- -
- 100%
- +
– Ванька, зачем ты это сделал?! – Вадик Митрофанов растерянно потеребил ухо.
– Кот, что с тобой?! Кот?!!!
Ванька все так же заворожено смотрел на Женьку. Женька вскинула голову и, глядя на Ваньку очень серьезно и очень обеспокоенно, поднялась с колен, протянув Косякову его дневник.
– Котов, что у тебя с головой в последнее время происходит? – класс продолжал гудеть.
– Да пошли вы все… – Ванька сорвался с места и рванул прочь от одноклассников.
– Ваня! – Женька вдруг тоже сорвалась с места, кинулась за Ванькой. – Ваня, стой! Подожди! Сто-о-ой! Ваня-я-я!
Так и не догнав Ваньку, Женька добежала до дороги, остановилась, отдышалась. После этого она развернулась на сто девяносто градусов, и, глядя на свои черные от сажи руки, уныло побрела обратно к школе.
XIX
В квартире Луговых было уже все расставлено, развешено и разложено. Марина стояла посреди кухни, прижимая к груди сумочку. Левее Марининых ног, возился на полу подросший и окрепший щенок. Щенок катал крышку от банки, толкая ее толстенькими лапами. Крышка скользила по полу, щенок тут же хватал ее зубами. Марина опустилась на стул, достала из сумочки перетянутые резинкой почтовые конверты, достала одно из писем, стала внимательно в него вглядываться. Глаза Марины затянулись влагой. Марина, быстро сунула письмо в конверт, достала другое письмо, пробежала по нему глазами, нашла нужную строку, откинулась на стуле, прижала письмо к груди. Щенок оставил в покое крышку, подполз к Марине, стал лизать ей ногу. Марина все так же щенка не замечала. Щенок куснул пару раз Маринин тапок и снова пополз к крышке. Марина, наконец, очнулась, быстро убрала письмо в конверт, спрятала конверты в сумочку и, перешагнув через щенка, точно через пустое место, вышла из кухни.
После этого Марина включила в ванной воду, принесла из комнаты грязное белье. Постояла с минуту, глядя на себя в зеркале, затем положила белье в воду и присела на бортик ванной…
Алька Котова стояла на подоконнике и мыла окно. Подол цветастого халата у Альки был подоткнут за пояс и оттого были видны крепкие, округлые Алькины ноги. Рукава у халата были засучены почти до верха, представляя взору голые Алькины руки, стоит заметить, не менее привлекательные, чем Алькины ноги. Алька мыла окно и весело напивала под нос, что-то там про любовь-нежность-разлуку.
– Котова! Ты бы уж совсем догола разделась! Во, даешь, баба!
По дороге с большими авоськами вышагивала продавщица гарнизонного магазина Антонина Попова.
– Догола, Тонечка, только для избранных! – Алька засмеялось звонким смехом.
– Выходной, что ли? – Антонина остановилась под окном, опустила на землю авоськи.
– Выходной, Тонечка, – Алька кивнула, подышала на стекло, потерла его тряпкой. – Вот, решила его с пользой для дела употребить. А ты чего не на работе?
– А, надоело все, пошло оно к чертям. «Учёт» повесила, – Антонина сложила руки на желейном животе, но тут же их отдернула, точно ошпарившись. Оглядела живот, оглядела курдючные свои бедра, глянула на Альку. – С тебя, Котиха, только скульптуры для музеев лепить. Повыставляла тут себя на обозренье, настроенье людям портить.
– Да брось ты, Тонечка, ты красивая! – Алька засмеялась, опустила подол халата.
– Красивая, как корова сивая. Ну тебя к чертям, – Антонина махнула рукой, точно отогнала муху.
В этот момент раздался пронзительный крик.
– Генка! Генка, ты зачем песком в детей кидаешься?
