- -
- 100%
- +
– Гена! Гена, не бери в рот снег! Гена у тебя гланды! Гена, я кому сказала-а-а!!!
– Здрасьте, Вера Леонтьевна, – Антонина остановилась возле командирши, изобразив на лице максимальную радость.
– Здравствуй, – Хворостова даже не глянула. – Гена! Гена, отойди от этого мальчика, он мне нравится! Мальчик, уйди! Уйди, у тебя игры дурацкие!
– Я вот вам, Вера Леонтьевна, к Новому году бутылочку и коробочку заготовила, – Тонька вытащила из авоськи бутылку шампанского и коробку Бабаевских конфет.
– А? – командирша уставилась на подарки, затем кивнула одобрительно, вытащила из кармана сетку, сунула в нее коробку с бутылкой. – Спасибо, Антонина.
– Да я всегда к вашим, как это сказать… К услугам вашим я всегда, – Тонька обнажила золотые зубы. – Хорошая погодка, правда?
– Хорошая.
– А вы Альку Котову ведь знаете?
– Котову? А, ну да, знаю. Официантка такая?
– Ага. Красивая, правда?
– Ничего. А ты чего это мне про нее… – Хворостова развернулась к Антонине всем своим корпусом, прищурилась, видно, что-то бабским чутьем почувствовав.
– Красивая… – Тонька задумчиво вздохнула. – Вот и супруг ваш, Михал Михалыч, тоже считает, что Котова красивая.
– Что??? – командирша даже взвизгнула, выпустив изо рта теплое облако. – Что это ты этим хочешь мне сказать?!
– Ничего, – Тонька пожала плечами. – Просто это… знаете ли, как это обычно водится… Жена же, она, обычно последняя все узнает. До свидания, Вера Леонтьевна. К концу недели нам колбасу копченую привезут, я для вас непременно заныкаю.
Тонька улыбнулась сладко-сладко и зашагала со двора с победным видом.
IV
Пашка сидел на подоконнике, свесив ноги, и глядел в свою трубу-калейдоскоп. Рядом, за столом сидел Ванька. Ванька тщательно вырисовывал на листке Миг-29.
– Вань, а почему мой папка письма мне не пишет? – Пашка повертел трубу, прищурил левый глаз. – Вот у Юрика Матвеева папка в каком-то другом городе и он Юрику письма пишет, и даже открытку с медведем прислал. Юрик мне ее показывал. Хорошая такая открытка. И медведь на ней хороший. Вань, а, Вань?
– Чего? – Ванька стал что-то подписывать рядом с истребителем.
– А почему мне папка мой не пишет?– Пашка поболтал в воздухе ногами.
– Потому что он на войне.
– В Афганистане?
– В Афганистане, я тебе уже сто раз об этом говорил.
– А он мне на Новый год подарок пришлет?
– На Новый год Дед Мороз подарки дарит.
– А я не хочу, чтоб Дед Мороз, я хочу, чтоб папка…
В этот момент раздался пронзительный дверной звонок. Ванька отложил тетрадь, направился к дверям. Пашка мигом спрыгнул с подоконника, кинулся вприпрыжку за Ванькой.
Ванька распахнул дверь и тут же они с Пашкой громко и дружно ахнули.
В дверях стояла елка. С пышными ветками, покрытыми сверкающими льдинками. Крепкая, высокая, с чудным ароматом хвои, леса и мороза.
– О-о-о!!! – Пашка часто-часто заморгал круглыми глазами. – Какая она красивая-я-я…
Ванька вышел на лестничную площадку, огляделся, свесил голову через перила. Никого не было. Подойдя к елке, Ванька протянул к ней руку и тут увидел листок бумаги, сложенный вчетверо.
Ванька взял листок, развернул его, пробежал глазами.
"Аленька, мое солнышко! Наряжай и радуйся! Твой М."
Ванька сунул листок в карман, взял елку, понес ее в квартиру.
Пашка, путаясь под ногами, помчался рядом.
– Вань, а это нам елка? Нам?!
