Хранители Севера

Старческие, седые брови Саймона медленно поползли вверх, выражая крайнее изумление. Старик явно ожидал чего угодно – истерики, отчаянных признаний, просьб о помощи, но только не этого, не вопроса о его давно минувшей молодости.

– Хм… – он задумчиво, почти невесомо покрутил свой пустой стакан, наблюдая, как последние золотистые блики танцуют на его потрескавшемся дне.

Тяжелая, многослойная тишина снова растянулась между ними, наполняя комнату. Затем старик резко, будто отмахнувшись от чего-то, опрокинул в рот последние капли своего напитка, грубо вытер губы потрёпанным рукавом своей одежды. Его взгляд, обычно такой острый, внезапно утонул где-то в пятнах влаги на противоположной стене, став вдруг мутным, неуловимым и очень далёким.

– Это, сынок, совсем не радостная история, – начал он наконец, медленно, растягивая слова. – И уж точно не та, с которой приятно засыпать.

Бернар не шелохнулся, затаив дыхание. В комнате стало настолько тихо, что отчётливо слышно было, как потрескивает и коптит фитиль в старой масляной лампе, освещающей их вдвоём.

– Всё началось… нет, всё закончилось в тот день, – Саймон замолчал, его пальцы с коричневыми пятнами начали нервно, отрывисто постукивать по шершавому стеклу стакана. – Тот самый, после которого ничего уже не было по-прежнему.

САЙМОН

Утро того дня было обманчиво прекрасным в своей идиллии. Солнце светило слишком ярко – нагло, вызывающе, словно насмехаясь над тем ужасом, что должен был случиться. Золотые, слепящие лучи скользили по черепичным крышам Калиоса, отражались в заледеневших за ночь окнах, играли бликами на покрытой инеем брусчатке. Свежевыпавший снег искрился и переливался, как россыпь самой мелкой алмазной крошки. Столица просыпалась медленно, размеренно, мирно. Торговцы с сонными лицами начинали раскладывать свой товар на рыночной площади, их утренние переклички звонко разносились в хрустальном, морозном воздухе. Из дверей булочной тянул дразнящий аромат свежего хлеба, а из ближайшей кузницы доносилось привычное, ритмичное постукивание молота о наковальню. Дети с визгом и смехом носились по широким улочкам, оставляя первые следы на нетронутом снежном покрове, их радостные крики звенели, как маленькие колокольчики. Уже несколько лет подряд не было ни одного серьёзного прорыва Хаоса. Воины на заставах начинали скучать, а простые люди потихоньку забывали вкус постоянного страха. Мир казался прочным, нерушимым, почти вечным.

Саймон шагал через главную площадь, щурясь от непривычно яркого солнечного света. Его серая, простая куртка успела покрыться тонким слоем инея, а сапоги громко и упруго скрипели по утоптанному снегу. Он был крепким, сильным мужчиной – широкие плечи кузнеца, мощные руки, привыкшие к самому тяжелому труду. Его угловатое, грубоватое лицо оставалось спокойным и невозмутимым, но глубоко внутри, в самой глубине души, шевелилось неприятное, липкое и навязчивое предчувствие, которое он тщетно пытался отогнать.

«Может, и правда стоило сегодня остаться дома?» – мелькнуло у него в голове, когда он уже сворачивал на знакомую улицу, где находилась его кузница.

Но тогда он ещё не знал, не мог даже предположить, что этот, казалось бы, обычный день навсегда изменит его жизнь, перевернёт с ног на голову. Что к вечеру от его старого, налаженного мира не останется ничего, кроме горького пепла. И что именно тогда, в огне и боли, он станет тем, кем стал – человеком без прошлого, без имени, без своего дома.

Обычно в кузницу его сопровождал сын, Арчи – десятилетний мальчишка с вечно испачканным сажей носом и невероятно живыми, любознательными глазами, в которых горели огоньки озорства. Мальчик обожал помогать отцу: подавать инструменты, усердно раздувать мехи, засыпать его бесконечными, порой очень неожиданными вопросами. Но в тот роковой день Арчи слег с температурой, и мужчина, хоть и неохотно, с тяжёлым сердцем, оставил его дома под присмотром жены, Мирабель.

