Хранители Севера

– Чтобы больше никогда не думала о подобном, – прошептал он, и его пальцы нежно провели по её раскрасневшейся, горячей щеке. – Но нам и правда пора возвращаться. Пойдём.

Адриан аккуратно взял её за руку, и положил её ладонь на сгиб своего локтя. Он повёл её обратно в сияющий, оглушительный бальный зал. Она не сопротивлялась, позволяя вести себя, чувствуя, как её ноги всё ещё слегка подрагивают. Как только они переступили порог, ступив на ослепительно сверкающий мраморный пол, она тут же, кожей, ощутила на себе десятки цепких, изучающих взглядов. В этом море блеска и приглушённых, шипящих шёпотов каждый присутствующий был и охотником, и добычей одновременно, и малейшая слабость, малейшая трещина в броне тут же становилась мишенью для сплетен. Стараясь сохранить на лице маску невозмутимого, ледяного спокойствия, она украдкой бросила взгляд на своё отражение в огромном витражном окне. Причёска, к счастью, была в относительном порядке, платье не помялось, лишь губы… губы всё ещё пылали и пульсировали смущающим, предательским жаром, безмолвно выдавая то, что следовало бы скрыть за семью печатями. Она выпрямила спину, сделала глубокий, почти незаметный вдох и, поймав взгляд Адриана, позволила себе ответить ему крошечной, лишь для него одного предназначенной улыбкой.

К ним, бесшумно скользя подошёл молодой слуга в тёмной ливрее. На вытянутом серебряном подносе стояли два высоких хрустальных бокала, наполненных прозрачным золотистым напитком, в котором, как искорки, играли и лопались мириады пузырьков. Слуга молча, с опущенными глазами склонился в поклоне и поднёс поднос ближе. Адриан, не проронив ни слова, взял оба бокала одним плавным движением и коротким, почти небрежным кивком отпустил слугу. Тот растворился в толпе так же бесшумно, как и появился. Он протянул ей один из бокалов. Она приняла его почти машинально, пальцы слегка дрогнули на тонкой ножке хрусталя.

Её взгляд скользил по переполненному, гудящему залу. Под высокими, расписными сводами горели бесчисленные люстры, их слепящий свет дробился и множился в бесконечных зеркалах в золочёных рамах, мелькали, как яркие бабочки, пары в ослепительных платьях и безупречно строгих мундирах. Всё вокруг сливалось в единый, оглушительный, давящий гул – притворный смех, приглушённые перешёптывания, звон бокалов и столового серебра, – но Мелисса слышала лишь собственный учащённый, громкий пульс, стучавший в висках настойчивым, тревожным ритмом.

«Талли… Бернар… Где вы? Что-то случилось?» – пронеслось в голове, и знакомая лёгкая дрожь вновь пробежала по её спине, несмотря на тёплое, уверенное прикосновение Адриана.

Она нахмурилась, и холодная тревога проползла неприятными мурашками под тонкими рукавами её шелкового платья.

«Они не могли просто так взять и уйти. Не могли.»

Её пальцы непроизвольно сжали ножку бокала, и хрусталь мелко, звеняще задрожал, выдав её внутреннее смятение. Чтобы скрыть его, она сделала торопливый, почти судорожный глоток. Сладкий, обволакивающий вкус проскочил мимо вкусовых рецепторов, она проглотила напиток, не почувствовав ничего, кроме подступившего к горлу кома тревоги. Тогда она заставила себя замедлиться, задержала на мгновение дыхание, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Оно всё ещё колотилось где-то в горле, но уже не от страха, а от свалившейся на неё целой лавины противоречивых эмоций – томительного ожидания, жгучего любопытства, смутного, но сильного предчувствия. Она снова поднесла бокал к губам, на этот раз медленно, позволив себе ощутить вкус по-настоящему.

– Какой же он сладкий… – вырвалось у неё удивлённое шёпотом, и она задержала глоток, перекатывая на языке каплю, в которой угадывался насыщенный вкус спелых персиков, лугового мёда и чего-то ещё, совершенно незнакомого, пряного. Она никогда в жизни не пробовала ничего подобного.

