Тринидад

Часть 1

Половица протяжно скрипнула, прогоняя сон. Жара облепила липким потом кожу, забралась под рубашку, отозвалась болью в голове. Сергей Михайлович поднялся с кровати привычным движением, направляясь в сторону кухни.

В комнате, несмотря на наличие балкона, окна открывались редко. К тому же близко к дому росло высокое раскидистое дерево, закрывающее весь первый этаж. Поэтому в комнате всегда было душно и темно, но Сергей Михайлович этого не замечал. Он и шторы то никогда не открывал, предпочитая веселью и шуму улицы, тишину квартиры.

Сергей Михайлович Зубров, пятьдесят четыре года, холост, детей не имеет. Так бы он и представился, заинтересуйся хоть кто-то его жизнью. На счастье (для самого Сергея Михайловича, человека, лишенного жажды в общении), никто так и не изъявил подобного желания.

Лицо, не лишенное творческих мук, обремененное хоть толикой воображения, пожалуй прозвало бы его человеком без прошлого, который живет одним днем. Живёт в страхе что если лишь раз обернется назад, то увидит пустоту, которая соответствовала бы пустоте в его сердце. Его игнорирование жизни как таковой умело пряталось под обреченностью бытия его серого и унылого существования.

Друзей, как и семьи он не имел, о том что прошло не вспоминал, а о грядущем даже не беспокоился. Его не интересовало ни продвижение по карьере, ни вообще какая-либо корпоративная деятельность, заблаговременно оставленная позади, в бесконечных безликих документах. Он работал чтобы получать деньги, а тратиться не желал. На что должен тратиться человек, который не живет, а бессмысленно бороздит время, неумолимо движимое его вперед.

В то утро Сергей Михайлович поднялся с кровати, как обычно, даже не думая о насущных планах. Говоря про него, нужно отметить, планов он никогда не строил, считая их бессмысленными. Такими же, как цели и мечты. По его мнению, в его возрасте уже поздно было о чем-то мечтать.

Рутина его представляла максимально простой распорядок дня. Горький кофе и холодный душ помогали проснуться. На работу он добирался без происшествий. Работая в пяти минутах от дома, сложно найти какое-либо приключение, тем более дорога представляла собой прямую улицу, в конце которой и находилась школа – рабочее место Сергея Михайловича.

Так что рутина присутствовала и в таком своеобразном утреннем променаде. Неспешно вышагивая каждый день в одно и то же время, по одной и той же дороге, ненароком начинаешь замечать знакомые лица вокруг.

На остановке стояла кучка подростков, иногда они то шушукались в узком кругу, то хохотали на всю улицу. Вот смех вновь разрушил идеальную тишину утра. Такая тишина была одновременно молчаливой, но также и пугающе громкой. Автобус, медленно тарахтел, переваливаясь с боку на бок, словно грузный человек. Вечно спешащая куда то пенсионерка, шаркала по асфальту, а женщина вела за руку ребёнка, который вез за собой шумную машинку. Все сливалось в одну долгую, протяжную мелодию, известную лишь тем, кто прочувствовал на себе прелесть раннего подъема.

Школа пела иную песню. Молчаливая, сонная улица внутри полупустых коридоров окутывала с порога быстротой своего ритма, увлекала в трудовые будни. Сергей Михайлович поднялся по покосившейся лестнице, открыл дверь, подпевшую утреннему оркестру длинным протяжным скрипом, и очутился в совершенно ином мире. Парочка первоклассников промчались где-то под ногами, крича явно что-то не для детских ушей, подружки-старшеклассницы хихикали и шептались около спортивного зала. Из столовой доносился стук приборов и еле различимые выкрикивания поваров на кухне.

Кабинет заведующего по хозяйству всегда был полон. Пару-тройку лет назад, за неимением свободных мест для учащихся, учительская была переоборудована под кабинет начальных классов, а просторный кабинет завхоза, совмещенный с кабинетом директора оказался как раз кстати для бедных учителей. С тех пор, заходя на свое рабочее место Сергей Михайлович проваливался в разговоры о работе, учебе и личной жизни. Конечно оказывался в эпицентре всех этих событий он вынуждено, никогда не принимая в них непосредственное участие. Да и не испытывая такого желания.