Кузница встретила его привычными, успокаивающими ароматами: раскалённым металлом, древесным углём, маслом для закалки. Всё было на своих местах – этот годами налаженный порядок всегда действовал на него умиротворяюще. Развернув холщовый сверток, он достал новую, ещё не обработанную заготовку из редкого светлого сплава. Пальцы привычно, почти автоматически проверили структуру металла – всё было в идеальном состоянии. Он так увлекся работой, погрузился в привычный ритм, что сначала даже не осознал, что именно нарушило утреннюю тишину. Протяжный, низкий гул, сначала едва слышный, но нарастающий с каждой секундой, заполняющий собой всё пространство.

Сирена.

Этот звук пронзил воздух, ударив в грудь почти физической вибрацией. Весь город словно замер на одно фатальное мгновение, затаив дыхание, а затем взорвался хаотичным движением. С улицы донеслись первые испуганные крики, топот бегущих ног, грохот хлопающих настежь дверей. Саймон резко выпрямился во весь свой рост, отбросив инструмент.

– Нет… – вырвалось у него коротким, пересохшим шёпотом.

Он бросился к запылённому окну, вытирая ладонью стекло. На площади, ещё несколько минут назад такой мирной, царила настоящая паника – люди метались из стороны в сторону, матери в ужасе хватали за руки детей, мужчины озирались с дикими, потерянными глазами. Вдали уже слышались отрывистые, громкие команды стражников, пытающихся навести хоть какой-то порядок.

«Нет… этого не может быть… Прорыв? Сейчас? После всех этих спокойных лет?»

Он почувствовал, как ледяные, невидимые пальцы сжали его сердце в смертельной хватке.

«Дом. Они остались дома одни, совсем одни, без меня.»

Тяжёлый молот с оглушительным, зловещим грохотом рухнул на каменный пол, когда он, не раздумывая, бросился к выходу. Каждая клетка тела кричала лишь об одном – нужно немедленно добраться до них, до своего дома, любой ценой. Но едва он сделал первый стремительный шаг, как грубо столкнулся с худощавой фигурой, внезапно преградившей ему путь. В дверном проеме, заслоняя собой свет, стоял его новый подмастерье – юнец лет двадцати, с тонкой, как тростинка, шеей и взъерошенными, светлыми волосами. Его огромные, испуганные глаза были полны настоящего, животного ужаса.

– Мастер… нельзя… – прошептал паренек, и голос его предательски дрожал, срывался. Он раскинул свои худые, почти детские руки в стороны, будто его тщедушное тело могло остановить могучего, как бык, кузнеца. Его подбородок мелко подрагивал, выдавая страх, но он стоял насмерть, упираясь в косяк. – По инструкции… нам велено спускаться в подвал! Ждать там воинов!

– Уйди с дороги, щенок! Там моя семья! – рыкнул Саймон, его терпение лопнуло.

Он уже собрался отшвырнуть его в сторону одним движением, когда слева, из тени, появилась ещё одна, более массивная тень. Старый кузнец Карл, его сосед и давний, хоть и не близкий, знакомый. Прокуренные, жёлтые пальцы сжимали дымящуюся самокрутку.

– Фреди прав, – прохрипел он, и его голос звучал глухо, будто рождался где-то в самой глубине продымленных за долгие годы лёгких. – Убежище как раз рядом с твоей улицей. Уверен, Мирабель с мальцом уже там, не глупи.

Мужчина резко развернулся к нему. В его глазах, обычно таких спокойных, вспыхнула настоящая, неконтролируемая ярость.

– Не тебе решать за меня, Карл! – прорычал он сквозь стиснутые зубы, и в его голосе слышался металлический лязг.

