрные волосы, которые он всегда зачесывал назад, блестели в отсветах закатного солнца, а бесцветные, слишком светлые глаза смотрели настороженно и оценивающе.

– Ваше Величество, – он низко поклонился, его голос был маслянисто-мягким, как и вся его манера поведения. – В первую очередь, я хотел бы вновь принести искренние соболезнования вам в связи с последними событиями.

От его голоса у меня по коже пробежал неприятный холод.

Мама, которая ещё несколько мгновений назад тревожно теребила свой кулон, в миг переменилась. Она откинулась на спинку кресла, сцепив руки на коленях, и сдержанно кивнула. Её холодный взгляд пронзил советника, но тот, казалось, этого совершенно не замечал.

Она произнесла тоном, граничащим с безразличием:

– Благодарю.

Масгрим позволил себе лёгкую улыбку, слишком деликатную и неестественную, чтобы быть искренней.

– Но, к сожалению, дело, с которым я пришёл, не терпит отлагательств, – продолжил он, и его голос стал ещё более слащавым.

Я даже не хотела думать о том, что может последовать дальше.

– Сегодня утром я получил весть от своего князя…

– Прошу вас, ближе к делу, – я едва смогла скрыть изумление, услышав этот нетерпеливый тон из уст мамы.

Мы с Лунной беспокойно переглянулись.

– О, разумеется, – мне показалось, что лицо Масгрима на мгновение ужесточилось, но он умело скрыл это за приторной улыбкой. – Я всего-навсего посол, Ваше Величество, и лишь хочу передать вам слова моего князя, – он сделал короткую паузу, будто испытывая терпение княгини.

Боковым зрением я заметила, как и Лунна тревожно поёрзала в кресле. Мама же просто ждала.

Кнод продолжил:

– Князь Фроуд очень обеспокоен, что о помолвке ещё не объявлено официально. И хотел бы напомнить, что в нашем договоре было указано: свадьба должна состояться не позднее третьего месяца лета.

Моё сердце болезненно сжалось, словно попало в стальные тиски. А злость вспыхнула словно спичка.

– О какой свадьбе может идти речь, когда дым погребальных костров ещё не рассеялся? – выпалила я, подскочив с места, не в силах сдержаться. По залу эхом разнёсся глухой скрежет ножек стула о каменные плиты.

Масгрим медленно повернул голову ко мне. Его взгляд оставался бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то: то ли презрение, то ли скрытое раздражение.

– Народу нужна надежда, княжна, – произнёс он с такой мягкостью, что его слова только усилили моё раздражение.

Я посмотрела на маму, но она проигнорировала моё негодование, поэтому мой взгляд скользнул к сестре. Лунна сидела неестественно прямо, бледная, глядя испуганными глазами на советника. Она подняла руку к шее, будто пыталась унять дрожь, и осторожно отвела глаза, избегая встречаться со мной взглядами. Дрожащими пальцами сестра потянулась к чашке и спрятала лицо в ней, делая глоток.

Мама подняла руку, призывая меня сесть обратно.

Я не двинулась с места.

– Мы могли бы обсудить это позже? – её голос прозвучал холодно и решительно. – Сейчас не самое подходящее время и место для решения таких вопросов.

Масгрим кивнул, поджав губы, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Конечно, Ваше Величество. Но я вынужден напомнить, что союз между нашими княжествами станет не только личным торжеством, но и укреплением стабильности в такие непростые времена для Кирина, – он выдержал паузу, – и Ингмара, разумеется.

Мама сдержанно улыбнулась, но в её глазах читалось отвращение.

– Разумеется. Прошу вас успокоить князя Барнана: все договорённости в силе. Но моему мужу нужно немного времени, чтобы заняться этим вопросом.

От её тона по моей спине поползли мурашки. В нём звучали сила и власть, но я уже не могла сосредоточиться на происходящем. Чувства лавиной обрушились на меня: раздражение, гнев, бессилие и горькое отчаяние.

Масгрим снова отвесил глубокий поклон и, бросив последний взгляд в мою сторону, удалился так же быстро, как и появился.

