- -
- 100%
- +
XII
– Что с тобой, Жень? Ты чего на меня так смотришь?
Женька Луговая и Димка Косяков стояли в раздевалке между двух рядов вешалок, что точно гроздья винограда были увешены куртками, шубами, пальто, дубленками. В раздевалке царил полумрак, придававший обстановке атмосферу таинственности. В полумраке, точно два фонарика, светились два огромных Женькиных глаза. Женька безотрывно смотрела на Косякова. Точно гипнотизер на сеансе гипноза.
– Ты чего, а? – Косяков, явно растерявшись, отступил назад.
– Косяков, ты уже целовался? – Женька продолжала сверлить Димку глазами.
– Что-о-о???
– Что слышал. Я спрашиваю, ты уже целовался или нет?
– Не-е-ет, – ошарашенный Димка замотал головой. – А что?
– А то, что мы сейчас с тобой пойдем в спортзал, ты меня пригласишь на танец, и когда мы будем танцевать, ты меня поцелуешь. Мы с тобой встанем поближе к елке… или нет… Ну, не знаю, там посмотрим, куда мы встанем… И ты меня по моей команде поцелуешь, понял?
– Зачем?
– Затем! Ты что, Косяков, не хочешь меня поцеловать?
– Нет. Ну… хочу, конечно…
– Вот и отлично! Давай, пока прорепетируем. Клади руки так, будто мы с тобой танцуем…
– Так? – Димка обнял Женьку.
– Так. А теперь я тебе командую. Команда будет слово "начали". Приготовились… Начали!
Косяков наклонился и чмокнул Женьку в щеку.
– Косяков!
– Что?
– Так в детском саду целуются!
– А как? В губы что ли?
– А куда еще? Давай заново. Приготовили-и-ись! Начали!
Димка снова наклонился и уткнулся губами в Женькины губы.
– Все? – Димка отстранился, глянул на Женьку.
– Нет, не все! Ты должен так стоять, пока я тебя не ущипну. Или нет, давай, лучше до десяти в уме считать. Потому что настоящий поцелуй должен быть долгий. Понял?
– Понял.
– Приготовили-и-ись! Начали!
Косяков в третий раз наклонился и уткнулся в Женькины губы. Один, два, три, четыре… семь, восемь… До девяти дело не дошло, потому что кто-то вдруг схватил Димку за шиворот и, оттащив его от Женьки, врезал Димке по морде. В следующую секунду этот кто-то ударил Димку в живот, сбил его с ног, повалил на пол… Женька закричала, кинулась вперед.
– Нет! Не надо-о-о! Это я! Я во всем виновата! Не бей его!!!
Ванька Котов, а это, разумеется, был он, беспощадно метелил Димку Косякова. Отметелив его основательно, Ванька вскочил на ноги и прямо в одной рубашке и джинсах рванул на морозную улицу.
XIII
Марина подошла к зеркалу, подкрасила губы и, увидев в зеркале Альку, улыбнулась.
– Здравствуй, Аленька. От тебя глаз не оторвать, ей Богу.
– Спасибо, Марина Евгеньевна! – Алька засмеялась. – От вас тоже!
Марина поправила волосы и направилась к мужу, ожидавшему ее у дверей столовой.
– Не устала? – Луговой обнял жену за плечи. – Как ты себя чувствуешь?
– Андрей, у меня астма, но я не инвалид, – Марина передернула плечами. – Не стоит предавать столько значения моему…
– Здравствуйте, товарищ подполковник…
На встречу Луговым шла Лена Нагибина. Улыбающаяся, нарядная, красивая.
– С наступающим Новым годом, – Лена кивнула Луговому, перевела взгляд на Марину. – Здравствуйте…
– Елена Юрьевна, познакомьтесь, это моя жена Марина, – Луговой снова обнял Марину за плечи. На этот раз Марина вырываться не стала.
– Здравствуйте, – Марина бегло оглядела Лену.