Старый кузнец даже не дрогнул, не отступил ни на шаг. Только тяжело, устало вздохнул, выпустив густые клубы едкого дыма в сторону.

– Как знаешь, – равнодушно, почти апатично пожал он своими широкими плечами. – Только помни, Саймон… возможно, это твой последний выбор.

Саймон почувствовал, как пальцы сами собой, против его воли, сжимаются в тугой, белые от напряжения кулаки, суставы хрустнули под кожей. Сердце колотилось в груди с такой силой, что пульсация отдавалась оглушительным стуком в висках. Лоб покрылся мелкими, липкими каплями холодного пота.

– Последний раз говорю, уйди с дороги, – его голос прозвучал низко, хрипло.

Фреди замер, вжавшись в дверной косяк. Глаза мальчишки расширились до предела, губы дрогнули, но не издали ни звука. Он хотел что-то сказать, попытаться в последний раз образумить мастера, но не успел. Мужчина размахнулся и со всей силы ударил кулаком в дверь, не в состоянии больше сдерживать охватившую его ярость и страх. Мальчишка не выдержал этого напора, отшатнулся, испуганно отступая в сторону. Саймон одним движением сорвал замок, рывком распахнул тяжёлую дверь и выбежал наружу, в объятия хаоса.

Мир изменился до неузнаваемости.

Там, где ещё утром царил безмятежный покой, теперь бушевал ад. Люди метались по улицам, кричали, падали, поднимались и снова бежали, обезумев от ужаса. Женщины прижимали к груди плачущих детей, мужчины срывали с повозок скудные узлы, бросая всё на ходу. Где-то звенело разбитое стекло, где-то с грохотом рушилась каменная стена. Воздух дрожал от воя сирен, от душераздирающих воплей, от чьего-то безумного, истеричного смеха. Над западными кварталами, как раз там, где был его дом, клубился чёрный, ядовитый дым. Небо потемнело, будто его затянуло сажей от гигантского пожара. Оттуда же доносился нарастающий, зловещий грохот.

Саймон застыл на мгновение, охваченный леденящим душу ужасом, а потом сорвался с места. Он нёсся напролом, грубо расталкивая обезумевших людей, которые, что было самое страшное, бежали навстречу ему – прочь от его улицы, прочь от его дома.

«Почему они бегут оттуда?! Что там происходит?!»

И тогда он услышал его – не человеческий рёв. Глухой, низкий, рокочущий звук, пробирающий до самых костей. Воздух вокруг задрожал, заколебался. Мужчина инстинктивно обернулся, и его сердце замерло, остановившись на мгновение. В конце улицы, из клубящейся, неестественной тьмы, появилась тварь из самых жутких кошмаров, Зверь Хаоса. Его тело, чернее ночи и угля, извивалось и переливалось, из огромной, растянутой пасти тянулся едкий, серый пар. Алые, как раскалённая лава, глаза светились нечеловеческим огнём ненависти.

– Бегите! Все бегите! – заорал кто-то совсем рядом, и его голос сорвался в визг.

Началась новая, ещё более дикая волна паники. Люди бросились врассыпную. Их уже было не остановить, не успокоить. Кто-то споткнулся, упал и уже не встал – его просто затоптали обезумевшие сотни ног.

Зверь сделал резкий, стремительный рывок вперёд, и в одно мгновение его огромная пасть сомкнулась, проглотив невысокого мужчину, не успевшего даже вскрикнуть. Раздался влажный, отвратительный хруст ломающихся костей. Звук, от которого выворачивало наизнанку душу и сводило желудок. Кровь брызнула короткой дугой, её тёплые, липкие капли ударились о ближайшую стену дома, оставив на камне короткий красный след. Саймон остолбенел. Он стоял, не в силах поверить в то, что видели его глаза. Это не могло быть правдой. Это не должно было случиться здесь, в его городе, на его улице. Кто-то сильно толкнул его в спину, он едва удержался на ногах, но не упал. Мимо него, не глядя, неслись люди – кто с пустыми, остекленевшими глазами, кто с лицом, искажённым до неузнаваемости ужасом. Женщина с маленьким ребёнком на руках споткнулась о брошенный узел, упала прямо у его ног. Мальчик закричал тонким, пронзительным голосом. Она звала на помощь, всхлипывая, протягивая руку, но никто даже не замедлил шаг, не обратил на неё внимания. Он не успел даже подумать, осознать – его руки сами подняли женщину, подхватили испуганного ребёнка.

