Хранители Севера

Глава 19

Настал день бала.

Талли проснулась от того, как солнечный свет коснулся её век, заставляя медленно открыть глаза. Лучи пробивались сквозь легкие занавески, оставляя на полу золотистые, трепещущие дорожки. Воздух в комнате пах утренней прохладой и цветущими розами – их сладкий, тягучий аромат смешивался с запахом свежескошенной травы, доносящимся из сада. Там, за окном, щебетали птицы, перелетая с ветки на ветку, а из глубины двора доносилось ленивое, убаюкивающее бульканье фонтана. Она не сразу поднялась с постели, наслаждаясь этим мгновением утренней неги, когда мир ещё мягкий, нежный, не успевший стать слишком реальным и требовательным. Губы сами собой растянулись в сонной улыбке – вчерашние горячие, смущающие воспоминания нахлынули волной. Пальцы непроизвольно коснулись губ, проверяя: а вдруг след его поцелуя всё ещё там, невидимый, но ощутимый? Щёки вспыхнули, и она засмеялась тихо, смущённо, уткнувшись лицом в прохладную наволочку, чтобы спрятать эту глупую, безудержно счастливую улыбку.

«Как же я могу перестать думать о нём? Даже не хочу.»

Он не выходил из головы: твёрдые, сильные руки, которые так уверенно держали её; его тёмный, глубокий взгляд, в котором было что-то такое, отчего внутри всё сжималось в сладком ужасе и тут же разгоралось тысячью огней. А его голос, низкий и хриплый, в тот самый момент, когда он остановил её, сдерживая собственное желание: «Нам не стоит торопиться. Я хочу, чтобы этот момент был по-настоящему особенным для тебя» – эти слова словно прожигали её изнутри, оставляя после себя сладкое, но мучительное нетерпение. Он был так близко, в её мыслях, и так далеко физически, и это сводило с ума.

Девушка лениво потянулась, выгнув спину, чувствуя, как приятно тянутся мышцы. Тонкая, шелковистая ткань ночной рубашки скользнула по коже, и она почувствовала лёгкую, знакомую дрожь от предвкушения.

«Сегодня будет бал.»

Она встала, и её босые ноги коснулись прохладного камня. Подойдя к резному шкафу, она распахнула тяжёлые створки и запустила пальцы в море тканей – шёлков, бархатов, шифона. Каждое прикосновение рождало в голове яркие картинки: вот она кружится в вихре танца, вот заливается смехом, запрокинув голову, вот ловит его пристальный взгляд через весь переполненный зал. Сегодня она должна быть самой прекрасной, потому что он непременно будет там.

Наскоро собрав в сумку всё самое интересное, что привезла из дома, девушка поспешила в соседние покои. На её губах играла озорная, нетерпеливая улыбка – она уже представляла, как будет дразнить подругу, которая наверняка снова проспит до полудня, пока она, как всегда, будет вытаскивать её из постели и заставлять примерить десяток нарядов.

Однако, войдя в комнату Мелиссы, она резко остановилась на пороге. Вместо привычной, уютной картины: спутанных волос, зарытого в подушку лица и недовольного ворчания сквозь сон – она увидела совершенно иное. Подруга уже сидела за небольшим столиком у окна, с неполной чашкой остывающего чая в руках. Утренний свет падал на её лицо, мягко выделяя тёмные, неестественные тени под глазами. Она выглядела не просто проснувшейся – она выглядела взволнованной, даже напряжённой. Её пальцы нервно, безостановочно теребили бахрому на краю диванной обивки, как она всегда делала в моменты сильной тревоги или нерешительности.

Талли нахмурилась, с лёгким щелчком прикрыв за собой дверь.

– Ты не спишь? Обычно в это время тебя не разбудит даже гром среди ясного неба, – с лёгкой, настороженной тревогой в голосе спросила она, медленно подходя ближе. – Что-то случилось?

Мелисса вздрогнула, словно очнулась от глубокой, тяжёлой задумчивости, и резко подняла на неё глаза, на мгновение растерявшись и выглядев совершенно потерянной.