– Нам, – Ванька стряхнул с веток елки лед.
– Вань, значит, она наша? – Пашка всосал носом еловый аромат, потрогал изумрудные иголки.
– Наша, – Ванька направился в коридор.
– А кто нам ее принес? – глаза у Пашки возбужденно горели.
Ванька забрался на табурет, залез на антресоли, достал коробку с елочными игрушками.
– Вань! Ну кто? Кто-о-о?! – Пашка, светился от счастья и точно заводной заяц прыгал вокруг елки.
Ванька спрыгнул с табурета, постоял в коридоре, затем быстро вошел в комнату и, глядя на скачущего Пашку, выпалил.
– Папка!
– Чё… – Пашка тут же перестал прыгать, выставился на Ваньку. – Чё ты, Вань, сказал? Ты сказал – папка? Да-а-а???
– Да! – Ванька кивнул, стал доставать из коробки елочные игрушки. – Эту елку тебе, Пашка, твой папка на Новый год прислал!
Пашка вдруг заверещал от радости, помчался по квартире, вопя на все этажи.
– Папка! Папка-а-а! Мне папка елку прислал! Мне мой папка елку прислал!!!
Внезапно Пашка остановился, повернулся к Ваньке и, сияя, точно медный пяточек, тихо сказал.
– А ты говорил, Дед Мороз. А я хотел, чтоб папка. Вот папка мне елку и прислал…
V
– Восемь двадцать один. Зону три занял!
– Вас понял.
– Восемь двадцать два. Зону три занял!
– Понял. Приготовьтесь к выполнению задания…
Два истребителя, точно две большие птицы, сохраняя неизменную дистанцию, рассекли пушистые облака, так же, не меняя дистанции, дружно сделали петлю, медленно, носами вниз, пошли к земле, затем резко взвились к небу, все так же держа неизменную дистанцию…
– Сань, ты сегодня огурцом!
– Да какой там, Андрюх… Головные боли – и хоть ты тресни!
– Опять?
– Андрюх, третью неделю, каждый полет. Как семь тысяч наберу, все, привет. В висках распирает, что за ерунда такая не пойму. На земле ни разу в жизни головной болью не мучился. Вот что за засада, а?
– На семи тысячах? Черт его, Сань, знает. Надо у Леночки спросить.
– Еще чего не хватало! Андрюх, давай, между нами.
– Как скажешь. Только, Сань, с такими делами не шутят. Сам знаешь.
– Ладно, проехали. Ты зачем в город?
– Марише и Женьке подарки к Новому году купить. Да я мигом, туда-сюда и сразу в штаб…
По летному полю шагали два летчика, подполковник Луговой и подполковник Зыбин.
Летчики дошли до здания высотного снаряжения летного состава и скрылись за его дверями.
На улице стало смеркаться, несмотря на то, что времени было всего четвертый час. Темнело теперь рано. Военный ГАЗик миновал замерзшее озеро, выехал на основную дорогу и поехал вдоль заснеженного леса.
В ГАЗике, рядом с солдатиком-водителем, сидел замкомандира полка, подполковник Луговой. На коленях у Лугового лежали какие-то свертки. Прислонившись головой к оконному стеклу, Луговой клевал носом.
Через тридцать минут ГАЗик затормозил у зеленых металлических ворот с красной звездой по центру. Из контрольно-пропускного пункта тут же выбежал дежурный солдат, отдал честь, распахнул ворота.
Луговой враз открыл глаза, потер их, посмотрел на водителя.
– Быстро мы… А я всю дорогу проспал, надо же! Даже сон какой-то видел. Валер, ты меня у санчасти высади. Мне туда заглянуть на пару минут надо.
– Слушаюсь, товарищ командир!
Луговой постучал в дверь и, тихонько ее приоткрыв, заглянул в кабинет.
Лена стояла у стола с градусником в руках. Рядом на стуле сидел молодой летчик Шаповалов. Увидев Лугового, Шаповалов тут же подскочил и выпалил, точно из пулемета.
