Хранители Севера

За ней, сохраняя почтительную дистанцию, но двигаясь в идеальном, выверенном ритме с её шагом, спускались Талли и Бернар. Хотя формально они шли на шаг позади, в их синхронных, отточенных до автоматизма движениях читалось нечто гораздо большее, чем просто свита, сопровождающая монаршую особу, – читалось настоящее единство, сплочённость и безмолвная, но ощутимая готовность в любой момент прийти на помощь, встать на защиту.

Талли сияла своей самой ослепительной, по-настоящему солнечной улыбкой, которая, казалось, могла растопить лёд в самом холодном сердце. Её яркое, лучезарное, почти физически ощутимое присутствие разительно контрастировало с холодным, сдержанным и отстранённым величием принцессы. Её платье глубокого сапфирового оттенка, словно вторящее цвету ночного неба, мягко облегало фигуру, подчёркивая все плавные, женственные изгибы. Глубокий, но элегантный вырез, обрамлённый тончайшим серебряным кружевом, открывал хрупкие ключицы и округлые плечи, будто выточенные из древней слоновой кости. Струящаяся, живая ткань, переливаясь при каждом её движении, то вспыхивала тысячами холодных серебряных бликов, то утопала в густой, бархатной, почти мистической синеве, напоминая самую тёмную и таинственную морскую пучину. Крошечные, но идеально огранённые кристаллы, рассыпанные по всему наряду, как звёзды по небосводу, мерцали своим сдержанным, но магическим светом.

Из толпы, нарушая заворожённую тишину, донёсся едва слышный, но красноречивый вздох чистого восхищения. Кто-то подавился глотком дорогого шампанского, не в силах оторвать взгляда от появившейся троицы. Кто-то забыл о своей партнёрше, заворожённо наблюдая за новой, незнакомой гостьей. Один из молодых, впечатлительных графов, не сдержавшись, прошептал своему соседу, не отводя горящих глаз от девушек:

– Боже правый… От них просто невозможно отвести взгляд… Словно смотришь на само совершенство.

И в этот самый миг, будто опомнившись, оркестр заиграл вновь. Скрипки робко, но чисто вывели первую, вопрошающую ноту, однако никто в зале не двинулся с места. Ни один кавалер не протянул руку своей даме для танца. Всё внимание, без остатка, было приковано к ним, спускающимся по лестнице.

Мелисса сделала едва заметный, почти неуловимый поворот головы и холодным, оценивающим, сканирующим взглядом медленно окинула весь зал. Каждое её движение, от размера шага до лёгкого наклона головы и изящного изгиба запястья, было отточено до автоматизма, доведено до идеала долгими часами тренировок. Её голубые, как лёд, глаза, сияющие в отблесках хрусталя, скользнули по десяткам мужских лиц, и ни один взгляд не выдержал этого ледяного, пронизывающего насквозь контакта дольше пары секунд. Кто-то смущённо отводил глаза, кто-то поспешно, с дрожью в руке пригубил шампанское, кто-то нервно поправлял воротник, будто внезапно ощутив острую нехватку воздуха. И пока их шаги мягко, но властно отдавались о холодный мрамор лестницы, а вечер продолжал свой торжественный разворот, уже никто не сомневался – бал обрёл своих главных, истинных героев.

Бернар незаметно для посторонних замедлился, намеренно отставая на полшага, стараясь оставаться в тени. Его образ был тщательно и продуманно подобран, и в этой безупречности безошибочно угадывалась рука Талли, которая не упустила случая позабавиться над его искренней ненавистью к любым помпезным церемониям. Чёрная рубашка из плотного, матового шёлка, расшитая тончайшими, почти невидимыми серебристыми нитями, подчёркивала каждый рельеф его могучей, тренированной фигуры – ширину плеч, крепкую грудную клетку, спину, привыкшую годами носить тяжёлые доспехи. Тёмные, идеально сидящие брюки и лакированные до зеркального блеска ботинки завершали образ. Но главным, бросающимся в глаза акцентом, были запонки. Небольшие, но ослепительно красивые. В их строгих оправах сверкали вставки из того же аквамарина, что украшал наряды девушек. И когда на них падал свет, они вспыхивали тонкими, холодными, как лезвие, бликами, отражаясь в бесчисленных зеркалах и хрустальных подвесках люстр, словно осколки далёких, пойманных на лету и заточённых в металл звёзд.