В глубине двора сидела на лавочке некая особа. Точнее она даже не сидела, а почти возлежала, закинув голову и подставив солнцу лицо. Лицо было и без того красное, точно панцирь отварного рака. Волосы у особы были рыжие-рыжие, заплетенные в косу и закрученные на затылке в крендель. Особа была до жути похожа на Кустодиевскую красавицу. Только, в отличие от той, была одета. Голос у особы был резкий, похожий на вой милицейской сирены.
– Генка! Ты какого черта песок в рот суешь?!
Особа вскочила и, тряся телесами, кинулась к песочнице.
– О! Командирова супружница наследника выгуливает, – Антонина остановилась, глядя на особу. Затем перевела взгляд на Альку. – И чего он в этой чувырле углядел?
– Ну зачем же ты так? – Алька улыбнулась. – Может, она человек хороший.
– Да щас, двадцать раз, а то она ко мне в магазин не ходит, и я ее в глаза не знаю. Человек хороший… Как варежку разинет, так мухи в магазине от шока дохнут, – Антонина подняла с земли авоськи. – А ты чего ее защищаешь, может, еще в подружки к ней запишешься? Вот погоди, узнает она, что ты с мужиком ее шашни водишь, вот тогда мы всем гарнизоном и похохочем!
– Да на здоровье! – Алька фыркнула и засмеялась.
– Ладно, пойду, надоело мне твои красоты разглядывать, – Антонина зашагала дальше.
Алька взяла старую газету. Газета заскрипела о чистое стекло. Алька, натирая окно, снова весело запела про любовь-нежность-разлуку.
Марина высыпала в ванну стиральный порошок и снова застыла, глядя на льющуюся воду. Щенок заполз в ванную, понюхал Маринины тапки, отполз, понюхал корзину с бельем и, угомонившись, устроился под батарей. Внезапно, видно поймав какую-то мысль, Марина кинулась из ванной, схватила куртку, схватила сумочку и выбежала вон из квартиры.
– … ну хоть бы на чаек позвала. Аленька, ну? Я поднимусь?
– Нет, Слав.
– Аль, а, давай, я тебе окна помою?
– Да ты что, Слав! – Алька залилась звонким смехом.
Под окном у Альки стоял молодой капитан. Капитан топтался на месте, пожирая Альку глазами.
– Ну хоть на пять минут…
– Нет, Слав. Мне Пашку из садика забирать пора. Уходи, тоже мне Ромео нашелся! – Алька, смеясь, захлопнула окно, спрыгнула с подоконника, направилась в коридор.
В коридоре Алька громко вскрикнула и в ужасе уставилась на потолок.
С потолка ручьями текла вода. Босые Алькины ноги быстро зашлепали к входной двери…
Звонок трезвонил громко и пронзительно, так, что было слышно даже в подъезде. Алька нажала на звонок еще пару раз, затем стала колотить в дверь кулаками. Квартира номер сорок все так же отзывалась полной тишиной и полным отсутствием хозяев.
XX
– …прозвучала команда «газы»! Всем надеть противогазы! Готовность – десять секунд! Время пошло!… семь, восемь, девять, десять! Всё! – Матвей Геннадьевич щелкнул заглушкой секундомера. – Пичугин! Косяков! Мальцева, Бондаренко, Носова! Вы отравлены!
Ученики девятого класса, все как один, сидели перед директором школы в резиновых противогазах и глядели на директора сквозь стеклянные «глазницы».
– Урок начальной военной подготовки готовит каждого советского школьника к боевым действиям теоретически и практически. А так же развивает дух патриотизма и дисциплинирует. Ставлю вам задачу! Каждый ученик и каждая ученица должны пробыть в противогазе десять минут! – Матвей Геннадьевич достал носовой платок, громко высморкался и заковылял к двери. – Буду через три минуты! И чтоб никто и никуда со своего места…
Директор оглядел класс и с грохотом захлопнул дверь.
–У-у-у-ууу!!! – ученики дружно загудели из-под противогазов.
В это самое время на Женькину парту спилотировала записка…
– Девятый класс, отбо-о-ой! Всем снять противогазы!
