Не говори Пустоте Да

Глава 5

Глава 5. Свадьба с мертвецом

Рассвет едва коснулся крыш Стрептопенинска, когда у ворот дома Каглицких затормозил чёрный автомобиль. Тучков вышел с тяжёлым кожаным футляром, отбрасывая тень на утренний снег. Алевтина, не спавшая почти всю ночь, услышала двигатель и подошла к окну: пришло время стать невестой мертвеца.

Во дворе посетитель шагал с механической точностью – без спешки и волнения, лишь холодная методичность. Девушка отступила от окна, готовая играть роль ради наследства и новой жизни.

Три ровных стука в дверь – как вчера. Надежда Густавовна открыла, поклонилась:

– Доброе утро, Михаил Андреевич. Проходите, дочь готовится.

– Благодарю. Где Алевтина Брониславовна?

Тучков не снимал пальто.

Алевтина спустилась по лестнице в строгом чёрном платье, волосы в пучке, спина и подбородок выпрямлены, лишь сцепленные руки выдавали напряжение.

– Я здесь. Вы привезли платье?

Тучков кивнул, поставил футляр на стол и расстегнул застёжки. В комнате разлился тяжёлый сладковатый запах ладана с нотами высушенных трав и старого дерева – густой, почти осязаемый.

Гость извлёк наряд: старое слоново-кремовое полотно, высокий воротник, длинные рукава, корсет с мелким речным жемчугом и пышная юбка, вышитая странными, полусглаженными символами.

– Свадебный наряд Длиннопёровых. Сшит в 1753-м для Магдалены, пять поколений назад, до Антона Густавовича.

Помощник покойного говорил сухо.

– Впечатляет. Но не слишком хрупкое?

– Не беспокойтесь. Хранилось в специальных условиях и подстраивается под фигуру невесты.

Михаил Андреевич слегка наклонил голову.

В комнате воцарилась тишина. Мать нервно стояла у двери, а визитёр уверенно держал тяжёлое, но удивительно гибкое платье, пропитанное ладаном и запахом старых книг.

– Примерьте.

Тучков обратился к девушке.

– Корсет понадобится?

– Сначала расскажите о церемонии.

Наследница была удивлена массой ткани.

– В десять за вами приедет автомобиль. В ЗАГСе потратите тридцать минут на подпись трёх документов, потом сразу в церковь к отцу Никодиму. Венчание будет необычным: Антон Густавович займёт место перед алтарём в специальном кресле, а вы будете отвечать на вопросы священника за двоих. Ритуал продлится полтора часа. После – обед в особняке, отдых, приём для гостей в семь, а к десяти уйдут, и вы проведёте первую брачную ночь с мужем.

Мысль о брачной ночи с мёртвецом вызвала отвращение, но девушка сжала платье и, повторяя про себя «пятьсот миллионов, особняк, завод, Лондон», кивнула:

– Понятно. Давайте примерку.

– Ждём здесь. Если нужна помощь с застёжками, зовите.

Тучков отступил.

Алевтина поднялась в старую комнату, закрыла дверь и разложила платье на кровати – лежало, будто живое. Ладан сгущал воздух. Девушка сняла бельё, обнажилась перед трюмо и взяла платье за плечи: сначала не поддавалось, потом обтекло руки, точно созданное для хозяйки. Корсет сжал талию, застёжки сами встали на место, и наряд лёг на фигуру идеально – не маскарадный костюм, а настоящий.

В зеркале молодая женщина заметила, как легко движется тяжёлая ткань. Проводя пальцем по подолу, обнаружила едва видимые тёмные пятна – старая кровь, въевшаяся в волокна. Запах изменился: к ладанному аромату примешались свежая земля, влажная древесина и металлические ноты крови. Отражение на мгновение задержалось, затем синхронно повторило движение.

– Что за чертовщина?

Алевтина прошептала это. Галлюцинация или прошлое, от которого не избавиться?

Девушка спустилась вниз, убеждая себя, что платье – просто старая одежда с химической пропиткой. Ничего мистического.

Тучков стоял как изваяние, взгляд оценивающе скользнул по фигуре.

– Превосходно. Сидит идеально.

Мать прижала руку ко рту, глаза расширились в смеси восхищения и ужаса. Отец побледнел и отвернулся.

– Почему такой сильный запах ладана? А эти пятна на подоле?

– Традиция. Особый состав для благословения и защиты. Все невесты Длиннопёровых носили платье.

Тучков оборвал расспросы.

– А пятна?

Девушка настаивала, чувствуя, как корсет сжимает рёбра.

В глазах помощника мелькнуло предостережение.

– Следы времени. Очистить – значит повредить ткань. Это… неприемлемо.

Алевтина замолчала, разглядывая себя в зеркале. Платье делало девушку величественной.