Непривычный, чужой наряд давил на юношу, вызывая тихий, но яростный протест во всём его существе. Этот гладкий, скользкий, чужой костюм казался ему тесными, неудобными доспехами, не дающими дышать полной, свободной грудью. Кончики пальцев покалывало знакомым желанием ощутить рукоять меча, руки сами собой сжимались в кулаки, желая встряхнуться, сбросить с себя всю эту показную, удушающую роскошь. Он всю жизнь провёл среди грубой стали, едкого пота и пыли дальних дорог, и сейчас ему казалось, что стены этого сияющего, благоухающего дворца медленно, но верно сжимаются вокруг него, как удавка. Костюм сидел безупречно, но он чувствовал себя закованным в золотую, тесную клетку.

– Они… они совершенно не такие, как мы, – прошептала одна из дам в кружевах, прикрыв губы расписным веером из страусиных перьев. В её срывающемся голосе звучала сложная смесь неподдельного, почти благоговейного восхищения и едкой, змеиной, разъедающей душу зависти.

– Они… просто великолепны, – чуть слышно, заворожённо отозвалась её соседка, не в силах оторвать восторженного взгляда от сияющей Талли, чья искренняя, живая улыбка казалась единственным по-настоящему тёплым и настоящим пятном в этом море холодного, искусственного блеска.

Звук музыки, приглушённый смех, даже лёгкий, хрустальный звон бокалов – всё отступило на второй план, стало лишь размытым, неясным фоном. В этот вытянутый, застывший, почти вневременной момент существовали только они.

Адриан стоял в тени колонны, его поза была нарочито небрежной, но каждый мускул был напряжён до предела. Когда его взгляд наконец упал на Мелиссу, время споткнулось и замерло на месте. Казалось, во всём королевстве не нашлось бы слов, способных описать её холодное, отточенное совершенство. Каждая черта, каждый выверенный жест, каждый прямой, безразличный взгляд – всё кричало об одном: «Я рождена, чтобы править, а не просить». Она не искала места в этом мире – она безраздельно забирала его, не оглядываясь, не сомневаясь, не спрашивая ничьего разрешения. Вся её фигура, от безупречно прямой спины до плавного, властного движения плеч, источала ту внутреннюю, несгибаемую силу, что не нуждается в доказательствах или одобрении со стороны. Он, не отрываясь, следил за ней, и лишь на мгновение прикрыл глаза, ощутив внезапный, острый укол чего-то, похожего на глухую, давнюю тоску.

«Хотел бы я так же гордо и неуклонно нести своё имя, свою судьбу… Хоть раз в жизни – без вечных сомнений и этой изматывающей тяжести выбора.»

Мелисса всё приближалась. Глубокий синий шёлк её платья переливался таинственными, живыми отсветами, словно тёмная вода в безлунную ночь, а глаза… Боги, эти глаза. Холодные, ясные, бездонные – они горели, как далёкие, недостижимые звёзды, манящие и безмолвно обещающие нечто бесконечно большее, чем вся эта сиюминутная пышность и мишура.

Рядом, плечом к плечу с Адрианом, застыл Брайан. Его пристальный взгляд тоже был прикован к лестнице, но поймали его отнюдь не холодные аквамарины принцессы, а сияющие, словно два осколка самого чистого ясного неба, глаза Талли. Она смотрела только на него, ни на кого больше, ни на миг, не отпуская его взглядом. И в этом открытом, дерзком взгляде читалось нечто гораздо большее, чем простое светское приветствие. В нём плескалась безудержная радость, озорство и сама суть жизни. А её загадочная, лукавая улыбка мгновенно растопила лёд в его груди, разожгла знакомое, пьянящее тепло, заставив кровь бежать быстрее. Когда девушка остановилась у подножия лестницы, она намеренно, чуть заметно подмигнула ему. Одним лёгким, стремительным движением, будто весь этот бесконечный, церемонный бал был устроен лишь ради этого одного мига, она вдруг закружилась на месте. Её платье вспыхнуло ослепительным сапфировым вихрем, словно на мгновение ожившее, сошедшее с неба северное сияние. Её фигура растворилась в сияющем водовороте, а её звонкий, чистый, ничем не сдерживаемый смех прозвучал над залом, свежо и ярко, как первая капля долгожданного дождя в знойный, душный день.

Брайан не удержался. Строгие, обычно поджатые уголки его губ дрогнули, и на смену привычной, отточенной маске безразличия пришла настоящая, широкая, немного смущённая улыбка. Он глубоко, полной грудью вдохнул, пытаясь вобрать в себя этот миг, сохранить звук её смеха в памяти, как самую редкую, самую драгоценную мелодию, которую больше никогда не услышишь. Он не знал, чем закончится этот вечер, какие интриги и опасности подстерегают в тени, но знал одно: эта ночь принесёт нечто особенное, то, что перевернёт всё.

