Хранители Севера

Глава 6

Раннее морозное утро встретило жителей Атреи громким звоном. Высоко над черепичными крышами, кружилась стая белоснежных птиц. Словно предвестники холода, они рассекали небо лёгкими тенями, задевали крыльями дым из труб и рассыпались звонким щебетом. Их трели сливались с воем ветра, и вместе они становились неотъемлемой частью этой земли, её дыханием. На улицах уже кипела жизнь: горожане, кутаясь в меховые плащи и подбитые волчьим мехом кафтаны, спешили к главной площади. Дети, громко смеясь, бежали вприпрыжку, пуская пар изо рта, а старики шаркали сапогами по обледеневшему булыжнику, придерживая шапки от ветра и чертыхаясь сквозь усы. У прилавков торговки, раскрасневшиеся от стужи, хрипло зазывали прохожих – на их столах дымились круглые караваи, булки с тмином и глиняные кружки с пряным медовым напитком. А над всем этим, словно гигантский страж, высеченный из черного базальта, возвышалась крепость Атреи. Её стены, испещрённые глубокими шрамами от бесчисленных битв, казались живыми: каждая трещина, каждый скол напоминали о ярости хаоса, который не раз пытался сокрушить её. Башни, острые, как клинки, впивались в небо, а на их шпилях трепетали алые флаги. По зубчатым стенам неспешно шагали стражи. Внизу, у массивных ворот, стояли двое часовых – широкоплечие, в плащах с меховыми оплечьями, бороды их были с инеем, а в глазах – напряжённое ожидание. Они молча переглянулись, услышав, как со стороны площади донёсся гул голосов.

Сегодня – особенный день.

Площадь медленно заполнялась людьми. Кто-то переговаривался шёпотом, кто-то нервно мял в руках меховые перчатки, кто-то, затаив дыхание, смотрел на высокий помост, установленный перед крепостью. По краям площади, вплоть до главных дверей, стояли мраморные колонны. Они поднимались вверх – мощные, молчаливые, каждая из которых достигала высоты нескольких человек. Гладкая поверхность чёрного камня холодила ладонь, и не было на них пустого места: всю колонну покрывали имена – тысячи, десятки тысяч. Каждый резной знак – имя воина, павшего в битвах за защиту Атреи. Говорили, что в каждом имени осталась часть души, того, кто отдал свою жизнь ради будущего королевства. И если задержаться у колонны подольше, можно услышать шелест голосов, а иногда ощутить лёгкое, почти невесомое присутствие у плеча. Никто не знал, правда это или просто старая легенда, но жители Атреи верили, и проходя мимо колонн, часто останавливались, чтобы прикоснуться к именам, выбитым на камне. Для многих это был способ почувствовать связь с теми, кто ушёл. Колонны были не просто частью площади, они были её сердцем, частью королевства, напоминанием о цене, за которую выковывается будущее. Каждый камень, каждое имя, каждый шаг, всё здесь – часть великой истории, которую Атрея продолжает писать.

Девчонка лет семи, укутанная в заячий тулупчик, пыталась прочесть имя у самого низа.

– Мама, а почему их так много? – невинно прошептала она.

Мать, не отвечая, лишь крепче сжала её руку в своей потрёпанной перчатке. Старая Лира, старуха, чьи сыновья так и не вернулись в Кровавый день, каждое утро приходила и проводила морщинистыми пальцами по знакомым строчкам, шепча что-то под нос. Иногда на камне оставались слезы, но мороз тут же превращал их в лёд.

