Блог уходящего детства

Тема 6. Гадкий я

18 декабря

Тэги: НЕОЖИДАННО

Вчера Антон пригласил к себе после уроков. Были еще Гжеда и Талый. Димыч с Серым сели за комп.

Тоша спрашивает:

– Что у тебя с Лозовой? Все трындят.

– А ничего, – говорю, – где я и где она?

Он:

– А что Кисличенко?

– А ничего, – говорю, – где она и где я?

Ржу. Смотрю, Тоша призадумался. Говорю:

– Ты, эта… вперёд.

А он, нехотя так:

– Подумаю. Тут дело семейное. Отца могут не сегодня-завтра сократить. Пока на работу устроится, неизвестно, сколько времени пройдёт. Есть у него одна задумка по бизнесу, но те пол-лимона, что мне на учебу отложены, придется задействовать. А у Люсиного отца в универе огромные связи, ты же знаешь. Может, на бюджет попаду.

– Дерзай, брателла, – говорю, – дерзай. Я только «за».

Ну да, Кисличенко симпатичная и упакованная. Люськина семья не на зарплату редактора живёт, пусть даже и главного. У её отца типография, не самая большая, но буклетики и рекламки и в кризис спросом пользуются. А Люськина маман журнальчик о моде издаёт и блог ведет с двенадцатью тысячами подписчиков, но это чисто для статуса.

Пошли с Антоном на кухню подстрогать бутербродиков. Антон вдруг интересуется:

–А что Лозовая с нашими цыпами, Серёгиной и Овчинниковой, у «Молла» тусовалась? Дружат, что ли?

Я уши навострил, а сам спрашиваю небрежно:

– Когда?

Тоша напрягает мозги:

– В прошлую субботу… точно. Мы с родаками шмотки мне ходили покупать. Хотел подойти, но отец спешил.

Я пожимаю плечами. Спрашиваю:

– Салями есть ещё?

А сам думаю: так-так-так, вот тебе и недостающее звено. Еле дотерпел до того момента, когда можно было смыться, не вызывая у пацанов подозрений.

Пришёл домой, взломал Анину страницу в «ВКонтакте». Быстро заскриншотил все её ссылки и сообщения. Нашел социалку фрилансеров, в которой она сидит. «Ланс э лот», называется, для своих – «ланселот». У Ани ник «samhaingirl»4.

Зарегился. Зафрендил сначала её френдов, потом добавился к ней. Постепенно разобрался в системе. Кто-то заказчик, кто-то исполнитель. У исполнителей можно посмотреть портфолио, можно кинуть кому-нибудь персональный заказ. Аня в основном занимается рекламным рерайтом, ещё пишет за деньги сочинения и рефераты, немного переводит с английского.

Лёг спать. Думаю: Мартын, что ты творишь? Потом сам себя успокоил: надо во всём разобраться.

Спал плохо. Снилась та же вечная хрень: что я подхожу к двери с матовым стеклом, за ним вспышки и тени, ломлюсь внутрь, но меня не пускают. Потом дверь начинает медленно открываться. Проснулся в холодном поту.

Утром перерыл свои старые конспекты по алгебре и нашёл записанный на полях телефон Гогавы (мы с ней в прошлом году вместе на допы ходили). Звоню. Софа берёт трубку. Слышу, как что-то громко говорит кому-то по-грузински, детские голоса, хлопает дверь, потом мне:

–Что, Мартыновский, надо?

– Слушай, – говорю, – у меня к тебе просьба, Софочка, дорогая.

–Что за просьба? – спрашивает.

–А ты не знаешь, – бормочу.

–Теряюсь в догадках, – мурлычет.

Да, конечно.

–Ну ты и язва, – говорю. – Забыла, как я тебя на субботнике от летучей мыши спасал, когда мы в подвал ходили за ветошью?

– Вспомнил, – хмыкает Гогава, – это ж в четвёртом классе было.

А по голосу слышу, что смягчилась.

– Ладно, – говорит, – подходи через час к нам на Галерейную, я во двор выйду.