– А? – переспросила она глухо, затем опустила ресницы и уставилась в тёмную глубину своей чашки. – Нет, всё в порядке. С чего ты вообще взяла?

Но девушка знала её слишком хорошо, они выросли вместе, и она читала её, как открытую книгу.

– Ты стучишь пальцами по колену, – сухо заметила она, скрестив руки на груди и принимая свою обычную позу «допроса с пристрастием». – Ты всегда так делаешь, когда сильно нервничаешь или пытаешься что-то скрыть. Говори.

Мелисса резко отдёрнула руки, спрятав их в складках своего халата, на секунду закусила нижнюю губу, потом выдохнула, и её плечи слегка опустились:

– Я просто… немного переживаю из-за сегодняшнего бала. Из-за всех этих церемоний, взглядов…

Её голос прозвучал натянуто и неубедительно, словно она пыталась убедить в этом прежде всего саму себя. Талли прищурилась, изучая подругу с ног до головы. Она чувствовала каждой клеточкой: дело было не только в бале. Её собственный голос прозвучал почти шутливо, но с лёгким, испытующим вызовом:

– Если ты сейчас скажешь, что не хочешь идти на бал, я поклянусь, что брошу в тебя этой подушкой! И не одной, а всеми, что есть в комнате!

Мелисса опустила взгляд. Уголки её губ дрогнули, и она попыталась улыбнуться, но получилось как-то грустно, вымученно, словно эта улыбка стоила ей немалых внутренних усилий и далась ей большой ценой.

Талли заметила перемену в подруге с первого взгляда. Её обычно ясный и прямой взгляд стал блуждающим, избегающим, губы чуть подрагивали, а на бледных обычно щеках застыл лёгкий, но стойкий румянец – явно не от утренней жары и не от горячего чая. Нет, это было что-то другое, новое. Что-то тёплое, трепетное и странное, совсем не вязавшееся с привычной сдержанной и рассудительной Мелиссой. В ней появилось какое-то лёгкое, едва уловимое внутреннее сияние, будто она хранила в глубине души какую-то сладкую тайну, которая одновременно и радовала её, и безмерно тревожила. Девушка уже собралась задать прямой, испытующий вопрос, но в самый последний момент передумала, сглотнув слова. Если подруга не хочет говорить добровольно, то лезть в душу с расспросами было бессмысленно и жестоко. Лучше просто быть рядом, а для начала – попытаться отвлечь. Она внезапно развернулась и с громким шлёпающим звуком скинула со спины на пол огромную, безразмерную чёрную сумку, которую тащила с самого утра.

Бах!

Та шлёпнулась на пол с таким оглушительным грохотом отчего Мелисса вздрогнула всем телом от неожиданности. Она удивлённо, почти с ужасом уставилась на подозрительный багаж, в содержимом которого уже начинала с содроганием догадываться.

– О нет… только не это… – простонала она, с театральным отчаянием закатывая глаза к потолку. – Талли, ещё же так рано для всего этого! Солнце едва-едва встало!

– Рано? – Она сверкнула глазами, полными решимости, и картинно уперла руки в боки, принимая позу полководца перед решающей битвой. – До бала остались считанные часы, Мелисса, и мы с тобой не можем позволить себе потерять ни одной драгоценной минуты!

– Я хотела хотя бы спокойно допить свой чай… – жалобно, почти плачуще пробормотала та, с тоской глядя на почти полную чашку, и её взгляд на мгновение метнулся к окну, явно взвешивая, стоит ли попытаться совершить побег через него.

– Я едва-едва смогла уместить всё самое необходимое в эту небольшую дорожную сумочку, – с непоколебимой гордостью заявила Талли, начисто игнорируя её стенания.

– Небольшую? – сдавленно, чуть не поперхнувшись воздухом, переспросила Мелисса, с недоверием оглядывая сумку, по размерам напоминающую добротный дорожный сундук.

