Дело о страшной банде

«Иди», – едва заметно кивнул ему Селиванов и двинулся по коридору.

Шаги гулко отдавались от высоких сводчатых потолков. Из-за обитых дерматином дверей доносились неясные звуки: приглушенный стон, обрывок монотонного бормотания, резкий вскрик, тут же оборвавшийся. Пациентов не было видно. Они были здесь, за этими дверями, невидимые и неслышные, как призраки. Селиванов чувствовал их присутствие. Целый легион сломанных душ, запертых в этом чистилище.

Кабинет главврача находился в конце коридора. Массивная дубовая дверь с потускневшей латунной табличкой. Он постучал.

«Войдите», – донесся изнутри дребезжащий, старческий голос.

Кабинет был большим и полутемным. Тяжелые портьеры из бордового бархата почти не пропускали скудный дневной свет. Пахло пыльными книгами, сургучом и валерьянкой. Вдоль стен тянулись застекленные шкафы, забитые толстыми томами в темных переплетах. За массивным письменным столом, заваленным бумагами, сидел человек, похожий на иссохший гербарий. Лев Борисович Вайсман. Маленький, сухой старик в идеально отглаженном белом халате. Очки с такими толстыми линзами, что глаза за ними казались двумя удивленными точками. Кожа на лице была тонкой, пергаментной, обтягивала череп. Но что бросалось в глаза в первую очередь – это его руки. Тонкие, с проступившими синими венами, они беспрерывно дрожали. Мелкая, нервная дрожь, которую он тщетно пытался скрыть, сложив их на столешнице.