Через полчаса был у неё во дворе, скинул звонок на телефон. Софа вышла, села рядом на качели, как всегда с мобилой в руке.

– Неожиданно, – говорит, потом заявляет, – если ты думаешь, что я за тебя перед Аней буду заступаться, то ошибаешься. Это ваши с Аней тёрки.

– А не надо за меня перед Аней заступаться, – говорю, – мне от тебя другое нужно. Пришёл просить тебя об услуге.

Гогава даже от мобильника оторвалась.

– По всем правилам? – спрашивает.

Я говорю:

– Да, но если хочешь, деньгами можем договориться.

– Не, – качает головой, – услуга лучше. Чего хочешь? – спрашивает.

Так и так, объясняю, мол, знаю, что Серёгина и Овчинникова на Аню наехали, знаю, когда, не знаю только, что обо мне наплели.

– Так уж и наплели, – прищуривается Софа.

– Да, – отвечаю твёрдо. – Это ж Люськина свита.

– А, понятно, – говорит Гогава и улыбается. – Что, Дэн, не привык, чтобы тебя девчонки буферовали?

Я пожимаю плечами:

– Я ничего плохого не делал, отвечаю.

– Угу, – говорит, – ничего плохого, да, конечно. Я в десятом классе еле выжила в вашей стае, в которой ты тоже далеко не барашек. Если бы не Чиж и Скобцева, не знаю, что бы делала. Но меня-то кое-как приняли, а Аня другая совсем, цыпы её гнобят: одевается не так, телефон старый, ну, ты знаешь, как у нас это обычно происходит. А тут ты ещё нарисовался. Оставался бы ты среди своих волчар, Мартыновский, а? И тебе лучше, и ей. Лозовая – последний человек, которому сейчас нужны твои закидоны. У неё и так всё сложно.

– А поподробнее?

– Это не ко мне, у меня нейтралитет, забыл?

– А ради услуги? Гогава, я себя тебе практически в рабство отдаю, а ты ещё сомневаешься?!

Софа фыркает и произносит с сомнением:

– Спасибо за доверие, конечно, дело заманчивое, но…?

Делаю фейспалм, молчу. Она тоже молчит. Потом спрашивает:

–А если она мне не расскажет?

– Ну постарайся, вы ж почти подружки, на тебя одна надежда. К Скобцевой обратиться не могу, у неё обостренное чувство справедливости и дружеского долга, она всё Ане разболтает.

– Ладно, – решается Софа. – Договорились.

Гогава встает и собирается уходить. Перед уходом ехидно добавляет:

– Ты, Мартыновский, оказывается, такой милый, когда влюблен.

– Нравится надо мной издеваться? – спрашиваю.

–Ага, – говорит, – когда ещё такая возможность представится?

На перемене в школе заключили договор. Если Гогава справится, я буду должен ей услугу. Становится жутковато, когда думаю, что она может потребовать.

19 декабря

Тэги: НЕЖИТЬ ИНТЕРНЕТНАЯ

Отслеживаю переписку Люсьены с подружками. Пару раз видел подозрительные сообщения. Так-так-так! Но в общем всё как обычно: Серёгина шлёт скриншоты из кровавых анимэшек 18+, Кисличенко отвечает ей картинками узкоглазых красавчиков из дорам. Йак!5

21 декабря

Тэги: АТАКА КЛОНОВ; ТОНКОЕ ИСКУССТВО ТРОЛЛИНГА

Софа всё время трётся возле Ани. Но на мой вопросительный взгляд только качает головой.

Попробовал поговорить с Дэдом, пока тот завозил меня на физику. Только заикнулся, отец, как обычно, завёлся. Мол, он целый день на работе. Ради нас всё, ради меня и мамы. Он, мол, в последнее время хоть чувствует, что у него семья есть и дом, приходит – всё убрано, наготовлено, не надо никуда вечером срываться.