Адриан, не отпуская её руки, уверенно повёл её вперёд, легко и властно рассекая плотную толпу. Они двигались сквозь пестрый круг гостей, мимо ослепительных, вымученных улыбок и настороженных, сканирующих взглядов, слегка задевая плечами расшитые золотом камзолы и проплывая мимо волочащихся по полу шлейфов тяжелых, невероятно дорогих платьев. С каждым шагом воздух становился всё гуще, насыщеннее от густой смеси ароматов духов и шампанского. И вот они уже у самого возвышения, где на невысоком подиуме стоял массивный, резной королевский трон. Несколько пар шагов по холодному мрамору, и десятки, сотни любопытных, оценивающих глаз устремились на них, прикованные к этой паре. Музыка стихла, будто по незримому сигналу, и в наступившей звенящей тишине стал слышен лишь приглушенный, хрустальный перезвон – слуги с серебряными подносами бесшумно скользили меж замерших гостей, подливая в бокалы тот же загадочный золотистый напиток.

Мужчина выпрямился во весь свой внушительный рост, его плечи гордо расправились. Он поднял свой бокал высоко над головой, и его голос властно разрезал напряженную тишину:

– Поднимем же наши бокалы за будущий союз!

Гул одобрения, оглушительный грохот аплодисментов и радостные, восторженные возгласы взорвали зал, смешавшись с веселым, ликующим перезвоном сотен бокалов. Все, как один, подняли свои бокалы, следуя за жестом кронпринца. Он обернулся к Мелиссе, и его быстрый, многозначительный, полный тайного смысла взгляд сказал ей в этот миг больше любых громких слов. Не отрывая от него глаз, она, словно заворожённая, сделала ещё один, на этот раз глубокий и осознанный глоток. И едва эта сладкая, пьянящая жидкость коснулась ее губ, на её лице, помимо её воли, расцвела широкая, почти глупая, сияющая улыбка, которую она уже не в силах была сдержать.

В глубокой тени за мраморной колонной, затаился юноша, его поношенная, тёмная одежда сливалась с полумраком. На узком, скуластом лице, бледном от долгого отчуждения от солнечного света, играла едва заметная ухмылка, искажающая тонкие губы и придававшая его чертам одновременно хищное и восторженное выражение. А его глаза пылали странным, болезненным огнём, от которого у любого встречного по спине побежали бы ледяные мурашки, а сердце сжалось бы в ледяной ком.

«Всё идёт, как мы задумали… – пронеслось в его голове, заставляя ухмылку расползтись чуть шире. – Пора доложить хозяину».

Его высокий, худощавый силуэт ринулся вперёд, с кошачьей лёгкостью извиваясь среди нарядной, сверкающей толпы. Мягкие подошвы его стоптанных башмаков не издавали ни звука, а плечи ловко и почти неестественно уворачивались от небрежных локтей знатных кавалеров и развевающихся, шитых серебряными нитями шлейфов дорогих платьев. Его присутствие никто не замечал, ведь все взгляды, все счастливые улыбки и весь шёпот были прикованы к возвышению, где под ослепительным сиянием хрустальных люстр стояли кронпринц Адриан и принцесса Мелисса.

– Продолжаем танцы! – громко и властно провозгласил Адриан, одаривая зал той самой обезоруживающей улыбкой, которую от него так жаждали увидеть.

Его низкий, уверенный голос прокатился по залу тёплой волной, мгновенно смывая последние островки напряжённой тишины, и зал взорвался в ответ —живой, непринуждённый смех вновь зазвучал под сводами, воздух наполнился гулом оживлённых голосов, а музыканты, будто только и ждавшие этого сигнала, впустили в зал свежую, стремительную волну музыки. Скрипки запели звонче и пронзительнее, флейты закружились в залихватской мелодии, настойчиво призывая пары в круг, и пол тут же зашелестел тяжёлым шёлком пышных юбок и застучал мягким, но частым топотом дорогих атласных туфель.

