Обложка выполнена художницей Дашей Самарец
Глава 1. XVII
Регина
Регина раздраженно подергала тяжелую дверную ручку. Ей изначально не понравилась идея с этим иммерсивным спектаклем – она вообще не любила разного рода новшества, но слишком уж атмосферным было приглашение, тайно положенное в почтовый ящик.
Был ли это кто-то из «благодарных клиентов» – чаще всего забывавших о ней сразу же после удачного разрешения их ситуаций и резко обращавшихся материалистами, атеистами и благочестивыми членами общества – или же кто-то из коллег по цеху, друзей или врагов?
Но, стоило признать, Особняк, в котором должно было разворачиваться действо, был хорош. Регина бережно потрогала чудесный деревянный комод, на котором лежали пергаментные свитки и сургучные печати, – она вспомнила, что одна из таких печатей украшала приглашение. На туалетном столике с мутноватым зеркалом стояли разнообразные скляночки, флаконы ретродухов и шкатулка для украшений. В шкатулке обнаружился серебристый ключ на бечевке.
Регина намотала бечевку на запястье, словно боясь, что ключ исчезнет, оказавшись плодом ее богатого воображения, и вставила его в дверную скважину – дверь поддалась. Но Регина уже не понимала, рада она этому событию или нет – она попала в очередную небольшую комнату, пахнущую стариной и ладаном и увидела следующую дверь, которую внезапно начали дергать с той стороны. Кажется, у нее есть всего пара минут, чтобы сориентироваться и решить, что делать и стоит ли выходить на контакт.
Она зажала в руке тяжелый чугунный подсвечник с загустевшими завитками воска. Регина решила предоставить право первого хода белым фигурам, а сама традиционно выбрала черный цвет – так она попыталась оправдать свою передислокацию в платяной шкаф. Она спряталась за пышными платьями и нашла себе точку обзора двери, которая тут же с грохотом открылась.
На пороге, конечно же, стоял Эрик. Тоже не смог отказать себе в удовольствии приобщиться к новому измерению искусства.
Регина поймала себя на внезапной ревности – он выглядел таким живым, совсем не порабощенным чувством вины за смерть брата. Его книги активно продавались по всему миру – она не следила за ним специально, но порой натыкалась на его произведения в книжных магазинах или библиотеках, благодаря небеса за то, что он не заделался мотивационным коучем или писателем в жанре экзистенциального эксгибиционизма – рецензии на его книги докладывали ей, что он не прибегает к популярному методу саморазоблачения и создает скромную художественную прозу, никак не спекулируя на громком скандале, связанным с самоубийством Артура.
Регина пошевелила затекшей рукой. На полу лежали какие-то карточки, напоминающие игральные: «Ты когда-нибудь изменял(-а)?». Вторая карточка продолжила кульпабилизационный допрос: «Считаешь ли ты себя лучше других?».
Эрик шарил по комнате, напоминая ей саму себя полчаса назад – изучая затейливый скарб Особняка и будто ища выход – впрочем, она бы не доверяла своему соратнику по заточению, втайне надеясь, что именно он и заманил ее в эту ловушку.
Эрик вздрогнул, когда она вышла из шкафа, – Регина внимательно наблюдала за ним, пытаясь поймать на лжи.
Интересно, сразу ли он узнал ее? Пытался ли так или иначе следить за коллегой по цеху? Впрочем, они не пересекались на творческом поприще – она писала в стихотворной форме, а он выбрал прозу – нечто среднее между произведениями Генри Миллера и Анаис Нин, как ей говорилось в рецензиях. Если бы он писал детективы или триллеры с уклоном в герметику – точно стал бы ее первым подозреваемым.
Эрик тепло обнял ее, видимо радуясь, что его скелетом в шкафу оказался всего лишь его бывший partner in crime. Ожидал ли он чего-то или кого-то пострашнее?..
Регина услышала треск и почувствовала едкий запах гари – всполохи огня, распространявшиеся по Особняку, определенно не были реквизитом или частью шоу.
Эрик нашел вертикальную лестницу, ведущую на второй этаж, и Регина полезла наверх. Она всегда боялась таких лестниц, а у Эрика была фобия огня – что ж, они были идеальной командой.
Она остановила поток язвительных мыслей – внутри ей словно нужно было принять решение: стать частью Особняка, превратившись вместе с ним в пепел, или искать выход, бороться за жизнь, переступая через давнее чувство вины перед Артуром, когда-то в юности не пережившим их нехитрое предательство. Эрик, крепко держащий ее за руку, придал ей сил и надежды. Да и, впрочем, она не останется жива навсегда – когда-нибудь она и Артур сравняются, просто сейчас Регина сделает другой выбор, отличный от его.
Эрик открыл заколоченное окно и выпрыгнул на улицу, готовясь поймать ее. Во внутреннем дворике было несколько фигур в черных балахонах и капюшонах – хранители Особняка; доносились звуки сирен – кажется, кто-то успел вызвать пожарных. Как ни странно, но Регине было невыносимо жаль реквизит – значительно больше, чем себя.
С третьего и четвертого этажей слышались крики о помощи – в Особняке было еще несколько хранителей, призванных следить за порядком и театральным действом. Странно, что не было видно собственно актеров.
Регина выпрыгнула на улицу вслед за Эриком, больно подвернув при приземлении ногу. Кто-то из хранителей кричал, что нужно вызвать скорую и полицию.