На вершинах древних колонн, замерли каменные статуи – свирепые звери хаоса, высеченные из чёрного гранита руками неизвестных мастеров. Крылатые твари с оскаленными пастями и алыми рубиновыми глазами, будто застывшие в момент прыжка волки с выгнутыми спинами – все они смотрели на площадь сверху, и казалось, вот-вот сорвутся с каменных постаментов. Дети, проходя мимо, невольно жалась к матерям, хватаясь за складки их поношенных юбок, но взрослые лишь молча смотрели на статуи. Эти чудовища были частью Атреи, частью её истории, напоминанием о том, что тьма всегда идёт рука об руку. Город не прятался от своего прошлого – он смотрел ему в глаза каждый день. И сегодня, когда ветер гулял по узким улочкам, он казался особенно живым. Он трепал алые флаги на шпилях башен, заставляя их хлопать, как паруса корабля, попавшего в бурю. Порывы скользили по потемневшим булыжникам мостовой, срывали с прохожих шапки, завывали в узких бойницах старых стен. Воздух был наполнен шумом и движением, и казалось, сам город дышал полной грудью, готовясь к чему-то важному. Даже статуи, обычно неподвижные, сегодня казались почти живыми – их каменные глаза следили за площадью, а острые когти будто сжимались от порывов ветра.

День только-только начинал разгораться, когда по площади, заполненной народом, пробежал лёгкий шёпот, словно первый весенний ветерок, трогающий верхушки деревьев. Люди стояли так плотно, что плечо к плечу, локти к локтям, и в их приглушённых голосах, в быстрых взглядах, которые они бросали друг на друга, читалась скрытая надежда. Кузнецы в своих потрёпанных, пропахших дымом фартуках, с руками, покрытыми старыми ожогами и новыми мозолями; торговки, чьи ладони огрубели от постоянной работы, но лица при этом светились неожиданной нежностью; даже мальчишки-подмастерья, обычно такие озорные, – все они сегодня говорили об одном: о принцессе, о её миссии, о том, что, возможно, именно сегодня ход истории сделает тот самый поворот, которого ждали годами. Их шёпот, тихий, но упрямый, как ручей, пробивающий себе дорогу сквозь камни, нёс одну и ту же мысль: “Возможно Атрея снова откроет свои двери”. Двери, которые так долго были закрыты для всего мира. Двери, за которыми, может быть, ждёт новая жизнь. И в этом шёпоте, в этих глазах, обращённых ко входу в крепость, была не просто надежда – была вера. Такая крепкая, что, кажется, её можно было потрогать руками. А солнце между тем поднималось выше, и его лучи, пробиваясь сквозь утреннюю дымку.

– Она справится, – прошептала пожилая женщина, кутаясь в шерстяную шаль. Ее морщинистые пальцысжимали вышитый платок – белоснежная птица с распростертыми крыльями, символ королевства. Это была последняя память о муже, погибшем в тумане рассвета во время последней великой битвы. Она гладила ткань медленными, усталыми движениями, будто пытаясь извлечь из неё тепло, которого уже не было. – Она сильная, вся в своих предков. Она приведет нас к миру.

Рядом с ней стоял мужчина со шрамом, пересекавшим лицо от виска до угла рта. Его грубая, покрытая мозолями рука крепко держала руку жены, словно боялась, что её унесёт ветром. Он помнил запах пепла, прилипший к одежде, и тяжелый металлический дух крови, который не выветривался неделями.

– Мы больше не будем жить в страхе, – сказал он тихо, но так твердо, что слова прозвучали как клятва. – Хватит, наши дети заслужили мир.

Их слова растворялись в гуле толпы, терялись среди сотен таких же голосов, но надежда, хрупкая и упрямая, витала в воздухе, смешиваясь с тревогой. Она не вытесняла страх – они шли рядом, как две сестры, неразлучные с самого рождения. В каждом взгляде, устремленном к воротам, читалось ожидание. В каждом шорохе, долетавшем с мостовой, слышалось сомнение. Жители Атреи не забывали. Никогда. Они знали, что буря приходит тихо, что самый тёмный день начинается с ясного утра. Они помнили, как небо над крепостью внезапно вспыхнуло багровым заревом, и волны тьмы хлынули на улицы, поглощая всё на своем пути. Но сегодня они позволили себе верить хоть ненадолго, хоть на один день. Верили, что шаг принцессы за пределы стен – это не начало новой войны, а дорога к иному будущему.