Я пытаюсь слово вставить, типа, Мамель не тот человек, которого домашние заботы делают счастливее. Ей нужно куда-то всё время бежать, опаздывать и не высыпаться. Дэд скрипит зубами, говорит:

– Денис, ты думаешь, что ты уже взрослый, а ты ещё ребёнок, ничего не понимаешь. Когда свои дети будут, будешь за других решать. У мамы, – говорит, – курсы не приносят доход, у людей сейчас денег нет, кушать всем надо, а танцевать – нет. Мне, – говорит, – тоже тяжело. Не могу же я вечно спонсировать её проекты?! А на тебя сколько денег уходит? Ты лучше думай об учёбе и экзаменах.

Дэд каждую неделю переводит мне на карту определённую сумму. Он считает, что я должен планировать свои траты сам, а не клянчить каждый раз. На кармане у меня немного по нынешним временам, но если не тратиться на всякую чепуху, можно иногда пошиковать: тусануться с друзьями в клубе, купить модную шмотку или гаджет.

Пришёл домой, поел, и тут пиликнуло сообщение от Гогавы:

> услуга «дэн делает то, что захочет софо» активирована. встречаемся в 6 во дворе.

Гогава сразу призналась, что еле справилась:

– С тебя, Дэн, три штуки за кафе, где мы с Аней вкусно посидели, пока я у неё информацию добывала.

Я молча полез за портмоне. Софа восхитилась и застрекотала, сверкая чёрными глазищами:

– Ни фига себе любовь! Шучу, мы только кофе попили, за свой счёт. Ты, – говорит, – лошара, крупно попал. Наши цыпы такой спектакль разыграли – Голливуд отдыхает. Назначили Ане стрелку у «Молла». Я ей говорю: дурочка, зачем пошла? Она мне отвечает: я понятия знаю, не пошла бы, ещё хуже было бы. Сначала Серёгина и Овчинникова изображали из себя плохих полицейских. Затащили Аню в подворотню, вытрясли рюкзак, орали, что она чужих парней отбивает, что Мартыновский Люсьены бойфренд, что Лозовая вся из себя такая – ждёт трамвая, а Люська из-за неё ночами не спит. Серёгина, кобыла, даже в волосы ей вцепилась, Аня еле отбилась. Самое главное, они всё время повторяли, что это ты их на этот наезд подбил, мол, Лозовая тебя достала уже, на шею вешаясь. Машка на Аню всё напрыгивала, а Аня отмахивалась, отмахивалась – ну и зазвездила Машке в ухо. Они тогда совсем озверели. Ну ты Серёгину знаешь – кувалда ходячая. Тут, в самый разгар стрелки, появляется «хороший полицейский» Люся, отзывает своих аниматроников6, говорит: бла-бла, девочки, как вам не стыдно, разве я просила за меня заступаться, мы с Аней сами бы поговорили, нормально, без наездов.

Начала Аню в порядок приводить, помогла ей рюкзак собрать, извинилась, типа, она не знала. Ну да, ну да, мимо проходила. Потом говорит: я всё понимаю, сердцу не прикажешь. Значит, мальчики часто бросают девочек после того, как получат от них, что хотят. А что мальчики хотят – это все девочки знают. Ну вот такая Люська дура, что влюбилась и поверила. Не только сердце тебе отдала, но и кое-что попикантнее. Надеется, что с Аней такого не случилось ещё.

– Вот овца брехливая, – шепчу.

Софа заглядывает мне в лицо и спрашивает:

– Что, правда, у вас было?

– С кем?! – ору. – С Люськой?! С паучихой этой? Я что, дебил последний?

Софо, в шутку, типа боится, отодвигается от меня на краешек качели:

– Да кто вас знает. А если честно, ты Лозовой нравился, сразу же видно было. Но она упрямая и независимая, думает, что ты такой же, как они – «золотой мальчик», которому захотелось новую игрушку. А когда игрушка сама в руки не далась, мальчик забил и пошёл дальше. Сам виноват, что цыпы Аню так легко убедили.

– Понял, понял, – ворчу я. – Чего хочешь за услугу?