Когда Адриан медленно шагнул вперёд, направляясь к Мелиссе, воздух вокруг них мгновенно сгустился, стал тягучим и звонким. Зал продолжал жить своей собственной жизнью – музыка лилась томным, никуда не спешащим потоком, гости перешёптывались за бокалами, но для них двоих всё это превратилось в далёкий, невнятный, лишённый смысла гул. Девушка стояла неподвижно, не отрывая от него своего пронзительного взгляда, и в её синих, как лёд, глазах читалось нечто среднее между вызовом и жгучим, неподдельным любопытством.

Он подошёл, и его тёплые, уверенные пальцы мягко, но неотвратимо обхватили её тонкую, холодную ладонь. Мелисса едва заметно вздрогнула от неожиданности – его прикосновение было почти обжигающим на фоне всеобщей прохлады. От этого простого, но такого интимного жеста в груди у неё всё перевернулось, заставив сердце сделать неуклюжий, болезненный кувырок. Когда он склонился, чтобы его губы едва коснулись её кожи на запястье, время для них обоих остановилось, замерло в ожидании. Поцелуй был лёгким, почти невесомым, но он отозвался в ней мощной волной жара, что ударила в голову и тут же растеклась по всему телу, до самых кончиков пальцев. Сердце то проваливалось куда-то вниз, в бездну, то взлетало к самому горлу, мешая дышать. Ей потребовались невероятные усилия воли, чтобы не отшатнуться, не прижать обжигающее место к груди. Кожа под его губами пылала, словно от прикосновения раскалённого металла. А её лицо, всегда такое бесстрастное и холодное, теперь предательски выдавало всё: яркий румянец залил щёки стремительно и безжалостно, и скрыть это внезапное пламя было совершенно невозможно.

Мужчина увидел её смущение, и его собственное дыхание на миг перехватило. Едва сдерживая внезапный, мощный порыв, он чуть не шагнул вперёд, сократив и без того небольшую, условную дистанцию между ними. Как же сильно, до боли, ему хотелось обнять её, прижать к своей груди, закрыть от всех этих любопытных, чужих, жаждущих зрелища глаз. Услышать её сбивчивое дыхание, почувствовать под своей ладонью бешеный, отчаянный ритм её сердца, но они были не одни. Он посмотрел ей прямо в глаза, чуть склонив голову набок, и произнёс тихо, так, чтобы слышала только она одна:

– Ваше Высочество, вы выглядите… – он намеренно, с лёгким намёком запнулся на миг, и в уголках его губ дрогнула чуть заметная, но такая тёплая улыбка, – словно самая яркая и недоступная звезда на ночном небе. Та, что затмевает своим сиянием все остальные.

Мелисса смутилась ещё сильнее, почувствовав, как жар разливается по шее и заливает уши. Она видела, как он смотрел на неё – не с обычным, притворным придворным восхищением, не с праздным любопытством, а с темным, напряжённым, почти хищным вниманием зверя, выжидающего момент, чтобы остаться с добычей наедине. Его глаза потемнели, стали почти чёрными, непроницаемыми и глубокими. От этого тяжёлого, пристального взгляда внизу живота разлилось сладкое, тревожное, сковывающее напряжение.

– Спасибо, – её голос дрогнул на первом же слоге, но она быстро взяла себя в руки, заставив его звучать ровно и почти холодно, как подобает принцессе. Она насильно отвела взгляд, делая вид, что с интересом рассматривает убранство зала. – Бальный зал… он действительно великолепен. Я никогда не видела столько золота и хрусталя в одном месте. Прямо глаза слепит от этого блеска.

Она перевела взгляд на зал, стараясь сосредоточиться на убранстве, на чём угодно, только бы не на нём, не на этом сжигающем присутствии. Высокие мраморные колонны, обвитые причудливой резьбой, сверкали под толстым слоем сусального золота, слепя глаза. Расписной потолок терялся где-то в высоте, а с него свисали массивные, многоярусные хрустальные люстры, каждая из которых была размером с небольшую повозку. Свет от этого огненного моря отражался в десятках огромных зеркал в золочёных рамах, рассыпаясь по залу тысячами ослепительных осколков, как разбитое на миллионы частей стекло.