Женька стащила с головы противогаз и тут же развернула под партой записку.
«Ты мне нравишься. Приходи в шесть часов к памятнику».
Женя спрятала записку в карман, с любопытством оглядела всех мальчишек, остановила взгляд на Ваньке Котове. Ванька с деловым видом разглядывал трубку противогаза. Женька снова оглядела мальчишек. Эдик с Вадиком сравнивали свои противогазы, Димка Косяков протирал командирские часы, все остальные смотрели на Матвея Геннадьевича.
– Таня, – Женька наклонилась к соседке по парте, зашептала. – А сколько в гарнизоне памятников?
– Один, – Носова удивленно посмотрела на Женьку, отложила противогаз. – Самолет старый, он памятник…
– Носова, Луговая, разговоры прекрати-и-ить!
XXI
Девчонка за стеклом сверлила ее любопытным взглядом. Еще бы. Она ворвалась на почту, точно песчаный смерч. Она задыхалась и почти закричала, прижавшись к стеклу: «Мне Ленинград! Пожалуйста, срочно!». Она нервно мерила шагами почтовое отделение, точно тигрица клетку, а когда, наконец, раздался долгожданный звонок, она кинулась к телефону, сметая все с пути.
Теперь она говорила тихо и от любопытства девчонка за стеклом напрягла слух и даже чуть-чуть привстала.
– Алло… Здравствуйте… Простите, могу я услышать генерала Петрушина?… Кто его спрашивает? Ну-у… м-м-м… нет, это не жена… Сестра! Сестра из Забайкалья, это межгород… Что?… Да, я поняла. Нет, ничего передавать не надо, я перезвоню завтра. До свидания.
Марина положила трубку, быстро прошла мимо глазеющей на нее молодой почтальонши и вышла на улицу.
На улице она села на велосипед и быстро поехала по пыльной дороге.
XXII
Спустя полчаса Марина вошла в подъезд, миновала лестничный пролет и тут же услышала громкий и довольно злой голос.
– Вы из сороковой?!
У дверей квартиры Луговых стояла Алька. Мокрая, растрепанная, гневно сверкающая глазами.
– Я из сороковой, – Марина достала ключи. – А что, собственно говоря, случилось?
– А то, собственно говоря, что кран закрывать надо! – Алька шагнула вперед, подбоченив руки. – Вы, наверное, жена замкомандира полка, только мне плевать, у меня дома корабли пускать можно!
– Боже мой! – Марина раскрыла дверь, кинулась в квартиру. – Боже мой, да как же я так!
Через несколько минут обе – Алька и Марина, черпали воду с пола квартиры Луговых.
– Да вы идите, я сама, – Марина вылила воду в унитаз, глянула на Альку. – Идите…
– Нет уж, у меня обои и так отклеились, не хватало еще, чтоб пол рассохся, – Алька зачерпнула воду, сверкнула глазами.
– Вы не беспокойтесь, мы вам все поклеим, – Марина присела на корточки, посмотрела на Альку. – Вы простите меня, пожалуйста. У меня сегодня нервы совсем никуда, даже не помню как кран открывала.
Марина отвернулась и вдруг заплакала.
– Э-э, да вы чего, – Алька подскочила, кинулась к Марине, обняла ее за плечи. – Да чего это вы?! Ой, только не надо плакать! Ну подумаешь, обои! Плевать мне на эти обои тысячу раз! Мне их Пашка всё равно все разрисовал. Подумаешь, потоп случился! Никто же не утонул. Правда? – Алька заглянула Марине в глаза.
– Правда, – Марина кивнула.
– Ну и чего мы тогда плачем, а? Давайте быстро воду выгребать! – Алька засмеялась звонким, заразительным смехом. – Потоп – не пожар! Вы, главное, со спичками поаккуртнее. Потоп мы с вами еще переживем, а вот пожар я лично тушить не умею!
