Со смертью нас разделяют слезы

Данное издание является художественным произведением и не пропагандирует совершение противоправных и антиобщественных действий. Описания и/или изображения противоправных и антиобщественных действий обусловлены жанром и/или сюжетом, художественным, образным и творческим замыслом и не являются призывом к действию.

Text Copyright © Ao Morita 2023

Illustrations Copyright © Amemura 2023

All rights reserved.

Original Japanese edition published in 2023 by Poplar Publishing Co., Ltd.

Russian language translation rights arranged with Poplar Publishing Co., Ltd. through The English Agency (Japan) Ltd. and New River Literary Ltd.

© ООО «РОСМЭН», 2025

Перевод с японского Елены Старостиной

Иллюстрация на обложке Amemura

Руководитель направления Л. М. Мирхусанова

Ответственный редактор И. Е. Воробьева

Литературный редактор П. Р. Смешников

Художественный редактор Е. В. Тукачева

Корректор Г. Н. Смирнова

Технический редактор А. Т. Добрынина

Верстка Е. В. Тё

Твои слезы

В воскресенье выдалась особенно душная ночь. Перед тем как сесть за стол, я включил стоявший в углу комнаты вентилятор. Запустил ноутбук, зашел на сайт стримингового сервиса. Несколько минут листал каталог в поисках чего-нибудь стоящего.

Наконец нашел симпатичную обложку, прочел описание и нажал на «Просмотр». Отзывы в этот раз не проверял.

Сразу настроил полуторную скорость воспроизведения, надел наушники, выпрямился и сосредоточился на истории. Обратился в зрение и слух, погружаясь во вселенную фильма. Сейчас решается, смогу ли я сопереживать персонажам.

Я напряженно искал в речи главного героя, его характере, проблемах и желаниях сходство с собой. Он такой же, как я, одиннадцатиклассник, и мы оба – те еще жалкие тряпки. А стриженные, но не под ежик, черные непослушные волосы так и вообще точь-в-точь!

С самого начала столько сходств! Неужели наконец-то бинго?..

Но, увы, и сегодня ничего. Через полтора часа я с разочарованным вздохом снял наушники. По названию и описанию казалось, что история способна тронуть до слез, и с героем мы были во многом похожи, но слезы так и не пришли. Уже к середине фильма я почувствовал, что это не то, и даже подумывал выключить, но до последнего надеялся на трогательную развязку. Увы, тщетно…

Оставалось только сглотнуть ком от обиды за впустую потраченное время. В следующий раз не буду обманываться пустыми надеждами и брошу просмотр, как только возникнет такая мысль. Я закрыл ноутбук, широко зевнул, поднявшись с места, и нырнул в постель, не забыв выключить вентилятор.

Уснул, зарывшись носом в подушку и сожалея, что сегодня меня опять не настигла смерть.

Диагноз «адакри́я» мне поставили еще в детском саду. Адакрия – это, простым языком, малослезие. Однако название несколько обманчивое: у больного вовсе не пропадают слезы, как можно подумать, просто, если хочешь жить, от них приходится отказаться.

Дело в том, что у страдающих от этой болезни слезотечение провоцирует жар, да такой, что выплачешь зараз чайную ложечку слез – и все. Считается, именно столько, с поправкой на индивидуальные особенности организмов, в среднем проливает человек от большого горя.

Еще у обычного человека слезы слабощелочные, а у пациентов с адакрией из-за какого-то неустановленного фактора – кислотные. Причины этого феномена до сих пор не исследованы, и лечения, понятное дело, тоже нет. Адакрию, как правило, обнаруживают в раннем подростковом возрасте – болезнь не врожденная, а приобретенная. Во всем мире зарегистрировано всего несколько сотен случаев, и ученым еще только предстоит решить эту загадку. Впрочем, жизни синдром практически не мешает, главное – много слез не лить. Вот и получается – «малослезие».

Пациенты проливают слезы характерного оттенка, который подарил болезни еще одно название: «синдром голубых слез». Первая капля на вид мало отличается от обычной, но чем дальше – и чем ближе к смертельной отметке, – тем насыщеннее становится цвет. Этот дурацкий синдром проявляется у подростков в самую чувствительную пору жизни, заставляя их, по сути, отказываться от любых сильных переживаний.

