Тульпа

2. Ещё одна «я»

После того дня я начала меняться.

Сильно. Необратимо.

Раньше я была дерзкой девчонкой – могла нагрубить учителю, вцепиться в волосы однокласснице, если мне казалось, что она косо посмотрела. В школе меня побаивались. Мой голос был громким, взгляд – острым, движения – быстрыми и резкими, отточенными.

Я была вихрем: живой, неудержимой, непредсказуемой.

Любила яркую одежду – джинсовые куртки с нашивками, футболки с вызывающими надписями, кеды кислотных цветов. Волосы стягивала в высокий хвост или заплетала в две тугие косички – острые, как у девчонки из банды. В зеркале я видела дерзкую, живую версию себя, и мне это нравилось.

– Ха, смотри! – фыркнула я, поправляя косички и усмехнувшись своему отражению. – Я сейчас выйду на улицу и возглавлю банду из соседнего двора. Ещё бы пистолет – и я самая крутая девочка на районе!

– Ты смешная, – холодно отозвалась Тень. – Люди смотрят и смеются. Ты думаешь, они восхищаются, а они жалеют.

– Пусть! – я дернула плечом. – Главное, что я настоящая. А ты кто? Просто приведение. Тебя и не видит никто!

Она замолчала. Но позже, когда я снова громко смеялась с девчонками, она строго смотрела на меня.

Позже, когда все разошлись, она тихо сказала:

– Будь тише. Улыбка тебе не идёт.

– Я… я просто… – попыталась возразить.

– Тебе лучше молчать, – перебила она. – Нельзя показывать людям, что ты чувствуешь. Никто не должен знать о твоих слабостях. Ты выдаёшь себя эмоциями. Вот бы твою дерзость и смелость – да без этой болтовни и вспышек чувств, цены бы тебе не было.

Я тут же засунула руки в карманы и стиснула зубы, репетируя сдержанность. Но внутри всё кипело, как старый ржавый чайник.

Вечером, когда осталась одна, я сняла с себя джинсовку с нашивками. Повесила в шкаф, глубже, за другими вещами. «Пусть пока повисит», – подумала я тогда. Но рука не тянулась вернуть её.

С каждым днём я становилась тише, медлительнее. Голос ослаб, мысли вязли. Я перебирала в памяти каждое её слово – как бисер сквозь пальцы. И чем дольше перебирала, тем больнее становилось.

Нет. Она точно не была плодом моего воображения. Не могла быть.

Потому что говорила то, чего я сама не знала. То, чего никогда не думала или давно забыла: детали разговоров, услышанных мельком, тайные страхи, обрывки воспоминаний из детства. Я не задавала ей этих мыслей. Она была отдельным существом, пришедшим извне, поселившимся в мои дни, мои мысли, моё тело.

И день за днём притворяться, что всё нормально, становилось всё труднее. Спокойно ужинать с родителями, когда в углу комнаты стоит чёрное существо, слегка покачиваясь, склонив голову набок. Сидеть на уроках, когда оно беззвучно занимает соседнюю парту, рассеянно чертя пальцем невидимые линии на столе.

А хуже всего – первый день рождения с ней.

Мне исполнялось тринадцать. Комната была залита светом гирлянд. Хлопушки гремели, ленты падали в волосы, друзья хохотали, размахивая бумажными трубочками-сюрпризами. Передо мной поставили торт – белый крем, разноцветные свечи. Красный картонный колпак чуть сползает на глаза.

– Ну давай, загадывай желание! – закричала Алиса.

– Дуй сильнее, а то не получится! – смеялся кто-то из мальчишек.

Я вдохнула. Свечи дрожали, отражаясь в моих глазах. И тут я услышала её.

– Загадала? – прошептал мой голос, склонившись на ухо.

Я дёрнулась, но никто не заметил. Все хлопали в ладоши, смеялись, отсчитывали:

– Три!.. Два!.. Один!..