– Мариш, это Елена Юрьевна Нагибина, наш полковой врач. Мы с Еленой Юрьевной с детства знакомы. В одном дворе жили. Я уже в училище летное поступил, а Елена Юрьевна еще в школу бегала.
– Трогательно, – Марина ухмыльнулась. – Детская любовь всегда памятна.
– А почему вы решили, что у нас была любовь? – Лена вежливо улыбнулась.
– Ничего я не решила, просто разговор поддерживаю, – Марина повернулась к мужу. – Пойдем? Какой у нас столик? С Новым годом вас, Елена Юрьевна!
XIV
На улице было безветренно, крупными хлопьями падал снег, подсвеченный уличными фонарями. В школе по-прежнему гремела музыка и ей вторила другая, доносившаяся из офицерского клуба.
Женька брела по заснеженной дороге и плакала. То и дела она утирала правой рукой слезы, левой рукой Женька прижимала к себе Ванькину куртку.
Войдя в подъезд, Женька медленно потащилась по ступеньками, остановилась у двери, обитой черным дерматином с медными цифрами "37", утерла слезы, протянула руку к звонку, но тут же руку отдернула, точно звонок мог ее укусить. Тяжело вздохнув, Женька стащила шапку, поправила волосы. Затем снова вздохнула, снова поправила волосы и, наконец, позвонила в дверь.
Дверь открылась не сразу, где-то в глубине квартиры раздался Пашкин голос, затем зашаркали шаги, щелкнул замок и дверь распахнулась. Ванька Котов, столкнувшись с Женькой глазами, шагнул было обратно в квартиру, но почему-то вдруг остановился. Замерев в напряжении, Ванька опустил глаза и уставился на свою куртку.
– Вот, твоя куртка… – Женька, заговорила тихо-тихо, едва слышно, протянула Ваньке куртку. – Держи.
– Спасибо, – Ванька взял куртку.
– До свидания, – Женька потеребила воротник шубки.
– До свидания, – Ванька шагнул обратно в квартиру, захлопнул дверь.
Женька тут же сорвалась с места, взбежала вверх по лестнице и, прижавшись лицом к стене, расплакалась. Горько и безутешно, вздрагивая и всхлипывая, точно маленький ребенок.
– Вань, а кто приходил? – Пашкина голова высунулась из комнаты.
– Никто, – Ванька повесил куртку и зашагал на кухню.
– А кто тогда тебе куртку принес? А с кем ты тогда разговаривал? – Пашка не унимался.
– Отстань. Иди в комнату и смотри на свою елку, а то спать уложу, – Ванька постоял на кухне, снова вышел в коридор.
– Ладно, отстану, – Пашкина голова кивнула и исчезла. – Буду на елку смотреть.
Внезапно Ванька кинулся к входной двери, замер возле нее, приложил к двери ухо.
В это время с другой стороны двери стояла Женька. Женька вытерла красные от слез глаза и тоже приложила к двери ухо.
Ванька в коридоре не шевелился и не дышал.
Женька отступила от двери, решительно нажала на звонок.
Дверь распахнулась тут же. Женька от неожиданности вздрогнула, но мигом улыбнулась и оживленно заговорила.
– А на улице снег такой пушистый-пушистый падает. Как в сказке. У летного общежития сосульки висят, целая шеренга, сначала большая сосулька, а потом все меньше и меньше, как будто по росту. На них фонарь светит и они переливаются. Очень-очень красиво. Пойдем, я тебе покажу? – Женька умолкла и растерянно закусила нижнюю губу.
– Пойдем, – Ванька вдруг кивнул.
Женька разом просияла от счастья и затараторила.
– А мы еще на каток можем пойти, там сейчас никого. Твоя мама тоже в клубе? А я родителям записку оставлю, и ты своей маме напиши. Хотя они все равно придут очень поздно.
– У меня Пашка дома.
– Ой, он один останется… А я ему Бимку сейчас приведу! Пусть с ним играет!
Не дожидаясь ответа, Женька рванула вверх по лестнице, на бегу закричала.
– Я только свитер надену и коньки прихвачу! Я быстро!