Марина не выдержала, улыбнулась и вдруг первый раз за долгие месяцы засмеялась, вторя звонкому Алькиному смеху.
XXIII
По дороге, размахивая руками из стороны в сторону, шагали солдаты. Солдаты истошно орали.
– …через две-е, через две зимы-ы-ы
через две-е, через две весны-ы-ы,
отслужу-у, отслужу, как надо и вернусь!
За-пом-ни-и-и…
Солдаты дошагали до столовой и умолкли. Однако тут же со стороны казармы зашагали другие солдаты. Так же размахивая руками и так же истошно деря глотки.
– … У сол-да-та выходно-о-ой, пуговицы в ряд!
Ярче солнечного дня-я-я, золотом горя-ят!
Часовые на посту, в городе весна-а-а,
Про-во-ди нас до воро-о-от,
Товарищ старшина-а, товарищ старшина-а…
Женька бежала мимо солдат, хвост, собранный на макушке весело скакал, щеки горели.
Миновав кирпичную, двухэтажную санчасть, миновав офицерский клуб, миновав маленький продуктовый магазинчик, Женька, наконец, добежала до памятника.
Памятник, действительно, был самолетом. Старым, боевым, немного облезлым истребителем, нацелившим в небо короткий нос.
Женька остановилась возле памятника, отдышалась, собрав выбившиеся из хвоста волосы, и огляделась по сторонам.
Вокруг никого не было.
Женька обошла памятник, точно за памятником мог кто-то спрятаться и снова огляделась. Затем снова обошла памятник, принялась разглядывать самолет.
После этого Женька поковыряла ногой землю. Подняла с земли какую-то смятую крышку, запустила ее в кусты.
Все так же никого не было.
В это самое время из кустов, в которые улетела крышка, за Женькой безотрывно наблюдал Ванька Котов. Пару раз он даже шагнул вперед, но передумав, вернулся и снова затаился, не спуская с Женьки глаз.
Женька вздохнула, потеребила пуговицу на куртке. Огляделась, кусая губы. Вытащила из кармана леденец. Развернула фантик, сунула леденец в рот.
На дороге меж тем нарисовался молодой офицер на велике, в летном комбинезоне и фуражке.
Женька сложила рупором руки и прокричала.
– Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?
– Шесть часов двадцать две минуты!
Женька присела на ступеньку возле памятника и прошептала.
– Двадцать две минуты…
Ванька в кустах нахмурился, собрался с духом, направился уже было к памятнику… но Женька вдруг решительно вскочила и быстро зашагала прочь.
Часть вторая.
I
За окном кружились снежинки. Деревья напротив школы утопали в сугробах. С ветки на ветку прыгали длиннохвостые трясогузки и желтогрудые синицы, ветки при этом колыхались, и с них тут же осыпался чистый пушистый снежок. Вдоль дороги разгребали снег солдаты, краснощекие от мороза, без шинелей, в одних лишь гимнастерках и солдатских ушанках. Возле входа в школу стояли два снеговика. Один, с ведром на голове, другой, с морковкой вместо носа. Рядом, с лыжами в руках, топтались, ожидая физрука, ученики седьмого класса.
Женька отвернулась от окна и, почувствовав на себе чей-то взгляд, повернула голову. Ванька Котов, сидевший через проход на третьей парте, странно и пристально смотрел на Женьку. Женька убрала со лба непослушную прядь и улыбнулась Ваньке. Ванька нахмурился и тут же отвернулся.
Женька подперла кулаком щеку и перевела взгляд на Таню Носову. Таня стояла рядом с партой и читала поэму Лермонтова. Читала с выражением, точно на конкурсе чтецов.
– …я враг небес, я зло природы,
И, видишь,– я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои…
Женька снова перевела взгляд. Мимо проплыла клетчатая, плиссированная юбка. По проходу между парт медленно двигалась большая, точно пароход учительница. У учительницы было широкое лицо с грубоватыми мужскими чертами и широкие, как у пловчихи плечи.
