Со смертью нас разделяют слезы

– Может быть, – не стал возражать я. – В общем, я ищу такую книгу, которая тронула бы меня до слез. Если есть что на примете, посоветуй. Необязательно именно книгу: можно и кино, и сериал, и аниме.

Едва прозвучала моя просьба, как раздался звонок, возвещающий конец внеклассной деятельности. Хосино поднялась с места со словами:

– Хорошо, я подумаю.

Подхватила дочитанную книгу и отнесла ее на стойку библиотекаря, видимо, собираясь взять ее домой. Она мгновенно заполнила все карточки и вскоре вернулась обратно.

– Ты же только что ее прочитала! И все равно берешь? – спросил я, пока Хосино укладывала томик в школьную сумку.

Сам я почти никогда ничего не перечитывал и не пересматривал. Какой интерес, если все равно знаешь, чем все закончится?

– Мне нравится. Я из тех, кто зачитывается одними и теми же книжками.

– Мм, – промычал я, тоже поднимаясь с места. Да, бывают и такие.

Мы вместе вышли из библиотеки и направились к выходу из школы. Я чувствовал себя как на иголках: отвык ходить по коридору не один.

– Сэяма-кун! Если тебе правда хочется поплакать, то вступай в наш кружок, – вдруг предложила Хосино, когда я чуть ее обогнал.

Я обернулся:

– Это в какой?

– Киноклуб! Поначалу мы назывались «Кружок растроганных до слез», но к нам никто не шел, и мы сменили название.

– И чем вы занимаетесь?

– Смотрим всякое трогательное кино, книжки читаем, а потом делимся впечатлениями. У нас нет четкого расписания, и за дисциплиной мы строго не следим. Так что если хочешь – вступай… Ну как? – спросила Хосино с сияющими глазами.

Я даже не слышал про такой кружок. Судя по всему, место как раз по мне.

– Сколько вас, получается?

– Двое, я и еще одна девочка из двенадцатого. Изначально нас было четверо, но двое ушли, так что мы как раз искали новых людей. Даже жалко, что больше никто не хочет просто смотреть кино после уроков.

Удивительно, какой маленький кружок. Однако я старался избегать лишних знакомств, поэтому так даже лучше.

– Хорошо. Вступлю.

– А? Да ладно, серьезно?

– Угу.

Хосино вся просияла. Все-то у нее эмоции через край… Девушка порылась в сумке, вытащила оттуда какую-то папку и протянула мне листок. Оказалось, что это шаблон заявления на вступление.

– Заполнишь до завтра? Только смотри, вот тут надо согласие родителей. Пусть кто-нибудь поставит печать[4], ладно?

Она просила очень любезно, но меня поразила ее подготовка. Неужели и слезы в библиотеке – часть кампании по поиску новеньких в кружок? А я повелся и согласился вступить… Я постарался убедить себя, что излишне драматизирую, забрал листок и спрятал в рюкзак.

– До завтра! Только, чур, не передумывать!

Перед школьными воротами мы обменялись контактами, Хосино вскочила на велосипед, помахала мне рукой на прощание, и мы разошлись. Я добирался до школы поездом, так что направился к ближайшей станции. Почему-то меня несказанно обрадовало, что я наконец хоть с кем-то в школе поговорил.

Всю дорогу я думал о том, что общаться с одноклассницей оказалось совсем не так плохо, как я себе представлял.

Тем же вечером, когда отец вернулся с работы, я протянул ему заполненный бланк заявления. В нем указывалось: «Кэй Сэяма, 11 „Б“, желает вступить в киноклуб». А в качестве причины я написал: «Потому что интересно».

Отец, усевшись на диване в гостиной, мрачно просмотрел все графы. Я мысленно поблагодарил девушек за то, что решили сменить название: в «Кружок растроганных до слез» отец бы меня никогда в жизни не пустил.

– Сколько там человек?

– Я буду третьим. Еще там моя одноклассница и девочка из двенадцатого.

Отец бросил заявление на столик перед собой, сложил руки на груди и нахмурился. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: затею он не одобряет.

– Самый обычный киноклуб, – заверил я отца прежде, чем он что-нибудь спросил. – Смотрят фильмы, обсуждают. Кстати, они и собираются-то не очень часто.

Он всегда держался со мной строго – может быть, свою роль сыграла и болезнь. Он часто повторял, что можно прожить и вовсе без друзей. Наверное, считал, что новые знакомства – новые слезы, а это опасно.

