- -
- 100%
- +
Повезло. Мы столкнулась в прихожей. Я вернулась, он уже обувался. Черные туфли, черные джинсы, ярко-белая рубашка и новая куртка из глянцево-черной кожи. При мне этикетки ножом срезал и на полку у зеркала бросил. Ни полслова не сказал, словно я его обидела. Чем?
Матрас или раскладушку не принес. Ключ для меня не сделал. Еды никакой, я даже не знаю, как горячего чая напиться. Ни одного своего обещания не выполнил. Ночевать не пришел.
Утром третьего дня я доела до последней крошки засохший пирог, напилась привычно водопроводной воды, положила свои зубную щетку и пасту в рюкзак. Хватит тут торчать непрошенным татарином. Место в общежитии мне выдали, пора переезжать.
Пока я раздумывала, как мне выйти из квартиры, раздался телефонный звонок. Я удивилась страшно, понятия не имела про здешнюю связь. Ни разу за три дня ничего такого слышно не было. Вряд ли это мне звонят. Я не стану брать трубку.
Телефон звонил и звонил. Я нажала на кнопку ответа.
– Слушай, матрешка, сюда, – проговорил на мое простоватое “але” взрослый женский голос, – метнись шементом сюда, на Заневскую. Забирай своего чемпиона, пока остальные не прочухались, поняла?
– Я не могу из квартиры выйти, у меня ключа нет, – призналась я неведомой тете.
– О-па, – прищелкнула та языком, – тебе скока?
Я не понимала. Сказала наугад:
– Достаточно.
– Ты сеструха его, что ли? – обрадовалась счастливой мысли хриплая женщина.
– Ну, даааа, – я на всякий случай оттянула гласную подлиннее, как моя соседка по улице, четырнадцатилетняя Танюха.
– Повиси, – выдала непонятное снова указание тетя, и продолжила нежным шепотом вбок, – Володя, красавчик мой, как из хаты твоей выйти?
Прошли бессмысленные минуты уговоров и мычания в ответ. Я тихонько положила черную радиотрубку panasonik на полку в коридоре рядом с одежными итальянскими бирками. Внимательно оглядела пространство. Вот не может быть, чтобы все эти потайные двери, хитрые чайники и кофеварки, кладовки с неяркими лампочками в углах организовал здесь Владик Кирсанов. Тяму у него столько нет. Другой человек тут старался. Я провела с нажимом кончиками пальцев по периметру металла двери. Железка, секунду посомневавшись, упала мне в ладонь.
– Привет, – сказал я ключу.
Тот, понятное дело, не ответил. Зато в скважину лег, как дуся. Дверь отомкнулась беззвучно.
Кирсанов, что он за человек? Врет постоянно и всем, кто попадается. Я вернулась к телефонной трубке. Там истерили короткие гудки. Я собрала всю свою наличность в кошелек и отправилась на Заневскую площадь.
На площади у метро ко мне прицепился таксист. Молодой, с масляными глазами и мокрыми губами. Норовил за руку зацапать. Я уж было хотела заорать на него во всю глотку, что бы отстал, но тут вовремя подошел пожилой дядька в кепке-восьмиклинке и прогнал его.
– Тебе куда ехать-то? – спросил он, оглядывая мое ситцевое платье и кеды.
Я сказала адрес.
– Что ты там забыла? – таксист сильно удивился.
– Брата надо забрать, – я решила придерживаться этой версии.
– Понятно, – мужик кивнул, – а то я смотрю на тебя и никак в толк не возьму, вроде ты не тамошняя. Не похожа.
– Не, я не тамошняя, – я подтвердила на всякий случай, – я тутошняя.
Пожилой человек усмехнулся и рассказал, как мне добраться до места на метро.
– А там дворами. Вот так и вот так, – он доходчиво рисовал карту в воздухе грубым рабочим пальцем, – ты сама откуда, синеглазая?
– Я с Дона.
– И как он?
– Бежит.