Слуга, возникший у локтя Адриана словно из ниоткуда, бесшумно забрал его пустой бокал с серебряного подноса. Сам же принц, не отрывая взгляда от Мелиссы, наклонился к ней, и его жест был лишён привычной придворной церемонности – он просто протянул руку ладонью вверх, приглашающе, но с такой неоспоримой твёрдостью, что в этом молчаливом движении читалось: «Ты сегодня танцуешь только со мной». И в его глазах вспыхнул тот самый дикий, неподдельный огонь, который она уже успела узнать, огонь, который он на этот раз и не думал прятать.

Мелисса тихо рассмеялась, и этот лёгкий, искренний звук, казалось, стряхнул с её плеч последние остатки тревоги, сделав их вновь лёгкими и готовыми к полёту. Она вложила свою маленькую, почти хрупкую ладонь в его сильную, уверенную руку, позволив пальцам сомкнуться вокруг неё.

– Пожалуй, сегодня можно забыть обо всём, – выдохнула она, и уголки её губ тронула та самая, особенная улыбка, что предназначалась лишь для него одного.

Завтра их снова ждали бесконечные споры, советы, необходимость командовать и подчиняться, защищаться и нападать. Но сегодня, прямо сейчас, под ослепительным светом люстр, отражающимся в тысячах заворожённых глаз, для них существовали только вихрь танца, тёплое прикосновение рук и этот опьяняюще сладкий вечер, который, казалось, мог длиться вечно.

ТАЛЛИ

– Ты что творишь?! – она налетела на Бернара с такой стремительностью, что воздух со свистом рассекался у неё за спиной, и едва не врезалась в него, заставив его инстинктивно отпрянуть. Голос её сорвался на низкое, хриплое рычание, а руки сжались в кулаки так, что костяшки побелели; ещё мгновение, и она бы всадила ему в челюсть со всей дури, лишь бы выбить из него крупицу правды.

Ярость кипела в ней так яростно, что кровь гудела в висках тяжёлым набатом, а кожа на скулах и лбу пылала. Она впилась взглядом в его глаза, которые внезапно стали чужими – холодными и пустыми. А его молчание, это упрямое уклонение от ответа, лишь раскаляло её ещё сильнее, заставляя сердце выстукивать бешеный ритм.

«Почему он ведет себя так странно? Что он скрывает?»

– Да что с тобой, Бернар?! – выкрикнула она снова.

– Ничего не произошло, – отмахнулся он, и в этом жесте было столько равнодушия, что её переживания казались ему пустым местом. Казалось, его вообще не заботило собственное поведение. Единственное, о чём он теперь думал, – чтобы их план с Астрой осуществился, и они наконец смогли вместе покинуть Бермон, оставив всё позади.

Но девушка безошибочно чувствовала – что-то было не так. Она видела, как его пальцы непроизвольно сжимались, будто пытаясь удержать внутри какую-то дрожь, как напрягались жилы на шее, а челюсть смыкалась так плотно, что ей почти слышался этот скрежет. В его обычно ясных глазах тлела скрытая ярость, какая-то глубокая, невысказанная буря, но он упрямо молчал, не доверяя ей. Не доверяя ей, с кем прошёл сквозь огонь и воду. Она сделала ещё шаг, сократив и без того крошечное расстояние между ними.

– Эй… – голос её внезапно сдал, стал тише, мягче, почти умоляющим. – Мы же команда, помнишь? Ты можешь сказать мне всё. Мы выбирались из куда более жутких переделок. Выберемся и сейчас. Только не молчи, пожалуйста.

Но Бернар дёрнулся назад. Всего один шаг, но он прозвучал громче хлопнувшей двери. Он снова воздвиг между ними стену толщиной в целую крепость – глухую и непреодолимую.

– Оставь меня, Талли, – прозвучало тихо и настолько окончательно, что у неё похолодело внутри.

