Хранители Севера

АДРИАН

Все утро мужчина провёл на взводе, и его кабинет, заваленный бумагами, напоминал скорее штаб после проигранного сражения, чем рабочее место наследного принца. Пергамент шуршал под его нервными пальцами, гусиное перо с сухим скрипом царапало листы, а глаза отказывались фокусироваться на выцветших чернилах. Возникало стойкое ощущение, что за время его краткого отсутствия всё Королевство решило разом прийти в негодность, и теперь каждый клочок земли, каждый закон требовал его немедленного, личного вмешательства. Он откинулся на высокую, резную спинку кресла, с силой упершись пальцами в виски, где уже начинала назойливо пульсировать боль. Голова гудела от перегруза, мысли метались и роились, словные осы, одна тревожнее другой: подозрения, неотложные дела, груз обязательств. И сквозь всё это пробивалось неясное, но неотступное чувство, будто из-за горизонта медленно, но верно надвигается буря. Что-то большое, тёмное и безмолвное, к чему он пока не мог подобрать ни ключа, ни решения.

Дверь распахнулась без предупреждающего стука, нарушив гнетущую тишину.

– Ты нашёл дядю? – устало, даже не открывая глаз, поинтересовался Адриан, узнавая шаги.

Брайан вошёл и замер напротив массивного дубового стола, приняв свою обычную, слегка отстранённую позу. Руки были скрещены на груди, плечи расправлены.

– Да. Он со вчерашнего вечера находится в своём загородном поместье и, судя по всему, не собирается его покидать. Мои люди держат его под круглосуточным наблюдением.

Адриан медленно, с усилием, открыл глаза и коротко кивнул, подтверждая собственные, не самые радужные догадки. В его уставшем взгляде читалось скорее ожидание, чем удивление.

– Отлично, пусть не спускают с него глаз. Если он хотя бы на шаг выйдет за ворота поместья – я должен узнать об этом первым.

– Будет исполнено.

Принц с тяжёлым, шумным вздохом провёл ладонью по лицу, смахивая невидимую усталость, а затем потянулся к вороту своей дорогой шёлковой рубашки, расстёгивая верхние пуговицы. Качественная ткань, хоть и сшитая лучшими королевскими портными, сегодня невыносимо сжимала горло, словно удавка, напоминая о неподъёмном грузе лежащей на нём ответственности.

– Мне решительно не нравится эта тишина… – пробормотал он, снова нахмурившись. – Всё идёт уж слишком гладко, слишком предсказуемо. Как будто кто-то очень умный намеренно усыпляет нашу бдительность, подбрасывая нам эту ложную, сладкую уверенность.

Брайан внимательно, изучающе посмотрел на друга, замечая глубокие тени под его глазами и несвойственную ему нервную дрожь в пальцах.

– Ты волнуешься? – спросил он прямо.

На бледных, плотно сжатых губах Адриана скользнула кривая, почти незаметная усмешка.

– Так это заметно?

– Примерно так же, как перед нашим первым серьёзным экзаменом в академии, – с лёгкой, почти дружеской усмешкой отозвался Брайан, пытаясь хоть как-то разрядить натянутую, гнетущую атмосферу.

На мгновение между ними повисла тёплая, почти ностальгическая пауза. Воспоминания нахлынули волной: душная, пропахшая пылью и старыми книгами аудитория, неудобные деревянные скамьи, горы конспектов и он сам, восемнадцатилетний, дерзкий, полный амбиций и до смерти дрожащий от страха перед экзаменом по военной стратегии.

– О, да… – с горьковатой усмешкой выдохнул Адриан. – Только тогда на кону стояла лишь моя собственная репутация и гордость. Сейчас же… сейчас на весах будущее двух великих королевств и тысячи жизней.

Он резко встал, несколькими нервными шагами подошёл к огромному арочному окну, отдёрнул тяжёлую портьеру из узорчатого шёлка и пристально всмотрелся в оживлённый двор. Под белоснежными сводами галерей суетились слуги, устанавливая начищенные до блеска фонари, украшая колонны пёстрыми лентами и пышными гирляндами из живых цветов. Всюду царила лихорадочная, но радостная подготовка к балу – событию, которого с нетерпением ждал, казалось, весь город. Событию, от исхода которого зависело теперь слишком многое.