Ванька тут же кинулся в квартиру, ворвался в комнату, стал натягивать свитер…
XV
Сосульки действительно были в шеренгу и точно по росту. И еще они переливались в свете фонаря, и это действительно было очень красиво. Две пары глаз, зеленые и серые, блестели, устремив взгляд в одном направлении.
– Правда, как в сказке? – Женька, задрав голову, смотрела на сосульки.
– Правда, – Ванька, так же задрав голову, глядя на сосульки, кивнул.
– А ты в детстве сосульки ел? – Женька улыбнулась.
– Ел, – Ванька снова кивнул.
– И я ела. Мне казалось, что сосульки даже вкуснее, чем мороженное…
Женька посмотрела на Ваньку, засмеялась и вдруг рванула по снегу, крича на весь лес.
– С Новым годом!!! С Новым счастьем!!! Ура-а-а!!! Догоняй, Ваня!!! Догоня-я-яй!!!
Ванька кинулся за Женькой. Женька сгребла варежками снег, слепила снежок, пульнула в Ваньку. Ванька тут же послал в Женьку ответный снежок. Оба, хохоча, и обстреливая друг друга, помчались к заснеженному лесу…
Небо над лесом было необычайно ясное, огромная круглая луна освещала серебристым, волшебным светом и без того светлый от снега лес. Было в лесу тихо и лишь две маленькие фигурки бежали, хохоча, вдоль протоптанной дорожки. Внезапно Женька остановилась у высокой сосны, запустила снежок, но Ванька ловко увернулся и снежок со свистом улетел к старым березам. Ванька тут же запустил ответный снежок в Женьку, и он прямой наводкой угодил в смеющееся Женькино лицо.
– А-ай!!! – Женька закричала, закрыла лицо ладошками.
– Что… Женя, что?!
– А-а-ай!!!
Ванька, сломя голову рванул к Женьке, схватил ее за плечи.
– Что с тобой, Женя! Женя-я-я!
Женька открыла лицо, прыснула звонким смехом, толкнула Ваньку в сугроб, стала засыпать его снегом.
– Так не честно! – Ванька захохотал, стал стряхивать с лица снег. – Не честно-о-о!!!
– Честно-честно! Честно-пречестно!!! – Женька, смеясь, упала на снег рядом с Ванькой.
Лед на реке был гладкий и блестящий, точно зеркало. В нем даже отражались небо и луна. На катке, на котором обычно бывает так много детворы и взрослых, никого не было. Оно и понятно – новогодняя ночь, взрослые на вечеринке, дети спят. Не все, правда. Вот эти двое, например. Он и она. Медленно скользят по льду, о чем-то беседуя. О чем? Прослушаем.
– … из-за меня Димка Косяков пострадал. Мне стыдно очень…
– Мне тоже стыдно. Мы с Косяком с пятого класса дружим…
– Давай, завтра к нему сходим, вместе извинимся?
– Давай.
– Я как проснусь, за тобой зайду, ладно?
– Ладно.
– А ты зачем его бить стал?
– А ты не понимаешь?
– Понимаю. Мы с ним не целовались, это глупость. Я просто хотела, чтобы ты увидел, хотела тебя разозлить.
– Увидел. Разозлила.
– Не будем об этом больше. Дай руку.
Женька взяла Ваньку за руку.
– Нет, лучше так, – Женька отдернула руку, стянула варежку.
Ванька тоже снял варежку, взял Женьку за руку.
– У тебя рука такая же теплая, как у меня. Точь в точь, – Ванька посмотрел на Женьку. – Как будто твоя рука, это моя.
– И правда, – Женька улыбнулась, остановилась. – Я тоже об этом подумала. Мне показалось, что я твою руку уже когда-то держала. Она какая-то очень знакомая. Очень-очень. Как у родного человека.
Зеленые и серые глаза встретились, долго и внимательно смотрели друг на друга. Совсем по-взрослому.
– Это самый лучший Новый год в моей жизни… – Женька, наконец, очнулась, улыбнулась, потянула Ваньку за собой, заскользила с ним по льду.