Что же до меня, то мне диагноз и вовсе поставили в шесть лет. В те годы я плакал, стоило только отцу на меня хоть немного повысить голос. Уже и не вспомню за что – в памяти остались только пощечины и то, как слезы наворачивались от обиды и боли в левой щеке.

Чтобы не плакать перед отцом, я стискивал зубы, но это не помогало.

Меня пугали, что плаксы не растут или что за ними приходят чудовища: видимо, до рокового диагноза я ревел из-за любой ерунды. Я легко велся на страшилки, но по малолетству не знал, как удержать душащие меня слезы. Таким уж уродился.

Но когда во время очередной истерики из глаз вдруг хлынули голубые слезы, отец вздрогнул и с удивлением уставился на меня. Меня тут же отвели к семейному врачу, который в свою очередь дал направление в университетскую больницу. Там провели несколько исследований и поставили этот странный диагноз: «адакрия».

Когда же мне, недоумевающему ребенку, разъяснили, что если буду много плакать, то умру, я до ужаса перепугался, да и вся семья с тех самых пор отчаянно берегла меня от любых чувств, которые могли довести меня до слез. «Когда тебе грустно, смейся», – наставляла мама. Отец, если видел, что у меня глаза на мокром месте, прикрикивал: «А ну, не хнычь!»

После смерти моей любимой собачки Моко я сдерживал слезы изо всех сил. Когда мы хоронили ее в саду, я по маминому совету натянул на лицо улыбку. Представляю, какое это было странное зрелище. Если бы увидели соседи, обо мне наверняка поползли бы жутковатые слухи.

Я постепенно привыкал к новой жизни без слез, но в четвертом классе мне пришлось нарушить строгий запрет.

Мама умерла от спонтанного кровоизлияния в мозг. Одним ранним утром в самый разгар зимы она готовила завтрак и вдруг ни с того ни с сего упала посредине кухни. Целый час никто даже не знал, что что-то случилось. Отец нашел ее, когда проснулся, и вызвал скорую, но уже к вечеру она скончалась.

Вид неподвижно лежащей мамы меня как громом поразил. Едва прикоснувшись к ее холодной руке, я разревелся, и глаза тут же застлала голубая дымка. Я держался целых три года, но после маминой смерти плотину прорвало: из глаз так и лил нескончаемый поток. Отец что-то орал: наверное, требовал не реветь. Однако я просто не мог остановиться. Симптомы не заставили себя долго ждать, и от дикой головной боли я потерял сознание.

Несколько дней я находился на волоске от смерти. Жар ничем не сбивался, и температура в какой-то момент поднялась до сорока двух градусов. Я выжил каким-то чудом. Врач объяснил, что мне просто повезло: из-за обморока слезы остановились прежде, чем убить меня. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Однако меня предупредили, что в следующий раз чуда не произойдет.

Из-за госпитализации я пропустил мамины похороны. Правда, думаю, я бы все равно разрыдался на прощании. Так же, видимо, считал и отец, потому что он мне даже не сказал, когда ее похоронили.

После выписки отец попросил прощения за то, что не дал проститься с мамой. Сказал, что растерялся и не мог решить, как будет лучше. А еще отчитал меня, что даже без всяких там синдромов плакать на людях попросту стыдно.

Видимо, поэтому я невольно пялился на одноклассников и одноклассниц, если вдруг они начинали плакать прямо в школе. Рыдать у всех на виду? И им не стыдно? Я смотрел на этих отчаянных смельчаков, будто на диковинных зверюшек.

Оставшись наедине с собой, я иногда вспоминал маму, и слезы подступали сами собой. Однако я раз за разом стискивал зубы и терпел. Если в школе случались неприятности, вспоминал мамины слова, смеялся во весь голос и прогонял печаль.

Так я постепенно и разучился чувствовать: меня больше ничто не трогало.

– Сэяма! Тут, говорят, такой душераздирающий фильм вышел, все глаза выплачешь. Пойдем в кино? – предложил мне как-то раз одноклассник в средней школе[1].

Я удивился, потому что с тем мальчиком мы, может, вообще всего пару раз разговаривали, но ответил, напустив на себя беззаботный вид:

– Трогательный? Гм, а что? Можно.