– Здравия желаю, товарищ замкомандира полка!
– Здравия желаю, Шаповалов. Заболел что ли?
– Никак нет! То есть… да!
– Всю неделю заболеть пытается, – Лена улыбнулась, глянула на градусник. – Тридцать шесть и шесть, Шаповалов. Хватит уже мне голову морочить.
– Никак не смею, товарищ начмед полка! – Шаповалов быстро надел китель. – Разрешите идти, товарищ подполковник?
– Иди, товарищ старший лейтенант, – Луговой улыбнулся, покачал головой.
Как только Шаповалов вышел, Луговой подошел к Лене, положил на стол маленький сверток.
– Не подписывают тебе рапорт, товарищ начмед…
– Не подписывают?
– Неа. Не кем тебя пока заменить, – Луговой зашагал к двери. – Придется тебе, Елена Юрьевна, терпеть мою физиономию и дальше.
– А это что? – Лена глянула на сверток.
Луговой у двери остановился.
– А это вам Дед Мороз велел передать.
Луговой открыл дверь и вышел в коридор, где тут же раздались его по-военному четкие шаги.
Лена взяла сверток, развернула его и улыбнулась. В свертке оказались пушистые, расшитые узором варежки.
Лена погладила варежки, точно они были живые, прижала их к щеке.
VI
Женька быстро взлетела вверх по лестнице, сунула ключ в замок. За дверью тут же раздался громкий, радостный лай.
– Бимка, привет! Привет, зверь, – Женька захлопнула дверь, швырнула на пол портфель.
Бимка, лохматый пес непознанной породы, с озорной мордой и толстыми лапами, запрыгал вокруг Женьки, весело виляя хвостом.
– Бимка, гулять? Гулять пойдем?
Женька стащила с головы вязаную шапочку, надела вместо нее меховую ушанку, обмотала шею пуховым шарфом, сняла с гвоздя коньки.
– Гулять, Бимка!
За трехэтажным летным общежитием, в котором проживали холостые летчики, находилась лесная зона, что вела прямиком к небольшой речке. Летом на речке загорали и плавали, зимой катались на коньках.
Женька с Бимкой миновали общежитие, направились к лесной зоне.
В лесу было безветренно и ослепительно бело. Снег, лежал одинаковыми, ровными живописными сугробами, на которые отбрасывали длинные тени заснеженные деревья.
Бимка, точно сумасшедший рванул по снегу, завалился на бок, перевернулся на спину, вскочил и снова понесся вперед, так что пушистый снег полетел от него во все стороны.
– Бимка-а-а!
Женька, закинула «снегурки» за плечо, и, утопая по колено в снегу, помчалась следом за собакой.
– Бимка, подожди, Бимка-а-а! Ждать, кому сказала, жда-а-ать!
Бимка, высунул язык, глянул на хозяйку и снова понесся дальше. Затем завалился в сугроб и принялся с радостным повизгиванием «купаться» в снегу.
– Бимка-а-а!
Женька кинулась к собаке, и тут в спину Женьке ударил снежок.
– Привет, Женя! На каток?
По протоптанной дорожке бежал Димка Косяков.
– На каток, – Женька кивнула.
– Значит, вместе, – Косяков подбежал к Женьке, выхватил у нее белые «снегурки», с деловым видом закинул их за спину, где уже болталась пара черных хоккейных коньков.
– А я катаюсь плохо, – Женька стянула варежки, смахнула с лица снег.
– Ерунда! – Косяков засмеялся. – Научу в три счета!
VII
Фойе офицерского клуба было просторное и светлое, с высоким потолком, по центру которого висела огромная хрустальная люстра. Напротив гардероба, в котором похрапывала на стуле закутанная в старенькую шаль гардеробщица, красовалось панно. Еще незавершенное. Два солдатика тщательно дорисовывали на нем сани с Дедом Морозом и выводили надпись «С Новым годом, товарищи офицеры!».