– Всё должно пройти безупречно, – тихо, но с железной твёрдостью в голосе произнёс он, глядя на эту суету сверху. – Сразу после бала мы возобновим официальные переговоры по поводу договора. Мы обязаны сделать всё возможное и невозможное, чтобы для обоих наших королевств наконец наступили новые, мирные и солнечные времена.

Он повернулся к Брайану, и в его усталых глазах горела непоколебимая решимость, смешанная с тяжёлым, давящим грузом предстоящего.

– Никаких ошибок, никаких неожиданностей, никаких случайностей. Я не потерплю ни единого сбоя.

Брайан молча, почти незаметно кивнул. Но его собственный, привыкший скрывать эмоции взгляд, говорил куда больше слов: в глубине души он тоже чувствовал, что под этой внешней гладкостью скрывается что-то неуловимо тревожное. Тень беспокойства скользнула в его зелёных глазах, но он мгновенно подавил её, оставаясь внешне абсолютно спокойным и непроницаемым.

– Не тревожься попусту, – тихо, но весомо проговорил он, и в его низком голосе прозвучала стальная, обнадёживающая уверенность. – Кто бы ни попытался встать у нас на пути или сорвать эти планы, мы найдём их и обезвредим. Я лично за этим прослежу.

Тишину в кабинете снова нарушил чёткий, почти механический стук в дверь. На пороге, не дожидаясь ответа, появилась главная горничная дворца – женщина с идеально прямой спиной и пронзительным, всевидящим взглядом, с седой прядью у виска и в строгом, без единого украшения, тёмном платье. Она сделала безупречный, лёгкий поклон.

– Ваше Высочество, – произнесла она ровным, негромким и лишённым всяких эмоций голосом. – Служанки прибыли, как вы и приказывали.

– Прекрасно. Немедленно проводи их к нашим гостьям, – не глядя на неё, отдал распоряжение Адриан, снова уставившись в бумаги.

– Слушаюсь, – она ещё раз слегка склонила голову и, так же бесшумно вышла, как и появилась.

Адриан проводил её коротким взглядом, затем снова повернулся к другу.

– Ладно, раз уж у меня здесь этот бумажный завал по самую макушку, иди, проверь, как идёт подготовка в залах. Убедись, что к вечеру всё будет идеально.

Он пытался говорить ровно и спокойно, но Брайан, знавший его как себя, отчётливо уловил: голос Адриана дрогнул на последних словах, а его глаза выдавали настоящее, неподдельное волнение. Он не стал ничего комментировать, лишь усмехнулся одним уголком губ.

– Я проверю всё лично и досконально, – бросил через плечо и вышел, прикрыв за собой тяжёлую дверь.

И пока Адриан с обречённым видом снова брался за перо, пытаясь силой воли погрузиться в море неотложных документов, мысли о политике, договорах и бесконечных переговорах начали медленно, но верно отступать. В его голове, вопреки всем доводам рассудка, осталась только она: тихий, мелодичный голос, запах её волос, смешавшийся с вечерним ароматом цветущих роз, живое, обжигающее воспоминание о прикосновении её губ… Он с удивлением поймал себя на том, что уже снова, с нетерпением, считает часы до вечера. Ждёт того самого момента, когда сможет увидеть её в сиянии бального зала, среди огней и музыки, и, возможно, украдкой, под прикрытием танца, снова коснуться её руки.

МЕЛЛИССА

Лёгкий, но настойчивый стук в дверь прозвучал как раз в тот момент, когда Талли с жаром доказывала необходимость ещё одного слоя жемчужной пудры.

– Войдите, – откликнулась Мелисса, даже не повернув головы от окна, за которым залитый солнцем двор постепенно оживал.