Она смотрела на него, и яростная волна злости начала отступать, тону в горькой, ледяной воде обиды и полного бессилия. Руки её предательски дрожали, и она чувствовала, как ногти впиваются в ладони, оставляя на коже красные полукруги. Губы дрогнули, она собиралась выкрикнуть последнее, что могло бы пробить эту ледяную стену, но слова застряли комом в горле.

Бернар продолжал смотреть в стену где-то у неё за спиной, губы сжались в тонкую белую полоску. Внутри у него всё рвалось на части, кричало от необходимости выговориться. Он бы отдал всё, чтобы рассказать ей правду, но не мог. Никто не должен был знать. Ни она, ни кто-либо ещё. Цена ошибки – жизнь Астры. Он тяжело сглотнул, чувствуя, как в груди нарастает огромный, тугой ком, который душит его, давит на рёбра, но он изо всех сил сдерживал его, не давая вырваться наружу. Никогда раньше он не врал ей, никогда не отворачивался, а сейчас стоял, глухой к её отчаянным словам, вынужденный молчать. И слышать её сдавленную, почти детскую мольбу было невыносимо больно.

Талли чувствовала, что ещё секунда, и она взорвётся от этой давящей тишины. Она сделала порывистый шаг к нему, уже готовая кричать, трясти его, бить кулаками в грудь – делать что угодно, лишь бы разбить это ледяное молчание. Но в этот самый момент дверь за её спиной резко, с оглушительным хлопком, распахнулась, ударившись о каменную стену. В коридор, согнувшись и не глядя по сторонам, выскочил высокий, долговязый юноша в мятой чёрной ливрее. Костюм сидел на нём ужасно: рукава и штанины были коротковаты, обнажая костлявые, бледные щиколотки, больше похожие на птичьи лапки. Длинные волосы свисали на лицо, скрывая черты, а воротник топорщился, будто одежду натянули наспех и с чужого плеча. Он нёсся стремительно, почти бежал, и, резко задев Бернара костлявым плечом, едва не шлёпнулся на пол.

– Извините, – пробормотал он глухо, голос звучал приглушённо.

Бернар машинально схватил его за локоть, чтобы тот не упал, и в этот миг увидел его лицо, мелькнувшее из-под прядей: узкое, землисто-серое, с бескровными тонкими губами. Но самое жуткое – его глаза. В них на долю секунды мелькнуло что-то нечеловеческое: холодное, пронизывающее отвращение и почти звериная, немая злоба. Мгновение – и выражение исчезло, сменившись пустотой и покорностью. Слуга резко, как змея, вывернулся из его захвата, опустил голову ещё ниже и, шаркая слишком большой обувью, почти побежал прочь, скрывшись за поворотом тёмного коридора.

«Что это было? Кто он?»

– Какой-то он странный, – тихо прошептала Талли, не отрывая взгляда от пустого поворота. В воздухе, казалось, всё ещё витал едкий запах пота и железа, принесённый с собой тем слугой.

– Согласен, – сквозь зубы выдавил юноша, его собственное беспокойство нарастало, сливаясь с её тревогой. Он нахмурился ещё сильнее, пытаясь ухватить суть этого странного предчувствия. Что-то в том человеке было не так. Неподходящая одежда? Слишком быстрые, почти паучьи движения? Или тот взгляд, мельком брошенный из-под прядей – взгляд, в котором было что-то древнее и злобное? Он не мог этого понять, но ощущение надвигающейся беды сжимало горло ледяными пальцами.

– Нас прервали, – уже твёрже произнесла девушка, вновь поворачиваясь к нему. В её глазах снова зажегся знакомый огонь решимости, затмивший на мгновение обиду. – Я уверена, ты хотел мне что-то сказать.

Она сцепила руки на груди, пытаясь сдержать дрожь, и уставилась на него, без колебаний и сомнений, ожидая ответа. Он решительно встретил её взгляд. На одно короткое мгновение в его глазах мелькнула борьба, и ему показалось, что он дрогнет, что эта выстроенная им каменная стена вот-вот рухнет под тяжестью её доверия. Он почти сделал глубокий вдох, чтобы начать говорить, как вдруг его пронзила боль. Резкая, обжигающая, разрывающая изнутри. Точный, ядовитый удар, будто кто-то вогнал ему под рёбра раскалённый докрасна клинок. Бернар ахнул, захлебнувшись воздухом, и его тело согнулось пополам против воли. Зубы сцепились так сильно, что челюсть свело судорогой. Перед глазами поплыли чёрные пятна.