– Ак десятого числа и поеду. Во вторник, – раздался звонкий голос коллеги Александра. Если верить доносившимся изредка до уставшего слуха Сергея Михайловича разговоров, Александр приехал в этот город как раз под кабинетные перестановки, из маленькой, разрушенной пожаром деревни, но быстро освоился в коллективе. Даже бывалый завхоз не мог таким похвастаться за свой заслуженный тридцатилетний опыт.

– Михалыч, ты эт! – Александр подошел ближе, внезапно проявив свое внимание к молчаливому коллеге. В такие моменты были хорошо заметны различия между молодым и активным учителем информатики и почти незаметным в коллективе заведующим по хозяйству. – Могу просить тебя кое-что?

– Проси, – ответил Сергей Михайлович, поднимая взгляд. Его отношения с коллегами всегда были односторонними. Он никогда не горел желанием помочь, поговорить или поддержать кого-либо. Ему нравилось работать в своем спокойном и размеренном ритме, не обращая внимание на внешние раздражители. Конечно к таковым относились все, кто вторгался в личное пространство завхоза, коим сейчас и являлся Александр.

Коллеги, несмотря на не особо дружелюбный настрой, любили Сергея Михайловича. Всячески зазывали на банкеты, в гости, всегда старались ввести его в разговор. Неразговорчивый завхоз не сильно любил подобное, но продолжал говорить, может и ограничиваясь парой слов. Легкие просьбы чаще всего исполнял, как ни крути, но людям свойственно испытывать неудовлетворение от отказа, а чувствовать себя обязанным не хотелось.

Александр был одним из тех, кто не вписывался в привычное мироустройство Сергея Михайловича. Пока мужчина медленно плыл по течению, молодой коллега врывался в его жизнь, словно бурный поток. Он близко общался не только с остальным педагогическим составом, но и с учениками. Постоянно участвовал в каких- то мероприятиях школы и всегда завоевывал внимание окружающих.

Сергей Михайлович же застыл в одном дне, прогоняя его раз за разом. Он просыпался по утрам, шёл на работу, а после возвращался домой, чтобы утонуть в бесконечных передачах, которые сменялись одна за другой. Даже телевизор не приносил в его жизнь краски, лишь заполняя мысли чередой бессмысленного информационного потока. Его жизнь напоминала бесконечный черно-белый фильм, который зациклили в какой-то максимально скучный момент из-за чего смотреть его уже никто не хотел.

– Что за темка-то, – откашлялся Александр, возвращаясь к разговору. До этого момента он никогда ничего не просил у коллег, и почему его итоговый выбор, когда что-то наконец понадобилось, упал на Сергея Михайловича, было непонятно. – Псина у меня дома есть. Пугливая до жути, только меня и принимает.

– Ой, Сашка! – вмешалась в разговор техничка, которая с любопытством всячески прислушивалась к разговорам в кабинете. – Неужто собака у тебя есть? А я и не знала!

– Вы не представляете какая она, Алевтина Семеновна! – мгновенно поддержал разговор Александр. – Жутко преданная. Лет пять назад, значится, шел я мимо барского дома. Иду и слышу, воет кто-то. Причем так жалобно, аж тошно. Думаю, но поди соседская шавка какая опять заскучала. Хотел было уже пройти мимо, а дым увидел. Прямиком из окна председателя. А людей то столпилось вокруг. Тьма!

– Ужас какой! – женщина всплеснула руками и Сергей Михайлович вновь вернулся к бумагам. Слушать про чью-то собаку интереса не было, а внезапная перемена в собеседнике молодого коллеги даже радовала. Может и насчет просьбы передумает.

– Еще какой! – в свою очередь продолжал тот. – Так вот горит абсолютно все, а люди то стоят и глазеют. Председателя то никто не любил. Я то думал дальше по делам идти, как снова услышал вой. Ну и понял что председательская шавка то в доме осталась. Мужик то этот выскочил, а животинку там оставил помирать.

– Померла? – ужаснулась женщина. К этому моменту все внимательно слушали рассказ Александра.

– Да куда уж! – продолжил рассказывать мужчина. – Жалко мне ее стало, вытащил из огня. А деревня то погорела в итоге вместе с этим председателем. А псинка то со мной сюда приехала. И представьте! Отделалась лишь испугом. Теперь только меня и принимает. К остальным даже не подходит – боится.