– Бегите! Бегите отсюда! Не оглядывайтесь! – прокричал он им, грубо толкая в спину в сторону, противоположную чудовищу.

И сам, оттолкнувшись, сорвался вперёд. Он бежал, не чувствуя ног, не разбирая лиц в мелькающей толпе вокруг. Его плечо кто-то сильно задел, чуть не сбил с ног. Улица подрагивала, вибрировала от приближающейся твари, от её тяжёлого, скользящего по камням тела, от самой смерти, которая неумолимо двигалась всё ближе и ближе.

«Мирабель… Арчи…» – стучало в его висках, сливаясь воедино с бешеным, учащённым ритмом собственного сердца.

Каждый новый шаг давался с невероятным трудом. Где-то совсем рядом с грохотом рухнула каменная стена, подняв в воздух густое облако пыли и щебня. Кто-то отчаянно кричал, но голос тут же оборвался, захлебнувшись. Саймон бежал. Бежал, хотя ноги уже горели огнём, а в груди кололо и сводило дыхание. Бежал, потому что знал – если остановится сейчас, то уже никогда, никогда не увидит их снова. Следующий миг обрушился на него чёрным, сокрушительным вихрем. Порыв ледяного ветра сорвал с головы капюшон, обнажив внезапно поседевшие виски. Мужчина инстинктивно пригнулся, когда над самой его головой с яростным, пронзительным клёкотом пронеслось нечто огромное и стремительное. Над улицей, разрезая задымлённое небо, парило новое чудовище, сотканное из живых теней и ночного ужаса. Его кожистые, пронизанные толстыми жилами крылья хлопали с глухим, тяжёлым гулом. Рубиновые, бездушные глаза пылали чистой, немотивированной ненавистью ко всему живому. В десяти метрах от Саймона какой-то юноша даже не успел вскрикнуть, когда огромные крючковатые когти чудовища впились ему в плечи, пронзив плоть. Чудовище с силой рвануло вверх, унося свою бедную, обречённую добычу в клубящуюся мглу. Лишь несколько тёплых и липких капель крови дождём упали на мостовую. Ноги мужчины на мгновение подкосились от ужаса. Холодный, противный пот струйками стекал по его спине.

«Мирабель, Арчи… Боги, если вы вообще есть и слышите меня, пусть они будут живы. Прошу вас…»

Но в этот чёрный день боги, казалось, окончательно отвернулись от несчастного города. Воздух стал густым, едким, каждый новый вдох обжигал лёгкие едкой смесью гари, пепла и чего-то сладковато-тошнотворного – это был запах свежей, пролитой крови.

– Где же, чёрт возьми, воины?! – Его собственный голос сорвался в хрип, полный отчаяния и ярости. – Чёрт бы их всех побрал! Где они?!

Ответом ему была лишь звенящая, пугающая тишина, нарушаемая лишь отдалёнными криками и рёвом тварей. Саймон, пригнувшись, нырнул в узкий, знакомый переулок, заваленный разбитыми бочками и оборванными тряпками. Ни криков, ни спасительных шагов стражников, только его собственное прерывистое, хриплое дыхание.

«Уже близко, совсем немного осталось…»

Он бежал мимо знакомых, родных домов, но теперь их окна смотрели на него пустыми, выбитыми глазницами. Этот квартал, обычно такой шумный и живой, где всегда пахло свежим хлебом и звучали беззаботные детские голоса, теперь лежал в мёртвом, гробовом оцепенении. Последний поворот. Его улица.