– Э, – говорит одноклассница, – не так быстро, мне подумать надо.

Прощаемся. В голове пусто. Иду домой.

22 декабря

Тэги: НЕЖИТЬ ИНТЕРНЕТНАЯ

Выследил Овчинникову на большой перемене, слегка прижал её в углу возле раздевалок. Она сначала неверно меня поняла, потом офигела. Потом гневно запищала и забарахталась. Я говорю:

– Ну и тварь же ты, Овчинникова. Серёгина просто тупая. А ты – тварь.

Она возмущается:

– Чего, Дэн, отпусти, что я тебе сделала?

Я спрашиваю:

– А ты не знаешь, да?

Насмешливо кривится. Догадалась.

– Ой, Овчинникова, я думал, ты усагимими7, – говорю, – а ты, оказывается, матёрая Лоли8.

– Чё за фигня?! – орёт. – Отстань!

Я одной рукой придерживаю её под горло у стеночки, другой демонстрирую экран своего смартфона. Пальцем перелистываю несколько фоток, чтобы она прониклась.

– Классный хентай9, – говорю. – Вот эта вообще моя любимая.

– Это личное, – шепчет Маша, – ты, скотина.

– Знаешь, – говорю, – сейчас ни у кого ничего личного нет. Если уж у голливудских звёзд аккаунты взламывают… – цокаю языком. – Ты вообще польщена должна быть.

Овчинникова разражается длинной тирадой, которую я из уважения к самому себе здесь транскрибировать не буду. Самыми приличными словами там были: «свой, твою и проклятый». Орёт:

– Я кое-кому скажу, от тебя мокрого места не останется.

Поднимаю бровь:

– Кому скажешь: маме? брату? ОТЦУ?!

Она верещит:

– ОН тебя убьёт!

– А, «папик» твой? Что, прям приедет? У вас же вроде виртуальный секас… любовь, в смысле? Может, в полицию заявишь? Так я тогда покаюсь, в частности, перед родаками твоими. Вот, – говорю, – раньше непруха была: сжёг фотку и ищи-свищи. Сейчас куда лучше – цифровые технологии, однако.

У Машки слова закончились, остались только маты и взгляды. Я её отпустил и говорю:

– Ещё раз в сторону Лозовой хоть одно неверное движение сделаете, эти фотки появятся в нашей группе на стене, и это будет только начало.

Овчинникова срывающимся голосом говорит:

–Ага, а сам будешь смотреть, извращенец недоделанный. Вряд ли теперь тебе твоя Лозовая даст, не обольщайся.

Я ещё не далеко ушёл, метнулся назад, опять взял её в клещи.

– Запомни, – говорю, – в игру под названием «булинг»10 можно играть и вдвоём, и втроём, и вчетвером. Я, – шепчу ей на ушко, – как раз во вкус вошёл, предупреди там своих подружек.

Ухожу домой, весело насвистывая. Не зря я вчера с Петькой по скайпу консультировался. Кравченко – начинающий хакер, но кое-чему уже научился. Девочки, мой вам совет: хотите сохранить ауру загадочности, не храните онлайн свои интимные фотки.

Мамель водила нас на примерку. Девчонки меряли свои пачки, а мы – фраки. Бальный фрак – это, конечно, дрянь редкостная. Самый смешной в нём Бордман, такой чёрный кузнечик-переросток, длинный и худой. Под фраком – манишки, жилетки, подтяжки, бабочка на кадык. Антон сфоткал, как мы в абсолютной фрустрации всё это напяливаем. Девкам нашим очень понравилось то, что они там напримеряли. Жаль, нас не пустили поглядеть.

По взглядам вижу, что цыпы между собой вчерашний наезд перетёрли. Если бы только взглядами можно было убивать, я бы давно валялся где-нибудь в уголке с посиневшим фейсом и вывалившимся языком.