– Носить нужно на всех церемониях. Регистрация, венчание, приём.

Тучков педантично поправлял манжету.

– А потом?

Взгляд остановился где-то за плечом невесты.

– До момента, когда ляжете в постель с супругом.

Голос стал интимнее.

По позвоночнику пробежал холодок. Михаил Андреевич говорил так, будто мертвец ждал в спальне.

– Я поняла.

Девушка говорила ровным голосом. Пятьсот миллионов долларов, повторила мысленно. Пятьсот миллионов.

Тучков едва кивнул – на миг лицо выразило удовлетворение, но сразу вернулось к бесстрастности.

– Автомобиль будет здесь ровно в десять. Не опаздывайте, Алевтина Брониславовна. Время сегодня особенно важно.

Доверенное лицо покойного застегнуло футляр.

Помощник вежливо поклонился и вышел, а Надежда Густавовна проводила мужчину, не глядя на дочь.

Оставшись одна, наследница посмотрела в зеркало и мельком увидела чужое лицо – хищное, знающее. Видение пропало, но платье стало тяжелее, а странный запах, будто исходящий не из ткани, а извне, тревожил.

– Просто старая одежда. Ничего больше.

Алевтина прошептала это.

Но нутро подсказывало: это ключ, ворота в нечто иное.

Часы пробили девять. Оставался час на сборы. Алевтина глубоко вздохнула, выпрямила плечи и шагнула к двери. Вдруг платье сжалось вокруг талии сильнее, и наследница услышала тихий шипящий смех, как от бьющегося стекла – тот самый, о котором отец рассказывал в подвалах завода «Стрептопенинское».

В десять чёрный автомобиль подъехал к ЗАГСу. Девушка вышла, придерживая тяжёлый подол, и остановилась перед серым зданием. С каждым шагом наряд тяжелел, а запах ладана вызывал у прохожих настороженные взгляды.

Тучков возник рядом. В руках – букет белых лилий с каплями росы на лепестках.

– Ваш букет. Традиционный для невест рода Длиннопёровых.

Помощник покойного мэра протянул цветы.

Алевтина приняла букет. Пахли не свежестью, а сладким ароматом погребальных венков.

– Пора. Гости ждут.

Михаил Андреевич взглянул на старинные карманные часы.

Девушка выпрямилась, мысленно повторяя: пятьсот миллионов, особняк, дом в Лондоне, шато во Франции. Цена, которую готова заплатить.

За дверями ЗАГСа воздух сменился влажной прохладой склепа. Натёртый паркет отражал светильники, создавая иллюзию звёздного пола. В тишине зала слышались только шорохи одежды и приглушённые вздохи.

В центре стоял открытый гроб тёмного дерева с серебряными ручками. Длиннопёров лежал в парадном костюме с орденской лентой. Лицо с румянцем на скулах казалось не мёртвым, а спящим. Маленькие глазки закрыты, пухлые губы застыли в полуулыбке. На груди – белая роза с подвядшими краями.

К горлу подступила тошнота. Молодая женщина сделала глубокий вдох. Несколько часов странного ритуала – и состояние достанется наследнице.

Зал был заполнен людьми. Гости стояли вдоль стен, образуя живой коридор от дверей до гроба. Дамы в строгих тёмных платьях, мужчины в костюмах и галстуках. Лица всех без исключения носили странное выражение – не скорби и не радости, а отстранённой заинтересованности, с полуулыбками, похожими на гримасы. Глаза следили за Алевтиной, но взгляды казались пустыми, как у фарфоровых кукол.

В первом ряду девушка заметила губернатора Николая Рымаря – высокого, статного мужчину с седеющими висками и властным лицом. Чиновник стоял чуть в стороне от остальных, взгляд более осмысленный, чем у других. Когда глаза встретились, Рымарь едва заметно кивнул с выражением, в котором смешивались одобрение и странное удовлетворение.

Рядом с губернатором расположились местные чиновники и бизнесмены – все с одинаковой невыразительной сдержанностью. Алевтина узнала нескольких людей из отчёта о городе – директор завода «Стрептопенинское», глава городской думы, начальник полиции. Все рассматривали невесту с той же странной полуулыбкой, начинавшей действовать на нервы.

С другой стороны от гроба стояли родственники. Бронислав Карлович – бледный, с напряжённым лицом, Надежда Густавовна – с крепко сцепленными руками, Лидия – неестественно прямая, словно проглотившая палку, и Варя – единственная искренне взволнованная, с красными от слёз глазами. Рядом с младшей сестрой стоял жених Сергей, крепко держа девушку за руку, словно боясь, что упадёт.

– Прошу всех занять свои места.

Раздался механический женский голос, и Алевтина повернулась к регистратору.