И тогда – оттуда, из-за угла, донёсся женский, полный абсолютного ужаса вопль.

Мужчина резко, всем телом обернулся на этот звук. Из-за угла, плавно изгибаясь, выползло новое, невиданное кошмарное создание. Длинное, змеиное тело, покрытое острыми, как бритва, шипами, огромная пасть, усеянная кривыми, ядовитыми клыками. Мощный хвост чудовища с размаху обрушился на бегущую мимо женщину. Глухой, кошмарный удар. Взметнувшееся облако пыли и крови. Когда оно медленно рассеялось, на мостовой осталось лежать лишь бесформенное, окровавленное месиво. Огромный, чешуйчатый хвост с громким шипением проскользил в сантиметрах от него, оставляя на камнях мерзкий, слизистый след. Саймон замер, парализованный страхом. Его взгляд приковали эти алые, немигающие, вертикальные зрачки чудовища, наполненные первобытной, бездумной жестокостью. Шипение твари, похожее на шипение раскалённого железа в воде, разрывало тишину, и в нём слышалась ледяная, абсолютная уверенность хищника, знающего, что добыча уже в его пасти.

«Это конец…»

Воздух застрял в горле, не в силах пройти в сжатые лёгкие. Грудь сжало невидимыми стальными тисками, ноги предательски, мелко дрожали, отказываясь держать тело.

«Простите меня, Мирабель… Арчи… Я не успел…»

Он уже закрыл глаза, внутренне смиряясь и готовясь к последнему, смертельному удару, когда внезапно, будто из самого воздуха, перед ним возникла высокая фигура. Чёрная кожаная броня, на потрёпанном плечевом щитке едва угадывались следы стёршегося герба – птица, взмывающая в небеса. Белые как первый снег волосы коротко острижены и развевались на пронзительном ветру. Тварь позади него зашипела.

«Спасён! Воины! Они всё-таки пришли!» – пронеслось в голове Саймона, и в его сердце, уже почти смирившемся с гибелью, вспыхнула крошечная, но яростная искра надежды, заставившая воздух снова хлынуть в сжатые страхом лёгкие.

Когда незнакомец повернулся к нему, он увидел лицо, знакомое каждому в королевстве по монетам и сказаниям: резкие, будто высеченные резцом черты, короткая борода с благородной проседью и эти глубокие, тёмные, как ночное небо перед бурей, глаза, в которых читалась нечеловеческая усталость. В уголках его губ играла странная, невесёлая улыбка – та, что бывает у человека, давно привыкшего смотреть смерти в лицо и находить в этом горькое утешение.

– Ваше Величество… – выдохнул он, чувствуя, как огромный, колючий ком подкатывает к горлу, перехватывая дыхание.

Король Андрэ коротко кивнул, его голос прозвучал чётко и властно, без тени сомнений или страха:

– Я займу этого красавца. А ты – беги к убежищу у центральной площади, что за церковью. Быстро!

Саймон кивнул, пытаясь заставить дрожащие ноги повиноваться, но его сознание словно затянуло густым, вязким туманом. В ушах стоял оглушительный гул, сердце бешено колотилось, отдаваясь в висках и кончиках пальцев, а всё тело предательски дрожало, будто в лихорадке. Он не мог оторвать взгляд от одинокой фигуры короля, заслонившей его от ужаса, воплощённого в плоти.

Андрэ же не сводил глаз с чудовища. Его тяжёлый меч, зажатый в руке, закалённой годами сражений, едва заметно дрожал, но не от страха, а от колоссального напряжения, которым были наполнены каждый его мускул, каждая клетка, замершие в ожидании мгновения для удара. Зверь Хаоса медленно извивался, его чешуйчатое, переливающееся, как жидкая тьма, тело плавно перетекало из стороны в сторону, а алые глаза, пылающие адским огнём, с мертвенной, бездушной сосредоточенностью следили за королём. Тварь приоткрыла пасть, обнажая ряды тонких, острых зубов, и её длинный раздвоенный язык с отвратительным мокрым чавканьем скользнул по ним, словно пробуя воздух на вкус.