Но в то время, как девушка пыталась уйти в изучение роскоши, Бернар становился всё мрачнее и напряжённее. Его глаза скользили по тем же самым люстрам, колоннам и ломящимся от яств подносам, но в его восприятии всё это выглядело омерзительным и порочным. Золото. Повсюду это проклятое, кричащее золото. Оно слепило, кричало о своём чудовищном избытке, дразнило и ядовито напоминало ему о расточительности, о глубочайшем, циничном равнодушии тех, кто правил этим миром.

«Сколько семей можно было бы накормить на эти деньги? Сколько больных вылечить? Сколько сломанных судеб починить, если бы эти несметные богатства не были пущены на ветер ради очередного пиршества для сытой, самодовольной элиты?»

Его челюсть сжалась так сильно, что заныли скулы. Он чувствовал, как простое раздражение перерастает в настоящую, густую и чёрную, как смола, ярость. Здесь, в этом ослепительном зале, где под расписным потолком парили легкомысленный смех и слащавые мелодии, где дамы щебетали о пустяках, а мужчины обменивались ничего не значащими фразами, он физически, кожей ощущал, что под всем этим блеском и мишурой скрывается гниль. Тяжёлая, вонючая, сладковатая гниль притворства, лжи и продажной власти.

«Они тратят состояния впустую, напиваются дорогими напитками и набивают свои и без того переполненные желудки, пока в двух шагах от этих позолоченных стен люди голодают и умирают в грязи и забвении.»

Он чувствовал на себе оценивающие, липкие женские взгляды, скользящие по его фигуре. Он был для них не человеком, а диковинкой, новым экспонатом в их бесконечной коллекции развлечений. Юноша едва сдержал гримасу отвращения. Презрение клокотало внутри него, поднимаясь к горлу едким, горьким комом. И в этот самый момент в его голове, раздался такой знакомый, жёсткий и насмешливый голос:

«Убей их. Всех. Они не заслуживают этой жизни. Из-за них Астра в том доме. Из-за них весь мир медленно, но верно гниёт заживо.»

Голос звучал настойчиво, ядовито, обволакивая сознание тёмным, удушающим туманом. Бернар на мгновение застыл, чувствуя, как знакомая ненависть поднимается из самых глубин его души, отравляя разум и сжимая горло стальными тисками.

– Рыба гниёт с головы. И если голову не отсечь, гнить будет всё королевство… – пронеслось в мыслях, остро и безжалостно.

Он сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя на коже красные, кровоточащие полумесяцы. Он не чувствовал этой физической боли, лишь слепую ярость, пока не прикусил губу до крови. Металлический, солёный привкус распространился по рту, и этот резкий, отрезвляющий укол ненадолго вернул ему контроль над собой. Он опустил голову, сосредоточившись на ритме собственного дыхания, пытаясь загнать обратно ту древнюю тьму, что рвалась наружу.

«Вдох, выдох. Не дай ей вырваться, сдержи себя. Здесь не место, не сейчас.»

Он чувствовал, как в груди поднимается та самая тёмная, чужая волна, та самая сила, что всегда дремала внутри, готовая в любой момент пробить хлипкую плотину его воли. Зрачки на мгновение расширились, поглощая радужку, и он был почти уверен – цвет его глаз на секунду изменился, стал чужим, пустым и пугающе алым. Слишком знакомое, слишком опасное ощущение, от которого стыла кровь.

«Слава богам, никто не заметил… Никто не увидел…»

– Я несказанно рад, что наши скромные украшения пришлись вам по вкусу, Ваше Высочество, – прозвучал где-то рядом слащавый, подобострастный голос какого-то напудренного вельможи, выдергивая его из трясины собственных чёрных мыслей.

– С тобой всё хорошо? – вдруг раздался совсем другой голос, тихий, мягкий и полный неподдельного беспокойства.

Талли появилась рядом внезапно и бесшумно. Она смотрела на него пристально, её обычно весёлые брови были слегка, но заметно сдвинуты.

– Ты какой-то… очень напряжённый. Выглядишь, будто готов кого-нибудь придушить прямо здесь, на этом самом мраморном полу.

Его собственная напряжённость многократно усилилась, будто её слова были нежеланным, грубым прикосновением к оголённому, воспалённому нерву. Его плечи дёрнулись в судорожном спазме. Он резко, почти грубо, сбросил её руку со своего плеча, отшатнувшись.

– Всё нормально, – буркнул он сквозь стиснутые, почти слипшиеся зубы, упорно глядя куда-то в сторону зала, но не видя ничего, кроме расплывчатых, слепящих пятен света и движения.