Александр говорил всегда быстро, казалось как в жизни, в речи его нет пауз для раздумий. Он не думал, скорее сразу действовал и говорил, полагаясь лишь на удачу. Его речь иногда было сложно понять, просто не оставалось времени для того, чтобы разобрать о чем он вообще говорит.

Про то, что у молодого коллеги есть собака, никто не знал – он об этом никогда не рассказывал. Животных у самого Сергея Михайловича никогда не было. Когда коллеги радостно рассказывали о своих домашних питомцах, он никогда не слушал, не понимал, как может какая-то бездушная скотина быть членом семьи. Завхоза никогда не трогали ни «милые глазки», ни «очаровательные мурлыканья», ни «гладкая шёрстка». В его жизни никогда не находилась места кому-то еще, кроме него. Он не понимал что значит делить с кем-то радость или горе.

– Собственно вот за ней то и надо присмотреть, – внезапно закончил свою тираду Александр, обращаясь уже лично к Сергею Михайловичу. Для пущего эффекта он подошёл ближе, опуская руку на плечо завхоза, а другую положил на грудь, словно показывая как сильно у него болит сердце за эту собаку. – Она ж сдохнет, без меня.

– Так что именно от меня требуется? – уточнил завхоз, вновь отвлекаясь от бумаг.

– Да ниче сложного, всам деле, – отмахнулся Александр. – Я те ключи оставлю в ящике почтовом, адрес то скажу. А ты просто зайди и покорми ее. Все скажу, только согласись, не обессудь. Меня не будет то всего неделю одну. Ты даже можешь один раз вечером прийти и накормить ее, че поди не подохнет если два раза в день кормить перестанут. Главное чтобы вообще жрала. А то жалко будет. Хорошая псинка всё-таки, преданная.

Конечно от взгляда Сергея Михайловича не укрылся тот факт, что Александр явно пытался заговорить зубы. Он то отвлекал внимание другими разговорами громко смеясь и отводя глаза, то намерено выставлял просьбу максимально просто, словно уверяя в чем-то в чем сам был не уверен. Хотя конечно это не имело особого смысла, Сергей Михайлович уже согласился, думая что отказываться сейчас уже будет слишком долго.

– Проще некуда! – продолжал трещать Александр и после работы, завлекая за собой сговорчивого завхоза. – Адрес мой: Серпухина, дом третий, с красной черепицей. Если повернете у школы там, то он как раз будет справа, ровнехонько посреди улицы.

Чем ближе Сергей Михайлович и Александр подходили к дому молодого коллеги, тем нервнее тот становился. Он одновременно подгонял Сергея Михайловича, лепеча что-то тихо, почти на ухо, к тому же непривычно обращаясь на “Вы”. Ранее он позволял себе фамильярничать с любым, кто вообще заводил с ним разговор или попадался на глаза. А тут вдруг весь опустился, сгорбился и уже сам походил на бродячую собаку, которая бежала рядом с первым попавшимся человеком, с подобострастной льстивостью, виляя хвостом и ползая в ногах, лишь бы тот взял ее с собой.

Дорога проходила по знакомым улицам. Всё-таки даже несмотря на то, что Сергей Михайлович известный домосед, в свое время он исходил родной город вдоль и поперек. Бывало, нападало на него такое меланхоличное, словно осеннее настроение, он выходил из квартиры, которая, между прочим, была вместе с ним с его рождения, и долго бесцельно бродил по улицам. Со временем даже такие прогулки сошли на нет, но знакомые черты в бесконечных многоквартирниках и покосившихся частниках цепляли взгляд знакомыми видами. Хотя, скорее, просто весь город состоял из однотипных построек, которые терялись в пестроте магазинных вывесок, превращая каждый дом в сплошное недоразумение.

– Ну, – произнес Александр, судорожно переводя дыхание. – Мой дом, милости прошу, как г-рится, к нашему шалашу.

Удивительно как собственное жилище точно передает дух его хозяина. Если квартира Сергея Михайловича находилась в однотипной “хрущевке”, а ее наполнение было похоже скорее на пасмурный день, проливной дождь и холод, который сквозил в каждой щели, то дом Александра производил иное впечатление. Он, словно солнце освещал придомовую территорию, на которой уже успела пожухнуть трава, а ковер из опавших листьев принять не особо приятный вид. Красная черепица ярко поблескивала в ясный день, а резные наличники превратили обычные пластиковые окна в произведение искусства, словно умелая мастерица своими руками вышила эти аккуратные, чистые узоры, с бережною любовью и лаской.