XVI
Командир полка подполковник Хворостов стоял у зеркала и тщательно выбривал румяное свое лицо. Закончив бриться, Хворостов щедро обрызгал себя одеколоном, накачав его из пузатой бутыли резиновой грушей. Похлопав себя по щекам и покряхтев от боли, все-таки порезался, все-таки попал на порезы одеколоном, Хворостов бодро зашагал в комнату, вдохновенно при этом напевая.
– Когда просты-ы-ым и нежным взоро-о-ом, ласкаешь ты меня-я-я мой друг…
– И куда это ты шею свою намылил?
В комнату, помешивая в кастрюле некое желтое месиво, вошла командирская жена.
– Мы на вылет собирались, мылись, брились, похмелялись… – Хворостов, глядя на жену, растянул в улыбке рот, нырнул в спортивный костюм с надписью «СССР». – Верунчик, в баньку я. В баньку. За праздники перебрал лишку, надо бы организм почистить.
– В баньку, – командирша кивнула. – Морду побрил, надухарился, так что за версту парфюмерией несет и баньку! Ты дуру-то из меня не делай!
– Верунчик, не веришь, спроси у мужиков, – Хворостов направился в коридор. – Вон, Саньке Зыбину позвони, если мне не веришь.
– Сейчас все брошу и начну всем твоим замам трезвонить, – Хворостова подцепила пальцем месиво, облизнула палец, попробовав месиво на вкус. – А с Генкой кто гулять пойдет, соседский дядя?! Вместо того, чтоб с сыном, как приличный отец выходной день провести, он лыжи черт знает куда навострил!
– Веруся, завтра еще выходной, завтра погуляем, – Хворостов надел тулуп, чмокнул жену в щеку. – Пока, моя радость.
– Радость-гадость, смотри у меня, Хворостов…
XVII
Из небольшой деревянной баньки, что находилась недалеко от летного поля, валил молочный пар. Вокруг баньки был небольшой дворик с двумя лавочками, вырезанным из дуба столиком и высокой поленницей с березовыми поленьями. Внезапно дверь баньки распахнулась и во дворик, громко вопя и громко рыча, выскочили трое распаренных летчиков. Все трое, еще громче вопя и еще громче рыча, принялись обтираться снегом.
В парной баньки стоял такой чад, что мало чего можно было разглядеть. Едва-едва просматривались голые и красные тела, раздавались голоса и шлепки веника.
– О-о!!! Хорошо-о!!!
Из промывочной, закутанный в простыню, выскочил командир полка Хворостов.
В просторной комнате, в которую Хворостов выскочил, стоял длинный деревянный стол с пирогами-грибами-водочкой-огурчиками. За столом, на длинной скамье сидели несколько летчиков, включая тех трех, что несколько минут назад вопили и рычали на морозе.
– Ну, что, мужики, по рюмочке? – Хворостов опустил свое распаренное тело на скамью.
– По рюмочке, товарищ командир! – подполковник Зыбин, правда, без подполковничьих погон, а в белой, на греческий манер подвязанной простыни, потянулся к запотевшей бутылке.
– Ну? Как говорили мы еще курсантами… – Хворостов протянул вперед рюмку. – … Чтобы количество наших взлетов, равнялось количеству наших посадок!
– Товарищ командир, – Зыбин, опустошив рюмку и закусив ее хлебом, вытер рот, глянул на Хворостова. – Нам ночные полеты после праздников зря поставили. Мужики в себя еще не придут…
– Придут, Санька, придут. Лётчик – это не тот, кто пьёт между полётами, а тот, кто летает между пьянками, – распаренный летчик, рычавший на морозе, подмигнул Зыбину.
– Сань… – Хворостов повернулся к Зыбину, поморщился. – Вот ты мне сейчас на хрена про работу, а? Вот что у нас, у мужиков, за мода такая про работу вне работы языки точить? Не понимаю я этого и не принимаю. Вот про женщин, я всегда готов!