Женщина лет пятидесяти в строгом сером костюме стояла за небольшим столом, покрытым красной бархатной скатертью. Лицо абсолютно невыразительное, глаза пустые, а движения чёткие и выверенные, словно у автомата. В руках – большая книга в тёмно-красном переплёте.

– Приветствуем всех собравшихся на торжественной церемонии бракосочетания Антона Густавовича Длиннопёрова и Алевтины Брониславовны Каглицкой.

Голос регистратора звучал монотонно, без интонаций, с равномерными паузами между словами, как у механической игрушки.

– Прошу невесту подойти к жениху.

Тучков легонько подтолкнул Алевтину в спину, и наследница шагнула вперёд, затем ещё раз. Ноги двигались сами по себе, независимо от воли. Платье теперь казалось не просто тяжёлым – наряд вёл, направлял к гробу, и девушка не могла сопротивляться.

Алевтина остановилась рядом с гробом, глядя на лицо мертвеца. Вблизи выглядело ещё неестественнее – слишком гладким, слишком спокойным. Даже запах странный – не трупный, как боялась, а сладковатый, напоминающий смесь формалина и дорогого одеколона.

– Сегодня мы собрались, чтобы соединить узами брака двух людей, решивших связать свои судьбы.

Регистратор продолжала, перелистывая страницы книги с механической точностью.

– Брак – это не только радость, но и ответственность. Не только счастье, но и долг.

Слова звучали так нелепо, что Алевтина едва сдержала истерический смешок. Какая радость? Какое счастье? Выходит замуж за труп!

– Согласно законодательству Российской Федерации, перед заключением брака необходимо подтвердить обоюдное согласие сторон.

Регистратор подняла взгляд от книги, и девушка с ужасом заметила стеклянные глаза, лишённые выражения.

– Антон Густавович Длиннопёров, согласны ли вы взять в законные супруги Алевтину Брониславовну Каглицкую?

Наступила пауза. Тучков выступил вперёд, встав рядом с гробом.

– По доверенности, составленной Антоном Густавовичем перед смертью и заверенной нотариально, я уполномочен ответить. Да, Антон Густавович согласен взять в законные супруги Алевтину Брониславовну Каглицкую.

Помощник говорил чётко.

Регистратор кивнула без малейшего удивления. Очевидно, такая процедура была если не обычной, то заранее согласованной.

– Алевтина Брониславовна Каглицкая, согласны ли вы взять в законные супруги Антона Густавовича Длиннопёрова?

Все взгляды устремились на девушку. Во рту пересохло. Слово «согласна» застряло в горле, отказываясь выходить. Внезапно всё происходящее показалось безумием, кошмарной фантасмагорией. Алевтина Каглицкая, директор федерального агентства, стоит в провинциальном ЗАГСе рядом с гробом и выходит замуж за покойника.

Но перед внутренним взором снова возникли цифры. Пятьсот миллионов долларов. Особняк на холме. Дом в Лондоне. Сделав глубокий вдох, произнесла:

– Согласна.

Голос прозвучал тихо, но в мертвенной тишине зала слово разнеслось как выстрел. Алевтина заметила, как дрогнули плечи отца, мать прикрыла глаза, словно от боли, Варя сжала руку Сергея ещё крепче.

– На основании обоюдного согласия сторон объявляю вас мужем и женой.

Регистратор закрыла книгу с глухим стуком.

– Обменяйтесь кольцами в знак союза.

Тучков снова выступил вперёд, достав из кармана бархатную коробочку. Открыв, извлёк два кольца – старинные, тяжёлые, с выгравированными символами, похожими на украшавшие свадебное платье невесты.

– Наденьте кольцо на палец супруга.

Доверенное лицо протягивало одно кольцо Алевтине.

Девушка взяла украшение, оказавшееся неожиданно тяжёлым, будто из металла плотнее золота. Сдерживая дрожь, подошла ближе к гробу и взяла левую руку мертвеца. Пальцы были холодными и жёсткими, с синеватыми ногтями. Надела кольцо на безымянный палец покойника, и показалось, что кожа под кольцом на миг порозовела, словно кровь внезапно прилила к месту касания.

– Теперь ваша очередь.

Михаил Андреевич взял второе кольцо.

Помощник взял левую руку молодой жены. Пальцы Тучкова были такими же холодными, как у мертвеца, от этого прикосновения по спине пробежал ледяной холодок. Душеприказчик надел кольцо на безымянный палец, и Алевтина ощутила странное жжение, словно металл раскалён, хотя оставался холодным.

– Поздравляем молодожёнов!

Регистратор объявила, голос внезапно ожил, с нотками искусственного энтузиазма, что выглядело ещё зловещее на фоне прежней монотонности.

Гости одновременно захлопали, звук больше напоминал механический шум, чем выражение радости. А затем, как по команде, раздался традиционный возглас: – Горько!