– Ну и слава Богу…
Дом, который мне был нужен номера на фасаде не имел. Но таксист предупредил заранее:
– Это бывший склад, дверь там одна, но звонок есть. Если вдруг не откроют, скажи, что Степаныч тебя привез. Это я. Если и тогда не отзовутся, то я не знаю. Они там раньше пяти вечера не откликаются. Особенно чужим.
Я нашла звонок и нажала на кнопку. Когда-то красные кирпичи постройки плотно покрывали слои граффити. “Цой жив!” и “Любовь стоит того, чтобы ждать!” и другие лозунги. Я с интересом крутила головой и читала. Даже шевелила губами. Черный седан Кирсанова стоял в общем строю машин прямо на останках детской песочницы.
– Эй, коза! Чего тебе? – женщина с серым лицом и в сером халате выглянула в щель приоткрывшейся двери.
– Я за братом приехала, – ответила я.
– На чем? – насмешливо проговорила тетка, оглядывая пустынный замусоренный двор.
Когда-то, может быть, вчера вечером на ее глазах имелся макияж. Сегодня он рисовал черные круги на испитой физиономии.
Хорошенькие же места выбирает Владик для ночевки! Представить брезгливого чистюлю с семнадцатого этажа в такой компании пока не удавалось.
Я назвала братское имя, и меня изволили пропустить внутрь.
Мы долго шли по первому этажу. Двери по обе стороны коридора закрыты. А скорее всего заперты на ключ. Прокурено начерно. Краска стоптана на досках пола. Мне не нравилось тут. Ни одного окна. Интересно, клаустрофобия заразна? Как это в мультике? Это только гриппом все вместе болеют, а с ума по одиночке сходят.
Деревянная лестница повела вниз. Я охнула и зажала нос и рот рукой. Вот где воняло по-настоящему! Кровь, застарелый пот, порох и сверху все крыл запах мокрого цементного пола. Куревом здесь тоже несло, но как бы благородно.
Здоровенная клетка. Пара веревочных рингов по сторонам. Тетка в сером, точная копия той, что вела меня сюда, неторопливо драила пол в клетке. Возила туда-сюда веревочной флотской машкой. Воды не жалела. Стулья с железными ножками штабелями стояли у стен.
– Хорош пялиться! Сюда иди, – из боковой двери позвала меня хрипатая женщина.
Больше всего она походила на атаманшу из сказки про Бременских музыкантов. Определить ее возраст я бы не взялась даже под пытками. Слой макияжа поражал мой наивный взгляд на женскую красоту.
– Вот он, – Атаманша ткнула пальцем в подушки черного кожаного дивана.
Влад лежал лицом вниз. Белая рубаха вымазана кровью и чем-то черным. Я постаралась не принюхиваться. Джинсы спущены до середины зада. Трусы уже привычно не просматриваются. Носок один. Признаков сознательной жизни никаких.
– Где его туфли и куртка? – я разозлилась. Почему я вечно влипаю в каждое дерьмо!
– Туфли?
У тетки в сером сделалось постное лицо.
– Не босиком же он пришел? – сварливо выступила я. Загнала руки в боки. – на нем была надета куртка итальянская, новая, черная, блестящая. И где документы, ключи и деньги!
Про деньги я просто так спросила. Не верила, что можно получить их хоть как-то.
– Клава, иди вон, – велела атаманша, – и куртку найди! Найду я – уволю.
– И туфли! – обнаглев, я крикнула следом.
– Владик тебе про деньги звонил? – тихо спросила Атаманша, закрывая дверь.
На каждом пальце у нее сияло по золотому перстню. Я где-то читала, что руки выдают возраст женщины. Ничего подобного! Пухлые пальцы с острыми черными ногтями ничем мне не помогли. От тридцати до пятидесяти. Да какая разница!
– А как же! Он всегда мне звонит, – врала я легко, словно только этим всю жизнь занималась, – говорит, проверь, сестрица, чтобы все было чики-пуки.