– …О! выслушай – из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом…
– Носова, достаточно. Молодчина, – учительница одобрительно кивнула, сложила на животе руки и «поплыла» по проходу дальше. – Митрофанов Вадик. Нет, не пойдет, ты на прошлом уроке отвечал… Митрофанов Эдик, продолжай.
– Одетый, я предстал бы там.
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю,
Я раб твой, – я тебя люблю!
В отличие от Носовой, Эдик читал без выражения. Зато громко. Просто орал на весь класс. Женька зажала ладошкой рот, чтобы не лопнуть от смеха. Эдик посмотрел на Женьку и заорал еще громче.
– Лишь только я тебя увидел -
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою…
Не удержавшись, Женька снова глянула на Ваньку и снова столкнулась с ним глазами. На этот раз Ванька не нахмурился и не отвернулся.
– Луговая и Котов, хватит уже в гляделки глядеть, – учительница повернулась к Эдику. – Митрофанов, достаточно. Читаешь так, что оглохнуть от тебя можно. Артистизма – ноль, хорошо хоть выучить удосужился, садись. Теперь, Котов, я тебя хочу послушать.
Ванька лениво поднялся со стула.
– Ну? – учительница изобразила на лице знак вопроса. – Слушаю тебя, Котов, самым внимательным образом.
– А я не выучил, – Ванька сунул руки в карманы штанов.
– А я и не сомневалась. Руки из карманов достань, – учительница подошла к Ваньке. – Котов, ты вместо того чтобы Луговую разглядывать, лучше бы об учебе думал. Двойки сперва исправь, потом влюбляться будешь…
В классе тут же раздался дружный хохот.
– Плевал я на двойки, на Луговую и на вас, Тамара Пантелеевна! – Ванька оглядел одноклассников таким взглядом, что все они тут же разом заткнулись, точно все как один подавились дружно. – И на вас на всех, тоже плевал!
После это Ванька быстро зашагал от своей парты, затормозил у доски, развернулся к классу, выдержал небольшую паузу и вдруг начал читать. Негромко, спокойно, глядя при этом на Женьку.
– Не знаю.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я всё былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах…
Женька, опешив, опустила глаза, Таня Носова почему-то удивленно выставилась на Женьку, весь класс вместе с учительницей вытаращился на Ваньку. Братья Митрофановы и Димка Косяков даже рты разинули. Ванька тем временем продолжал декламировать Лермонтова, все так же, глядя на Женьку.
… Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
В душе моей, с начала мира,
Твой образ был запечатлен,
Передо мной носился он…
– Нет… То есть, да… – это заговорила учительница. – Спасибо, Котов. Э-э-э… гм-м-м… Мда-а-а… Ну, вот…
Пока учительница мычала, Ванька с вызовом оглядел класс и быстро зашагал к своему месту. Женька посмотрела на Ваньку, но он на нее больше не смотрел, не смотрел вообще, точно не было ее в классе вовсе.
Учительница, наконец, обрела дар речи и заговорила членораздельно.
– Ну, вот. Вот, а говорил, что не выучил. Вы слышали, как он, а? Вот как надо! А ведь я двойку могла поставить. А ведь как выучил, как выучил! Как будто это и не Котов, а я даже не знаю, кто… А ты знаешь, Котов, это ведь пять. Пять! Беру свои слова обратно.
II
Летное поле заливало декабрьское солнце, задувал привычный для аэродрома ледяной ветер, радиолокационные локаторы медленно вращались вокруг своей оси.
Посреди летного поля, закинув голову и щуря от солнца глаза, стояла, закутанная в овчинный тулуп, полковой врач Елена Юрьевна Нагибина. Стояла и безотрывно следила за летевшим в небе истребителем. Истребитель в небе не просто летел, а выполнял довольно сложный пилотаж. Выполнял легко, точно скользя по небу, точно это был не самолет, а легкое перышко.
– Здравия желаю, товарищ начмед полка!
Лена опустила голову, повернулась на голос.