Репетировали на физре. Тоша с Люсьеной тыкались в мобильники и угорали с чего-то. Я посмотрел издалека – порадовался: Антон вовсю обхаживает нашу газетную принцессу. Пусть. Аня была бледная, совсем больная на вид, подошла к Мамель и отпросилась. Я сидел на лавочке, иногда вставал, и Мамель показывала на мне всякие движения.

Прокат бальных шмоток всё-таки дорогой. Мамель по этому поводу нервничает, попросила девочек в следующий раз принести любые пышные юбки и порепетировать в них. Ещё её волнуют какие-то загадочные «летучки». Их в аренде нет, и нашим барышням придется шить их отдельно.

Люблю, когда Мамель такая, поёт в машине, шутит. Дэду сегодня опять придётся довольствоваться пиццей из микроволновки.

Забыл написать ещё кое о чём. Ира Литвиненко целый день ходила зарёванная. На неё не нашлось платья. Она у нас девушка весьма габаритная. Прокатные шмотки, понятное дело, не перешьёшь. Мамель даже поездила по другим прокатам, но ничего. Литвиненко расстроилась. Наши девки её утешали, даже Серёгина, которая призналась, что сама еле влезла в свой бальный наряд. Одна Люсьена пробормотала, проходя мимо, что-то типа «жрать надо меньше».

На литре по рядам пошла записка с рисунком. Люська посмотрела, захихикала, передала мне. Я тоже посмотрел. Если Бордман, вопреки чаяниям своей еврейской мамы, не станет банкиром, политиком или знаменитым виолончелистом, он всегда сможет на жизнь зарабатывать карикатурами. Я признаю, что ему удается ухватить в человеке самое главное, но только это главное у него всегда выходит… обидным. На рисунке была Ира в бальном платье. Талия у неё была утянута так, что корсаж трещал по швам, и вся она, багровая и исходящая потом, выпирала из его верхней части, как тесто из кадушки. Бордман заштриховал её вздувшиеся плечи и напряжённое лицо красной ручкой, а красные закорючки изображали пар из ушей. Я молча порвал рисунок и бросил его в ящик парты. Аня обернулась, Люсьена фыркнула, те, кто ещё не видел рисунка, протяжно и разочарованно замычали. Анастасия Егоровна, как всегда элегантная и строгая, обернулась от доски и шикнула на нас. Бордман пожал плечами и принялся опять что-то рисовать, улыбаясь. Рисовал, пока Анастейша на него не наехала.

Дома рассказал об этом Мамель. Она позвонила Литвиненко-маме и долго уговаривала её поговорить с Ирой, чтоб та не отказывалась танцевать. Но Ирка, кажется, всерьёз расстроилась и обиделась. Должно быть, бордмановские каляки до неё всё-таки дошли. Воркунов теперь без пары, на скамейке запасных.

Следил за Аней. Она живёт в старом районе за железнодорожным мостом, у Комсомольской площади с зеленоватым памятником толстоногой девице и хмурому юноше с нехорошим взглядом, «неизвестным комсомольцам». Я видел, как она вошла в железную калитку у поворота. В одном из окошек, выходящих на дорогу, зажёгся свет и мелькнул знакомый силуэт. Теперь я знаю, где она живёт.

Тема 7. Все на бал!

23 декабря

Тэги: УБЛОЖЕСТВО

Сегодня в машине по пути на физику Дэд прочитал мне очередную лекцию.

– Помнишь, – спрашивает, – Женю из пятиэтажки?

– Конечно, – отвечаю.

Ещё бы мне не помнить. Пятиэтажка в нашем дворе заселялась в конце восьмидесятых рабочим классом – тружениками завода «Красный путь». Разные там жили семьи. Многие, по словам Дэда, поспивались в девяностые, когда завод закрыли. Наш дом построили немного позже.

Лет до пятнадцати, пока я не вырос и не научился давать сдачи, меня доставали гопники из пятиэтажки. Заводилами там были Тимоха, по кличке Тимон, и Жека, по кличке Пумба. Главным был, конечно, Тимон, маленький верткий недоделок, сын алконавтов из четвёртого подъезда. Жека был здоровый и тупой, в школе еле учился. Бил меня всегда Пумба, но Тимона я боялся больше.