Я рассудил, что от такого любезного приглашения отказываться не стоит, тем более что второго шанса может не быть, поэтому, чуть поколебавшись, согласился. Мальчик обращался ко всем: мальчишкам и девчонкам, – потому что надеялся завести в средней школе новых друзей.

И вот в ближайшие выходные мы выбрались компанией из пяти человек на фильм, от которого тогда все рыдали. Из всей нашей компании не расплакался я один. По сюжету, основанному на одноименной любовной повести, героиня, ученица старших классов, заболела неизлечимой болезнью и умерла. Самая что ни на есть банальная история.

Отец меня сто раз просил не ходить на мелодрамы, но я как раз вступил в тот возраст, когда хочется поступать наперекор родителям, так что солгал ему, будто мы идем на хоррор.

– Удивительно, как ты не расплакался. По-моему, единственный в зале!

– Почему ты такой спокойный?

– Проспал, что ли, полфильма? – чуть ли не с упреком расспрашивали меня ребята, а я не знал, что им сказать.

Нет, фильм-то был интересным. Просто не тронул меня так сильно. Одноклассники, у которых тогда от слез опухли лица, пришли к выводу, что я бессердечный сухарь. Я возражал, что слезы или приходят, или нет, и насильно их из себя давить нельзя. Слово за слово, я признался, что плач может стоить мне жизни, но ребята не поверили. С тех самых пор между нами пролегла пропасть, и я перестал прилагать усилия, чтобы с кем-то подружиться.

Во время выпускного я с холодным равнодушием наблюдал за тем, как рыдают одноклассники. Где-то в глубине души я над ними даже посмеивался: почему они вообще льют слезы из-за такой ерунды? Хотя если уж совсем честно, то я им немного даже… завидовал.

В старшей школе я тоже ни с кем не подружился, решив затаиться. Только мое отношение к слезам несколько переменилось. Я понял, что что мир полон слез самого разного толка. Мне часто попадались отзывы о кино, мультфильмах и книгах, которые «любого растрогают до слез», и я убедился, что многих подобные истории в самом деле заставляли плакать. Кто-то рыдал от обиды, что проиграл на школьных соревнованиях. Кто-то – от восторга, что раздобыл билет на концерт кумира. От горечи, когда любимая девушка не ответила взаимностью. От радости – когда ответила.

На все эти слезы мне оставалось только с тоской глядеть издалека.

Я отчаянно захотел и сам когда-нибудь искренне расплакаться.

Итак, вот уже семь лет я не проливал ни слезинки. Исследования феномена адакрии так и не продвинулись, ни методику лечения, ни чудодейственное лекарство никто до сих пор не разработал. Так что я забыл, каково это – плакать. Да ладно, слезы! Я не помнил, когда в последний раз от всей души хохотал. Похоже, из-за моей отчужденности у меня вообще постепенно атрофировались все чувства.

Мне так осточертело постоянно подавлять собственные эмоции, что в последнее время я только и выбирал, что всякие душераздирающие фильмы, сериалы, аниме, манги и книги. Я поймал себя на мысли, что мечтаю умереть из-за чего-то по-настоящему трогательного. Я жил в ожидании, когда что-нибудь прервет мою бесслезную муку – убив меня или, как мне больше нравилось думать, подарив спасение.

Отучившись в старшей школе год, я остро почувствовал – чего-то не хватает. Да я и сам понимал чего: вынужденный следить со стороны за радостью и печалью, которые всех моих ровесников охватывали с головой, я жаждал лишь одного – испытать их самому.

Как представил, что всю жизнь придется так маяться, тошно стало. Я бы с большим удовольствием воспевал гимны юности без оглядки на слезы. Однако эти двери передо мной закрыты. Хуже того: я вынужден сдерживать самое великое счастье и самое жгучее горе.

В какой-то момент я окончательно отчаялся. Решил, что в ближайший год во что бы то ни стало доведу себя до слез и поставлю в этом вопросе жирную точку.

С начала одиннадцатого класса минуло два месяца, в свои права вступило душное лето[2]. Как-то раз после занятий я зашел в школьную библиотеку за одной слезливой книжкой. В своих вечных поисках я пока не нашел такое произведение, которое затронуло бы самые глубокие струны моей души.