– Да! Здесь есть абсолютно всё, что может понадобиться для подготовки к нашему первому балу, – с абсолютно серьёзным, деловым выражением лица ответила девушка и с ловкостью опытного фокусника начала извлекать из недр сумки одну за другой коробочки, хрустальные баночки, резные шкатулки и бархатные мешочки с поблёскивавшими внутри украшениями. – Драгоценности, ароматы, кремы, тушь для ресниц, рисовые пудры, гребни и заколки… Всё, до последней невидимой шпильки! Надо же нам сегодня по-настоящему блистать! Всё высшее общество Белграда должно просто ослепнуть от нашего великолепия!

Она с пафосом раскинула руки в стороны, будто давая торжественный обет древним богам красоты, а потом лукаво подмигнула и добавила с вызовом:

– И пусть только хоть один из этих напыщенных, заносчивых дворян осмелится отвернуть от нас свой нос. Мы будем блистать на балу, я тебе обещаю!

Мелисса не смогла сдержать звонкий, заразительный и совершенно искренний смех, который на мгновение разогнал тень тревоги в её глазах. С одной стороны, она и правда всей душой хотела посетить этот бал. Это был их первый бал, сверкающий тысячами огней и наполненный волнующей музыкой, где они могли быть частью сказочного, блистательного мира. Но с другой стороны… Адриан. Её сердце пропустило удар, а в груди стало холодно. Руки машинально, с силой сжали складки ткани на коленях. Что она скажет ему при встрече? Как сможет посмотреть в его глаза? Внутри всё кружилось и сжималось в тугой, болезненный вихрь тревоги. Но даже это было не главной, самой глубокой причиной её беспокойства: они ведь приехали в Белград отнюдь не ради вальсов и светских бесед.

– Мы здесь ради другого, – сурово напомнила себе она почти беззвучным шёпотом, глядя в распахнутое окно, где яркий свет дневного солнца медленно разливался по мощёным улицам Белграда. У них была миссия, куда более важная, чем танцы. Заговорщики всё ещё оставались в тени, их нити были скрыты, и времени на их разоблачение и обезвреживание становилось с каждым днём всё меньше и меньше.

«Они сделают свой ход сегодня. Я в этом почти уверена. Мои предчувствия меня ещё никогда не подводили. И мы должны быть готовы. Мы будем готовы.»

Мелисса сделала глубокий, почти судорожный вдох, пытаясь привести разбегающиеся мысли в порядок, и её внимательный, отточенный годами наблюдений взгляд скользнул к подруге, беззаботно возившейся с баночками. Она вдруг нахмурилась – что-то в Талли тоже изменилось, причём кардинально. Она прищурилась, медленно и оценивающе оглядывая её с ног до головы, и тут её взгляд остановился на её глазах – они буквально светились изнутри каким-то особенным, тёплым счастьем. Талли не просто была в приподнятом настроении, какая-то безмятежная, сияющая улыбка, казалось, не сходила с её лица с самого утра. Девушка медленно, с кошачьей грацией склонила голову набок, словно охотник, учуявший долгожданный след дичи.

– Так… А что это такое интересное произошло между тобой и нашим дорогим сэром Брайаном? – с ленивой, но безошибочно уверенной интонацией поинтересовалась она, небрежно сцепив пальцы на коленях.

Талли взвизгнула так пронзительно и громко, будто её поймали с поличным на краже королевских сладостей. Гребень, который она держала, выскользнул из внезапно ослабевших пальцев и с звонким, насмешливым стуком упал на пол.

– К-к-как ты вообще догадалась?! – пролепетала она, потерянно глядя на подругу, и спешно наклонилась, чтобы поднять гребень, но лишь рассыпала по полу несколько подобранных было шпилек.

– Всё написано у тебя прямо на лице, глупышка. Ты буквально светишься, как фонарик, – Мелисса едва сдерживала довольную усмешку, с наслаждением наблюдая за её беспомощной паникой. – И то, как ты уже третий раз за это утро мимоходом вспомнила про бал, да ещё с таким томным вздохом… Неужто думаешь, я могла не заметить?