– Во, товарищ командир, женщины легки на помине! – распаренный летчик захохотал, глядя в сторону двери.
В дверях, с большим подносом в руках, стояла Алька Котова. Алька улыбнулась летчикам, подошла, виляя бедрами, к столу, стала выгружать с подноса горячие блюда.
– Алевтина Федоровна, – Хворостов оживился, засиял, точно начищенный самовар. – Алевтина Федоровна, вы с нами рюмочку не пропустите?
– Не-е-ет! – Алька засмеялась. – Вас тут много, а я одна! Вы уж тут как-нибудь без меня. Вы сами тут… Без женщин…
– Без женщин нам жизни нет! – Хворостов вскочил, вытянул вперед руку с рюмкой. – Мужики-и-и! За женщин! За прекрасных дам, которые вдохновляют нас на подвиги!
Летчики дружно повскакивали со своих мест, дружно опрокинули рюмки. Алька, смеясь игриво и звонко, выбежала на улицу.
XVIII
Жена командира полка Хворостова вылила желтое месиво на круглый свежеиспеченный корж, размазала месиво по коржу, положила на него другой корж. Затем командирша наклонилась к духовке, раскрыла ее, и тут в квартире у Хворостовых раздался дверной звонок.
– Мама! Мама-а-а, папа пришел! Откро-о-ой!
– Папа-папа, сейчас открою…
Командирша вытерла о передник руки и зашагала к двери с самым недовольным видом.
– Ключи есть, на черта трезвонить…
Командирша распахнула дверь и тут же напряженно застыла.
– Здрасьте, Вера Леонтьевна…
В дверях стояла Тонька Попова. Тонька змеинно-сладко улыбалась.
– Я, Вера Леонтьевна, к Ярцевым ходила. Спускаюсь вот по лестнице, дай, думаю, к вам загляну, с праздником вас от всей души своей поздравлю…
– К Ярцевым? Ну-ну… Ярцевы детей на каникулы в Иркутск повезли. Чего пришла, говори, давай, – командирша недовольно запыхтела.
– А Михал Михалыч, я так понимаю, отсутствует? – Тонька, точно не замечая недовольной физиономии командирши, продолжала скалить в улыбке золотые зубы.
– Говори! – командирша начала терять терпение.
– Я же обещала вам всегда к вашим услугам быть, – Тонька вроде как испытывала командиршу на прочность. – Ну, так вот. Альку Котову вы, я так думаю, помните?
– Ну! Говори, дрянь такая! – командирша кинулась к Тоньке, схватила ее за грудки. Кончай лямку тянуть!
Тонька вырвалась, кинулась к ступенькам, закричала.
– В бане сегодня Котова обслуживает! Мужики все по домам уже разошлись, а ваш благоверный все еще в бане!
XIX
Тонька была права, в бане, кроме командира полка Хворостова и официантки Котовой, никого уже не было. Алька собирала со стола посуду, Хворостов, глядя на Альку масляными, хмельными глазами, дымил сигаретой.
– Как елка моя? Понравилась, солнышко?
– Спасибо, Михал Михалыч, очень понравилась…
Алька собрала посуду и тут руки Хворостова обхватили Альку сзади, а губы Хворостова впились Альке в шею.
– Аленька…
– Миша…
– Счастье мое…
– Мишенька…
Хворостов развернул Альку, запыхтел, принялся расстегивать Алькину кофту, впился губами в Алькины губы.
– Ох, не могу… Ох, соскучился…
Повалив Альку на скамью, Хворостов навалился всем телом на Альку, задрал ей юбку, стал стаскивать с Альки шерстяные рейтузы.
– Ох, хочу… Ох, не могу…
В этот момент дверь бани распахнулась и вместе с морозным ветром в баню ворвалась жена командира Хворостова. Была она в распахнутой шубе, из-под которой выглядывал домашний халат, с растрепанными рыжими волосами и бешенными, нездорово горящими глазами.
– Вот он!!! Кобель! Кобель паршивый!!! Убью!!! Убью-ю-ю!!!