– Не останавливайся, если хочешь жить! – крикнул Андрэ, не отводя взгляда от твари. – Ни на секунду!

Саймон хотел что-то сказать, попытался сделать шаг, но в следующий миг чудовище взревело, и этот звук, похожий на скрежет железа по камню, парализовал волю. Оно рвануло к ним, превратившись в размытую тень. Король среагировал мгновенно: он резко шагнул вперёд, схватил его за воротник потрёпанной куртки и с неожиданной силой отшвырнул в сторону. Он ударился спиной о шершавую каменную стену, и воздух с силой вырвался из его лёгких, оставив лишь оглушительную пустоту. В тот же миг Андрэ взметнул меч вверх, встречая атаку.

– Беги! – его сорванный, хриплый голос едва прорвался сквозь оглушительный грохот битвы.

Но Саймон не мог пошевелиться, его ноги словно вросли в раскисшую от грязи и крови землю, скованные ледяными оковами первобытного ужаса.

Андрэ сражался один против существа, которое не должно было существовать в этом мире. Его клинок вспыхивал в застывшем воздухе, отражая тусклый дневной свет и оставляя за собой серебристые дуги, похожие на следы падающих звёзд. Он не бросался вперёд бездумно – каждый его шаг был выверен до миллиметра, каждый удар рассчитан и направлен на то, чтобы измотать тварь. Он ждал, высматривая малейшую слабину в её броне. Чудовище взвыло от ярости и ударило мощным хвостом, отчего камни мостовой взлетели в воздух, а острые осколки брусчатки со свистом разлетелись во все стороны. Мужчина едва успел увернуться, упал на одно колено, но тут же, оттолкнувшись, поднялся.

«Надо покончить с этой тварью как можно скорее. Остальные не продержатся, если она прорвётся дальше, к площади», – пронеслось в его голове, когда меч с оглушительным лязгом отразил очередной скользящий удар. Плечи ныли от накопившегося напряжения, но он лишь до боли крепче сжал натёртую кожей рукоять.

«Чёрт возьми. Почему сегодня, когда большая часть отряда в горах с новобранцами?» – Его взгляд на мгновение скользнул к заснеженным вершинам, синеющим на горизонте. – «Сигнал они должны были увидеть. Надеюсь, нас хватит… чтобы закрыть этот проклятый прорыв…»

Чудовище, почуяв миг его отвлечения, снова атаковало, но на этот раз Андрэ уже двигался навстречу. Его меч взметнулся вверх, встречая тварь с яростью загнанного в угол зверя, у которого не осталось ничего, кроме этой последней, отчаянной силы.

Лязг!

Клинок, высекая сноп ослепительных искр, скользнул по прочной чешуе, не оставив на ней и царапины. Андрэ отступил на шаг, едва уклоняясь от хлёсткого удара хвоста, что пронёсся в сантиметрах от его головы. Воздух свистел, разрезаемый стремительным взмахом, но король оказался быстрее. Контршаг. Короткий разворот на каблуках. Меч блеснул, описывая в воздухе смертоносную дугу, и окровавленный кусок хвоста, шипя, отлетел в сторону. Чудовище взвыло от неожиданной боли, и этот звук наполнил его движения новой, слепой яростью.

Огромная, уродливая тень накрыла короля, казалось, сама смерть обрушилась на него с небес. Но Андрэ ждал именно этого. Липкая, зловонная пасть раскрылась прямо перед его лицом, дыхание твари, пахнущее гнилью и серой, опалило кожу, а ядовитые клыки блеснули в сантиметрах от его глаз. И тогда он нанёс свой удар. Меч взметнулся вверх – точный, быстрый, как стрела, выпущенная из тетивы. Прошла всего одна секунда – и змеиная голова с последним, предсмертным хрипом рухнула вниз, с чудовищной силой врезаясь в землю.