Талли смущённо отвернулась, пытаясь скрыть лицо, но алый, предательский румянец уже заливал её шею и щёки, выдавая все её секреты с головой. Она так отчаянно хотела рассказать, поделиться этой сладкой дрожью в груди, тем, как его твёрдые, тёплые руки вчера согревали её в вечерней прохладе, как его глубокий взгляд прожигал насквозь, оставляя внутри след, который теперь горел в ней, как уголёк, но старый, въевшийся страх засел слишком глубоко.

«А что, если она осудит? Что, если… не поймёт? Сочтёт безрассудством? Или, что ещё хуже, попытается запретить мне видеться с ним, сославшись на долг или опасность?»

Девушка сглотнула, чувствуя, как к горлу подкатывает большой, колючий ком.

– Да, вчера… кое-что действительно произошло… – начала она издалека, неуверенно и тихо, нервно теребя пальцами подол своей ночной сорочки. Но, постояв так несколько секунд и решив сменить тактику на прямое нападение, резко выпалила на одном дыхании, закрыв глаза:

– Мы вчера поцеловались!

Мелисса моргнула. Один раз, другой, а потом медленно, с выражением полного непонимания на лице, приподняла подбородок, пытаясь осознать услышанное. Казалось, даже тишина в комнате затаила дыхание, прислушиваясь, и только из-за окна доносился отдалённый, приглушённый шум просыпающегося города.

– Поцеловались? – переспросила она нарочито медленно, с ощутимым ударением на каждом слоге, как бы проверяя, не почудилось ли ей.

Подруга лишь кивнула, крепче сжимая в руках злополучный гребень так, что её пальцы побелели от напряжения.

– В смысле… поцеловались по-настоящему? – уточнила Мелисса, и в её голосе зазвучала сложная смесь искреннего шока, живого интереса и лёгкого, почти сестринского негодования, словно она поймала младшую подругу на чём-то строго-настрого запрещённом.

Талли снова кивнула, на этот раз более решительно и дерзко, бросая своим видом молчаливый вызов всем возможным возражениям и нравоучениям.

– Он… не похож на других, – призналась она тише, и её голос дрогнул, выдавая всю глубину переживаний. – Всё было… совершенно иначе, чем раньше. Как будто… впервые в жизни кто-то видит меня целиком. Не просто «весёлую, беззаботную Талли», а…

Она не нашла нужных слов, смущённо опустив глаза. В комнате повисли несколько долгих, неловких секунд, и вот, наконец, Мелисса заговорила, нарушая напряжённое молчание своим размеренным тоном.

– И… тебе понравилось?

– Мелл! – возмущённо ахнула Талли, покраснев ещё сильнее, будто её щёки подожгли раскалённым железом.

– Ого… – Мелисса только выдохнула, чуть приоткрыв губы от изумления. В её глазах мелькали десятки непрошеных вопросов, но она сдерживала их, прекрасно понимая, что подруга и так находится на грани между восторгом и паникой.

Талли же снова ушла в себя, мечтательно улыбаясь, и в её сияющих глазах плясали весёлые, солнечные искры.

– И я сама этого хотела, – призналась она почти шёпотом, а её пальцы сами собой, будто невольно, поднялись и едва коснулись губ, как будто они всё ещё хранили тепло и ощущение того поцелуя. – Он… он действительно замечательный.

Девушка молча наблюдала за ней, и у неё внутри болезненно защемило сердце. Радость подруги была такой искренней, беззащитной и чистой, как первый утренний свет за окнами, но вместо облегчения Мелисса чувствовала лишь тяжёлый, холодный камень тревоги на душе. Брайан – чужак. И какой бы сильной и настоящей ни казалась их внезапная связь, у них не могло быть будущего. Она сжала кулаки, изо всех сил борясь с нахлынувшим желанием выложить всю суровую правду прямо сейчас, пока не поздно.

«Как я скажу ей об этом? Как объясню? Она меня не простит… Нет, только не сейчас, не сегодня. Поговорю с ней после бала, когда всё утихнет.»