– Деньги вот, – дама вытащила из серого несгораемого шкафа синий пластиковый пакет с надписью МОНТАНА и желтым орлом, – я не взяла ни копейки. Ты Киру напомни, что он мне обещал…
– Напомню, – солидно пообещала я, принимая и складывая в пакет партмоне с паспортом, правами и с кучей других. Интересных точно! Бумажек.
Последними из сейфа ко мне перекочевали связка ключей и ножик-бабочка в узком чехле. Меня вдруг осенило:
– Слушай, сколько он тебе обещал? Давай, я сейчас отдам. А то Влад возьмет и не вспомнит, он такой.
– Нет, – загадочная девушка внезапно смутилась. Румянец пробился сквозь тон на щеках. – Мы с ним тут на диване. После матча. Ну. Ну, ты понимаешь…
До меня дошло через пару минут. Поласкались. Я снова солидно махнула челкой.
– Как-то я деньги брать стесняюсь, – закончила мысль Атаманша.
– Почему? – я искренне удивилась.
По моему неискушенному мнению, это-то как раз самое обычное дело здесь.
– Он у нас девушкам не платит, а наоборот, – продолжила рдеть и пыхтеть женщина.
– Девушки ему платят? – я честно открыла рот. Вот это разворот!
– Ой, да хватит прикалываться, – она махнула на меня разнокалиберными перстнями, – я тебе сейчас мужиков пригоню, они отнесут Володечку в машину.
Слава Богу, амбалы-вышибалы уложили “Володечку” на заднее сиденье. Посвистев и почмокав на марку автомобиля, они отошли в сторонку. Желали поглядеть, как я управлюсь с блестящей тачкой. У меня дома имеется автомашина “Нива”1978 года рождения. Я умею водить.
ГЛАВА 5. Абитура
– Вот тут будешь жить, – сказала старшекурсница Лена. Летний комендант общежития, – комната хорошая, укомплектованная. Девочки в стройотряд уехали. В Крым.
– Одна? – я расстроилась.
– Послушай, – Лена вытащила из нагрудного кармана джинсового платья сигарету. Понюхала и вставила обратно, – я людей насквозь вижу и тебя тоже.
Я приподняла брови в вопросе.
– Ты чистоплотная, некурящая и не гулящая, тебе можно чужое добро доверить. Попадется еще одна такая же приличная, подселю. Сама никого ночевать не пускай! Обещаешь?
– А если человеку будет некуда идти? – отважилась возразить я.
– Так не бывает. Усвоила? Иди за мной, я тебе белье дам и матрас.
Я кивнула. Лена-комендант была примерно моего роста, только шире вдвое. И старше лет на семь. В комендантской я заметила мальчика с яркими черными глазами, он играл в тетрис и на чужих не отвлекался.
– Это твой сыночек? – спросила я, не подумав.
– Да, – лицо суровой начальницы расцвело в улыбке, – отец наш скоро армию отслужит и поедем домой. Или не поедем, я еще не решила. Ладно, Табунщикова, живи и веди себя прилично! Желаю поступить!
Я заперла свое новое жилье на ключ, на два оборота и помчалась на подготовительные курсы. Из-за гадкого вруна Кирсанова успевала только на вторую смену.
Занятие посвящалось самому страшному здесь экзамену: сочинению. Вел его молодой человек не старше тридцати. Очень спокойный интеллигентного вида аспирант в сером культурном костюме.
Две сотни барышень-абитуриенток сосредоточили на нем внимательные взоры. Приготовили ручки и карандаши. Аспирант утвердил себя за кафедрой на дне амфитеатра. Ни разу взгляда на девушек не поднял. Потом невнятно промямлил свое имя. Скучным голосом рассказал, что и как будет читать. Предложил конспектировать дословно и забубнил текст. Тишина сделалась мертвая, иначе не слыхать. Через полчаса начали падать ручки в проходы между столами. Потом тетради. Еще минут через двадцать выпала первая уснувшая слушательница. Смутилась и под тихий девичий смех сбежала за дверь. Потом народ стал засыпать гроздями и уходить табунами. В итоге на втором академическом часе присутствовали исключительно первые два ряда самых стойких любительниц литературы. Их беззвучно поддерживали редкие представители сильного пола на галерке.