Рядом вскрикнула Талли, инстинктивно схватившись за бок, словно невидимый клинок ударил и её в тот же миг. Она судорожно, со свистом вдохнула, её глаза расширились от чистого ужаса и непонимания.

Прошло несколько томительных секунд, показавшихся вечностью, прежде чем боль отступила так же внезапно, как и пришла, оставив после себя лишь липкий ужас и ноющую пустоту. Они переглянулись, и в их взорах, полных паники и догадки, отразилось одно и то же имя.

– Мелисса! – выкрикнули они в один голос.

Не сговариваясь, они бросились с места, разрывая тягучую тишину коридора быстрыми, нервными шагами. Их торопливые, гулкие шаги эхом разносились под холодными сводами, опережая их самих и неся вперёд один-единственный страх – страх опоздать.

МЕЛИССА

Кружась в его крепких, надёжных руках, девушка полностью отдалась головокружительному вихрю танца. Она чувствовала каждое уверенное движение его ладоней на своей талии, слышала его горячее, ровное дыхание у самого виска, и этот ритм стал для неё единственной реальностью. Он вёл её так мастерски и бережно, что она могла закрыть глаза и просто довериться, позволив музыке и этому вращению унести прочь все тревоги. Впервые за долгое время тяжёлый груз короны, постоянная необходимость быть сильной и принимать решения – всё это растаяло, как утренний туман. Сейчас она не была принцессой или закалённым воином, а просто девушкой, жаждущей тепла и этой простой, прекрасной близости, которую Адриан дарил ей так щедро. Её пальцы легонько скользили по широким плечам, чувствуя под тонкой тканью камзола напряжение мышц и живое, согревающее её тепло, и она расслабленно улыбнулась, запрокинув голову, позволяя ему закружить себя ещё быстрее и безрассуднее.

Но вдруг, будто лезвие ледяного ножа, острая, предательская слабость резанула глубоко внутри, в самой глубине живота, отчего у неё перехватило дыхание. Ноги сами подкосились, став ватными и непослушными, а руки бессильно соскользнули с его плеч. Блестящий паркет поплыл перед глазами расплывчатым, неустойчивым пятном, и весь зал, сияние люстр, звуки музыки – всё завертелось в липком, бесформенном вихре, не имеющем ничего общего с танцем. Её резко, с неудержимой силой повлекло в сторону.

– Мелисса!

Мужчина поймал её рывком, прежде чем она успела рухнуть на пол, его руки сомкнулись вокруг неё стальным, но бережным обручем, прижимая к своей груди. Он чувствовал, как её гибкое, послушное мгновение назад тело стало внезапно тяжёлым и безжизненным, будто из него ушла вся энергия, вся та лёгкость, что только что парила в воздухе.

– Мелисса, ты слышишь меня? – его голос прозвучал сдавленно, почти с прорывающейся наружу паникой.

Она стояла, безвольно опустив голову ему на грудь, не шевелясь, лишь плечи её едва заметно вздрагивали в такт прерывистому, поверхностному дыханию. Девушка медленно моргала, пытаясь прогнать набегающий туман, но белая, плотная пелена перед глазами не исчезала, лишь на мгновение расступалась, чтобы снова сомкнуться, ещё гуще прежнего. А во рту застоялся противный, металлический привкус меди.

– Посмотри на меня… что с тобой? – его голос дрожал, срывался на шёпот, а тревога поднималась в горле горячей, клокочущей волной, грозя захлестнуть его целиком.