Саймон, зажав ладонью рот, едва сдержал вскрик.

Поверженное чудовище замерло. Сквозь грубую, потускневшую чешую, прямо в темени, торчала рукоять королевского меча. Лезвие дёрнулось, и с глухим, кошмарным хрустом рассекло череп изнутри. Тёмная, густая, почти чёрная кровь хлынула наружу, растекаясь по серому, утоптанному снегу отвратительными, дымящимися струями. Мужчина тяжело дышал, пар вырывался из его груди густыми клубами, но он не отпускал рукоять, впившись в неё пальцами. Тварь наконец захрипела в последний раз, издав короткий, затихающий визг, и захлебнулась собственной кровью. Ещё секунда – и её огромная туша обмякла и с тяжёлым плеском рухнула на землю, разметав вокруг комья снега и грязи.

Тишина наступила так внезапно и была так оглушительна, что Саймону на мгновение показалось, будто он полностью оглох. Король, тяжело ступая, шагнул в сторону, механическим движением вытер с лица тёмную, липкую слизь. Кровь липла к его перчаткам, и он с раздражением стряхнул её, смотря на свои залитые ею руки. Дыхание всё ещё рвалось из его груди, а глаза, полные нечеловеческой, тяжёлой сосредоточенности, смотрели вдаль, туда, где над городом уже полыхало зарево новых пожаров. Его меч всё ещё дрожал в уставшей руке, залитый кровью до самой крестовины. Он понимал – это не была победа. Он лишь выиграл крохи драгоценного времени.

И тогда в небе, багровом от дыма, взвился новый столб красного, тревожного света – очередной сигнальный огонь, зовущий на помощь. Андрэ резко вскинул голову, его лицо омрачилось, и, не оглядываясь на Саймона, не произнеся больше ни слова, он бросился вперёд, туда, где воздух уже гудел от новых криков и звенел металлом. Это был последний раз, когда мужчина видел Короля.

В тот день Калиос был почти стёрт с лица земли, словно гигантская рука прошлась по его улицам, оставляя за собой лишь руины и пепел. Десятки воинов полегли на мостовых, не успев отступить к центральной площади, а сотни мирных жителей так и не добрались до убежищ, захлёбываясь дымом или падая под когтями порождений Хаоса. Земля, пропитанная кровью, оттаивала под телами и уже не впитывала новую влагу, образуя бурые лужи. Всё, что осталось от некогда шумного города – это горы почерневших обломков, обугленные остовы домов и звенящая в ушах пустота. Те, кому удалось выжить, унесли в душе незримые шрамы, куда более страшные, чем любые физические раны. Асуры потеряли не только близких, но и своего короля, и с тех пор этот день навсегда остался в их памяти как Кровавый.

Каждый год в эту дату над крепостью медленно поднимались траурные чёрные флаги, тяжёлые и безмолвные, как сама скорбь. Люди собирались у центральных колонн, что уцелели среди руин, и зажигали свечи, чьё дрожащее пламя отражалось в их влажных глазах – они молча вспоминали тех, кто не вернулся. Раньше ни одно порождение Хаоса не пересекало черту города, но теперь всё изменилось: патрули, сменившие погибших товарищей, знали своё место до сантиметра, а каждый ребёнок твёрдо помнил дорогу к ближайшему убежищу. В самом воздухе, пропитанном гарью и тоской, постоянно витало тревожное ощущение, будто сама земля, ещё не оправившаяся от ран, готовилась содрогнуться снова.

Саймон потерял тогда всю свою семью. И хотя с тех пор прошло много лет, он так и не простил себя за то, что выжил.

БЕРНАР

Юноша почувствовал, как в груди снова разгорается знакомая боль. Он помнил тот день до мельчайших деталей, будто всё случилось только вчера: каждый звук, каждый запах, каждый миг беспомощного ужаса. Да и как можно было забыть? Ни ему, ни Мелиссе, ни Талли это никогда не удавалось, ведь с того самого момента они перестали быть прежними.