Преподаватель как бы невзначай уронил деревянную коробочку. С чем? Та с грохотом покатилась по ступенькам. Задремавшие наверху ребята, смущенно извинившись, покинули зал. Наверное, решили, что проспали звонок. Лектор продолжил бубнеж. Я подумала, что надо бы пересесть вперед, там полно свободных мест. Это была последняя мысль, что я запомнила.
Очнулась от громкого стука. На лбу наливался горячим пульсом синяк. Я в ужасе глядела, как скачет вниз по ступенькам моя тетрадь и прыгает ручка. Девочки, зажав руками рты, оплакивали мое падение. Ржали до слез.
Тогда мужчина оторвал лицо от своих бумаг и впервые посмотрел на аудиторию прямо. Серые глаза, темные прямые брови. Яркий загар, редкий в здешнем холодном июне. На губах легкая улыбка, подбородок твердый и с ямочкой. Он, шагая сразу через две ступени, поднялся ко мне и собственноручно приложил к шишке что-то холодное. Металлическое.
– Надо бы медный пятак, да где ж его взять, – улыбался во весь рот лектор-усыпляльщик.
Дурочка Татьяна, в миг очнувшаяся во мне, испуганно поморщилась. Импозантный молодой человек, сразу напомнил мне гадкого Кирсанова. Такой же самодовольный и вылизанный до скрипа бабник. Очень мне не хотелось так думать о воспитанном, интеллигентного вида аспиранте в сером официальном костюме. Но не выходило. Шестое чувство. Интуиция. Не ОН.
– Самым стойким полагается приз, – тем временем проговорил лектор вполне различимым приятным баритоном, – предлагаю прогуляться пешком по набережной Мойки до Невского. И послушать окололитературную экскурсию. Местным девушкам это, вероятно, неинтересно…
Местные девушки, которых имелось абсолютное большинство, горячо и искренне возразили. Аспирант сунул свой кожаный портфель под мышку и повел девиц на выход. Четырнадцать душ. Разумеется, я пошла вместе со всеми.
Он рассказывал с элегантной забавностью анекдоты про Александра Сергеевича, Наталью Николаевну, Екатерину Николаевну и Жоржа де Геккерна. Был еще какой-то Николай Павлович, но на этом мои познания в биографии Поэта закончились. Я перестала понимать юмор чересчур тонкий для меня. Вертела головой по сторонам и не старалась заглядывать экскурсоводу в глаза. Заходящее солнце отражалось красным в окнах домов. Нагретый за день черно-красный гранит набережной отдавал обманчивое тепло и казался уютным. Даже дружелюбным. Мы миновали знакомый мне дом номер семнадцать. И номер двенадцать тоже прошли.
– У тебя необычное лицо, – произнес экскурсовод, отворачиваясь в сторону и закуривая, – ты не против?
– Против чего? – удивилась я. Не поняла вопроса.
– Против дыма. Ты не куришь? – мужчина опустил зажигалку в карман пиджака.
– Я бросила, – заявила я с самым серьезным видом.
Он подмигнул и рассмеялся.
Девочки пошли вперед, то и дело оглядываясь на нас.
– Экскурсия закончена, спасибо девушки за компанию. Жду всех завтра на занятиях, – он спрятал за спину дымящуюся сигарету и помахал девчатам свободной рукой. И не дожидаясь прощальных слов, повернулся ко мне, – по чашке чая, а?
И улыбнулся обаятельно и чуть нахально. Я не ошиблась: вылитый Кирсанов, только воспитанный. Или прикидывается ловко. Что ему надо? Поласкаться?