Я задула свечи. В тот же миг почувствовала, как она села рядом. Точно так же, как остальные. Деревянная табуретка скрипнула под её несуществующим весом. Она взмахнула рукой, глядя прямо на меня. И запела. Моим голосом. В унисон с хором друзей:

– Happy birthday to you…

Я улыбалась – куда было деваться? Но внутри всё рвалось, провалилось в пустоту. Её губы шевелились синхронно с моими. Никто не слышал. Никто, кроме меня.

– Эй, Лия, ты чего такая серьёзная? – спросила Алиса, заглядывая мне в лицо.

– Ничего, – быстро ответила я и снова натянула улыбку. – Думаю, один кусок взять или сразу два.

Хор друзей продолжал петь, хлопушки гремели. А рядом она тихо подпевала, не отводя взгляда.

Весь вечер я сидела как на иголках. Впервые в жизни мне пришлось улыбаться неискренне.

Смеяться над шутками, которых не слышала. Изо всех сил стараться удержать ускользающее внимание.

А она всё это время сидела рядом. Молчала, смотрела. Будто знала: с этого дня я уже никогда не останусь одна.

Музыкальные уроки превратились в пытку.

Учительница в очках сидела напротив, тихо стучала ногтем по корпусу своей гитары:

– Лия, ты опять мимо. Слушай внимательнее, ладно?

Я сжала гриф. Пальцы дрожали, звук выходил грязным.

А она – Тень – стояла в углу класса, скрестив руки на груди, пристально глядя.

– Вот так, – прошептала она, двигаясь ближе.

Её руки накрыли мои. Холодные, прозрачные. Я вздрогнула, но аккорд зазвучал идеально. Чисто, уверенно, без единой ошибки.

– Видишь? – её голос совпал с моим внутренним. – Это ты. Просто я направляю.

– Нет, это не я, – прошипела я сквозь зубы. – Это ты!

– Что «это я»? – настороженно спросила учительница, вскидывая брови.

– Ничего… Мысли вслух. – торопливо отрезала я, чувствуя, как жар заливает лицо.

Я решила проверить. Съехала пальцами специально – фальшиво брякнула струна, звук резанул уши.

«Ну? Исправь», – мысленно бросила я вызов.

И она исправила.

Пальцы сами скользнули к нужному ладу. Аккорд засиял кристально чисто.

Учительница замерла, радостная:

– Вот… вот это другое дело! Видишь, когда сосредоточишься – у тебя выходит!

Я кивнула, а сердце колотилось.

– Всё просто, – шепнула Тень довольным тоном. – Я всегда рядом.

На мой отчаянный вопрос «почему?!» Тень ответила холодно, спокойно:

– Это ты так решила. Что я буду рядом. Обычно ты не можешь чувствовать меня. Но иногда… если представишь – можешь.

Мозг взрывался.

И всё же её подсказки работали. Вечерами я сидела с гитарой и тетрадкой, сочиняла. Мои слова ломались, путались, казались пустыми. Но стоило ей шепнуть пару фраз – и рождалась песня. Жуткая, сильная, будто не моя.

И от этого внутри холодело: я всё яснее понимала, что без неё я никто.

Я теряла себя. Свою независимость. Свои привычные границы. Уже не могла быть отстранённым наблюдателем. Внутри меня поселилась ещё одна «я», и она становилась всё громче, всё навязчивее.

Весной я сменила гардероб. Исчезли все яркие вещи – джинсовые куртки с нашивками, футболки с вызывающими надписями, кислотные кеды. Осталась только одежда тёмных тонов: черные джинсы, блеклые свитера, мятые однотонные футболки. Я больше не выбирала вещи – невидимая сила диктовала стиль, и я подчинялась.