Вдоль взлетной полосы, улыбаясь от уха до уха, шагал молоденький лейтенант, техник самолетов.
– Здравствуйте, Рябов, – Лена улыбнулась лейтенанту и снова вскинула голову. – В небе подполковник Луговой?
– Так точно, – Рябов кивнул и тут же снова заулыбался, на этот раз хитровато. – А как это вы догадались, Елена Юрьевна?
– А у меня, Рябов, интуиция хорошая, – Лена прикрыла рукой глаза, защищая их не то от солнца, не то от ветра.
– А… ну понятно-понятно, – Рябов лукаво прищурился, стащил перчатку, потер грязной от машинного масла рукой нос и зашагал дальше. – И чего это вы тут мерзните посреди поля в такой мороз, товарищ главврач? И чего это вам в кабинете теплом не сидится?
Самолет пошел на посадку. Лена сняла старенькие варежки, подышала на озябшие руки, поправила вязаную шапочку и направилась к пункту полетов.
Небо за окном стало вдруг мрачным, свинцовым, по нему медленно ползли тучи. Внезапно завьюжило, по летному полю понеслась снежная поземка.
– Вовремя успели…
Подполковник Луговой быстро вошел в кабинет, повесил в шкаф летный костюм, застегнул китель, сунул руки в рукава шинели, снял трубку телефона.
– Коммутатор, это подполковник Луговой. Соедини-ка меня с моей квартирой, – Луговой зажал плечом трубку, черкнул на листке "Подарки Марине и Женьке!", сунул листок в карман шинели. – Алло! Мариша… Как ты?… Нет, я просто интересуюсь… Могу я поинтересоваться, как дела у моей жены? Жена вот моя даже и не спросит, как я отлетал… Мариш… Марина, ну ты чего? Ладно, извини… Извини. До вечера.
Луговой нахмурился, положил трубку, вышел в коридор и зашагал к выходу.
– Товарищ командир, вводных никаких? – из дежурки выглянули две головы.
– Нет, ребята, на сегодня все, – Луговой надел фуражку. – До завтра.
– До свидания, товарищ командир!
Выйдя на улицу, Луговой тут же нос к носу столкнулся с Леной Нагибиной.
– Леночка? А ты чего здесь?
– Да так, – Лена улыбнулась, выкинула в урну окурок. – Курила.
– Курить на морозе вредно, – Луговой стряхнул с плеч Лены снег. – И вообще, бросай ты это дело.
– Брошу, – Лена глянула на озябшие пальцы, надела варежки.
– Варежки у тебя никудышные, – Луговой покачал головой.
– Ты в штаб? – Лена подняла глаза.
– В штаб, – Луговой кивнул.
– И я в штаб.
– Отлично, подвезу, – Луговой улыбнулся. – Щеки у тебя красные, смотри, не отморозь.
– Когда отмораживают, то белые, – Лена подняла воротник тулупа. – Давай, пешком?
– Погода не пешая, – Луговой взял Лену за локоть. – Ладно. Пешком, так пешком. Как прикажите, товарищ начмед!
Подъехал ГАЗик, затормозил, распахнулась дверь, и на землю спрыгнул солдатик, тут же взяв под козырек.
– Товарищ подполковник, машина в ваше…
– Не надо машину, я пешком дойду. Езжай, Валер, к штабу.
– Вас понял, товарищ командир!
Резким, свистящим порывом задул ветер, с деревьев полетел пушистый снег. Луговой и Лена зашагали вдоль дороги.
– Я сегодня рапорт подала, – Лена смахнула с лица снежинки.
– Рапорт? – Луговой глянул на Лену. – Какой еще рапорт?
– О переводе в другой полк.
– Как в другой полк? – Луговой остановился. – Что за ерунда?
– Я все еще люблю тебя, Луговой. Такая вот ерунда.