Дверь отворилась мягко и в комнату, словно две тени, вошла старшая горничная, а следом за ней, ступая бесшумно, – две молодые девушки. Они замерли в центре комнаты, и на мгновение пространство будто наполнилось тихим шелестом дорогого шёлка и тонким, сложным ароматом духов – смесью розмарина и лимона. Несмотря на юность, обе несли себя с той безупречной, отточенной грацией, которая не даётся от рождения – её годами воспитывают в стенах дворца, чтобы выдерживать самые придирчивые взгляды аристократии, чьё мимолётное одобрение может вознести на вершины, а пренебрежительная улыбка – уничтожить в одно мгновение.

Одна из девушек была облачена в платье нежно-зелёного оттенка. Мягкий шёлк струился по её стройной фигуре, словно водопад, затейливо отражая утренний свет. Высокая, сложная причёска, собранная из каштановых локонов и сколотая изящными серебряными шпильками, придавала её лицу выражение спокойной, почти надменной уверенности. Вторая – вся в голубом, лёгком и воздушном, как само небо на рассвете. Её платье, искусно обшитое серебристыми нитями, поблёскивало при каждом едва заметном движении, будто было соткано из утренней дымки. Светлые, почти льняные волосы были заплетены в тугую, идеальную косу, обвитую тонкой шёлковой лентой того же оттенка. Корсеты, туго зашнурованные, подчёркивали осиные талии обеих девушек, а длинные, свободные юбки, ниспадавшие мягкими, пластичными складками, придавали их силуэтам невесомость; создавалось впечатление, что они не идут, а бесшумно скользят по полированному полу.

Мелисса аккуратно, без единого звука поставила свою фарфоровую чашку на стеклянную поверхность столика и внимательно, оценивающе взглянула на вошедших. На её губах появилась вежливая, но прохладная и отстранённая улыбка, за которой легко угадывалась настороженность.

Служанки, словно по незримой команде, остановились на почтительном расстоянии и в унисон присели в безупречных реверансах – грациозно, отточено, будто репетировали этот поклон сотни раз перед зеркалом. В их взглядах, почтительно опущенных к узорному паркету, на мгновение мелькнули неуверенность и сдержанное волнение: несмотря на выдержку, они не могли до конца скрыть естественное любопытство. Они впервые в жизни видели настоящих асуров, но открыто разглядывать гостей не позволяли суровые законы придворного этикета.

Старшая горничная сделала шаг вперёд.

– По приказу Его Высочества, вам предоставлены в распоряжение эти служанки, – её голос был ровным и бесстрастным. – Они окажут вам любое содействие в подготовке к предстоящему балу. – В её интонации не было ни капли сомнения или вопроса. Это было не предложение, а констатация факта, которое не подлежало обсуждению.

Талли буквально засветилась изнутри. Глаза заблестели с новой силой, а губы расплылись в самой широкой, беззаботной и детски-радостной улыбке. От восторга в груди защекотало, и она едва не подпрыгнула на месте, с трудом сдерживая бурлящий энтузиазм. Мелисса же оставалась куда более сдержанной. Её грудь на мгновение сжала тихая, тёплая волна, когда она услышала, что это была личная инициатива Адриана, но годами воспитанная привычка контролировать каждую эмоцию мгновенно взяла верх. Лишь лёгкий, едва заметный румянец, выступивший на её бледных щеках, мог выдать истинные чувства.

– Передайте Его Высочеству нашу самую искреннюю признательность за столь трогательную заботу, – произнесла она ровно, с лёгким, вежливым кивком в сторону горничной.

Та в ответ лишь молча кивнула, и, не проронив больше ни слова, так же бесшумно покинула комнату. Вперёд, с лёгким, почти танцевальным движением, выступила одна из девушек. Темноволосая, с тонкими чертами лица и безупречной осанкой, она выглядела на удивление молодо, но держалась с тем врождённым достоинством, которое обычно присуще завсегдатаям дворцовых приёмов.

– Позвольте нам представиться, Ваше Высочество, – её голос был мягким, мелодичным, с едва уловимым, певучим южным акцентом, – меня зовут Эми, а это моя младшая сестра, Риса. – Она изящным жестом указала на светловолосую девушку.