– …вот, Марина Евгеньевна, уже во всю к празднику готовимся. Леша, ты буквы пожирнее нарисуй! Краски не жалей, слышишь? А так, чудесно! Прям как из Третьяковки…
Мимо панно прошли две женщины. Одна из них, изящная и грациозная, точно балерина, одетая в мохеровый свитер и шерстяные брюки, была женой заместителя командира полка. Вторая, шустренькая, в джинсовом сарафанчике, с ореолом пшеничных кудряшек вокруг головы, являлась начальницей офицерского клуба.
– … В зале у нас сейчас бардак страшнючий, но вы не обращайте внимания, Марина Евгеньевна. Все ряды с креслами убираем, завтра елку ставить будем …
– Зиночка, а где у вас музыкальный инструмент? – Марина оглядела зал.
– Пианино? Пианино вон там, на сцене. За кулисами. Пойдемте, я вам покажу…
Пианино оказалось стареньким роялем. Марина придвинула к нему стул, присела, ударила по клавишам…
– Ой, Марина Евгеньевна, как вы замечательно играете! – Зиночка восторженно всплеснула руками. – А я когда вас в первый раз увидела, подумала, что вы балету обучались. Представляете, подумала, балету, а не музыке.
– Я в детстве танцами занималась, потом меня в музыкальную школу отдали, – Марина провела ладонью по пыльной поверхности рояля. – Ну а после школы я музыкальное училище окончила…
Марина встала, пристально посмотрела на собеседницу и на одном дыхании выпалила.
– Зиночка, не могу я дома сидеть, возьмите меня на работу аккомпаниатором!
– Да что вы, Марина Евгеньевна, – Зиночка тряхнула головой, так что на макушке подпрыгнули кудряшки. – Я бы с огромной радостью, у меня вместо аккомпаниатора солдатик один играет. Играет так-сяк. У нас ведь денег на аккомпаниатора…
– Зиночка, меня зарплата не интересует. Мне голову нужно чем-то занять. Иначе с ума сойду.
VIII
Пашка сидел на подоконнике и, затаив дыхание, глазел не елку. Елка уже стояла в углу комнаты и была при полном праздничном параде. Правда, игрушки на ней оставляли желать лучшего, большую их часть составляли дешевые шары и шишки, остальная часть была сделана из подручного домашнего материала. Главным достоинством елки были разноцветные стеклянные бусы и большая золотая звезда на макушке.
– Это самая красивая елка в мире… – Пашка счастливо улыбался.
Ванька Котов в это самое время хозяйничал на кухне.
– Вань, а ты сегодня на каток пойдешь? – Пашка, не спуская с елки восторженных глаз, почесал живот.
– Пойду, только сначала тебя накормлю, – Ванька налил в тарелку суп.
– А я в садике сегодня поел целых три раза, – Пашка поболтал ногами. – У нас сегодня полдник был.
– Ну, значит, кисель попьешь и булку съешь, – Ванька убрал суп, достал с полки кружку.
– А, ну ладно, булку можно, – Пашка кивнул. – Она с изюмом?
– С ним. Иди, давай, покормлю, – Пашка поставил на стол блюдце с румяной булочкой.
– А, можно, я в комнате покушаю? Можно?
– Нельзя. Насвинячишь.
– Не насвинячу, обещаю, – Пашка улыбнулся. – Я кушать буду и на елку смотреть!
– Ладно, только, чтоб ни крошки на полу! – Ванька с кружкой и блюдцем в руках вошел в комнату, подошел к Пашке.
– Вань, а ты на каток меня возьмешь? – Пашка откусил булку, глянул на Ваньку. – Вань? Ва-а-ань! Вань, ты чего-о-о???
Ванька стоял, странно глядя Пашке через плечо. Куда-то вперед, за окно.
– Ваня, ты чё, а-а??? – Пашка округлил глаза.
Ванька вдруг ожил, рванул от окна, кинулся в коридор, сунул ноги в валенки, схватил куртку, схватил коньки и выбежал вон из квартиры, громко хлопнув входной дверью. Пашка от звука двери вздрогнул, пожал плечами и обернулся.