Комендантского часа он не назначал, но устраивал мне форменную выволочку, если я задерживался допоздна. Даже мобильный разрешил завести только в этом году. Дома фильмы и сериалы были под строгим запретом: отец ограждал меня от всего, над чем я мог пролить лишнюю слезу.

С тех пор как я поступил в старшую школу, он стал чуть спокойнее, но мое неожиданное желание пойти в такой опасный кружок, как киноклуб, явно выбило его из колеи.

– Ты хорошо подумал? А вдруг там будут всякие слезливые мелодрамы?

– Да нет. Насколько я понял, они больше любят боевики и детективы. И обсуждать их интереснее. Так что сомневаюсь, что мы там будем смотреть романтику и драму, – без зазрения совести солгал я.

Отец бы и под пытками не добился от меня признания, что на самом деле я вступаю в кружок именно для того, чтобы расплакаться.

– Тогда ладно, – проворчал он, все-таки подписал бланк и нерешительно скрепил свое согласие вытащенной из комода печатью.

Я искренне поблагодарил его за понимание и забрал заявление.

В начале года я впервые с ним всерьез поругался, когда мы решали вопрос, заводить мне телефон или нет. Кажется, он не ожидал, что я вообще способен отстаивать свою точку зрения, и удивительно быстро уступил. Даже согласился, что слишком переживал из-за адакрии и во многом перегибал палку. Думаю, если бы не тот спор, мне и в этот раз никакого кружка не видать.

Вернувшись к себе в комнату, я спрятал заявление в рюкзак, а сам включил компьютер. Привычно пустился на поиски трогательного фильма, который спасет мою душу.

– Вот, все подписал.

На следующий день во время обеденного перерыва я, подкрепившись булочкой с кремом, отдал заявление Хосино. Она тоже успела поесть и как раз перечитывала мангу, которую вчера взяла в библиотеке. Несмотря на то что она знала, чем все закончится, и вообще только-только приступила к чтению, глаза у нее уже покраснели.

– О! Точно. Спасибо. Я потом передам куратору, – кивнула она, проглядывая заявление.

Перед тем как спрятать его в ящик парты, к моему недоумению (ведь какая разница?), она решила уточнить:

– Так тебя Кэй зовут?

– Ага, приятно познакомиться. А ты опять перечитываешь эту историю? Чего плачешь, если даже до середины еще не добралась?

– Так я же знаю, чем все закончится! Только вспоминаю – сразу наворачиваются слезы. Я и дома вчера перечитывала – рыдала.

Я даже не нашелся, что тут сказать. С одной стороны, завидовал тому, как она легко призналась, что любит поплакать. С другой – она меня по-своему очаровывала. В нашем возрасте любой ценой стараются не плакать на людях, а она каждый раз устраивает из этого целое представление. Ее вчерашние слезы до сих пор стояли у меня перед глазами: ведь я видел это шоу из первых рядов.

В общем, я уже хотел вернуться за парту, как вдруг Хосино ухватила меня за край школьного пиджака.

– Чего?

– Сегодня будет заседание кружка! Мы собираемся в пустом классе на четвертом этаже. Только я сегодня дежурная и придется задержаться, поэтому иди первым, не жди меня.

– Хорошо.

Одноклассница просияла, отпустила меня и снова вернулась к чтению. Только тут я заметил, что остальные ребята смотрят на нас с любопытством. Видимо, не привыкли видеть, чтобы я с кем-то болтал.

Итак, я вернулся на свое место и какое-то время не спускал глаз с Хосино. С каждой страницей она все сильнее расстраивалась, и вскоре ее брови сложились таким домиком, что стало очевидно: еще чуть-чуть – и разрыдается, как дите малое. И вот среди криков и смеха она в самом деле захлюпала носом, а по щекам покатились слезы. В моих глазах она засияла, будто кто-то направил на девушку яркий луч софита.

Казалось бы, не с моим диагнозом находить красоту в слезах. И все же почему-то всхлипывающая Хосино целиком поглотила мое внимание.

Звонок заставил меня опомниться. Кажется, и девушку неожиданный звук вернул в реальность: она тут же закрыла книгу и промокнула глаза платочком. Все уроки после обеда я постоянно отвлекался, вспоминая блестящие капли, катившиеся из ее глаз, и не усвоил ничего из нового материала.