Риса чуть склонив голову, сделала лёгкий реверанс, тщательно избегая прямого зрительного контакта, и затем выпрямилась, изо всех сил стараясь выглядеть собранной и невозмутимой. Но стоило Талли звонко, с неподдельным энтузиазмом хлопнуть в ладоши, как она едва заметно вздрогнула всем телом. Её тонкие пальцы непроизвольно сжались в кулачки, будто от внезапного испуга, но она тут же опустила глаза и сделала вид, что просто поправляет складку на своём голубом рукаве.

– Помощь нам как раз чрезвычайно кстати! – с искренним воодушевлением воскликнула Талли, с размаху закинув непослушный локон за ухо. – Времени в обрез, а блистать мы сегодня обязаны так, чтобы у всех присутствующих просто перехватывало дух от нашего великолепия!

Мелисса лишь покачала головой, но в уголках её губ дрогнула почти незаметная, сдержанная улыбка. Подруга всегда обладала даром превращать даже самые обыденные, рутинные моменты в нечто яркое и незабываемое.

– Позвольте нам разложить ваши наряды и подготовить всё необходимое для облачения, – вежливо, с лёгким поклоном добавила Эми. Её движения были отточены до автоматизма и исполнены природной грации, будто она не училась этому, а родилась с этим умением в крови.

– Конечно, конечно! Я сама покажу вам, где всё лежит, – живо отозвалась Талли и, с ловкостью подхватив свою безразмерную чёрную сумку, бодро направилась в сторону гардеробной.

Риса, встретившись взглядом с сестрой, безмолвно последовала за ней, ступая бесшумно.

– А я пока подготовлю для вас ванну, миледи, – объявила Эми и плавно направилась к дальней двери, ведущей в ванную комнату.

Из-за приоткрытой створки вскоре донёсся негромкий, бархатный всплеск воды. Послышался шелест полотняных тряпиц, а затем – ровное, успокаивающее журчание льющейся из бронзового крана воды. Комнату медленно начал наполнять свежий, чуть сладковатый и терпкий аромат целебных трав: горной лаванды, розмарина и розы.

Мелисса чувствовала, как внутри неё крепнет и растёт знакомое беспокойство. Это чрезмерное внимание, эта почтительная забота, эти услужливые руки прислуги – всё это было ей глубоко непривычно и даже тягостно. В Атреи с её суровыми устоями не было личных горничных; там каждый, с самых юных лет, с молоком матери впитывал умение обслуживать себя сам: зашивать порванную в бою одежду, до блеска чистить оружие, справляться с болью и усталостью без единого стона или жалобы. Это было не просто правилом – это было частью долгого и сурового обучения, частью железной дисциплины, частью самой их сущности, ковавшейся в вечной борьбе за выживание. А здесь, в этих стенах… всё было иным. Мягкие, ворсистые ковры, благоухающая маслами вода, услужливые чужие руки, готовые помочь с малейшим пустяком – это казалось чуждым, почти неестественным, и от этого контраста становилось только тревожнее и неуютнее, будто она насильно надела изысканное платье, сшитое не по её мерке.

В гардеробной пахло сандалом и сушёными лепестками роз, запах стоял густой и сладкий. Просторное помещение с резными шкафами из светлого ореха и огромными зеркалами в витых золотых рамах напоминало скорее королевскую сокровищницу, чем обычное место для хранения одежды. Талли уверенно, как у себя дома, направилась в самый дальний угол, туда, где за плотным занавесом хранилось самое драгоценное. Она специально спрятала их от посторонних глаз, чтобы сохранить сюрприз, и чтобы никто не увидел это великолепие раньше времени. С лёгким, волнующим трепетом она раздвинула висящие белоснежные рубахи и извлекла на свет два изысканных платья, которые тут же засверкали в полумраке гардеробной, будто живые. Тончайший шёлк, лёгкий, как утреннее дыхание, и россыпи драгоценных камней, вшитых в ткань с таким искусством, что казалось – это не люди создали, а сама магия вдохнула в них жизнь. Алмазы ловили редкие солнечные лучи из высокого окна и вспыхивали ослепительными искрами, отражаясь в стенах, будто кто-то небесный пролил целый ручей звёзд прямо на пол.

– Они… они великолепны, миледи… – Риса замерла на пороге, едва не забыв дышать. Глаза её расширились от неподдельного, почти благоговейного восхищения. Она раньше и представить не могла, что обычная одежда может быть такой – не просто красивой, а почти нереальной, сошедшей со страниц сказок.