III
Возле гарнизонного магазина и в самом магазине кипела в этот час жизнь. Четверо солдатиков выгружали из машины и заносили в магазин ящики и коробки с товаром, двое солдатиков этот товар разгружали, продавщица Тонька Попова громогласно руководила процессом.
– Так, коробки с молочными продуктами вот сюда ставьте! А вы в холодильник их отгружайте! Мать моя родная, все молоко померзло, можно пакетами гвозди долбить!
Тонька закуталась в шерстяной платок, сунула в рот маковую сушку и продолжила с набитым ртом.
– Хлеб – вон туда, туда – на полки! Опять, вашу мать! Ну что ты с ними будешь делать?! Вот нет бы одних и тех же пацанов присылать, так нет же, каждый раз новых, замучилась уже указания раздавать! Так, ты куда это попер? Ты это какого хрена…
– Здравствуй, Антонина Ивановна! У тебя учет что ли?
В дверях магазина стоял симпатичный полковник, он же, командир полка Хворостов.
– Ой, Михал Михалыч… – Антонина выплюнула сушку, спешно вытерла рот и, медово улыбаясь, кинулась к прилавку. – Да вы проходите-проходите, я же для вас всегда открыта. Всегда для вас я распахнутая. Так, бойцы, давайте покуда на склад! Там пока, там! Михал Михалыч, вы никак за сигаретками?
– За табачком, – Хворостов кивнул.
– А я вам тут целых два блока вашей любимой "Явы" припрятала, – Тонька засмеялась, обнажив золотые зубы, скинула с плеч платок, выпятила грудь. – Ой, я так рада вас видеть, так рада видеть! Вы у меня такой редкий гость, вы вот вечно солдатиков посылаете. А я вас самого бы… Алевтина?!… Алевтина, у меня учет! Учет!!!
Тонька замахала руками, таращась на дверь. В дверях стояла Алька Котова. Вся в снегу, свеженькая и румяная от мороза, закутанная в белую, пушистую шаль, похожая на Снегурочку.
Полковник оглянулся и тут же рот его растянулся от уха до уха.
– Заходите, Алевтина Федоровна… Тонечка, ну что же ты так? Мне, значит, открыто, а Котовой, значит, закрыто. Не хорошо, не порядок, – командир снял военную шапку, пригладил одинокую прядь.
– Учет, так учет, потом зайду, – Алька засмеялась и вышла из магазина.
– Аленька! – Хворостов кинулся к дверям. – Алень… Алевтина Федоровна! Котова!
– Товарищ командир, а сигаретки? – Тонька выпрыгнула из-за прилавка.
– Да ну тебя, с твоими сигаретками! – командир махнул рукой, хлопнул дверью.
– Нет, нормально, а? – Тонька застыла посреди магазина в воинственной позе, запыхтела, раздув в два пальца ноздри. – Как жеребец за кобылой рванул! Как самый распоследний жеребец! А я ему тут: я вся такая для вас распахнутая, вся такая раскрытая… Вот ведь, гад!
Спустя час Тонька Попова несла свое крупное тело, одетое в мохнатую дубленку, по заснеженной дороге, привычно таща набитые авоськи. Дойдя до Алькиного дома, Антонина вдруг остановилась, сдвинула брови, попыхтела с минуту, после чего решительно развернулась и направилась вдоль дома, во двор.
Во дворе было необычайно живописно. Снег лежал на земле огромными белоснежными сугробами, что искрились на солнце и слепили глаза. Деревья утопали в снегу и отбрасывали длинные, точно прорисованные кистью тени. Было во дворе шумно. Детвора играла в снежки, каталась на санках, лепила снеговиков и снежных баб. Возле одной из скамеек топталась, похлопывая себя по бокам, особа в беличьей шубе и высокой песцовой шапке. Из-под шапки у особы выглядывали рыжие-рыжие волосы. Была особа уже знакомой нам женой командира полка Хворостова. Она-то и нужна была Тоньке Поповой, к ней-то Тонька и зашагала быстро, не смотря на тяжесть ноши в руках.