Она отвернулась, делая вид, что срочно ищет что-то на столе, лишь бы не встречаться с этим сияющим, полным надежды взглядом. Но внезапно эту хрупкую тишину в комнате грубо и бесцеремонно разорвал глухой, басовитый, пропитанный скепсисом голос:

– Это ещё что за ненужное барахло тут разбросано?!

Обе девушки резко обернулись на звук. В дверях, не потрудившись даже постучать или поприветствовать, стоял Бернар, с лицом, на котором читалось самое неподдельное хмурое недоумение. Его широкие плечи едва помещались в дверной проём, взгляд был суров, а во всей его позе сквозила растерянность человека, который просто не мог понять, как один-единственный человек способен принести в комнату такое невероятное количество вещей. Он медленно, устало провел большой ладонью по лицу.

– Вы что, собрались тут лавку открывать? – проворчал он, скептически оглядывая разбросанные по всему полу хрустальные баночки, шёлковые ленты и лоскуты дорогих тканей.

Талли метнула в него острый, ядовитый взгляд. Её щеки мгновенно налились густым румянцем, спина выпрямилась в тугую струну, а руки упёрлись в боки. За одну секунду она из мечтательной, влюблённой девчонки превратилась в разъярённую фурию, готовую броситься в бой. Все в Атреи отлично знали: если есть что-то, что она ненавидела больше всего на свете, так это неуважительные, пренебрежительные высказывания о моде и её личных вещах.

– Ненужный здесь только ты, со своим невоспитанным носом! – чётко и громко бросила она, вызывающе вздёрнув острый подбородок. – А это всё абсолютно необходимо для подготовки к балу! Каждая, слышишь, каждая вещь!

Бернар лишь сморщил свой широкий лоб и обречённо почесал затылок, словно столкнулся с неразрешимой загадкой природы.

– Но сейчас же ещё утро, только светает… – попытался он вставить своё веское мужское слово, но не успел.

Талли взвыла, словно раненная волчица, обращающаяся к полной луне. Мелисса, наблюдающая за этой сценой, с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться во весь голос. Она лишь прикрыла рот ладонью, а её плечи предательски затряслись от сдерживаемого смеха.

– Да как же вы, мужчины, не понимаете?! – девушка всплеснула руками с такой экспрессией, что воздух в комнате, казалось, задрожал. – Подготовка к балу – это целая наука! Нет, это высшее искусство! – Она принялась размахивать руками, словно объясняя азы мироздания несмышлёным детям. – Вам-то, мужчинам, что? Натянули свой чёрный или синий костюм, сапоги начистили – и вперёд, героем себя чувствовать! А нам?

Её голос зазвенел от возмущения. Она принялась вышагивать по комнате из угла в угол, чётко и энергично, прямо как их суровый наставник на плацу во время построения:

– Нам, девушкам, нужно куда больше времени, терпения и средств! Сначала – ароматическая ванна с лепестками роз и специальными маслами, чтобы кожа сияла и благоухала… Потом – волосы! Их нужно не просто расчесать и собрать, а уложить в сложную причёску так, чтобы она держалась весь вечер и не развалилась даже в самом страстном танце! Макияж – это не просто «намазаться румянами», это… это стратегическая подготовка к настоящей битве за внимание и восхищение!

Она схватила с туалетного столика пушистую кисть для румян и принялась трясти ею прямо перед носом ошеломлённого Бернара, который лишь хмурился глубже:

– Каждый штрих должен быть безупречным! Каждая линия – безукоризненно чёткой! Это же наше оружие в этом светском бою! Наша самая красивая и коварная броня! А ты называешь это бесполезным барахлом!

Мелисса лишь тихо усмехнулась в свою чашку с почти остывшим чаем, наблюдая за этой бурей. Талли продолжала с жаром перечислять этапы подготовки, но Бернар уже её не слушал. Он пришёл сюда явно не для этого, и ему было некогда тратить драгоценное время на её эмоциональный щебет.