Музыкальные вкусы изменились. Поп-хиты больше не звучали в колонках. Комнату заполнил густой, вязкий звук Deftones, рваная тоска Nirvana, мрачная агрессия Bring Me the Horizon. С каждым аккордом, шёпотом, криком, рифом что-то отзывалось внутри. Я точно знала: я всю жизнь ждала именно этого. Это была не просто музыка – это были заклинания, которые я слышала впервые, но знала всегда.

Через полгода после появления Тени родители начали всерьёз беспокоиться. И это было понятно. Я изменилась до неузнаваемости. И это не был просто переходный возраст.

Старую компанию я постепенно теряла. Мы почти не общались – разве что пару слов в школе об учёбе или погоде. Больше не было общих прогулок после уроков, посиделок на заброшке, громкого смеха на скамейке во дворе. Они перестали приглашатьв гости, не приходили сами. Всё это осталось где-то позади, как старая потрёпанная фотография, на которой лица едва угадываются.

Одноклассники становились всё более чужими. Я видела, как они смотрят на меня – с любопытством, осторожностью, иногда с явным непониманием. Мне было всё равно. Абсолютно. Какая разница, что они думают обо мне, когда рядом постоянно ходит чёрная субстанция в платье, ростом выше меня?

Я стала ходить на рок-концерты. Точнее, мы стали. Потому что Тень всегда была со мной.

На концертах я познакомилась с новой компанией – такими же потерянными, ищущими, желающими забыться. Некоторые из них были музыкантами. Мы решили создать рок-группу. Я играла плохо, очень плохо, но это не имело значения. Потому что теперь нас было двое. И ей было всё равно, как звучит гитара, если есть искренность, если каждый аккорд звучит как крик.

Мы с парнями собирались у кого-нибудь дома – пока не было родителей – или в гараже у одного из ребят, и пели песни под гитару. В том гараже стояла старая барабанная установка с расшатанными стойками. Кирилл учился на ней играть. По вечерам устраивали свои сейшены – сначала корявые, сбивчивые, но со временем стали звучать вполне сносно.

Я бежала на эти посиделки с радостью. Мне нравилось сливаться с другими в одну музыкальную волну. Нравилось быть частью чего-то настоящего, живого, красивого.

Моя новая компания не понравилась маме. Пирсингованные неформалы пугали её куда больше, чем малолетние хулиганы.

Однажды я подслушала их разговор с папой на кухне. Дверь была закрыта, но я тихо подошла и замерла рядом, прислушиваясь к голосам.

– Ты видел, с кем она общается? – голос мамы дрожал, она была на грани истерики.

– Ну, музыканты. Что такого? – спокойно ответил папа. – Успокойся, перерастёт. Вспомни себя в её возрасте – тоже не подарок была. Да и я сколько лет на гитаре играл! Всю школу, да весь институт.

– Ты видел, как они выглядят?! – мама не унималась. – Этот пирсинг, татуировки! Кто им их делает, малолеткам! И музыка эта! Они группу собрали! Представляешь, что там играют? Я слышала эти песни – она сама сочиняет. Там один мрак! Где мы её упустили? И все эти ребята старше неё!

– Я говорю тебе: подростковое. Пройдёт. Меня другое пугает, – продолжил папа, уже тише. – Я слышал, как она разговаривает… с кем-то. В комнате. Когда там никого нет.

– Может, по телефону? – мама всё ещё пыталась найти рациональное объяснение.

– Нет. Телефон был на столе. Она в стену смотрела и разговаривала. С кем-то. Не вслух думает – именно разговаривает. Диалог. Понимаешь?

– Господи… Ты серьёзно? А если она больна, и это галлюцинации?! У твоей бабушки шизофрения. А эта болезнь часто начинается в подростковом возрасте. Через поколение или два передаётся… я читала… Боже мой… Надо срочно к психологу!

– Держи, воды выпей, – сказал папа после паузы. – А лучше чего покрепче.

Из их разговора я поняла главное: дверь в мою комнату теперь всегда должна быть закрыта – по крайней мере до тех пор, пока я не избавлюсь от Тени. Не то чтобы я её не любила… Но, похоже, её присутствие стало мешать моей жизни. Серьёзно мешать.