Первым делом после занятий я притащился в пустой кабинет на четвертом этаже. Хосино предупредила, что задержится, но оставалась еще и старшая участница кружка, которая могла прийти вовремя. Однако за дверью никого не оказалось.

Как и во всех остальных классах, здесь тянулись ряды парт и стульев. Я вспомнил, что Хосино поручила мне сдвинуть четыре центральных стола квадратом, и я выполнил эту просьбу. За одной из сдвинутых парт я и принялся ждать. В средней школе я не посещал кружки, потому сердце билось чуть чаще в предвкушении нового опыта. К тому же я не знал старшую девушку и немного переживал, как пройдет знакомство.

От безделья я проверил, не лежит ли чего-нибудь интересненького в партах, прошелся по классу. Но вот наконец открылась дверь…

– Извини, что я так долго! Ну, давай начинать!

Я был уверен, что увижу старшую школьницу, но в класс вошла Хосино. Бросила сумку на сдвинутые вместе парты, вытащила и запустила портативный проигрыватель с экраном дюймов, может, пятнадцать – чуть побольше, чем у моего ноутбука. Притащила она с собой и несколько дисков.

– Из этих все смотрел? – спросила одноклассница, выкладывая передо мной три коробочки. Два японских фильма и один зарубежный. Я только в этом году по-настоящему открыл для себя кинематограф, потому не знал их.

– Ни одного. Какой самый душещипательный и интересный?

– Да ладно? Они все трогательные, но вот этот – мой любимый. Уже раз двадцать его смотрела, и каждый раз реву белугой. Думаю, он и твое ледяное сердце растопит, так что наплачешься вволю.

Я не поверил собственным ушам, но решил не переспрашивать. Хосино выбрала один из японских фильмов. Судя по аннотации и кадрам на обратной стороне коробочки – любовная драма про старшеклассников с перемещениями во времени. Главный герой раз за разом возвращался в прошлое, чтобы спасти возлюбленную от неминуемой смерти.

Обычно я таких сюжетов избегал, потому что мне сложно сочувствовать героям в ситуациях, оторванных от реальности. Но раз Хосино уверена, что я не останусь равнодушным, то почему бы не дать фильму шанс?

– Хорошо, попробуем.

Я вытащил диск из коробочки и протянул однокласснице. Она тут же его поставила и запустила кино.

– Ничего, что последний член кружка еще не подошел? – уточнил я, и Хосино грустно ответила:

– Она пока в больнице и еще не скоро выпишется. Так что ничего. Все, давай смотреть!

Почувствовав ее напряжение, я не стал допытываться дальше и сосредоточился на фильме. Про старшую в следующий раз расспрошу.

Хосино расплакалась еще в самом начале, когда герои только познакомились. Я сделал вид, будто ничего не заметил: все равно она скажет, что, мол, уже знает, что с ними будет дальше. И все же всхлипывания над ухом не давали мне толком сосредоточиться на сюжете, я постоянно отвлекался. К середине фильма Хосино уже все глаза выплакала, а во время кульминации и в самом деле заревела белугой, как обещала.

Во время титров я встал и потянулся, как всегда делал после киносеансов и долгого чтения. Обычно я еще какое-то время размышляю об увиденном и прочитанном, но нынешнее кино меня мало тронуло, поэтому я просто зевнул.

– Как? Ты не плачешь? Как будто даже радуешься, что наконец-то пытка позади… – дрожащим голосом упрекнула меня Хосино.

Платок, судя по всему, у нее промок насквозь, хоть выжимай, и где-то по ходу фильма она перешла на бумажные салфетки. Впрочем, и картонная коробка в веселенький горошек уже почти опустела.

– Ну, несколько раз я почти заплакал. Но чуть-чуть не хватило, – принялся оправдываться я, чтобы меня опять не назвали бездушным сухарем. На самом деле за весь фильм даже в глазах не защипало.

– Да ну? У тебя веки не опухли, и ты зевал все время.

Тут она попала в самое яблочко, и я замялся. Вот что ты будешь делать? Хоть глазные капли в следующий раз бери! Но ведь их незаметно не закапаешь…

В последнюю салфеточку Хосино высморкалась, а потом выудила из сумки три тома манги и две книги.

– Вот мои самые любимые и самые слезливые истории. Прихватила на всякий случай. Они точно никого равнодушным не оставят, так что почитай на досуге.

– Благодарю.

Притом не покривил душой: ни одну из пяти книжек, которые перепрятал к себе, я прежде не читал. А Хосино тем временем достала голубой блокнотик размером с ладонь и что-то в нем записала.