– Вернемся к твоему лицу, – лектор-просветитель-обольститель ловко бросил окурок в урну и попал, взял мою руку и положил на свой правый локоть, – не возражаешь? Так вот. Как ты считаешь, природа носит красоту и ум в разных корзинах?
Я открыла было рот, но высказываться не требовалось. Мой спутник не нуждался в ответных глупостях. Шутливо порассуждал про университетскую ученость, которая, к сожалению, не делает прекрасную девицу привлекательнее в мужских глазах. Перескочил на девятнадцатый век, на сестер Гончаровых, на филологию и вырулил на загадочную разницу, которая известна всем. Разницу между литературным опусом и реальными отношениями между полами. Мужчина говорил насмешливо и издевательски заумно. Я потеряла нить и перестала слушать.
Мы спустились на три ступени вниз и очутились в чайной. Окна под потолком. Белая глянцевая плитка на стенах необычной восьмиугольной формы. Черный лак дерева и желтая латунь дверных ручек. Скатерти и лампы.
– С чего начнем? – он улыбнулся.
– Может быть, вы представитесь? – я хотела знать, как к нему обращаться.
Напольные часы в проеме между окнами пробомкали семь вечера. Ого! А солнышко сияет, как в обед.
Мужчина кивнул:
– Закат сегодня намечен на девять сорок вечера. Имею честь представиться в третий раз: Белозерский Николай Георгиевич.
Я назвалась. Мы пожали друг другу руки.
– Предлагаю подружиться, – Николай Георгиевич повторно наградил меня красивой коллекционной улыбкой.
– Вы хотите меня соблазнить? – спросила я в лоб. Интересно, ответит или будет выкручиваться.
Белозерский хотел засмеяться, но передумал. Открыл карту меню и спросил:
– А сколько тебе лет?
– Девятнадцать, – я смотрела внимательно. Не хотела пропустить ни одной его эмоции.
– Тогда не хочу, – легко заявил мой кавалер, не поднимая глаз от темно-красной папки, – но, если ты настаиваешь, то могу попробовать.
Я пропустила свою реплику, и воцарилась пауза. Мужчина легко преодолел ее:
– Так, Влада, я предлагаю курицу гриль, жюльен, салат из свежих огурцов и сельдерея, черный чай и эстерхази.
– Это дорого, наверное, – усомнилась я в своих финансовых силах и разочарованная реакцией партнера. Я надеялась на зрелище. – Я лучше пойду.
– Погоди, причем здесь деньги? Я пригласил, и я угощаю, – он хотел поймать меня за руку, но промахнулся, – не уходи. Мы ведь просто пошутили, да?
Я сама не понимала, почему вдруг резко подорвалась с места. Постаралась неторопливо отцепить сумку от стула, что бы не выглядело, будто я удираю.
Не отрывая глаз от пола, я двинула к выходу и влетела в крепкие мужские руки.
– Ш-ш-ш, не так быстро, детка.
Кирсанов стоял рядом со столом. На меня не смотрел. Только на аспиранта-лектора. Откуда он тут взялся?
– Любишь молоденьких курочек, Грэм? – с мерзкой улыбочкой спросил Влад.
– Люблю, – спокойно согласился Белозерский, – разве ты не любишь?
– А то как же! Не хотел тебе мешать, но это уже моя грядка. Я понятно сказал?
– Я услышал, Кир.
– Счастливо оставаться.
– Скоро увидимся, я думаю.
Мужчины посмотрели друг на друга в упор. Потом экскурсовод сел обратно за стол, а Кирсанов взял меня за плечо и вывел из чайной.
– Ты как тут оказался? – я с интересом оглядывалась. Черного седана Влада нигде видно не было.
Тени заострились на асфальте и желтой штукатурке домов. Солнце присело на края крыш.
– В окно тебя увидел. Из столовой Каца, – небрежно ответил мой спутник, – ты почему сбежала утром?
– Я не сбежала. Я на занятия отправилась. Я и так из-за тебя пропустила утренний блок. А что ты делал у Льва Аркадьевича?