Он осторожно попытался заглянуть ей в лицо, приподняв её подбородок. Девушка послушно подняла взгляд, но в её глазах больше не было того тёплого света, от которого у него каждый раз замирало сердце – в них остался лишь пугающий, остекленевший и абсолютно равнодушный холод. Она слабо открыла рот, пытаясь что-то сказать, но вместо слов из груди вырвался лишь хриплый, раздирающий кашель. И тогда он увидел.

Кровь.

Алые, яркие капли брызнули на белоснежную, накрахмаленную ткань его рубашки, расплываясь уродливыми ржавыми цветами. Адриан застыл в ужасе, инстинктивно сжимая её ещё сильнее в своих объятиях.

– Нет… Нет… – выдохнул он глухо, и мир вокруг поплыл, закружился и начал рушиться на его глазах, теряя все краски.

Алые капли стекали по её подбородку, обжигая кожу своим неожиданным теплом, кровь заливала её губы, капала на хрупкую шею, оставляя тёмные, багровые пятна на нежной голубой ткани платья. Тёплые, липкие струйки падали на его руки, расползаясь по ладоням и запястьям, впитываясь в дорогую вышивку его мундира. Мелисса судорожно зажала рот обеими руками в тщетной, отчаянной попытке остановить этот предательский хриплый кашель, но кровь просачивалась сквозь её бледные пальцы тонкими, багровыми нитями, падая на сверкающий отполированный мрамор пола.

По залу, словно раскат грома, пронёсся пронзительный, истеричный женский крик, кто-то из гостей выронил бокал, и хрусталь со звоном разбился, разбрызгивая золотистую жидкость. И в этот миг Мелисса почувствовала, как глубоко внизу живота её снова пронзила острая боль, скручивая изнутри в немой агонии. Она согнулась пополам, едва удержавшись на ногах только благодаря его крепким рукам.

– Мелисса! – его крик был уже не просто испуганным, а полным отчаянного ужаса.

Адриан схватил её за плечи, пытаясь удержать, ощущая, как её тело выгибается в мучительной судороге, но она вдруг вырвалась с неожиданной силой, оттолкнув его так, что он отшатнулся.

«Нет, только не это.».

Её глаза – тот самый тёплый, бездонный океан, в котором он тонул с наслаждением, – теперь смотрели сквозь него пусто и стеклянно, словно он был чужим. Губы снова дрогнули, и из груди вырвался новый, рваный, мокрый кашель, от которого у него застыла кровь в жилах. В этот миг чья-то железная хватка впилась в его плечо, грубо дёрнув в сторону.

– Назад! – рявкнул Бернар.

Он бросился к подруге, не раздумывая опустившись на одно колено прямо в растущую на мраморе алую лужу. Его пальцы заметно дрожали, когда он коснулся её бледного, залитого кровью лица, смахивая её с подбородка тыльной стороной ладони.

– Мелисса! Ты слышишь меня?! Посмотри на меня! – он почти кричал, вглядываясь в её потухший взгляд, но кашель лишь нарастал, становясь хриплым и булькающим, а кровь продолжала хлестать тонкими струйками.

Бернар лихорадочно коснулся браслета на своём запястье, его пальцы нащупали алую бусину, вплетённую в металл. Он выдернул её, стиснул в ладони так, что костяшки побелели, и, закрыв глаза, прошипел что-то на низком, гортанном языке.

– Держись… держись, ради всего святого… – прошептал он ей и резким движением бросил бусину на окровавленный пол.

В следующую секунду пространство разорвала ослепительная вспышка. Чистый, режущий глаза белый свет хлынул из точки падения бусины, затопляя всё вокруг. Адриан, ослеплённый, едва успел моргнуть, как Брайан резко встал перед ним, развернувшись спиной к эпицентру и заслонив его собой. Он видел лишь его напряжённую спину и сжатые кулаки на фоне всепоглощающей белизны. И так же внезапно, как и вспыхнул, свет погас.

Открыв глаза, Адриан увидел, что девушка больше не кашляла. Она сидела на холодном мраморе, сгорбившись, и крепко, почти впиваясь пальцами, прижимала ладонь к животу. По её рукам и шее всё ещё стекали тонкие красные струйки, медленно капая на уже залитый кровью пол. Он инстинктивно сделал шаг вперёд, сердце сжалось от ужаса, но перед его лицом, с тихим свистом рассекая воздух, блеснул клинок. Острое лезвие остановилось в сантиметре от его горла.