В читальном зале я, вооружившись телефоном, пробежал взглядом по стройным рядам корешков: заприметил в Сети во время обеденного перерыва одну мангу и надеялся, что раздобуду ее тут. Наша библиотека не отличалась особым разнообразием, зато книжки можно было брать бесплатно. Отец не выделял мне много денег на карманные расходы, свои я не зарабатывал, так что в читальный зал наведывался часто.

Итак, я обошел стеллажи, но нужную книжку не нашел. Уже собирался смириться с поражением и идти по своим делам, но вдруг услышал, как кто-то хлюпает носом, и остановился как вкопанный.

Обернувшись, я обнаружил за одним из столов одноклассницу Судзуну Хосино. Ее хрупкие плечики содрогались в рыданиях, а из больших глаз катились слезы. Каждый раз при виде ее худенькой фигурки я переживал, достаточно ли она ест, но вместе с тем невольно отмечал, что опухшие глаза никогда не портили хорошенькое личико.

После десятого класса параллели перетасовали, и новых одноклассников я почти не запомнил, но на эту девушку обратил особое внимание. Честно говоря, я ее заметил еще в десятом классе, а если совсем точно – в тот самый день, когда объявили результаты вступительных экзаменов.

Тогда на магнитной доске напротив главного входа вывесили списки с номерами поступивших. Одна девушка с пышным хвостиком на затылке, обнаружив заветные цифры, разрыдалась в голос. Ее обнимала подруга, пока та, заливаясь слезами, куда-то звонила и сообщала, что поступила.

Ладно еще, когда ученики кричат от радости, но вот так расплакаться? Уникум. Чужие слезы всегда вызывали у меня болезненное внимание, потому мой взгляд намертво приклеился к таинственной незнакомке.

Первое время после начала учебы я ее не вспоминал, но вскоре в мае прошли спортивные соревнования, и я снова увидел, как она плачет. Ее 10 «Г» во всех дисциплинах показал себя недурно. Ребята вместе радовались победам, и только одна девочка – с хвостиком – опять рыдала в три ручья. Я тут же вспомнил: это же та самая, которая расплакалась в день объявления результатов.

С тех самых пор эта девушка… Хосино, неизменно льющая слезы, то и дело попадалась мне на глаза. Когда на осенний фестиваль одиннадцатиклассники поставили «Золушку», она, всхлипывая, пряталась в задних рядах спортзала, который на время спектакля превратился в зрительный зал. Лично мне совершенно непонятно, как вообще можно плакать над «Золушкой». И все же я собственными глазами видел, как Хосино плакала навзрыд.

Как-то раз я заметил ее в коридоре с подругой, где она рыдала за компанию. Насколько я понял, подруга неудачно призналась кому-то в любви, а Хосино оплакивала ее отвергнутую любовь – и такое ощущение, что пуще самой подруги.

Потом мы попали в один и тот же одиннадцатый класс. Если раньше я мысленно называл ее «та самая плакса», то теперь в новом коллективе все представились друг другу, и я запомнил ее имя.

Вот и сегодня Хосино, сидя в читальном зале, листала страницы и промакивала платочком щеки. Я подошел к девушке с неизменным хвостиком и окликнул ее из-за спины:

– Что читаешь?

Хосино вздрогнула: видимо, не ожидала, что к ней обратятся. Обернувшись и подняв на меня влажные глаза, ответила:

– Вот, – и показала обложку.

У меня брови полезли на лоб. Оказывается, она взяла ту самую книгу, которую безуспешно искал на полках я: наделавшую шума мангу-однотомник о двух старшеклассницах с несбывшимися мечтами. Теперь понятно, куда она запропастилась. Судя по тому, на каком развороте Хосино держала открытый томик, ей оставалась еще где-то треть. Я присел на соседний стул.

– Неужели настолько трогательная история? – спросил я, стараясь ничем не выдавать охватившего меня волнения, и одноклассница тут же кивнула:

– Очень трогательная! Я еще не дочитала, но уже вся облилась слезами. Ужас!

– Да? Я как раз искал что-нибудь такое. Как дочитаешь, я следующий.

– Ага. Мне чуть-чуть осталось, так что подожди немного. – Хосино высморкалась в салфеточку и вернулась к чтению.

Так состоялся мой первый разговор с Судзуной Хосино.