– Отчитывался. В том числе и про тебя.
– Рассказал, что до сих пор ничего не сделал? Ничего из того, что обещал. Ни матраса, ни раскладушки, ни подушки? – я радостно рассмеялась. Представила физиономию Льва Аркадьевича. – Зато я понемногу привыкаю к Ленинграду. И к его жителям. А особенно к жительницам. Достопримечательности гляжу. За рулем твоей машины, когда вытаскиваю тебя из борделей. А ты, вместо спасибо, ходишь голый и хамишь.
Кирсанов хмуро посмотрел на меня. Потом отвернулся. Засунул руки в карманы и пошел вперед. Глядел прямо перед собой и молчал.
Так мы дошли до пересечения набережной с Проспектом. Влад повернул налево. Мне следовало двигаться в правую сторону. На метро.
– Ну пока, – сказала я в недовольную спину.
– Куда ты собралась? – тут же оглянулся Кирсанов, – Кац приказал, чтобы ты жила у меня две недели, пока он не уладит свои дела. Ты ему донесла, что в общагу свалила?
– Я не доносчик! – я возмутилась, – я с Львом Аркадьевичем не разговаривала и не виделась.
Влад внимательно поглядел мне в лицо. Словно хотел разглядеть, вру я или нет. Ха! Человек, который лжет постоянно, перестает отличать одно от другого. Это уж закон. Я легко выдержала его серый взгляд.
– Ладно, – проговорил снова небрежно мужчина, – мне нужно здесь в пару мест зайти, перетереть кое-что. Топай за мной и помалкивай. Поняла?
Совершенно не интересуясь ответом, Кирсанов пошел вперед. Я осталась на месте.
Никуда я не пойду. Я не обязана. Я устала так, что даже есть не хочу. А хочу я принять душ, пусть в общежитии нет горячей воды. Мне любая подойдет. И я мечтаю лечь в прохладные свежие простыни и почитать при свете уличного фонаря свои сегодняшние записи. Что я там понаписала? Много проспала?
Я зашагала в свою сторону. Каждую секунду переживала, что Влад догонит и схватит за руку. Не случилось. Я бросила монету в щель турникета и поехала вниз к тепло гудящим поездам.
ГЛАВА 6. Он или не Он?
На этаже пахло жареной картошкой. Мой пустой живот спел арию голодного гостя. Ввалился и прилип безнадежно к позвоночнику. По коридору бегали девчонки туда-сюда. На лестнице у открытого окна с умным видом курили парни. Вечеринка? Я ни с кем здесь знакома не была.
– Вы не подскажите, здесь столовая есть? Пожалуйста, – я сама почувствовала, что улыбка вышла жалкой, добавила: – спасибо.
– Столовка до девяти, но там наверняка уже нет ничего, – ответил мне плотный невысокий парень в черной майке с белым черепом, – могу проводить.
Я обрадованно кивнула. Остальной мужской коллектив, неумело отравляющий воздух в коридоре, поглядел на находчивого товарища с неодобрением.
Парнишу звали Григорием. Я люблю МШ и подумала, что это к удаче.
Мы пошли с Гришкой по студгородку. Здесь, в отличие от Главного корпуса универа, мужское население заметно превалировало над женским. Филфак, вечный девичий форпост, обучал, в основном, местных красавиц. Здесь жили историки, социологи и экономисты. Легкомысленный женский пол виднелся не густо.
Григорий вовсю здоровался с девушками. Правда, не все барышни отвечали ему взаимностью, но его это ни грамма не смущало. Человек перешел на третий курс, армия ему по близорукости не угрожала, в общаге он не жил, потому как коренной ленинградец, сюда приходил тусоваться и бухать.
– Ты бухаешь? – вежливо спросила я.
– Конечно! – легко признался мой провожающий, – поллитра водки запросто могу на грудь принять.