«Кажется, все мои усилия и хлопоты были не напрасны,» – с удовлетворением подумала Талли.

Девушка медленно, с почти материнской нежностью, провела ладонью по прохладной, переливающейся ткани, тайно улыбаясь про себя. Она уже живо предвкушала выражение лица Брайана, то, как он замрёт, потеряет дар речи, когда увидит её в этом ослепительном наряде на балу.

– С ними нужно обращаться чрезвычайно осторожно, – её голос мгновенно стал твёрдым и серьёзным, когда она передавала хрупкое платье в дрожащие руки служанки.

Риса поспешно, почти испуганно кивнула, её тонкие пальцы слегка дрожали, едва касаясь драгоценной, струящейся материи.

– Несомненно, миледи, будьте уверены, – тихо, почти шёпотом ответила она и низко, с почтением склонила голову, принимая платье с таким благоговением, словно это была не просто ткань, а древняя священная реликвия, требующая особого обращения.

Она понесла его, бережно поддерживая обеими руками. Унесла наряды в соседнюю комнату, чтобы начать тщательную подготовку к предстоящему вечеру. Работала она медленно, вдумчиво, с полной самоотдачей: аккуратно расправляя каждую складочку, разглаживая каждый изгиб, внимательно осматривая сложную вышивку, чтобы убедиться, что всё выглядит безупречно и ни одна ниточка не выбивается из идеальной картины. Драгоценные камни, словно живые, ловили малейший проблеск света, и она невольно задерживала на них взгляд, представляя, как они будут сверкать и переливаться под светом сотен хрустальных люстр в бальном зале.

Талли тем временем вернулась к подруге, и казалось, будто в комнате сразу стало светлее и воздушнее от одного её присутствия. Её щёки, привыкшие к ветерку, пылали ярким, здоровым румянцем, а в широко распахнутых глазах, цвета чистой лазури, плясали весёлые, озорные искорки. Уголки её губ были задорно приподняты, выдавая какую-то сладкую, известную лишь ей одной тайну, которую она готова была вот-вот выплеснуть наружу.

– Что это за дивный запах? – нахмурившись, она снова с наслаждением втянула воздух, явно уловив стойкий, пьянящий аромат, плывущий из ванной.

– Нам любезно готовят ванну, – просто, без эмоций, ответила Мелисса, не отрывая взгляда от окна.

– Что?! – вырвалось у Талли, и она ахнула так искренне и громко, словно ей предложили искупаться в чане с растопленным чистым золотом, а не в простой, пусть и ароматизированной, воде. Её глаза округлились от неподдельного изумления.

Мелисса не сдержала короткого, звонкого смеха, откинув голову назад. Её белоснежные, как первый снег, волосы рассыпались по плечам, а в голубых, прозрачных глазах заплясали солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь стекло.

– Я была удивлена ровно так же, как и ты, когда впервые с этим столкнулась, – призналась она, и в её голосе впервые за утро прозвучала лёгкая, непринуждённая нота.

– Мне здесь начинает нравиться всё больше и больше, – протянула Талли с нескрываемым удовольствием, растягивая слова, словно пробуя на вкус эту новую, сладкую и такую манящую реальность.

Но её безудержный восторг мгновенно натолкнулся на выразительный, испытующий взгляд подруги. Тот самый, предупреждающий и многозначительный. Именно таким взглядом Мелисса смотрела на неё во время тренировок, когда учила её перевязывать глубокие раны или удерживать тяжёлый меч одной рукой, не показывая боли.

– Что? – она театрально вскинула брови и картинно всплеснула руками, изображая наигранную невинность. – Я просто устала вечно делать всё сама! Хоть раз в жизни пусть кто-то другой позаботится обо мне, это же так приятно!

Не успела она договорить, как в её сторону по плавной дуге полетела пухлая шёлковая подушка. Талли с ходу перехватила её в воздухе, едва не падая со смеху.

– Эй! Это была всего лишь шутка!