– Мелисса, я сейчас ненадолго отлучусь, навещу Саймона, – обратился он к принцессе, глядя прямо на неё и игнорируя Талли. – Он должен был уже что-то узнать об авторе той злополучной книги.

– Что?! – Талли резко обернулась, её руки замерли в воздухе в самой пафосной точке жеста. – Ты значит, даже не слушал меня?! – Она с силой топнула ногой, и тонкий серебряный браслет на её лодыжке звякнул. – Кому я тут, спрашивается, душу изливаю, а?

Юноша лишь стоически поднял одну бровь, но не удостоил её ответом. Девушка сузила свои сверкающие глаза, прищурившись с явным подозрением.

– А зачем тебе вообще Саймон? – в её голосе зазвенела откровенная недоверчивость. – Я сильно сомневаюсь, что он уже успел что-то дельное найти… да и вообще, ты в последнее время как-то чересчур часто туда ходишь. Слишком часто.

Взгляд Бернара стал мгновенно жёстче. Он молча, не моргая, смотрел на неё, и даже не слова, а сама его каменная, непроницаемая неподвижность в конце концов заставила Талли замолчать. Она фыркнула и демонстративно отвернулась, но внутри продолжала кипеть от возмущения. Мелисса же при этом нахмурилась, задумавшись. Она тоже это заметила. Их друг стал действительно подозрительно часто посещать тот район. Была ли у него действительно другая, скрытая причина быть там?

«Что он скрывает от нас? Или, может быть кого-то?»

Но времени разбираться в этом сейчас совершенно не было, её собственные мысли и так были до предела забиты совершенно другими, не менее тревожными вещами. Она отпила последний глоток уже холодного чая, пытаясь вернуть себе хоть каплю внутреннего равновесия и хладнокровия.

– Ладно, иди, – кивнула она Бернару наконец, стараясь, чтобы её голос звучал максимально нейтрально и спокойно. – Узнай, что ему удалось выяснить, но, пожалуйста, будь осторожен. И главное – вернись до начала бала.

– Вернусь, – коротко, почти отрывисто кивнул Бернар и, бросив последний, быстрый взгляд на всё ещё фыркающую Талли, решительно шагнул к выходу и вышел из комнаты, притворив за собой дверь.

Талли ещё долго смотрела на захлопнувшуюся дверь, подсознательно ожидая, что он сейчас же вернётся и хоть что-то объяснит, попросит прощения за своё невнимание.

– Какой-то он… странный стал в последнее время, – пробормотала она себе под нос, прищурившись и плотно скрестив руки на груди. – Раньше он хотя бы ворчал, отмахивался, когда я начинала говорить о платьях и украшениях. А теперь… будто его подменили. Ты веришь, что он ходит к Саймону только из-за какой-то старой книги? Я вот – нет! У него там какой-то свой, личный интерес, уверена!

– А? – не расслышав, переспросила Мелисса, с трудом отрываясь от собственных тревожных мыслей.

– Да ничего, – быстро отмахнулась Талли, нервно встряхнув волосами, сбрасывая с себя это неприятное ощущение. Уже через мгновение она снова заговорила с прежним, почти что маниакальным энтузиазмом. – Так вот, насчёт твоей причёски! Думаю, нужно обязательно добавить жемчужные нити, они будут так божественно переливаться при свете хрустальных люстр! А к твоему платью, кстати, идеально подойдут вот эти серебряные ленты… Но тёмный, липкий осадок остался. Тонкая, едва заметная, но прочная плёнка тревоги, которую не могла смыть даже её безудержная, привычная болтовня. Она продолжала улыбаться и активно жестикулировать, но в её глазах, обычно таких ярких, беззаботных и ясных, теперь плелась, прячась в глубине, упрямая тень сомнения.

Мелисса молча наблюдала за ней, прекрасно понимая, что и сама чувствует то же самое, только острее. Что-то действительно происходило с Бернаром. Что-то важное, что он тщательно скрывал ото всех, и это «что-то» с каждой минутой начинало казаться ей гораздо опаснее, чем они изначально предполагали.