Как только дверь за ним закрылась, я сжала кулаки, чувствуя, как ярость поднимается из самой глубины моей души.

– Надежда? – прошипела я, не обращая внимания на строгость, промелькнувшую на лице матери. – Они думают, что свадьба решит все проблемы и вернёт погибших из Безбрежья?

Мама протяжно выдохнула и устало прикрыла глаза.

– Обсудим это позже, – её голос прозвучал холодно и почти безразлично, от чего я разозлилась ещё сильнее.

Лунна подняла на меня взгляд. Её губы дрожали, словно она хотела что-то сказать, но не могла. Она сжала ткань платья до побелевших костяшек. Я искала в ней поддержки, задыхаясь от гнева, но она молчала.

Меня душила беспомощность, осознание, что я не могу повлиять ни на одно из решений, уже принятых за меня.

Молчание сесты стало последней каплей.

Я не могла здесь оставаться. Ни секунды. Прочь от этих чужих решений.

Тяжёлые двери зала с грохотом захлопнулись за мной, и я осталась одна среди высоких каменных стен. Воздух показался плотным, будто его стало меньше. Я резко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках, но это не помогло.

Я бросилась вперёд, не видя направления, шаги эхом разносились по пустому коридору. Каждый удар каблуков отдавался в голове, будто удары молота.

Иттан. Свадьба. Союз.

Эти слова гремели в голове, разрывали сердце на куски. Я не хотела этого. Не могла. Иттан был добр и искренен, он станет хорошим правителем и заслуживает невесту, которая любила бы его больше, чем я, которая ценила бы и понимала. Но я не могла быть ею. Его образ не вызывал трепета, не заставлял сердце дрожать, не пробуждал во мне ту искру, что оживляла душу.

Ту самую искру, что вспыхивала, когда рядом был Скандар.

Как так вышло, что холодный, отстранённый княжич сумел разжечь во мне столько противоречивых эмоций и чувств, которые, как я думала, больше не способна испытывать?

Голова закружилась, но я шла дальше. Его взгляд… строгий, но такой цепляющий. Его голос… глубокий, спокойный, будто обволакивал, когда он говорил. Его прикосновение… как ожог, который я не могла забыть и, кажется, уже никогда не смогу.

Я остановилась, замерев, и оперлась на холодную каменную стену. В голове метались противоречия, одно мучительнее другого.

Его чувства ко мне… Были ли они вообще?

Каждый раз, когда мы сближались, когда мне казалось, что он чувствует то же, что и я, он снова отдалялся. И если эти чувства всё же есть… к чему они приведут? Ни к чему. У них нет будущего. У нас нет будущего. И он, видимо, понимает это куда лучше меня.

Так почему же я всё ещё держусь за них, зная, что всё это бессмысленно?

Слёзы жгли глаза, но я не смела их пролить. Я прижала ладонь к груди, там снова вспыхнуло жжение. Боль пробила насквозь, так что на секунду в глазах потемнело. Я сглотнула подступивший ком и заставила себя оттолкнуться от стены.

Я должна идти. Мне нужно спрятаться, хотя бы на мгновение, чтобы осознать и принять всё, что случилось… и что ещё случится.

Коридоры сменяли лестницы, лестницы – галереи и колоннады. Я не замечала ни витражей, ни мягкого света ламп, который обычно успокаивал меня.

Всё вокруг утратило значение.

Остались лишь громкие мысли, будто голоса из тьмы, гремевшие в голове, заглушая всё остальное.

И боль.

Нестерпимая боль, прожигающая грудь, что я едва могла дышать. Словно этот шрам отзывался на всё, что творилось у меня внутри.

Я замедлила шаг, обхватив себя руками, пытаясь удержать от распада всё то, что рвало меня изнутри. Моё сердце кричало, что я не хочу идти по этому пути.

Но разум… он напоминал о долге и кричал так же громко, как и сердце.

Я…княжна Кирина…

Моя жизнь, в каком-то смысле, никогда не принадлежала мне.