Старый учитель, прислонившийся к мемориальной колонне, медленно провел ладонью по высеченным именам. Каждое – история, каждое – боль, которую он носил в себе десятилетиями.

– Пусть на этот раз все будет иначе, – пробормотал он, глядя на каменных зверей с рубиновыми глазами, застывших на вершинах. Сегодня их свирепые силуэты казались особенно зловещими.

Толпа замерла, когда где-то впереди кто-то крикнул: “Она идет!” Словно натянутая струна в одночасье лопнула – люди вытянули шеи, затихли, а где-то в глубине толпы заплакал ребёнок. Молодая мать торопливо прижала его к груди, кутаясь вместе с ним в шерстяной й шарф, стараясь унять дрожь, которая исходила не столько от холода, сколько от напряжения, витавшего в воздухе. Двери крепости распахнулись с глухим грохотом. Звук прокатился по древним стенам, ударился в каменные зубцы башен, соскользнул по мраморным колоннам и растворился в той самой тишине, что способна заглушить даже собственное сердце. Воины у входа синхронно склонили головы, один за другим прижали ладони к груди.

Из тени проёма вышла невысокая женская фигура. Её лёгкая поступь едва касалась земли, а прямая осанка и плавные движения говорили о врожденной уверенности. Королева Сицилия двигалась неспешно, будто весь мир мог подождать, пока она проходит по этому коридору из людских взглядов. На её губах играла почти неуловимая улыбка. Её белоснежные волосы были собраны в высокий, выверенный до мелочей узел, открывающий изящную шею, на которой пылало ожерелье – россыпь алых камней, оправленных в тонкое серебро. Камни сияли в утреннем солнце, переливаясь кровавыми бликами. Платье – чёрное, как вороново крыло, – плотно облегало её фигуру, словно вторая кожа. Серебряная вышивка, повторяющая контуры живых птиц, казалась ожившей при каждом движении: крылья трепетали, готовые вот-вот взметнуться ввысь. Она шла, и мир отступал. Никто не смел пошевелиться. Женщины прижимали ладони к сердцу, мужчины невольно выпрямляли спины, расправляя плечи, как будто её присутствие возвращало им забытую гордость. Даже дети, обычно шумные и непоседливые, замолкали, уставившись на неё широко распахнутыми глазами, в которых читался не страх, а благоговение. Она была не просто королевой – она была живой легендой. Могущественный воин, защитница грани, потомок первых королей, чья кровь текла в её жилах вместе с силой древних заклятий.

Позади неё, по левую руку, с глухим звуком подошв по камню, шагал сэр Лестар. Каждый его шаг отдавался тяжёлым эхом, будто сама земля признавала его власть. На фоне королевы он казался великаном – плечи, закованные в стальные латы, широкие, как дверные косяки, и взгляд, скользящий по толпе, холодный и оценивающий. Его хвост, туго стянутый у основания черепа, колыхался с каждым движением, словно хвост раздражённого льва, готового в любой момент ринуться в бой. Мелкие морщинки в углах его глаз говорили о бессонных ночах, проведённых над картами сражений, а глубокие складки у рта выдавали привычку сжимать губы, чтобы не высказать лишнего.

На площади повисла звенящая тишина, когда они остановились в самом центре. Стражи, выстроившиеся по краям, замерли. Даже флаги над башнями, обычно трепетавшие на ветру, будто застыли в почтительном поклоне. Королева Сицилия медленно оглядела собравшихся. Её глаза, холодные и ясные, скользили по лицам, впитывая каждую деталь: сжатые ладони, прижатых к груди младенцев, потёртые амулеты в дрожащих пальцах. Она чувствовала их надежду – горячую, как пламя, и их страх – холодный, как лёд. Это был миг, когда два этих чувства сливались в одно, создавая напряжённое единство, которое висело в воздухе. Лёгкая, почти незаметная усмешка тронула её губы. Сделав шаг вперёд, она подняла руку, и пальцы её слегка дрогнули в воздухе. Её голос, сильный и чистый, разнёсся по площади, достигая даже самых дальних рядов:

– Народ Атреи, – её голос прокатился над застывшей толпой, достигая самых дальних уголков площади, где люди стояли на цыпочках, стараясь не пропустить ни слова. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить наших отважных воинов. Не в поисках битвы, а в поисках мира.