Хворостова кинулась к мужу, в одно движение оттащила его от Альки, со всей своей бабьей силы, наотмашь, врезала мужу по морде. Затем Хворостова кинулась к Альке, та уже успела вскочить и натянуть рейтузы, схватила Альку за волосы, поволокла ее по комнате.
– Потаскуха-а!!! Я тебе покажу! Я тебе покажу, как под чужих мужиков расстилаться! Шлюха!! Подстилка столовская!!!
Алька, недолго думая, схватила командиршу за рыжие ее кренделя, рванула их на себя, так что рыжий клок волос осталась в Алькином кулаке.
– Сучка-а!!! – командирша заверещала, точно милицейская сирена, вцепилась когтями в Алькино лицо.
Алька вырвалась, размахнулась и со всей силы врезала командирше по физиономии.
Командир полка забился в угол, вытаращил глаза так, что они из орбит едва не вывалились.
Алька тем временем снова схватила командиршу за волосы, ударила ее об стену, залепила ей несколько звонких пощечин. Командирша заверещала так, что командир, вжав в плечи голову, заткнул руками уши. Рванув от стены, командирша схватила Альку за шиворот, поволокла ее к двери, толкнула так, что Алька собственным задом распахнула дверь, и вышвырнула на улицу. Через секунду на улицу вылетел Алькин тулупчик. А еще через секунду командирша стала хватать со стола все, что попадалось ей под руку и кидать это в стены, в пол, в окна, в собственного мужа. Стекла окон тут же разлетелись вдребезги, командир рухнул на колени, закрывая руками уже изрядно попорченное лицо, а командирша все продолжала боевые действия, вопя, точно сирена.
– Я тебе!!! Я ей!!! Кобель!!! Шлюха!!! Я покажу!!! Я поубиваю!!! Вы мне попомните!!!
XX
Женька закрыла дверь квартиры на ключ, помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
– Бимка, за мной!
У обитой черным дерматином двери с медными цифрами "37", Женька затормозила, нажала на дверной звонок. Дверь отворилась быстро.
– Привет, Жень, заходи! – Ванька пропустил Женьку, погладил собаку.
– Привет, Вань! Кино через двадцать минут, нам еще билеты купить надо…
– Жень, три секунды! – Ванька сунул руки в рукава куртки. – Я Пашку обедом кормил…
– Это правда, он меня обедом кормил!
В коридор с трубой-калейдоскопом в руках, выбежал Пашка. Пашка тут же кинулся к собаке, сунул Женьке калейдоскоп.
– Подержи! Привет, Бимка! Я тебя сегодня дрессировать буду!
– Помчались! – Ванька распахнул дверь, схватил Женьку за руку. – Веди себе, шнурок, примерно, а то собаку тебе больше не оставим…
– А вы теперь друзья?
– Друзья!
– Насовсем? – Пашка высунул нос на лестничную клетку.
– Насовсем!
– Это хорошо, – Пашка удовлетворенно кивнул. – Раз насовсем, значит, я теперь всегда с пёсиком играть буду!
Школьные каникулы были в самом разгаре, и по этой самой причине на улице было оживленно и шумно. Женька с Ванькой миновали двор, и вышли на дорогу, вдоль которой строем вышагивали солдаты.
– … я вообще-то этот фильм уже видела…
– Хочешь, не пойдем?
– Нет, что ты! Я с удовольствием его еще раз посмотрю, – Женька улыбнулась, выставилась на Пашкин калейдоскоп, который все еще несла в руках. – Ой, Вань, а я калейдоскоп Пашкин утащила!
– Ничего страшного, – Ванька улыбнулся. – Потом отдашь.
– Пашка его так любит, – Женька глянула на Ваньку. – Он мне говорил, ему папа калейдоскоп этот…
– Нет у него никакого папы, – Ванька нахмурился.
– Как это нет? – Женька перестала улыбаться, остановилась. – А кто калейдоскоп ему подарил?