Кажется, только что я впервые за всю старшую школу сам заговорил с кем-то из сверстников. Даже удивительно, как складно получилось: может, все дело в том, что девушка меня не на шутку заинтриговала. Я давно поглядывал на нее издалека и успел понять, что Хосино – добрая душа и вряд ли показательно промолчит в ответ на мой вопрос. Наверное, нельзя легкомысленно проводить знак равенства между чувствительностью и добродушием, но наш разговор только укрепил сложившееся об однокласснице впечатление.

Пока Хосино тихонько дочитывала мангу, я снова пробил ее название в интернете. Когда выбираю для себя фильм или книгу, в первую очередь обращаю внимание на отзывы. Скрупулезно читаю и положительные, и отрицательные мнения, пытаясь найти ответ на вопрос, не убьет ли (читай: «спасет») меня то или иное произведение. Разве что спойлеров стараюсь избегать. Издатели могут сколько угодно писать на обложке «Тронет до слез!», но это вовсе не гарантирует, что читатели и правда заливаются слезами над историей. Поэтому, чтобы не попасться на уловки маркетологов, я взял за правило обязательно смотреть комментарии.

Даже у той манги, которую читала Хосино, попадались отрицательные отзывы: «Банально, не тронуло. Деньги на ветер», «Не знаю, над таким разве что совсем подростки плачут. Но занятно», «Еще бы чуть-чуть – и пролила бы слезу. Но увы…», «Все носятся с этой книжкой, как будто ничего душещипательнее в жизни не читали. А по мне, манга как манга».

Под любым популярным произведением обязательно попадается что-нибудь такое. Если кто-то не расчувствовался, это вовсе не значит, что книга плохая. Попадаются и вполне достойные образчики. Просто для меня слезы важны принципиально.

Поскольку в большинстве отзывов мангу все же превозносили, я решил дать ей шанс. С этой мыслью я сунул телефон обратно в карман и принялся ждать своей очереди.

Тем временем Хосино снова пустила слезу.

Странное чувство. Я давно уже не видел вблизи, как кто-то плачет. Все время следил издалека и теперь колебался: не тактичнее ли будет отвернуться и сделать вид, будто ничего не замечаю.

Ей оставались считаные страницы. Я то и дело бросал на Хосино косые взгляды, и с ее щек на юбку так и лились прозрачные капли. Какая божественная, священная красота! Так бы и любовался… Но вот книга подошла к концу, девушка ее закрыла и положила перед собой на стол.

– И как? – спросил я у бессильно глотающей слезы Хосино.

– Хорошо, – кое-как просипела она. – Я считаю, такое должен прочитать каждый.

Я молча удивился: «Неужели настолько?» – и придвинул книгу к себе. С волнением открыл на первой странице.

Раз уж я собственными глазами увидел, какое действие эта манга оказала на одноклассницу, во мне зажглась робкая надежда, что моим страданиям пришел конец.

Стиль рисования автора запал мне в душу еще с обложки, но теперь, когда я убедился, что он точно в моем вкусе, предвкушение только возросло. С каждой страницей я распалялся все больше: на этот раз точно!

Я думал, Хосино сразу уйдет домой, однако она взяла с полки следующую книгу. Видимо, хотела потом обменяться впечатлениями.

– Сэяма-кун[3], как дочитаешь, скажи, как тебе, – в самом деле попросила Хосино, когда немного успокоилась. Даже заглянула мне в глаза: наверное, проверяла, не блеснули ли на них слезы. Увы: я пока не добрался до эмоциональной части. А тут еще она сбила меня с толку: я не ожидал, что Хосино знает меня по имени.

– Хорошо, – буркнул я, не отрывая глаз от бумаги.

Вот наконец забрезжил финал, но в глазах по-прежнему не щипало. Меня начало терзать недоброе предчувствие… Уже очевидно, к чему все идет. И если не ошибся, то вряд ли я расплачусь. Хосино уже вовсю поглядывала в мою сторону в ожидании, когда же я захлюпаю носом, но, к сожалению, я не оправдывал ее надежд.

Дочитав последнюю страницу, я захлопнул мангу. И правда, хорошая. Но закончилась она предсказуемо, как по инструкции, и я не проронил ни слезинки.

– Ты дочитал? – уточнила Хосино, переводя недоверчивый взгляд с книжки на меня и обратно.