Ничего особенного за окном не было. Обычный старый двор в снегу, два малыша на санках и две их мамы возле скамейки. У дороги Димка Косяков и рядом с ним девчонка, та, у которой смешной пёсик. Женя, ее зовут. Стоят себе, разговаривают. Оба с коньками. Пёсик вокруг них бегает. И чего Ванька там увидел? Пашка пожал плечами.
Застегивая на бегу куртку, Ванька ворвался во двор… Двор был все тот же, заснеженный, с малышами и их мамами, вот только Женьки с Димкой во дворе уже не было. Ванька сорвался с места и, сломя голову, рванул через лес. Ванькины ноги, обутые в валенки, вязли в снегу, ветер задувал в пылающее Ванькино лицо, Ванькино сердце бешено стучало. Так бешено, что казалось, вот-вот выскочит это сумасшедшее сердце из груди и упадет в сугроб.
Через десять минут Ванька был уже на катке. По льду носились, гоняя шайбу, пацаны. Левее, где замерзшая река ныряла под мост, катались девочки. Ни Женьки, ни Димки на катке не было.
– Ванька-а-а! Привет! Давай, к нам! – Эдик и Вадик Митрофановы замахали Ваньке руками.
Но странное дело, вместо того, чтобы обуть коньки и рвануть по льду, Ванька Котов почему-то развернулся и побежал прочь. Эдик и Вадик Митрофановы удивленно переглянулись.
IX
Женька, весело мурлыкая под нос, влетела в кухню, сорвала предпоследний листок с отрывного календаря, висевшего на гвоздике у холодильника. На последнем, одиноком листке краснела дата 31 декабря. Женька схватила со стола печенье, сунула его в рот и помчалась в комнату. Мохнатый Бимка, радостно виляя хвостом, понесся следом за хозяйкой. Через минуту Женька уже стояла у большого трельяжного зеркала.
На Женьке было коротенькое темно-синее платье с блестками, волосы у Женьки были накручены на бигуди. Женька повернулась сначала одним боком, потом другим, подняла руки, платье при этом сильно подскочило, глянула на свои голые ноги и поморщилась. За дверью раздались голоса родителей, родители опять что-то выясняли. Женька провела рукой по платью и тут Женькина рука наткнулась на Женькину грудь. Женька потрогала грудь, затем натянула с боков платье, отчего грудь обозначилась сильнее. Родители за дверью умолкли, видимо, все выяснили. Женька быстро сняла бигуди, побросала их на тумбочку трельяжа и мигом стянула платье. Теперь Женька стояла в одних лишь трусиках и лифчике. Осмотрев свою маленькую грудь, слабо, еще по-детски очерченную талию и плоские бедра, Женька вздохнула и снова натянула платье.
– Ух ты! Вот это да!
В дверях стоял улыбающийся отец.
– И что значит твое «ух ты»? – Женька печально посмотрела на отца. – Тебе нравится?
– Нравится? Да мне не просто нравится, я в полном восторге! – Луговой вошел в комнату, присел на диван. – Ты стала очень красивая, Жека… Все больше и больше похожа на маму.
– Пап, а какое платье лучше, это или это? – Женька, разом воспрянув духом, кинулась к шкафу, вытащила другое платье. – Какое?
– Ты второе померь, – Луговой улыбнулся. – Жень…
Женька быстро скинула платье, натянула другое, красного цвета, подбежала к отцу.
– Жека…
– И какое тебе, пап, больше нравится? – Женька закружилась, так что юбка у платья надулась колокольчиком.
– Красное, однозначно. Тебе цвет к лицу, – Луговой встал, подошел к дочери, обнял ее за плечи. – Жека, а кому это ты хочешь понравиться, если не секрет?
– Секрет! – Женька вырвалась, подбежала к зеркалу, расчесала волосы. Волосы пышными волнами рассыпались по Женькиным плечам. – Ты не обижайся, пап, но все еще очень сложно.