– Что это?

– А?.. А, что-то вроде журнала кружка. Записываю, что мы посмотрели и прочитали, что было интересного, что пробило на слезу. Посмотри: может, что-нибудь заинтригует? Я тогда принесу.

Хосино подвинула блокнот ко мне, и я увидел надпись на обложке: «Тетрадь слез», а чуть ниже мельче: «Журнал школьного киноклуба». Слово «Киноклуб» шло поверх зачеркнутого двумя чертами «Кружка растроганных до слез».

Я пролистал блокнот. На каждом развороте – по две карточки произведений, аккуратно заполненных, сплошное удовольствие изучать. Впечатлениям отводилось совсем немного места, записи вели лаконично и по делу. Я не ожидал от Хосино такой методичности.

В журнале попадались и знакомые мне произведения. Судя по датам, записи начинались с апреля, и пока блокнот не заполнился даже до середины.

Но, пролистав журнал до конца, я вдруг увидел совсем другие записи и замер.

«Вот бы исчезнуть…» От идущего поперек линовки столбца[5] веяло отчаянием. На соседней странице – такие же крошечные столбцы: «Тяжело», «Кажется, я не выдерживаю…».

– Ой! – Хосино вскрикнула, вырвала блокнот у меня из рук, бросила в сумку и утрамбовала сверху дисками. – В общем, на сегодня все, я домой!

Она пулей вылетела из кабинета, зажав сумку под мышкой.

Я растерялся. К чему эти записи во второй половине «Тетради слез»? Вроде на названия книг и фильмов не похоже, а почерк тот же, что в основной части, – значит, вряд ли кто-то другой это писал.

Неужели Хосино тоже гложет такая беда, что ей белый свет не мил?

С другой стороны, а кому теперь легко? Кого никогда не посещают мысли о смерти? В соцсетях уже вместо «доброго утра» то и дело натыкаешься на «вот бы сдохнуть» и «скорей бы исчезнуть». Да и я не лучше: прекрасно ведь знаю, что успех задуманного мной дела увенчается летальным исходом. В общем, мне ли не знать, что такое происходит сплошь и рядом? И все же я не ожидал, что Хосино такая же. В голове не укладывалось, как столь жизнерадостное создание может вынашивать такие мрачные мысли?

Я глубоко вздохнул и поднялся. Расставил парты по местам и отправился домой. В электричке честно попытался почитать одну из книжек, которые мне выдала новая знакомая, но глаза только скользили по столбцам.

– Доброе утро, Сэяма-кун! Ну как, прочитал? – спросила Хосино на следующее утро, вырастая у моей парты, стоило мне только оказаться в классе.

Все ее вчерашнее смущение исчезло без следа, и она ничем не отличалась от той Хосино, с которой я познакомился в библиотеке.

– Мангу – да. Слезу не пустил. Книги пока не успел, – отчитался я, доставая из рюкзака вчерашние три тома и возвращая их хозяйке.

– Не пустил?! Офигеть! Ты первый на моей памяти. У меня даже в блокноте отмечено, что все рыдают!

– Сожалею, но формулировку придется изменить. Нет на свете такого произведения, которое растрогало бы до слез прямо всех читателей до единого, – вздохнул я.

Хосино поджала губы и, взмахнув хвостиком, упорхнула к себе.

Надо отметить, первым же делом она что-то недовольно записала в «Тетради слез». Я усмехнулся и углубился в чтение романа, который она мне одолжила. Это оказалась семейная драма. Я был уверен, что она предпочитает подростковую романтику, поэтому несколько удивился.

Впрочем, с моим околонулевым опытом в таких делах сложно сопереживать влюбленным подросткам, так что я даже обрадовался. Автора я не знал, но стиль меня сразу зацепил, и я читал с удовольствием. Вскоре раздался звонок, но я только спрятал книжку под парту, чтобы не мозолить глаза преподавателю, а сам продолжил чтение.

Где-то через полчаса я внезапно почувствовал на себе пристальный взгляд. Оказалось, что это была Хосино. Ясно: следит, как коршун, не пущу ли слезу.

Любопытства ради я притворился, как зажимаю пальцами уголки глаз, будто сдерживаю слезы. А сам украдкой поглядывал, как она отреагирует. У Хосино взлетели брови, она вся аж приподнялась на месте. Несколько секунд спустя я опустил руку, встретился с ней взглядом и девушка чуть не рухнула на парту.