Тишина стала такой густой, что слышно было, как где-то далеко крикнули птицы. Подвеска в её ухе дрогнула, и солнечный луч поймал алый камень ожерелья, заставив его вспыхнуть, словно внутри него билось само сердце Атреи.

– Тех, кто покинет крепость сегодня, ждёт опасный и трудный путь – продолжала она. – Возможно, именно он изменит судьбу Королевства навсегда. И те, кто его пройдут, будут не просто воинами. Они станут символом, мостом между нами и теми, кто ещё помнит, как выглядит солнце без тьмы над головой.

На миг показалось, что время остановилось. Даже дыхание замерло в груди. Где-то в первых рядах мальчишка лет двенадцати, с пшеничными волосами и лицом, усыпанным веснушками, не смог сдержать восторга – его рот распахнулся, а глаза сияли, как два изумруда. Но через секунду он получил лёгкий подзатыльник от старшего брата.

– Прикрой, – прошипел тот, не отрывая восхищённого взгляда от королевы.

Воины, выстроившиеся у мраморных колонн, стояли неподвижно, но их лица были мрачнее грозовой тучи. Они не верили в мир с Бермоном – слишком свежи были шрамы на их сердцах и телах. Один из них, крепкий мужчина с перебитым носом и шрамом поперёк подбородка, провёл языком по сухим губам. Его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, незаметно сжались в кулаки, будто уже чувствуя вес оружия. Он помнил тот день, когда небо почернело от дыма, а камни мостовой стали скользкими от крови. Помнил, и не мог просто так стереть это из памяти.

Сицилия выдержала паузу, дав своим словам осесть в сердцах жителей. Её глаза, холодные и ясные, медленно скользили по лицам в толпе. Она подняла руку, и солнечный луч ударил в массивное кольцо с гербом её рода, заставив серебро и сапфиры вспыхнуть ослепительным огнём.

– И пусть ваша вера станет их щитом, – прозвучало твёрдо, без намёка на сомнение. – И пусть этот день станет не прощанием, а первым шагом в новую эпоху. Да прибудет с ними сила богов!

Толпа взорвалась. Казалось, само небо содрогнулось от этого рёва. Женщины, забыв о сдержанности, замахали платками – белые и синие лоскуты взметнулись в воздух, словно стая испуганных птиц. Мужчины, сжимая кулаки, барабанили ими по груди, выкрикивая имена тех, кто уходил в этот опасный путь. Воздух гудел от надежды, смешанной со слезами. Но один человек не разделял всеобщего ликования. Старый учитель, прислонившийся к подножию колонны, стоял недвижимо. Его пальцы, побелевшие от напряжения, сжимали потёртый амулет – маленький камень с высеченным знаком судьбы. Он не смотрел на толпу, его взгляд был прикован к воротам. И тогда – под гул, под вздохи и взмахи рук – из распахнутых ворот вышли трое. Они шли ровно, сдержанно, как единый механизм, отточенный до совершенства. Солнечный свет бил им прямо в лица, заставляя щуриться, но они не сбавляли шага. Их мягкие сапоги из змеиной кожи почти бесшумно касались каменных плит, но под тонкой подошвой чувствовалась мощь каждого шага. Под куртками из тёмной, переливающейся кожи угадывались очертания спрятанных клинков. Чёрные костюмы, идеально облегающие тела, казались второй кожей. На плечах – серебряные застёжки в виде птиц с расправленными крыльями. Глаза птиц, вырезанные из рубинов, пылали алым огнём, отражая и солнечные лучи, и напряжённое внимание толпы. Руки от локтя до предплечья были защищены жёсткими кожаными наручами, а под расстёгнутыми куртками мелькали белоснежные рубахи – кристально чистые, словно вызов всему мраку, что ждал их за стенами.