– Калейдоскоп я у Косяка на книжку про самолеты выменял, – Ванька посмотрел на Женьку. – У меня одна единственная книжка про самолеты была, я ее в офицерской библиотеке украл. Один раз в жизни украл чужое. Классная книжка была.
– А зачем тебе книжка про самолеты?
– Надо, – Ванька помолчал, глядя на Женьку, затем решился. – Я летчиком хочу стать.
– Летчиком? Вот здорово! Как мой папа, – Женька улыбнулась, но тут же снова стала серьезной и тихо спросила.– Вань, а где ваш с Пашкой папа?
– У нас с Пашкой разные отцы, – Ванька помолчал. – Я своего плохо помню. Помню, как какой-то офицер в гости к нам по выходным ходил, игрушки мне дарил. У нас еще его фотография на тумбочке стояла. А потом он исчез, и фотография тоже исчезла. А кто Пашкин отец я даже не знаю. Мама на эту тему говорить не любит.
– Прости меня, Ваня… – Женька взяла Ваньку за руку.
– За что, Женя?
– Вопросы задаю ненужные.
– Ты мне можешь любые вопросы задавать, – Ванька посмотрел Женьку серьезно-серьезно. – У меня от тебя нет секретов.
– У меня от тебя тоже, – Женька ответила Ваньке таким же серьезным взглядом.
– Пойдем? – Ванька улыбнулся.
– Пойдем, – Женька улыбнулась в ответ.
XXI
Марина вошла в подъезд, стряхнула с шубы снег, стала подниматься по ступенькам. В это время дверь квартиры номер тридцать семь распахнулась и на площадке появилась Алька. Алька замотала голову пуховым платком, побежала вниз по лестнице. Увидев Марину, Алька тут же просияла, точно солнце.
– Здравствуйте, Марина Евгеньевна!
Марина скользнула по Альке ледяным взглядом, молча, прошла мимо, так же молча, стала подниматься дальше.
– Марина Евгеньевна… – Алька остановилась, глядя Марине вслед. – Марина Евгеньевна, Женечка собаку нам оставила, они с Ваней в кино пошли…
Марина, все так же молча, открыла дверь квартиры, молча, вошла в квартиру, молча, захлопнула дверь.
Алька постояла, глядя наверх, ошарашено, затем развернулась, стала медленно спускаться по ступенькам.
XXII
Бимка лежал посреди коридора и грыз кость. С кухни доносились звуки радио, шкворчанье сковородки, свист чайника. Из ванной доносился шум воды. Внезапно шум воды умолк и в коридор, растирая полотенцем голые плечи, вышел Луговой. Бимка тут же оставил кость, кинулся к Луговому, стал хватать его за штаны.
– Пап, ты с полетов?
В коридор выглянула Женька.
– С полетов, – Луговой кивнул, закинул за плечо полотенце.
– Как отлетал? – Женька вышла в коридор. – Без происшествий?
– Так точно, без происшествий! – Луговой улыбнулся, подошел к Женьке, обнял ее за плечи. – Спасибо тебе, Жека.
– За что, пап? – Женька вскинула голову.
– За то, что интересуешься, – Луговой поцеловал Женьку в макушку. – Как у тебя дела?
– Дела – отлично, очень отлично… Пап, я тебя кое о чем спросить хотела…
– Спрашивай, – Луговой кивнул. – Только пойдем лучше в комнату, не в коридоре же о делах говорить, так?
– Так.
Луговой вошел в комнату, сел на диван, растер полотенцем мокрые волосы.
– Ну, так о чем ты меня спросить хотела, Женька?
– Пап… Пап, у тебя книжки про самолеты есть? – Женька присела рядом с отцом.
– Есть, конечно. А зачем они тебе? – Луговой оставил в покое волосы, посмотрел на дочь.
– Человеку одному надо, – Женька опустила глаза.
– Человеку? – Луговой сделал серьезное лицо, помолчал, затем встал, положил руку на Женькино плечо. – Ну, раз одному человеку и раз надо, пойдем!
Через минуту отец и дочь стояли уже в другой комнате возле старенького книжного шкафа.