Я засмеялась. Сколько раз убеждалась по жизни: хвастуны – мой диагноз. А теперь еще и бабники. Где, спрашивается, ходят по планете нормальные парни?
– А с девушками ты просто лев, – кивнула я серьезно, – даже леопард.
– Нет, – вдруг отказался Гриня, – я скромный. Больше трех одновременно не позволяю себе.
Я засмеялась, припомнив враз Кирсанова с его сексуальным меню, и хлопнула спутника по плечу:
– Молоток! Я в тебе не сомневалась.
Гришка предложил забить на столовку, а сброситься на бутылку венгерского вермута и напроситься на вечеринку к девчатам.
– Тебя они, скорее всего и так пустят, а меня с флаконом не вытурят, – рассказал план мой смешной приятель.
– Я там не знаю никого, – я засомневалась.
– Брось! Ты ведь теперь их соседка. Да и ешь наверняка, как птичка.
– Я много могу съесть, – я сдавалась понемногу.
– Да ладно! – махнул рукой Григорий, направляя стопы к гастроному.
Хитрец Гриня рассчитал верно. К тому моменту, когда мы с вермутом в вытянутой руке появились на пороге комнаты, народ уже разложил салаты по тарелкам и выпил по первой за здоровье именинницы. Закусил и подобрел. Мой приятель произнес спич даже в рифму, и две девочки подвинулись на кровати у стола. Небрежно назвав своей девушкой, толстяк усадил меня в самый угол. Я улыбалась глухонемой стеснительной куклой, и на меня перестали обращать внимание.
Я действительно стесняюсь. Хотя многому научилась. Особенно за прошедший год, когда воображала, что хочу стать врачом и работала санитаркой на станичном фельдшерском пункте. Вернее, я там исполняла все действующие роли и должности. Даже бухгалтера. Старик Платонов, разжалованный в фельдшеры за алкоголизм и вольнодумство, меня наставлял:
– Тебе, Владислава, нелегко приходится по жизни, – ему не нравилось имя Влада, называл по-своему, – красивой женщине всегда не просто. Бабы завидуют, мужики проходу не дают. Вот мать твою сжили с родных мест…
– Но бабушку-то, ведь нет, – я смеялась. Как выпьет по первой, так обязательно меня воспитывает, словно разминается перед остальной жизнью и бутылкой.
– Ну! Марь-Иванну кто тронет, тот дня не проживет, – Платоныч закашлял довольным смехом, – а я тебе советую: глаза прячь. Очки купи, челку отрасти. Или еще чего придумай. За такие глаза лет сто назад топили в омуте под монастырем без разговоров. Вот я тебе сейчас расскажу…
Все его байки я знала наизусть. И еще кучу других. С враками про ведьм у нас в станице нормально. Но кое-какие правила я для себя придумала: не лезть в глаза, а сидеть за чужой спиной да на ус мотать. С первыми красавицами не спорить. Мужчинам прямо в лицо не смотреть, а как бы на левое ухо, а лучше за спину.
С такой чушью в башке и моим высоким ростом я запросто могла бы сделаться тощей сутулой оглоблей с виновато опущенной к земле головой. Но у меня, слава Богу, есть бабушка. Хорошим хлопком между лопаток она вернула мне прежнюю осанку. И сказала:
– Никому не позволяй, Влада, управлять собой.
Вот это дело было непростым. Я стеснялась и свои правила употребляла по обстановке.
Я спряталась за Гришкину спину, тарелку держала на коленях. Он заботливо снабдил меня картошкой и пирогом с капустой. Ухажер. Я смеялась всем анекдотам подряд, своих не рассказывала и рассматривала новых соседок и соседей. Интересноо.
– Угощайся, – через стол мне протянул большую яркую жестянку незнакомый человек, добавил, – не стесняйся. Как тебя зовут?
Прямые черные волосы ниже плеч распадаются в прямом проборе. Глаза голубые на смуглом лице. Джинсовая рубаха и такие же штаны. Уверенный в себе взгляд и белозубая улыбка.