– Вот как? – Луговой изобразил серьезность. – И в чем состоит эта сложность?
– В том, что он меня совсем не любит, – Женька затянула потуже пояс платья, разгладила складки. – Он меня даже ненавидит.
– Ну и дурак! – Луговой засмеялся.
– А мне вот, между прочим, нисколечко не смешно! – Женька, сдвинув брови, глянула на отца через зеркало.
– Женька, я маме подарок купил, оцени-ка, – Луговой достал из кармана маленькую коробочку, протянул Женьке. – Не знаю, понравится ли…
Женька открыла коробочку и ахнула.
– Какая красота, папка!
В коробочке лежала маленькая подвеска. Очень изящная, золотая, в виде двух целующихся ангелочков.
– Какие они прелестные! – Женька восторженно смотрела на подвеску. – Это близнецы, мама же у нас близнецы по знаку. Пап, какой ты молодец! Конечно же, ей понравится!
Женька закрыла коробочку, протянула отцу и тут в комнату вошла Марина.
– Ты уже оделась? – Марина оглядела Женьку. – А чего так рано?
– Я папе платья мерила, он сказал, что это красное лучше, – Женька улыбнулась.
– А мне синее больше нравится, – Марина поправила Женьке волосы.
– Жень, а давай, мы маме прямо сейчас подарок подарим? – Луговой подошел к Марине.
– Давай! – Женька улыбнулась.
– С Наступающим тебя, Мариш, – Луговой поцеловал жену, протянул ей коробочку.
Марина открыла коробочку, глянула на ее содержимое равнодушно, закрыла и положила коробочку на тумбочку трельяжа.
– Спасибо. Пойду, мне, между прочим, тоже еще накраситься и одеться надо.
После этого Марина быстро вышла из комнаты.
Женька взяла с тумбочки коробочку, закусила до боли губы и глянула на отца.
Луговой стоял, глядя куда-то в пустоту усталым взглядом.
X
Школа преобразилась, в школе царило всеобщее веселье. Посреди украшенного бумажными снежинками и елочной мишурой спортивного зала стояла огромная, до самого-самого потолка, нарядная елка. Елка переливалась игрушками и сверкала огоньками. Весь деревянный пол спортивного зала был усыпан серпантином и конфетти, и на этом полу топтались, переминались, и даже прыгали несколько десятков ног. В ритм громкой музыки мигали самодельные цветные фонари, развешенные вдоль затянутых черной тканью окон.
– Женя! Р-р-ррр!!! С Новым годом! С новым счастьем! Р-ррр-ррр!!!
Перед лицом танцующей Женьки возникла морда тигра. Руки тигра вскинули кверху хлопушку, дернули за шнурок и тысячи разноцветных звездочек посыпались Женьке на голову. Женька засмеялась, стала ловить звездочки. Тигр схватил Женьку за руку и помчался с ней под музыку сквозь толпу. Тут же из толпы вынырнула морда зайца с большими розовыми ушами. Заяц что-то закричал, слов его не было слышно из-за грохота музыки, схватил Женьку за другую руку и все трое стали кружиться, хохоча и подпрыгивая.
– Ванька! Ванька-а-а! – тигр замахал рукой.
Ванька Котов стоял в дверях спортивного зала. На Ваньке была белоснежная рубашка и новенькие, где-то раздобытые Алькой, джинсы. Тут же к Ваньке подбежали братья Митрофановы, схватили Ваньку за руки, потащили его в толпу. В это время заиграла медленная музыка, и в зале воцарилось всеобщее ожидание-трепет-волнение.
Тигр дотронулся до Женькиного плеча.
– Жень, можно тебя пригласить?
– Можно, – Женька кивнула.
Тигр стащил маску и оказался Димкой Косяковым. Димка шагнул вперед, почти коснулся щекой Женькиной щеки и, положив одну руку Женьке на талию, другую, на ее плечо, повел Женьку в медленном танце. Женька чуть отступила, увеличив дистанцию и, повернув голову, стала искать кого-то глазами…
Этот кто-то стоял возле стены и смотрел на Женьку. Чей-то затылок перекрыл его, и Женька вытянула шею. Перед носом у Женьки возникла чья-то спина.