Талли застыла на месте, моргнув несколько раз подряд, не веря произошедшему. Её рука так и осталась висеть в воздухе, онемевшая и беспомощная. Её взгляд мгновенно метнулся к Мелиссе – и та уже смотрела на них, её безупречное, холодное лицо выражало лёгкую, но явную, острую тревогу. Принцесса видела эту внезапную, резкую перемену в друге, и каждое её чутьё, каждая клетка кричала: с ним что-то не так. Что-то очень и очень серьёзное и опасное.

«Сейчас не время и не место для разборок,» – сухо напомнила себе девушка, отступая на шаг назад, давая ему пространство. Её губы сжались в тонкую, неодобрительную линию, но в глазах, вместо гнева, читалась лишь глубокая, щемящая тревога. – «Разговор подождет, но я обязательно узнаю всё.»

Тем временем Адриан, с лёгкой, почти театральной небрежностью обведя взглядом зал и словно начисто не замечая напряжённой бури, бушующей в душе одного из его гостей, сделал изящный, властный и чёткий жест рукой. Музыка, будто по волшебству, стихла, оборвавшись на высокой, недопетой ноте, и в наступившей гробовой тишине грянули первые, торжественные и властные аккорды нового танца. Он плавно повернулся к Мелиссе и протянул ей руку с безупречным придворным поклоном, его взгляд был твёрдым и приглашающим одновременно.

– Ваше Высочество, по нашим традициям, именно гостья открывает первый танец, – его голос звучал ровно и даже с лёгкой игривостью, но в глубине тёмных, как ночное небо, глаз плясали опасные, живые искорки нетерпеливого ожидания. – Не окажете мне такую честь?

Мелисса замерла. В зале воцарилась звенящая тишина, и она физически ощутила её давящую тяжесть – невидимый груз сотен любопытных, оценивающих, а возможно, и осуждающих взглядов, впившихся в неё. Казалось, каждый присутствующий затаил дыхание, превратившись в свидетеля, жаждущего её реакции.

«Я не смогу, все смотрят. Каждый мой шаг, каждое малейшее движение будут под прицелом. Они ждут промаха.»

Страх молниеносно сковал её изнутри, сжав горло стальным обручем и не позволяя сделать полный вдох. Ноги стали ватными, тяжелыми.

– Я… не думаю, что у меня получится, – выдохнула она, и этот тихий шёпот прозвучал неестественно громко и отчётливо в наступившей тишине.

Но он был уже рядом. Его тёплая, уверенная ладонь мягко, но неотвратимо сомкнулась на её дрожащих, ледяных пальцах. Адриан сделал полшага вперёд, сократив и без того небольшую дистанцию до интимной, и его голос прозвучал тихо, так, что услышала только она одна:

– Всё в порядке. Можешь отдавить мне все ноги до синяков, я стерплю. Сохраняю стоическое выражение лица при любых обстоятельствах.

Она не выдержала и тихо рассмеялась, коротким, сбитым с толку смешком, от которого чуть дрогнули её плечи. Этот неожиданный, живой звук, как луч солнца, на мгновение сбил острое, режущее напряжение, и стало чуть легче дышать. И хотя паника всё ещё дышала ледяным ветерком в затылок, она кивнула, чувствуя, как её щёки вновь заливает предательский, яркий румянец.

«Он прав. Как ни крути, а выбора у меня всё равно нет. Бегство сейчас будет выглядеть куда хуже неуклюжего танца.»

– Хорошо, – согласилась она, и в её голосе, к собственному удивлению, появилась лёгкая, едва уловимая, но твёрдая нота вызова. – Но не жалуйся потом на свои изувеченные пальцы.

– Никогда в жизни, – тут же, не задумываясь, парировал он, и его губы тронула та самая, едва заметная, но такая тёплая улыбка.

Глубокий вдох, медленный, выверенный выдох. Принцесса вложила свою ладонь в его сильную, готовую руку, и весь огромный, шумный мир сузился для неё до одной-единственной точки – точки их соприкосновения. Его пальцы сомкнулись на её чуть крепче, чем позволяли строгие правила приличия, но это было именно то, что ей сейчас отчаянно нужно – якорь, удерживающий в бушующем море паники. Одного этого твёрдого, тёплого прикосновения оказалось достаточно, чтобы дрожь в ногах отступила, уступая место странной, нарастающей изнутри уверенности. Он повёл её в центр зала, и толпа, словно заворожённая, расступалась перед ними, как море перед уверенным кораблём. Восхищение, зависть, холодное осуждение – всё это сливалось в единый, невнятный гул, который теперь не имел над ней никакой власти. Они остановились на сияющем паркете, в самом эпицентре всеобщего внимания. Он положил ладонь ей на талию, прижимая к себе чуть ближе, чем следовало бы по этикету. Тонкая, почти невесомая ткань платья почти не ощущалась между его тёплыми пальцами и её кожей.