Если Тень – плод моего воображения, значит, всё, что она умеет, должна уметь и я.

В тот же вечер я полезла в интернет в поисках решения.

Ничего путного не нашла. Всё, что писали, – набор банальных, бесполезных советов: «перестань думать», «игнорируй», «отвлекись».

Но как перестать о ней думать, если она почти всегда рядом? Если появляется, когда захочет? Если говорит со мной, как настоящий человек?

У неё свои мысли, свои идеи. Как её игнорировать, если она ведёт разумные, логичные диалоги? Если у неё есть эмоции?

Правда, выражает она их чаще только голосом – лицо я по-прежнему не видела чётко.

Но я слышала, как она дышит. Самое обычное дыхание – вдох, выдох. Только громкое. Наверное, её лёгкие находятся снаружи тела, а я не могу их увидеть.

От неё исходило тепло. Настоящее человеческое тепло. Такое, как бывает у человека с небольшой температурой.

Чёрт возьми, она живая!

Я всё больше замыкалась в себе. Перестала заплетать хвост, теперь прятала лицо за волосами. Подводила глаза чёрным карандашом – линии толще, чем нужно, будто темные круги под глазами были недостаточно явными.

Однажды, после концерта, мы с моей новой подругой Ритой пошли к ней домой. Она разложила на столе тюбики с краской, перчатки, расчёску и весело сказала:

– Хочешь по-настоящему поменяться?

Через пару часов я смотрела в зеркало: чёрные волосы падали на плечи, тяжёлый взгляд голубых глаз выглядывал из-под чуть нависающего века. Губы прикушены до крови, щёки впали. Я почти не узнавала себя – и это было странно приятно.

Когда я вернулась домой, мама застыла на пороге, будто получила удар током.

– Что… это? – голос её был тихим, но дрожал.

– Краска, мам, – спокойно ответила я. – Мне нравится.

Она шагнула ближе, схватила меня за волосы и дёрнула.

– Это не моя дочь! – выкрикнула она, и в голосе больше было ужаса, чем гнева. – Что ты сделала? Ты себя видела? Ты похожа на… на…

Она заплакала. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с криками:

– Ты же была нормальной! Ты была красивой! Я сейчас всё смою, слышишь?! Я не позволю, чтобы моя дочь выглядела так!

– Отстань! – я резко вырвалась, прядь осталась в её пальцах.

– Господи… – она смотрела на меня, как на чужую. – Кого я вырастила?

Папа вышел из комнаты, молча взял её за плечо.

– Хватит, – сказал устало. – Это всего лишь краска.

– Нет, – мама всхлипнула, пряча лицо в ладонях. – Это не моя дочь.

Я смотрела на них и поняла: именно этого я и добивалась. Чтобы в зеркале была не «дочь», а кто-то новый.

– Да угомонись ты, Лен, – тихо сказал папа. – Сейчас же летние каникулы, июнь! Пусть походит со своей чернотой. К сентябрю отрастут, кончики отрежем – и будет как новенькая.

– А если она снова покрасится, а?

– Не покрасится. Будем теперь за ней следить. Кстати, ты её к психологу запиши, – сказал папа.

Я стояла в коридоре, слушала их. Они обсуждали не меня – свою дочь, а некую «проблему», которую нужно решить.

Я убежала в комнату, закрыла дверь и села на кровать. В зеркале на шкафу смотрела чужая девчонка с чёрными волосами и синяками под глазами. Мама была права: это была не она.

У меня оставался только один выход: написать Алисе и узнать, как назывался тот злополучный чат, с которого всё началось. Заодно спросить, как она избавилась от тульпы. Она ведь избавилась. Мы больше не общались вне школы, но шли летние каникулы, и мне пришлось ей написать.