Я это к чему. Оба булера11 выросли. Тимоха куда-то исчез, родаки его пропили квартиру. Оказалось, он на зоне, пошёл за грабеж. А пару лет назад я встретил во дворе Жеку-Женю. Весь напрягся, когда тот ко мне подошёл и вежливо поздоровался. Выяснилось, что он выучился на шофёра, не пьёт, не курит, женился, дочка родилась.

Он искал работу и попросил меня замолвить за него словечко Дэду. Дэд взял его на фирму дальнобойщиком. Вот теперь припомнил его, похвалил, мол, каждый сам творит свою судьбу. Мне сначала хотелось поприкалываться, сказать Дэду: окей, пойду по стопам Жени, хотя я прекрасно понял, о чём он. Лень было хохмить, я задумался. Жека по жизни удержался, хотя шансы на падение у него были такие же, как у Тимохи. Интересно, от чего это зависит. Аня сказала бы, что от кармы. Она в это всё верит. А я не верю.

На дискотеке в школе я в соновном смотрел на вход, всё надеялся, что Скобцева притащит Аню. Но потом понял, что глупо ждать: Аня-то наверняка сидит сейчас в своём «ланселоте», пишет заказы.

Тоша на все медляки приглашал Люську. Я наблюдал за ними краем глаза. Заметил, что Люсьена слишком громко смеется, запрокидывая назад голову, слишком соблазнительно изгибается и льнёт к Антону. Знаю, что всё это напоказ, для меня.

24 декабря

Тэги: ХОЧУ В СТУДЕНТЫ; БАГИ ИГРЫ ПОД НАЗВАНИЕМ «ЖИЗНЬ»

Я всё время жду, когда вылечусь и перестану реагировать на Аню. Никак. Тут вся причина, наверное, в танцах. Трудно забыть того, кого видишь каждый день, да с кем ещё и стоишь рядом, почти в обнимку. Никогда не думал, что можно так сохнуть по совершенно постороннему человеку. Терплю, бал уже скоро. Мамель переживает страшно.

Она всё-таки нашла где-то платье для Литвиненко. Сегодня отвезли его к Ирке домой. Ира согласилась танцевать и, по-моему, повеселела. Сейчас мы репетируем каждый день. Я с трудом успеваю делать уроки, и не я один. Но учителя смотрят на это сквозь пальцы: наша школа впервые участвует в конкурсной программе, все желают нам удачи.

Мама Мамель, бабушка Валя из Ессентуков, – католичка польского происхождения. Особо ревностной веры в семье у них никогда не было, но Мамель каждый год ставит ёлку на католическое Рождество. Я люблю этот день. Раньше мы с Мамель всегда смотрели вечером «Рождественскую песнь» Диккенса. Мне особенно нравился момент, когда Скрудж становился добрым и всем помогал. Есть что-то такое в этом празднике, от которого размягчаются сердца.

Мамель подарила мне свитер – сама связала. Хорошо, что без оленей и всяких лосей. Я подарил ей красивую ёлочную игрушку ручной работы. Мамель спрятала игрушку в сервант за стекло. Бьющиеся украшения у нас под запретом: Клаксон, несмотря на почтенный возраст, любит иногда пошалить. Мы привязываем ёлку к батарее, потому как кот, заскучав, залезает на ветки, снимает лапкой игрушки и гоняет их по комнате. Однажды Дэд, направляясь ночью в туалет босиком, наступил на стеклянную шишку, и Мамель до утра пинцетом доставала из Дэдовой ступни блестящие осколки.

В этом году Мамель украсила ёлку золотыми фигурками танцовщиц и фей. Очень красиво. Для Клаксона, ближе к стволу, я нацеплял маленьких пенопластовых шариков с блестящими наклейками – ему хватит до самого Старого Нового года.