Впереди шла Мелисса. Её шаг был твёрдым и уверенным, но дыхание сбивалось, предательски выдавая внутреннее напряжение. Белые волосы, заплетённые в тугую косу, тяжёлым жгутом ложились по спине, и конец её нервно подрагивал при каждом движении, словно живой. На поясе покоился массивный меч – рукоять, обтянутая тиснёной кожей, идеально лежала в ладони, а гарда, украшенная серебряными узорами, блестела под солнцем. Она подняла глаза на площадь – и на миг сбилась с шага. Тысячи лиц, тысячи глаз, их дыхание, их надежды, их ожидание – всё это обрушилось на неё тяжёлой волной. Сердце заколотилось чаще. Сегодня впервые в жизни она покинет пределы крепости. Эта мысль обожгла изнутри холоднее северного ветра. С каждой ступенью, с каждым метром, голоса становились громче. Её имя выкрикивали со всех сторон. Девушка старалась не поднимать взгляд, глядя себе под ноги. Спина оставалась прямой, гордой, но внутри всё сжималось, стягивалось в тугой, болезненный узел. Её никогда не манили дальние земли – здесь, дома, и так хватало дел, обязанностей, решений, от которых по ночам болела голова.

Рядом, чуть сзади, почти вприпрыжку, шла Талли. Её короткие белоснежные волосы танцевали на ветру, переливаясь на солнце. Щёки пылали румянцем, глаза сияли безудержным восторгом, а сдержанная улыбка никак не хотела покидать её лицо. И всё же, если бы кто-то присмотрелся внимательнее, то заметил бы, как дрожат уголки её губ, будто она изо всех сил старается не засмеяться от переполнявших её чувств.

– Нельзя, – твердила она себе в голове, сжимая пальцы. – Не сейчас. Не здесь.

За её спиной, в лёгком кожаном чехле, мерно покачивался лук. Изящный, но смертоносный инструмент, сделанный из гибкого тёмного дерева, укреплённого светлыми полосами металла. Тетива, туго натянутая, казалась струной, сплетённой не из нитей, а из жил древнего зверя, которого никто не решался называть по имени – слухи приписывали этой нити нечеловеческую прочность. Отдельный колчан за спиной был наполнен длинными стрелами, наконечники которых были заточены так тонко, что казались почти невесомыми, но при этом способными пробить даже самую прочную броню.

Ей нравилось быть частью всего этого. Каждый крик, каждое лицо в толпе наполняли её силой. Ведь совсем скоро её мечта исполнится. Она чуть повернула голову, то и дело кивала, бросала быстрые, короткие жесты в сторону тех, кто махал им из толпы. Лица, запомнившие её ещё ребёнком, теперь встречали её как воина. Кто-то улыбался в ответ, кто-то благословлял про себя, кто-то просто смотрел с гордостью.

– Вот он, – пронеслось в голове у Талли, и сердце ёкнуло от восторга. – Мой шанс, и я его не отдам.

Бернар, шедший чуть позади, мрачнел с каждой секундой. Его обычно спокойное лицо застыло маской, челюсть была сжата так сильно, что скулы выделялись резкими тенями. Он провёл языком по внутренней стороне щеки, почти до боли, и его взгляд метался по толпе, выискивая хоть одну пару глаз, в которых отразится не слепой восторг, а хоть капля сомнения. Но вокруг были только сияющие лица, крики одобрения и руки, тянущиеся к ним, как к спасителям.

“Какой ещё мир? С кем? С ними?” – ярость клокотала внутри, горячая и горькая. Сжимая кулаки, он вспоминал: Бермон предал их. Сколько друзей, сколько мирных жителей полегло после того, как договор был разорван. Он помнил слишком хорошо: запах гари и крови, крики раненых, пустые глаза тех, кто не дожил до утра. А теперь – мир?! Бернар стиснул зубы так, что боль отдалась в висках.