Пока Сергею Михайловичу на ум сама по себе пришла его квартира, в которой столько лет не менялось внутреннее убранство (хотя если оставаться честным, то не лет, а десятилетий, да и убранством убогий ремонт квартиры никак назвать было нельзя), комнаты Александра пестрели коврами и таким уютом, который сквозит только в тех домах, где живет настоящая любовь.

– Один живешь? – удивительно, но несмотря на молчаливое существование Сергея Михайловича в обществе и его неприязнь к разговорам, в тот момент, когда он находился в непривычной для себя обстановке, вопрос сам по себе слетел с уст. Словно сам дом, закрутил его в неведомых доселе желаниях.

– На данный момент да, – ответил Александр почесав затылок. Он огляделся, с теплотой рассматривая убранство комнаты. – Но это все заслуга моей мамы, – говоря о матери он словно осунулся, плечи опустились, а взгляд потерялся в бесконечных коврах, которые при ближайшем рассмотрении оказались созданы чьими-то умелыми руками. – Любила она это… всякое.

Что Александр подразумевал под “всяким”, Сергей Михайлович не стал допытывать. Это и так было ясно как божий день. Еще яснее оказался тот факт, что продолжать данный разговор уже никому не хотелось.

– Ну, – снова протянул Александр, подходя к внутренней двери. – Наверное я вам покажу где собака живет, все объясню, да и можно будет закругляться.

Привычный тон Александра, обычно беззаботно болтающего обо всем на свете, ощутимо изменился. Сергей Михайлович кивнул и пошел вслед за молодым человеком на улицу. Аккуратный огород зарос сорняками. Старая яблоня наклонилась под тяжестью лет, да и вообще ощущение, словно это место умело игнорировали.

– Вы не обращайте внимания на бардак, – прокашлялся Александр, заметив как завхоз бросил взгляд на беспорядочные грядки. – Мама умерла пару недель назад, так что у меня просто, – он снова прокашлялся, словно пытаясь скрыть слезы, выступившие на глазах. Фразу он так и не окончил, бросил непонятный жест, и повернулся к крепко сколоченной будке. Несмотря на то, что собака жила на улице, было видно что содержалась она в какой-никакой, но заботе. Ровная площадка, которую залили бетоном, выкошенная трава, множество игрушек, миска для воды и еды.

– Мы на цепи ее не держим, – уточнил Александр, когда открывал дверь во двор. Он опустился на корточки, стоило только выйти на улицу и похлопал по коленям, словно кого-то подзывая. Стоило только ему это сделать как из будки раздалось довольное фырчание и оттуда сразу же выскочила собака. Разбирайся Сергей Михайлович хоть немного в породах собак, то приметил бы что она похожа чем-то на бордер-колли. Собака была активной, скакала вокруг хозяина, опускалась на пол, ползая и поворачиваясь к тому животом.

– Почему не держишь? – спросил Сергей Михайлович, наблюдая за возней под ногами. – Убежит ведь.

– Куда она от меня убежит, – пробормотал Александр, севшим голосом, словно еще не отойдя от разговора о матери, который явно оставил после себя неприятный осадок. Однако он быстро поменялся, стоило собаке пару раз подпрыгнуть на задних лапах и повалить таки его на землю. Он вновь затараторил, продолжая радостно обниматься с собакой. – Ты сам посуди, она ж глупая, но не настолько чтоб с нажитого места то уходить! У меня тут и еда и вода, к тому же помнит псинка кто спас ее то. Никуда она не сбежит. Может и не любит никого кроме меня, но бросаться она не станет. Сам погляди, ко мне лезет цемкаться, а к тебе ни на миллиметр не подходит. Умная, сука.

Сергей Михайлович предпочел молча кивнуть, вместо ответа. Зато Александр наконец поднялся на ноги, собираясь объяснить чего именно он ждет от своего коллеги.

– Ваще все просто, всам деле, – откашлялся молодой человек, возвращаясь к привычному тону. – Решай сам по своей занятости. Можешь утром прийти, жрачку ей оставить и уйти, не помрет поди. Но только если один раз приходить будешь, то навали ей побольше, чтобы сильно не голодала.