27 декабря

Тэги: СЛАБОНЕРВНЫМ НЕ СМОТРЕТЬ; ХАРДКОР; АТАКА КЛОНОВ

Мы подъехали к зданию мэрии к четырём. Прямо удивительно: никто не заболел и не опоздал. В вестибюле – шум, суета, почти все школы выставили своих одиннадцатиклассников на бал-парад. Распорядители предоставили нам несколько крошечных комнаток для переодевания, на последнем этаже.

– Пятая гимназия – наш главный соперник, – шепнула мне на ушко Мамель, когда мы поднимались, нагруженные длинными пластиковыми чехлами с костюмами.

Она обчмокалась с какой-то стройной рыжей дамой, как я понял, своей коллегой, тренером старшеклассников из пятой гимназии, у них там кружок бальных танцев уже много лет. Ой, ё! Мамель, против кого ты нас выставила? Против матёрых балерунов? Хороши же мы будем – ножки бантиком, ручки крестиком!

– Цыц, – сказала Мамель. – Не паниковать! Вы у меня молодцы!

Мэрия – старое здание, еще дореволюционное. Здесь до войны был театр. Под самой крышей – чердак, его сейчас ремонтируют, везде малярные верстаки и полиэтилен.

Столько света, запахов, голосов. Все тряслись, конечно, но общее настроение было суперское, и я вдруг понял, почему Мамель так тянет ко всей этой танцевальной кухне – это такой адреналин, драйв, праздник, который всегда с тобой.

Насчёт вальса-парада никто особо не заморачивался. Мы все, в традиционной школьной форме (девочки в белых фартучках и с бантами), должны были подниматься по левой лестнице, в вальсе проходить через колонный зал, кланяться-приседать, и в том же темпе выходить через правую дверь. В пять мэр произнёс речь, типа дженерейшен некст12 идёт, встречайте, и народ попёр плясать. Всё прошло без сучка без задоринки. Администрация города хлопала нам с балконов и прочих антресолей.

После вальса-парада мы понеслись наверх. Мамель побежала к девочкам в переодевалку – помогать. Я, надрессированный дома, в свою очередь ассистировал пацанам в надевании фраков. Мальчики, понятное дело, переоделись первей девочек. Мы спустились в вестибюль и крутились там среди остальных школ. В вестибюле уже поставили огромную ёлку. Я первым увидел наших девочек и открыл рот. Глядя на меня, обернулся Борисченко и обалдело протянул:

– Ё-моё!

Мы все застыли, офигевшие, и я подумал: блин, почему я каждый день этого не вижу?

Первой спускалась Диана Карапетян в белом платье с черной вышивкой по низу. Подол у неё вспучивался пеной при каждом шаге, и она, словно не замечая наших ошеломлённых морд, с равнодушным видом поправляла на плечах ту самую «летучку» – прозрачный шарфик, цепляемый петелькой за пальцы. Потом появилась Скобцева, тоненькая как балерина, в розовом. Вау, Ира Литвиненко была просто красавицей в своём голубом платье! Бордман – дебил, надеюсь, он это теперь понимает. Ковальская сияла, как гирлянда, вся в бисере и блёстках. Гогава была в синем, с разрезом до колена… Мама дорогая! Серёгина Инна, в зелёном, была супер!

– Инна, ты супер, – искренне сказал я ей, когда она подошла к Талому. Не собирался, само вырвалось. – Очень красивая!

Она вся засмущалась, вспыхнула и простодушно спросила:

– Правда?

– Ага, – подтвердил Талый, обретя дар речи.

– Вы тоже, мальчики, все очень красивые, – сказала Инна.

Класс собрался у елки. Я уже устал таращиться на наших девочек, а Ани всё не было. Люсьена в сиреневом (опять блондинка, кстати) пару раз пробежалась мимо меня, шелестя подолом, а Аня всё не появлялась. Потом на лестнице я увидел Мамель. Она тоже переоделась в элегантное чёрное платье с меховой отделкой, «походно-театральное», как она его называла. Мамель нашла меня глазами, подмигнула и отошла к перилам. За ней, сосредоточенно глядя под ноги, спускалась Аня.