Я набрала сообщение за секунду:

«Привет. У меня вопрос. Ты офигеешь».

Ответ пришёл почти сразу:

«Привет. Чё такое? Случилось что-то?»

«Да. Только выслушай, ладно? Прочитай до конца. Это серьёзно. У меня жизнь рушится. Прозвучит как бред, но это правда. Помнишь, на заброшке ты рассказывала про тульпу?»

«Ну ты вспомнила!:) Это же было сто лет назад. Поржали и забыли»

«Нет, стой! Сначала прочитай. Я тогда ничего не сказала, боялась. Но я создала анкету. Подробную. А потом… забила. А после Нового года у меня появилась тульпа. Она до сих пор со мной. Это вкратце».

Алиса долго молчала. Минуты тянулись, как часы. Потом пришло:

«Чтооо?!Ты прикалываешься? Я думала, ты странная из-за своей музыки, а ты реально поехала! Если это не рофл, то чего ты от меня хочешь?»

«Алиса, я серьёзно! Я не могу от неё избавиться! Она всегда рядом – дома, в школе. Появляется, когда хочет! Я уже на грани! Из-за неё у меня дома проблемы! Это она на меня так влияет! Ты же говорила, что тоже создала тульпу, а потом убрала. Как?!»

«Ты дура? Ты поверила? У меня не было никакой тульпы. Это бред для шизиков. Оля тоже нормальная. Мы просто прикалывались! Мне тогда Марк нравился, я хотела его впечатлить, вот и всё»

Я замерла.

«То есть… вы меня обманули? Вы обе врали?!»

Я не выдержала и набрала следом:

«Следующий учебный год будет для тебя адом. Я тебе такое устрою!!!»

«А я в следующем году здесь уже не буду. Мы с Димой прямо сейчас собираем вещи. Маме дали работу в другом городе, в элитной школе. Так что лечи свою башку сама!»

Я сидела, уставившись в экран. Сердце грохотало, пальцы дрожали.

«Скажи хотя бы, как назывался тот чат».

«Ты серьёзно? Ты думаешь, я помню, как эти шизики назывались? Там одни больные. То ли у них глюки, то ли сами выдумывают. Я там вообще недолго была. Ищи сама!»

Я уже начала печатать в ответ что-то злое, но на экране мигнуло:

Абонент вас заблокировал.

– Чёрт!!! – я заорала, со всей силы швырнула телефон в кровать.

Серая ткань прогнулась, телефон отскочил. Я уставилась на потолок и зашипела сквозь зубы:

– Надеюсь, эта дура никому не разболтает…

– Ты чересчур много ждала от неё, – послышался тихий голос тульпы. – Люди редко понимают то, что выходит за пределы их опыта. Они либо отрицают, либо смеются.

Тень стояла у окна – вытянутая, вырезанная из самой темноты. Голос её был спокойный, почти монотонный; казалось, она читала книгу вслух или озвучивала скучный видеоролик для ботаников.

– Опять ты со своими философиями, – резко бросила я, сжимая кулаки. – Ты вечно умнее всех, да? Только вот без тебя я и пальца на гитаре поставить не могу! Без тебя у меня даже мысли в голове – как пригоревшая каша!

Она склонила голову, и угол её еле видимых губ чуть дрогнул – почти улыбка.

– Разве это плохо? Я здесь для того, чтобы помогать тебе. Ты для этого меня создала.

– Мне не нужна помощь! – крикнула я слишком громко и тут же поморщилась. – Я… я сама должна уметь!

На секунду показалось, что её фигура стала плотнее, ощутимее. Почти человеческое тело. Она смотрела прямо на меня. Мне вмиг стало холодно, кожа покрылась мурашками.

– Но ведь без меня ты не можешь, – сказала она тихо. – И ты это знаешь.

Я отвела взгляд, резко сжав телефон в руке. Мне нечего было ответить.

– Лиюша, ты чего кричишь? – осторожно спросила мама, заглянув в комнату.