Кажется, она хотела еще что-то уточнить, но я ее опередил:

– Дочитал. Интересно.

– И… И все?

– Ну, грустно, что подруга умерла.

– И… все?

Вроде я честно высказал свое мнение, но Хосино явно ждала большего. Как по мне, характеристиками «интересно» и «грустно» история исчерпывалась, и я понятия не имел, чем утолить ожидания одноклассницы.

– Действительно очень трогательная история.

– По-моему, ты не очень-то тронут… Странно! Ты внимательно читал?

– Очень внимательно. Просто не разбередила душу до слез. Но история хорошая.

– Да ну-у-у! – Хосино уставилась на меня так, будто не верила собственным глазам.

Я к такому уже привык и особо не обращал внимания. Разве что чуть завидовал, что она способна лить слезы из-за такой ерунды.

– Как тебе удалось не расплакаться? Лично у меня губы задрожали, еще когда только аннотацию проглядела. А сейчас вспоминаю финал – и чувствую, что вот-вот опять расплачусь.

Меня подмывало пошутить, что у нее, наверное, слезные железы с дефектом, но я сдержался. На самом-то деле из нас двоих дефектным был я. Даже судя по отзывам, большинство читателей историю хвалили и проливали над ней слезы. Правда на стороне Хосино.

– Все плачут от разного. Мне кажется, нет ничего зазорного в том, что каждый оценивает эту мангу по-своему. Так и обсуждать интереснее, а если бы все только соглашались – было бы скучно, – честно объяснил я свою позицию, но одноклассница явно меня не поняла.

Я принялся листать том, чтобы найти что-то такое, что бы мне особенно понравилось, и тем самым сгладить обиду Хосино.

– Сэяма-кун, а отчего тогда расплакался бы ты?

– Сам не знаю. Вот и ищу, – ответил я, отрываясь от поисков. И добавил: – Я уже семь лет не плакал.

У одноклассницы округлились глаза. Кажется, она на все реагирует очень бурно.

– А? Разве так бывает? Мне кажется, я плачу по пять раз в неделю. Семь лет – это ты сто процентов преувеличиваешь.

– Да нет, я серьезно. У меня редкая болезнь: я умру, если расплачусь. Поэтому я семь лет держался, но теперь мне стало все равно. Я ищу такую историю, которая меня добьет.

Если до этого Хосино хмурилась, то теперь она растерялась. И, в принципе, я понимал почему.

– Сэяма-кун, тебе, наверное, просто очень стыдно плакать. Можешь не выдумывать никаких болезней. Я тебе так скажу: на самом деле плакать – очень полезно для здоровья!

Так и знал, что не поверит. Адакрия – малоизвестная болезнь, и поначалу большинство людей уверены, что она выдуманная.

Тогда, в седьмом классе, когда ребята меня заклевали за то, что я не расплакался, я тоже честно объяснил, чем все это для меня чревато. Конечно, они решили, что я все выдумал.

Пожалуй, если бы не собственный диагноз, я и сам бы не поверил, расскажи мне кто такую историю. Так чего же я хочу от Хосино и других?

– А ты знаешь, что плач снижает уровень стресса и регулирует работу вегетативной нервной системы? Некоторые ученые считают, что слезы – это своего рода душевный детокс, притом что его результат держится где-то неделю. Плакать – это замечательно! И иммунитет стимулирует. Я с самого детства реву и ни разу не простужалась. По-моему, круто! – со знанием дела просветила меня Хосино.

Я тоже про все эти теории слышал: и про то, что от слез организм расслабляется, как от хорошего сна, и про то, что концентрация гормона счастья, серотонина, в крови тоже якобы повышается. Еще, говорят, те слезы, которые проливаешь над сырым луком, подобного эффекта не дают. Все это можно прочитать в интернете.

– А знаешь, что слезы делят на три вида? Так называемые базальные, которые увлажняют глаз и защищают его от пересыхания, рефлекторные, которые выделяются в ответ на внешние раздражители и повреждения. И эмоциональные. Над книжкой я проливала именно их. Считается, что они присущи только человеку, – с гордостью продолжала объяснения Хосино, как будто оправдывалась. – Может, ты на самом деле ближе к царству животных? – со смешком добавила она, не услышав от меня ни слова в ответ.