Понимание этого было вшито в меня ещё с детства: отец всегда твердил, что быть княжной, значит не просто носить титул. Это ответственность.

И, Богам известно, я не могла и не хотела разочаровать его, несмотря на своё упрямство, свои интересы и, порой, непослушание.

Но почему всё должно быть так сложно? Почему долг не может идти рука об руку с желаниями? Почему мои чувства и порывы сердца должны становиться жертвой?

Закрыв глаза, я прислонилась к одной из колонн.

Холод камня был почти приятен, но не мог остудить тот пожар, что бушевал во мне, испепеляя меня изнутри.

Новая волна жгучей боли в груди, под шрамом, почти ослепила. Я глубоко задышала, хватая ртом воздух.

Я думала об отце. Его сила всегда была для меня примером, но теперь она лишь напоминала о моих собственных слабостях. Я всегда хотела быть такой же, как он: стойкой, решительной, непоколебимой, не поддающейся эмоциям. Но с каждым днём это давалось всё труднее. В последнее время я и вовсе перестала контролировать свои чувства и порывы, сама становилась источником беспорядка, причиняя себе и остальным новые проблемы.

После очередной вспышки боли, я вдруг вспоминала глаза тех, кто приходил во дворец после нападения на празднике: полные боли, горя и отчаяния. И знала: я должна быть для них надеждой.

Близкий союз с Ингмаром должен был стать доказательством силы Кирина и для его народа, и для врагов, что решились обрушить смерть на Фолки.

Но вместо этого я разрывалась между чувствами, страхами и долгом, теряя себя.

Долг…

Это слово стало для меня клеткой. Я ощущала его тяжесть с каждым шагом, каждым днём. Вся моя жизнь была расписана до мелочей: каждое действие, каждое слово, каждое решение… Всё должно было служить одному: благу народа, чести семьи, устойчивости княжества. Я знала это с детства. Но, кажется, так и не восприняла всерьёз, пока мне позволяли мои маленькие увлечения: конные прогулки, тренировки с мечом, стрельбу из лука. Всё это смягчало бремя, создавая иллюзию выбора.

И я даже не заметила, как заигралась, пока не подошло время стать той, кем меня воспитывали быть.

Неужели это всё?..

Эта мысль обожгла изнутри. В груди снова защемило, не от боли, а от бессилия. От невозможности изменить хоть что-то.

Я глубоко вдохнула, надеясь, что жжение под шрамом стихнет, но оно лишь усилилось.

Боль нарастала, пульсируя под кожей, будто кто-то выжигал этот огненный знак прямо на коже снова и снова.

Я прижала ладонь к груди, с трудом удерживаясь на ногах, но волна жара накатила снова и я, пошатнувшись, привалилась к колонне. Воздуха снова стало не хватать. Мир перед глазами поплыл.

Где-то впереди послышались торопливые шаги, они быстро приближались.

Я испуганно втянула воздух, пытаясь выпрямиться, но тело не слушалось. Мысль, что кто-то увидит меня в таком состоянии, пронзила острым стыдом. Я попыталась сделать шаг, но ноги предательски дрожали.

– Мия! – знакомый голос заставил меня вздрогнуть. Это была Олеанна.

Она быстро подлетела и подхватила меня под руку, удерживая от падения. Её глаза широко распахнулись от тревоги.

– Снова? – она сжала мои плечи, стараясь удержать взгляд. – Боги… Это уже очень серьезно… Нужно рассказать…

Я едва выдохнула, пытаясь взять себя в руки, но боль всё ещё рвала грудь изнутри.

– Нет… – прошептала я. – Я просто переволновалась… Пройдёт.

– Мия, – твёрдо сказала она, качая головой, – это не пройдёт так просто… А моих знаний не хватает, чтобы понять что это…

Она придерживала меня, а ее голос звенел он напряжения.

– Я прошу… потом, – выдохнула я, едва держась на ногах.

Я отвернулась, избегая её обеспокоенного взгляда. Но в глубине души знала, что она права.

Боль в странном шраме не собиралась меня отпускать.