Наша пантомима так меня позабавила, что я беззвучно рассмеялся. Хосино тоже неловко заулыбалась, оценив, как я ее провел.

После уроков я собирался сразу уйти домой, но Хосино, которой опять выпало дежурить, меня окликнула:

– Ты куда это собрался? У нас кружок! – со всей серьезностью предупредила она, опираясь на щетку с длинной ручкой.

Она упоминала, что четкого расписания у них нет, но я не ожидал такой частоты встреч. Впрочем, дома я бы все равно бездельничал, так почему бы и не посмотреть еще фильм?

– Хорошо, – ответил я и послушно поднялся на четвертый этаж.

Опять расставил парты, как вчера, и в ожидании Хосино начал вторую книгу. Первую, ту семейную драму, дочитал за пять минут до конца большой перемены, но, увы, так и не заплакал, хотя из всех рекомендаций Хосино эта история запала в душу больше всего. Даже с удовольствием вспомнил, каково это – когда щиплет в глазах. Только книга закончилась прежде, чем выступили слезы. Может быть, если бы автор еще чуть-чуть надавил в финале…

Вторая книга оказалась про любовь, во вкусе Хосино. Два подростка с семейными проблемами. Они доверили друг другу свои тайны и в конце концов влюбились – вот такой сюжетец.

– О, читаешь? Хорошая история, но лучше заранее заготовить платочек… Погоди, а прошлую ты уже закончил, что ли? – спросила вернувшаяся после уборки Хосино.

В руках она сжимала заметно раздутую от вещей сумку.

– Ага. Интересная, но не до слез. Хотя тронула меня больше всех из того, что ты посоветовала.

– Ясно, – пробурчала Хосино, сложила на сдвинутые парты сумку и вытащила целую кипу дисков, которые аккуратно передо мной разложила. Всего я насчитал десять штук.

– С чего вдруг такое богатство?

– Сделала подборку самых трогательных фильмов разных жанров. Выбери из них наиболее многообещающий.

Я по очереди перебрал все коробочки. Тут тебе и романтика, и драма, и фантастика, и триллер, и зверюшки, и спортсмены – все до единого фильмы, судя по рейтингам на обложках, очень популярные, хотя я о них ни разу не слышал. Но я и не следил за трендами. Чувствовалось, что Хосино твердо вознамерилась довести меня до слез.

– Гм-м-м, даже не знаю. Понятия не имею, что меня больше всего трогает.

– Ты говорил, что уже семь лет не плакал. А что такого случилось семь лет назад, раз ты не сдержался? Если не хочешь рассказывать, то, конечно, не надо, но вдруг я пойму, что нужно искать? С родителями поссорился? – с улыбкой спросила она, но я тут же вспомнил мамино холодное тело. Правда, и времени прошло уже немало, поэтому от этого воспоминания я больше не плакал.

– Семь лет назад расплакался, когда не стало мамы. И еще был на грани, когда умерла собака.

Чтобы не смущать собеседницу, я постарался объяснить это как можно спокойнее, но улыбка тут же сползла с лица Хосино, губы задрожали. Я даже испугался, что она сейчас расплачется.

– Прости за дурацкие вопросы…

– Ничего дурацкого тут нет. Брось, я не люблю, когда меня жалеют, – беззаботно отмахнулся я, но хрупкие плечики девушки лишь сильнее поникли.

Удивительная чувствительность. Сегодня я узнал об однокласснице много нового.

Пока она молчала, я снова просмотрел аннотации, выбрал фильм и протянул девушке диск.

– Ой. Точно этот? – пролепетала Хосино, когда увидела название. Экранизация того самого романа, которым я зачитывался сегодня утром.

– Ага, точно. Книга мне понравилась. Наверное, моя слабость – семейная драма.

Каждый плачет о чем-то своем. Кого-то до слез трогают истории любви, а кто-то к ним совершенно равнодушен. Кого-то выводят на эмоции повседневные картины школьной жизни, а кому-то таких людей никогда не понять. Зрители и читатели неосознанно переносят на героев произведений свой собственный опыт. Я ни разу не влюблялся и никогда прежде не участвовал в жизни кружка, потому переживания подобных персонажей мне не близки. Но вот семейная драма – совсем другой разговор.

В финале той книги, которую мне одолжила Хосино, мать умирает от болезни. Я тоже пережил похожую трагедию, пусть и в совершенно иных обстоятельствах, и потому сочувствовал протагонисту намного сильнее, чем в историях другого жанра. Вот почему в итоге выбрал именно этот фильм.