«Пусть смотрят. Пусть видят. Пусть запомнят.»

Сейчас он, кажется, хотел лишь одного – закружить её в этом танце, чувствуя каждый её вздох, каждый вздрагивающий нерв, каждое биение её сердца. Её дыхание стало прерывистым, его близость ощущалась слишком ярко, слишком реально, отзываясь горячими, смущающими волнами где-то глубоко внизу живота.

Заиграли первые, томные, протяжные аккорды вальса.

– Я ничего не помню… – прошептала Мелисса, глядя куда-то мимо его плеча, в пустоту, пытаясь найти опору. Все те бесчисленные, изматывающие часы уроков, отточенные движения, положения рук, счёт – всё испарилось из головы, оставив лишь оглушительный белый шум паники и бешено колотящееся сердце.

Он наклонился чуть ближе, и его губы почти, почти коснулись её мочки уха. Тёплое дыхание обожгло кожу, пробежав мурашками.

– Просто доверься мне. Я поведу.

Дрожь пробежала по её спине от шеи до самых пяток. Прежде чем она успела что-то ответить, Адриан мягко, но с железной уверенностью повёл её за собой. И случилось чудо – она позволила себе отпустить контроль, перестать думать. Её тело, забыв о страхе, внезапно вспомнило всё само. Движения стали плавными, лёгкими, почти воздушными. Танец перестал пугать – он стал естественным, красивым продолжением её дыхания, отражением биения её сердца. Он вёл её с потрясающей, почти ясновидящей уверенностью, будто чувствовал каждый её следующий шаг, каждый порыв, каждое микродвижение ещё до того, как оно возникало. Его ладонь на её оголённой спине казалась обжигающе горячей, и каждая секунда, каждый плавный поворот, каждое синхронное движение будто приближали её к той невидимой, опасной черте, которую она так боялась пересечь. И в то же время, парадоксальным образом, ей безумно, до головокружения, хотелось сделать этот шаг.

В стороне, наблюдая за ними, Талли не смогла сдержать широкой, искренней, сияющей улыбки. Она видела, как подруга парила в танце, легкая и сияющая изнутри, словно звезда, на миг сорвавшаяся с небесного свода. Казалось, весь зал замер, завороженный этим зрелищем, забыв даже дышать.

«Я давно не видела её такой… по-настоящему живой и счастливой. Без этой вечной, давящей тяжести на плечах.»

Тёплое дыхание неожиданно коснулось её уха, и низкий, хорошо знакомый, голос прошептал совсем рядом:

– Потанцуем?

Она вздрогнула, обернулась, хотя сердце уже безошибочно подсказало, кто стоит позади. Её взгляд встретился с прямым, уверенным, немного насмешливым взглядом зелёных глаз Брайана. Она даже не попыталась колебаться или кокетничать – её пальцы сами, будто помимо воли, нашли его сильную, твёрдую ладонь, и она позволила увести себя в центр зала, навстречу музыке, свету и тысячам чужих взглядов.

– А разве нам можно? – прошептала она, наклоняясь к нему так близко, что её губы почти касались его щеки, а в глазах плясали озорные, весёлые искорки.

Брайан усмехнулся, и его губы вновь приблизились к её уху, едва не касаясь кожи. Его голос звучал низко, бархатно и с лёгкой, дразнящей насмешкой:

– Мы далеко не единственные. Вон, посмотри.

Он едва заметно кивнул в сторону другой пары, которая уже вовсю кружилась в вихре вальса, не скрывая своего счастья и не обращая внимания на осуждающие взгляды.

Они остановились на свободном месте паркета. Талли с игривой, естественной грацией сделала лёгкий, почти невесомый реверанс. Он ответил ей таким же безупречным, но чуть ироничным поклоном, и шагнул вперёд так стремительно, что в следующий миг их дыхание могло бы слиться воедино. Лёгкий, соблазнительный аромат его кожи – тёплый, с едва уловимыми нотками цитруса и дорогого мыла – окутал её.