– Я сделаю вид, что ничего не слышала, – с лёгкой, но тёплой улыбкой отозвалась Мелисса, скрестив руки на груди в своей привычной позе, но в её глазах теперь тоже танцевали весёлые, одобряющие искорки.

Талли на мгновение показала ей язык, но в следующую же секунду обернулась на мягкий звук открывающейся двери. Из-за порога донёсся мелодичный, спокойный голос Эми:

– Всё готово, миледи, вы можете войти, – сообщила она, легонько склонив голову в почтительном поклоне.

Пар стелился по каменному полу, клубясь у их ног, как самое лёгкое утреннее облако. Вся комната наполнилась густым, пьянящим ароматом горной лаванды, розмарина и роз – воздух был настолько насыщенным и сладким, что им хотелось дышать медленно, глубоко, жадно, полностью погружаясь в эту благоухающую негу. Большая, высеченная из цельного камня ванна, выложенная гладкими плитами цвета слоновой кости, уже терпеливо ожидала их. Вода в ней отливала нежно-розовым, словно заря, и отражала многочисленные лепестки, что плавали на поверхности, подобно живым, трепетным самоцветам. По краям ванны мерцали десятки свечей в массивных бронзовых подсвечниках, отбрасывая мягкий, золотистый свет на стены, украшенные старинными фресками с танцующими нимфами и извилистыми лесными ручьями.

Талли первой, не раздумывая, окунулась в воду с тихим, блаженным вздохом, почти урча от удовольствия. Мелисса, после минутного колебания, последовала за ней, и на мгновение в комнате воцарилась полная, умиротворённая тишина, нарушаемая лишь лёгким всплеском воды и мерным, убаюкивающим потрескиванием фитилей. Тепло обволакивало их уставшие тела, смывая налипшую пыль дальних дорог, напряжение в каждой мышце и все тяжёлые, давящие мысли. Ванна словно растворила в своих ароматных водах все их заботы, оставив взамен лишь непривычную лёгкость в конечностях и долгожданный покой в душе. Это была редкая, драгоценная передышка, та самая роскошь, которую они позволяли себе лишь сейчас, в этот хрупкий и такой беззаботный миг, затишье между надвигающимися бурями.

Подготовка к балу заняла, без преувеличения, весь оставшийся день, медленно превратившись в настоящий, почти священный ритуал. Служанки бесшумно сновали между комнатами, развешивая струящиеся ткани, полируя каждое украшение до слепящего зеркального блеска, бережно и тщательно расправляя каждую, даже самую мелкую, складку на драгоценных нарядах. Коридоры дворца постепенно наполнялись приглушённым, деловым шёпотом, лёгкими, быстрыми шагами и густыми, сложными ароматами дорогих благовоний. И вот, когда солнце, наконец, коснулось линии горизонта, окрасив вечернее небо в прощальные золотисто-алые тона, дворец окончательно пробудился ото дневной дремоты. Из распахнутых дверей бального зала полилась музыка – сначала тихая, осторожная, словно зов издалека, но с каждой минутой набирающая силу, мощь и объём. Вкрадчивый смех, переливы сотен голосов, лёгкий, хрустальный звон бокалов – всё это сливалось в единую, захватывающую мелодию, предвещающую нечто по-настоящему грандиозное.

К главным воротам дворца одна за другой, как на параде, подъезжали начищенные до ослепительного блеска кареты. Их лакированные колёса бесшумно скользили по отполированному до зеркала камню мостовой. Из окон лились мягкие, тёплые блики света, выхватывая из сгущающихся сумерек величественные статуи, охранявшие вход. Огромные львы, искусно вытесанные из белого мрамора и покрытые тончайшими золотыми узорами, замерли в вечном, грозном молчании, раскрыв свои каменные пасти в беззвучном, но оттого не менее впечатляющем рыке. Сам воздух вокруг, казалось, трепетал и вибрировал от всеобщего напряжения и ожидания. Гости, закутанные в струящиеся шелка и тяжёлый бархат, медленно, с достоинством поднимались по широкой парадной лестнице, а их удлинённые тени причудливо скользили по высоким стенам, словно участвуя в немом спектакле.

Бал вот-вот должен был начаться.