– Хорошо, тогда ставлю. Только учти: можешь расплакаться! – предупредила Хосино, устанавливая диск в проигрыватель.

Чудачка. Вот уж не ей меня предостерегать, когда сама льет слезы над мангой, которую только вчера читала.

Как только фильм начался, мы оба умолкли… Ненадолго. Оказалось, Хосино придумала хитрость. «Так посмотришь на героиню – вроде из нее жизнь бьет ключом. Как же так случилось в конце?» – вдруг вздохнула она. Потом снова: «Как, наверное, тяжело храбриться и скрывать болезнь от родных детей. Сердце сжимается». И еще раз: «Ох, сейчас будет такая трогательная сцена!» Всю первую половину она комментировала каждый ключевой момент. Уже не боялась раньше времени раскрыть мне какой-нибудь сюжетный поворот и планомерно давила на жалость.

– Смотри, тут прямо сердце разбивается! Сейчас слезы польются…

Я решил пропускать мимо ушей ее реплики, так что Хосино заплакала в гордом одиночестве. Накрутила сама себя. Дальше уже она не проронила ни слова.

Глазом моргнуть не успел, как мы перевалили за середину, случилась кульминация, но и сегодня над фильмом расплакалась только моя подруга по кружку. Я слышал, как она всхлипывает и шмыгает носом. Когда фильм закончился, я сам вытащил диск, положил его на место и начал собираться.

Хосино не успокоилась даже после звонка. Мы расставили парты и стулья по местам, снова вместе отправились на выход. К тому моменту она уже не плакала, но глаза и нос у нее так покраснели, что все ребята, которые попадались нам по дороге, провожали нас любопытными взглядами. Наверное, думали, будто это я ее довел, потому что во взглядах окружающих я читал еще и осуждение.

– Слушай, – заявила Хосино по дороге, – для меня это уже спортивный интерес. Я заставлю тебя заплакать!

Без контекста прозвучало угрожающе, и случайный прохожий мог понять ее неправильно, но, к счастью, в этот момент мы никого не встретили.

– Мне кажется, ты просто сама слишком чувствительная. Лучше бы поучилась у меня. Неужели ты не умеешь смотреть кино без слез?

– Еще чего! Умею! Вот увидишь в следующий раз.

Она, сердито сопя и топая, меня обогнала. Все-таки до чего же забавно видеть, как ярко она демонстрирует эмоции.

– На следующей неделе будешь у меня плакать как младенец! – провозгласила она, словно киношный злодей.

Добралась до своего велосипеда, вскочила на него и укатила.

С одной стороны, на кружок уходило много времени, с другой – мне понравились наши киносеансы. Сам бы я никогда не наткнулся на такие фильмы, да и Судзуна Хосино меня искренне заинтриговала: почему она плачет по любому, даже самому смехотворному поводу? Почему не стесняется? И как объяснить депрессивные записи в блокноте?

Предположим, легкость, с которой она плакала, объясняется особенностями характера. В конце концов, я тоже в детстве рос тем еще плаксой. Просто в отличие от нее мне пришлось научиться держать себя в руках и со временем я забыл, что такое слезы.

Окружение меняет человека. Может, и я в компании своей полной противоположности, Хосино, верну давно утраченное? Наверное, наивно на это надеяться, но уж лучше так, чем страдать в одиночку.

Интересно, какие фильмы мы посмотрим на следующей неделе? Впервые я накануне выходных с нетерпением ждал их окончания, хотя сам толком не понимал почему.

И на следующей неделе, и через неделю мы с Хосино устраивали заседания кружка в среду и четверг. Она каждый раз грозилась, что сегодня уж точно заставит меня пустить слезу, но итог всегда был один: она плакала, а я записывал на свой счет еще одну победу. Мы, конечно, не соревновались, но меня очень смешило, с каким упорством она добивалась от меня эмоций.

Мы не всегда смотрели кино, иногда просто молча сидели и читали. Хосино спросила, какие трогательные истории посоветовал бы я, и я сделал для нее подборку. Когда в следующий же понедельник она пришла в школу с опухшим от слез лицом и объявила о полной капитуляции, я не выдержал и в голос рассмеялся. Последние несколько лет я держался от людей на расстоянии, и каждый день общения с одноклассницей казался мне новым и непривычным.