Она села на траву и закурила, смотря в одну точку. Эрик о чем-то рассказывал пожарным и периодически громко смеялся – вероятно, на нервной почве.
Регина заметила прибывшую команду спасателей и хотела было присоединиться к Эрику – так как знала о негласном правиле: подходить в первую очередь к тем, кто неподвижно сидит, а не заливается слезами или хохотом, – но не успела. Кто-то взял ее за руку и негромко произнес:
– Я здесь, чтобы помочь вам.
Регина хотела по возможности вежливо выдернуть руку, но увидела на мужском запястье татуировку «XVII».
Число XVII почему-то не вызвало у нее жизнеутверждающих ассоциаций, хотя вполне могло бы быть днем рождения любимой болонки. Но она вдруг вспомнила, что в Италии VIXI считается анаграммой римского числа XVII и означает «живший», то есть уже не живущий – и многие итальянцы всячески избегали числа «17».
А что, если кто-то узнал… О той, совсем другой ее жизни, жизни под совсем другим именем… Что, если кто-то узнал об их с Эриком прошлом… Стоило ли бежать и тщательно скрываться, не оставляя почти никаких связей со своей прошлой жизнью, чтобы так попасться?..
Глава 2. In bocca al lupo
Лия
Переживу ли я эту ночь?..
Ночь-все-фишки-на черное, пан-или-пропал, русская рулетка.
Или я пробую сбежать из Интерната и позвать на помощь, оставив Еву охранять совсем маленьких девочек, новый проект Интерната для самых юных отказниц, но тем самым рискую умереть (сгинуть?.. сгнить заживо?..) в Комнате Безопасности, из которой, по слухам, еще никому из воспитанниц не удавалось выбраться…
Или же остаюсь здесь и мы медленно тлеем, постепенно лишаясь речи, памяти и сколько бы ни было развитого мышления.
Пропуск в жизнь для «избалованной дряни» из неблагополучной семьи – превратиться в благопристойного члена общества – чью-то идеальную почтовую жену, хорошую сотрудницу или образцового служебного человека, идеального исполнителя в дополнение к будущим возможностям ИИ, успешно освоившего творческие функции, – нам же должна была доставаться вся рутинная и механистическая работа.
Когда родители отказались от меня и поместили в «лучший экспериментальный Интернат для девочек» (кажется, от самого этого словосочетания пахнет глянцевым рекламным буклетом – моим билетом в лучшую жизнь), первой, кого я увидела в стенах интерната, была Ева.
Она стояла в холле, держа огромный поднос с пирожными и приветствуя новых гостей.
Кудрявые волосы и деланно наивное выражение лица. Кажется, я уже ее возненавидела, как и положено «избалованному подростку».
Я подумала, что от такой кукольной девицы едва ли отказались бы родители – и, конечно же, ошиблась: позже Ева по секрету рассказала мне, что у нее была сестра-двойняшка, которая погибла несколько лет назад. Ее родители так и не смогли пережить эту потерю, и Ева словно максимально выкручивала контрастность образа своего персонажа, становясь все ярче и рекламней – но ничего не помогало: родители словно не смогли простить ей того, что она осталась жива, будто контакт с ней сам по себе становился предательством той, другой, ушедшей навсегда.
Мать отошла поговорить с директрисой, а я в ужасе глазела на девочек: мне казалось, что все происходящее похоже на дурацкий розыгрыш – они все выглядели слишком слащаво, слишком приглаженно, слишком неестественно.
Обрывки разговоров смутили меня окончательно: можно было подумать, что вместо 14-летних девушек общались вчерашние выпускницы детского сада.
– Лия! Я обо всем договорилась! – мать выглядела крайне довольной. – Вы уж с ней построже!.. – наигранно захихикала она, а я, как всегда, вздрогнула.
Украдкой я заметила сочувствующий взгляд Евы. Это было непривычно – обаяние моей матери обычно распространялось и на ровесников, и на взрослых – никаких шансов на хоть какое-нибудь сочувствие у меня не было.
Не говорить. Не рассказывать. Хранить чужие тайны и подпирать шкаф с семейными секретами, беспрестанно улыбаясь. Но я день за днем «подводила всех», как и положено «неблагодарной дряни».
Отец отказался меня забрать, ссылаясь на нехватку квадратных метров, – после развода он оставил нам квартиру, выполнив свой отцовский долг. Мать со мной «не справлялась» – и все чаще я уезжала к бабушке на каникулы и выходные, оставляя ее вместе с образцово-показательным братом. Но после смерти бабушки в семье для меня словно не нашлось места, зато для меня выбрали «самый лучший и передовой Интернат для девочек».
В Интернате Ева оказалась лучшей ученицей и нашей ролевой моделью – ее лексикон с каждым днем становился все скуднее, сочинения все более выхолощенными и плоскими, лишенными каких-либо аллюзий и метафор, – и ее выбрали для помощи менее успешным воспитанницам, в числе которых, естественно, оказалась я, вновь получив привычную роль паршивой овцы.
Сколько бы специальных пирожных и тортов я ни съедала, мне никак не удавалось отказаться от «своих шуточек», «странных подтекстов», «своего дурацкого мнения» и «слишком длинных и сложных слов», которые могли понять не все члены педагогического состава – мои письменные работы расчеркивались красной ручкой, а Евины, скорее напоминающие пьяные телеграммы, зачитывались в качестве примера.