– Ты сегодня очень красивая, – Косяков улыбнулся. – Ты всегда очень красивая, но сегодня, особенно.
– А? – Женька глянула на Косякова, кивнула. – Ага, – и снова вытянула шею.
Спина, наконец, отступила, и теперь все было видно, только смотреть было нечего. Он куда-то исчез. Вместо него стояли две десятиклассницы. Женька повернула голову и тут же нахмурилась. Ванька Котов танцевал возле елки. С Таней Носовой. Таня что-то говорила Ваньке прямо в ухо.
– Пойдем, – Женька отвернулась и потянула Косякова за руку.
– Куда?
– Куда надо!
Женька, совершив странный маршрут, не прямиком к двери, а взяв левее к елке, пройдя мимо Котова и Носовой, крепко держа при этом Димку за руку, вышла с ним из спортивного зала.
XI
– … пять минут, пять минут,
Бой часов раздастся вскоре,
Пять минут, пять минут,
Помиритесь те, кто в ссоре.
На часах у нас двенадцать без пяти
Новый год уже, наверное, в пути…
На сцене стояли три молоденьких сержанта, все трое с искренним задором и счастливыми улыбками исполняли известную Новогоднюю песню. Конопатый солдатик вдохновенно бряцал по клавишам пианино. За кулисами бегала, раздавая указания, начальница клуба Зиночка Тюнина.
В зале сидели все офицеры полка, женатые – с женами, холостые, разумеется, без них. Тут же присутствовал весь обслуживающий персонал гарнизона, включая врачей и медсестер, поварих и официанток.
– … к нам он мчится полным ходом,
Скоро скажем: С новым годом!
На часах двенадцать без пяти…
В первом ряду сидел командный состав полка. В центре – командир, полковник Хворостов, по правую его руку – рыжая его жена, Вера Леонтьевна. Командирша сверкала люрексом и фальшивыми жемчугами, то и дело поправляла высоченный крендель на голове.
Сержанты, исполнив песню, поклонились, сорвали бурные аплодисменты зала и уступили место пяти Снегурочкам, поплывшим ручейком вдоль сцены под разливы народной-хороводной.
Командирша в очередной раз поправила высоченный крендель и повернула голову. Взгляд командирши отыскал Альку Котову, сидевшую рядом с молодым капитаном. Алька была хороша. Простенькое светлое платье оттеняло персиковый цвет Алькиных щек, смеющиеся Алькины глаза были мягко подведены карандашом, пшеничные волосы подвиты в упругие локоны.
– Губа у нашего плешивого кота, не дура, – командирша наклонилась к мужу, зашептала ему в ухо. – Не пойман, не вор. Но если вдруг поймаю, последнюю плешь повыдергаю. Ты понял меня, Мишка?
– А? – Хворостов уставился на жену. – Ты чего, Веруся?
– Увижу тебя возле нее, будет тебе твоя Веруся на поминках твоих канканы плясать, – командирша прищурилась, ущипнула мужа за щеку.
– Возле нее – возле кого? – командир потер покрасневшую щеку.
– Возле Котовой твоей, – Хворостова сунула под нос мужу кулак. – Во, видел?
– Возле какой еще Котовой? – командир захлопал глазами.
– Дуриком не прикидывайся! – командирша снова повернула голову, испепелила Альку взглядом.
Сидевший левее от четы Хворостовых подполковник Луговой, глянул в это время на жену, прикрыл ладонью ее руку. Марина руку не отдернула. Луговой погладил руку жены, сжал ее и перевел взгляд на сцену.
– Дорогие офицеры, их супруги и весь остальной персонал нашего гарнизона! – на сцену вышла Зиночка Тюнина. – На этом наш праздничный концерт закончен! Приглашаем всех в летную столовую, где для вас уже накрыты праздничные столы и где состоится танцевальный вечер!