Её голос был тихим, немного боязливым. Я обернулась. Мама выглядела не просто уставшей – болезненно истощённой. Белый махровый халат висел на ней, как на кукле. Кожа была сероватой, почти меловой, морщины вокруг рта и больших голубых глаз едва заметны. Нос стал острым, губы побелели, почти сливаясь с кожей. Русые волосы, некогда густые и живые, обвисли тонкими тусклыми прядями, собранными в короткий хвост, который больше походил на жест отчаяния, чем на прическу.

– Ничего, – бросила я без особого желания. Мой голос был немного хриплым после крика, но я старалась сделать его тише. – По телефону говорила.

– Завтра утром идём к психологу. Только не спорь, ладно? Всего один раз. Ничего тебе там не сделают, просто поговорят…

– Мам, мне всё равно. Можешь не оправдываться. Надо – значит, пойдём.

В тот момент я даже почувствовала облегчение. Может, психолог и вправду поможет. Если это психическое расстройство – от него ведь есть таблетки.

От этого нет таблеток.

Болезни ума не лечатся медикаментами. Всё, что ты принимаешь, – становится частью тебя. Ты сама себе лекарство и сама себе яд. Если тебе плохо, спроси: что сделала ты? Не Алиса, не родители, не кто-то другой. Ответственность всегда твоя. Другие могут предложить, но принять – решаешь только ты. И в тот миг бремя уже твоё, даже если тот, кто дал, не понял, что натворил.

– Ты что, уже и мысли мои читаешь? – пробормотала я. – Я же не говорила это вслух… Или говорила?..

На следующее утро я проснулась с отчётливым желанием умереть. Завтрак, возможно, был вкусным – я не почувствовала. Мир стал картонным, блеклым и плоским.

Тень сидела рядом – прямо на деревянном стуле со спинкой – и молчала. За её спиной на плите кипела кастрюля с супом. Горячие капли с запахом лавра и перца долетали до неё и растворялись в её туманных очертаниях. Она чуть наклонила голову – и стул жалобно скрипнул, как под настоящим весом. Чуть дальше гора немытой посуды в серой алюминиевой раковине подпирала кран.

– Ты решила сдаться? – её голос был мягким, почти ласковым. – А ведь мир продолжает кипеть. Видишь? Даже суп нашёл силы закипеть.

– Какое глубокое сравнение, – фыркнула я. – Ещё скажи, что я должна брать пример с кастрюли.

– А ты попробуй, – спокойно ответила она. – Кипеть – значит жить.

– Нет уж, – резко отрезала я. – Лучше уж остыть и покрыться плесенью.

Я отвернулась, но всё равно ловила себя на том, что прислушиваюсь: заговорит ли она снова?

Без её слов пустота была невыносимой.

Я украдкой косилась на тульпу. Она склонила голову вбок. Лицо – или то, что должно было быть лицом – было пустым, но я чувствовала на себе этот эфемерный взгляд. От него кусок не лез в горло, по коже пополз холодок. Может, кофе ей предложить? Но нет уж. Обойдётся.

***

Психолог – полный дядечка в бифокальных очках и с аккуратными квадратными усами – вежливо предложил мне сесть в мягкое белое кресло напротив. К счастью, нас разделял широкий деревянный стол. Родители ждали в соседней комнате.

Он спрашивал о школе, сне, еде, головных болях, тревожности. Я отвечала ровно, как на экзамене. Но когда дошло до вопроса о переменах – не произошло ли в моей жизни чего-то значительного за последние недели или месяцы – внутри что-то рухнуло.

Я замолчала. Мельком взглянула на Тень.

Она кивнула.

– Нуу… – начала я, накручивая на палец чёрную прядь. – Изменилась, да. Не внешность, просто… стиль, поведение.

– Такие перемены не случаются просто так, – мягко заметил психолог. – Что этому способствовало? Новый круг общения?