– Стой, где стоишь! – прошипел Бернар, держа меч так крепко, что пальцы его побелели.

Адриан бросил короткий, умоляющий взгляд на Талли, надеясь на её поддержку, но встретился лишь с холодным блеском наконечника стрелы, направленной прямо в его грудь. Её руки слегка подрагивали от пережитого шока, но лук она держала уверенно, тетива была натянута до предела.

Мелисса медленно подняла голову. В её глазах, которые ещё недавно светились теплом, теперь пылало холодное, мерцающее пламя, похожее на отблеск далёких, безжалостных звёзд. Гнев клубился в ней, растекаясь по венам раскалённой, ядовитой лавой, выжигая всё остальное – боль, страх, растерянность, оставляя место только для слепой мести. Она поднесла окровавленную ладонь к лицу, с любопытством разглядывая липкую жидкость, затем провела пальцами по щеке, лишь сильнее размазав багровые полосы. С неожиданной лёгкостью поднявшись на ноги, она провела ладонями по бедрам, приглаживая невидимые складки на испачканном платье, обвела присутствующих медленным, оценивающим взглядом и улыбнулась. Широко, спокойно, жутко.

Гости, ещё минуту назад шумные и полные жизни, теперь стояли, словно парализованные, превратившись в бледные, застывшие статуи. Кто-то подавил всхлип, другой сжал бокал так сильно, что тонкий хрусталь с тихим хрустом треснул. Но никто не осмелился издать ни звука. Тишину разорвал её резкий, звонкий смех.

– Я ждала именно этого. – Голос, который когда-то звучал мягко и нежно, теперь струился низко, словно ледяной ветер, пробирающий до костей. Если бы слова могли заморозить кровь в жилах, эти сделали бы это без малейших усилий.

Адриан пытался поймать её взгляд, умоляя, вглядываясь в знакомые черты в поисках хоть искры того, кого он знал. Но она смотрела сквозь него, будто он был пустым местом. Ни тепла, ни узнавания, ни намёка на ту незримую связь, что была между ними.

В её сознании, захваченном чуждой волей, бушевал только один вопрос: «Как они посмели отравить?!»

– Да… – протянула она низко, облизнув окровавленные губы, смакуя металлический привкус собственной крови. В её глазах, ставших бездонными, вспыхнул дикий, первобытный голод.

– Мы поможем, – раздался в её голове мягкий, вязкий, обволакивающий голос. Он скользнул по самому основанию разума, обвивая мысли, словно чёрный, ядовитый змей. – Мы отомстим всем, кто сделал тебе больно. Ты знаешь, что нужно делать. Просто отпусти нас.

И впервые Мелисса не собиралась сопротивляться. Её губы расползлись в жуткую, неестественную улыбку, обнажая зубы, красные от крови, которые блеснули в свете люстр, когда она прошептала первые слова на древнем языке. Воздух в зале внезапно загустел, наполнившись тяжёлой, почти осязаемой энергией, и само пространство затрещало по швам, не в силах сдержать напор чего-то древнего и запретного, рвущегося сквозь тонкую пелену реальности. Гортанные, чужие звуки слетали с её губ сами собой, полные нечеловеческой силы, а на её коже начали проступать чёрные символы – сначала едва заметные, будто проведённые невидимым пером, окунутым в ночь. Они проявлялись на шее, затем ползли вниз, расползаясь по плечам и рукам, извиваясь, словно живые тени, и с каждой секундой начинали светиться изнутри – сперва тускло, как тлеющие угли, потом всё ярче и яростнее, пока не заалели кровавым багрянцем, будто под кожей пульсировала сама тьма. Мрак вокруг неё колыхался, тяжелея и сгущаясь, вбирая в себя её шёпот, дыхание, саму её сущность, и тогда тьма начала вырываться наружу.