– А еда? – уточнил Сергей Михайлович. У него никогда не было домашнего питомца, да и вообще никакой животинки, так что о том, чем они питаются, представлял только приблизительно.

– Кашу варить умеешь? – спросил Александр и, дождавшись утвердительного ответа, продолжил. – Ну вот свари ей кастрюлю каши, мяса из холодоса возьми, да кости мож какие у меня завалялись, ну ей и хватит на какое-то время. У меня там уже готово на пару дней будет, потом уж сам, как-нибудь разберешься. Кормить тоже, вон миски ее, поварешку у меня на кухне захватишь. Оставишь ей еду и гуляй дальше. Сама пожрет, в компании она у меня не нуждается. Самостоятельная.

– Не укусит? – продолжил расспрашивать Сергей Михайлович. Не сказать что он прям сильно боялся предположительного нападения, но как-то само-собой у него получалось поддержать разговор, хотя никакого интереса раньше к животным у него и не наблюдалось. Удивительно правда как непривычно ощущать как на тебя внимательно смотрят два больших глаза, которые ты всегда считал глупыми. А тут они словно с интересом разглядывали неизвестного ранее человека, мокрый нос вдыхал новый запах, привыкая к нему, а тело подрагивало от любопытства и внутреннего страха.

– Обижаешь! – усмехнулся Александр. Он поднял собаку на ноги и похлопал слегка по спине. – Она и к миске то не подойдет пока ты не свалишь. Поэтому не жди пока она начнет есть, так и до смерти не дождешься. Еду положил и ушел.

Сергей Михайлович еще раз изучил двор, запоминая где и что находится и оставляя в своей памяти нужные инструкции, а затем последовал за Александром в дом. Собака послушно поползла к своей будке, махая хвостом.

– Жучка ее звать, – произнес молодой человек, заходя внутрь. – Пять лет как у меня живёт. – он открыл ящик, показывая столовые приборы. – Поварешка здесь, ложки, вилки вон в том ящике, холодильник поди найдёшь сам.

Александр внезапно замер, почувствовав как голос к последней фразе слегка сорвался. Он сел на первую попавшуюся табуретку и прикрыл ладонью глаза. Сергей Михайлович стоял в проеме, молча наблюдая за ним. Пауза затянулась, поэтому мужчина решил оглядеть кухню. В отличие от дома, словно сохранившего дух прежнего хозяина, кухня ярко отличалась от остальных комнат. То тут, то там лежали тарелки, еда из холодильника и мусор. Но все это было своевременно сметено в сторону и наспех прикрыто старым полотенцем.

– На бардак не обращайте внимания, – вновь пробормотал Александр, немного дрогнувшим голосом. – Всего ничего прошло, я ещё не успел отойти от этого. Сил нет ни на что. Я поэтому и уезжаю. Хотя бы неделю не думать ни о чем. И Жучку поэтому не беру, не могу даже подойти к ней.

Сергей Михайлович откашлялся и перешагнул с ноги на ногу. Александра он обычно видел только на работе. Тот всегда был при параде, в ярком костюме идеально выглаженном, складочка к складочке. Аккуратная прическа, громкий зычный голос, горящие глаза. Ходил всегда с прямой спиной и радостным настроем. Сейчас конечно он совершенно отличался от себя прежнего. Александр сидел сгорбившись, словно уменьшившийся в плечах. Его глаза тускло смотрели вокруг пытаясь зацепиться хоть за что-то. Сергей Михайлович заметил что привычный яркий костюм коллеги, весь помялся, на плече разрослось большое пятно, а волосы превратились в хаос, не оставив ничего от прежней прически.

– Ну ладно, – внезапно поднялся Александр, хлопнув себя по щекам. Он встряхнулся, выпрямился и уже с улыбкой обратился к коллеге. – Вроде все объяснил. Ключ вам оставлю в почтовом ящике, сегодня вечером я уезжаю, поэтому кормить начинайте с завтрашнего дня. Все понятно?

Сергей Михайлович кивнул, заметив быструю смену настроения. Хотя, конечно, даже он понимал, что Александр явно утаивает свое горе внутри себя и напускно пытается показать себя с позитивной стороны, но решать как-то эту проблему мужчина не хотел. Честно говоря, он даже проблемы в этом не видел.

– Тогда не буду больше вас задерживать. Заранее, спасибо за помощь.