Это слово, произнесённое десятками голосов одновременно, прозвучало приговором. Девушка замерла, не веря, что эта часть ритуала тоже будет исполнена.

Тучков подошёл и тихо, но твёрдо сказал: – Это необходимо, Алевтина Брониславовна. Традиция должна быть соблюдена полностью.

Михаил Андреевич взял под локоть и подвёл вплотную к гробу. Теперь лицо покойника находилось прямо перед девушкой – бледное, с закрытыми глазами и странной полуулыбкой.

– Горько! Горько! – продолжали скандировать гости, в голосах слышалось нечто зловещее, почти угрожающее.

Наследница поняла – выбора нет. Закрыв глаза, наклонилась к лицу мертвеца, готовясь к прикосновению к холодной, безжизненной плоти.

Губы соприкоснулись, и первым ощущением была неожиданная теплота. Не успев осознать странность, Алевтина почувствовала, как губы покойника раскрылись, а язык – влажный, упругий, невозможно живой – скользнул в рот. Женщина застыла от ужаса, не в силах отстраниться, пока этот язык медленно, с извращенной чувственностью, прошелся по нёбу, оставляя след холодного огня и вкус, не принадлежащий миру живых.

Девушка отпрянула, не сдержав ужас. Сердце бешено колотилось, к горлу подступила тошнота. Она не сомневалась – это не игра воображения, губы покойника действительно шевельнулись, ощутила физически.

Когда в панике оглядела зал, увидела лишь те же странные полуулыбки. Никто, казалось, не заметил ничего необычного. Продолжали аплодировать, улыбаться, поздравлять друг друга, словно происходящее было нормальным.

Тучков появился рядом, подхватив под руку. Прикосновение вернуло к реальности, выдернув из ступора ужаса.

– Всё хорошо, Алевтина Брониславовна? – спросил с безукоризненной вежливостью, но во взгляде новобрачная заметила нечто новое – понимание, почти соучастие. – Первый поцелуй всегда самый… впечатляющий.

Посмотрев в глаза доверенного лица, увидела ясное послание: "Я знаю, что ты почувствовала. Я знаю, что он ответил на поцелуй. И это только начало".

– Всё… в порядке, – выдавила молодая супруга, пытаясь совладать с дрожью в голосе. – Просто немного волнуюсь.

– Это естественно, – ответил Тучков, тонкие губы изогнулись в подобии улыбки. – Сегодня особенный день. День, когда два мира соединяются.

В этот момент подошёл губернатор Рымарь. Рукопожатие крепкое, улыбка почти искренняя, хотя глаза оставались холодными и оценивающими.

– Поздравляю с бракосочетанием, Алевтина Брониславовна, – произнёс с официальной учтивостью. – Антон Густавович сделал превосходный выбор. Вы… подходите друг другу.

В словах чиновника слышался дополнительный смысл, подтекст, не поддающийся расшифровке. Рымарь говорил так, словно Длиннопёров сам выбрал, а не был мёртвым телом, которому по странному обычаю потребовалась посмертная девушка.

– Благодарю, господин губернатор, – ответила девушка, автоматически включив режим делового общения, выручавший в сложных ситуациях. – Для меня большая честь стать частью семьи Длиннопёровых.

– О, вы стали гораздо большим, чем просто частью семьи, – Рымарь улыбнулся шире, в улыбке промелькнуло хищное выражение. – Вы стали хранительницей традиции. Проводником между мирами. Вратами для…

– Господин губернатор, – мягко прервал Тучков, – думаю, молодой супруге нужно время, чтобы привыкнуть к новому статусу. Все подробности она узнает… постепенно.

Рымарь кивнул, не выказав недовольства вмешательством.

– Конечно, Михаил Андреевич. Всему своё время. – Снова повернулся к Алевтине. – Увидимся на приёме в особняке. Мы ещё поговорим… поближе.

Рымарь отошёл, а Алевтина осталась рядом с Тучковым, чувствуя головокружение. Губы всё ещё горели от странного поцелуя, в ушах звучали слова губернатора: "Проводник между мирами. Врата".

– Что происходит? – тихо спросила доверенное лицо, убедившись в приватности разговора. – Что всё это значит? И почему… почему он…

Девушка не могла произнести вслух ощущенное: почему губы мертвеца шевелились.

Тучков посмотрел долгим, изучающим взглядом.

– Всё идёт по плану, Алевтина Брониславовна, – сказал наконец. – Вы играете роль превосходно. Продолжайте в том же духе, и к концу третьей ночи… – Михаил Андреевич сделал паузу, – получите всё причитающееся. И даже больше.

В этот момент подошла Лидия – бледная, с напряжённым лицом и лихорадочно блестящими глазами.

– Аля, идём, – сказала, беря сестру под руку. – Отец Никодим не любит ждать.

Алевтина позволила увести себя, ощущая странное оцепенение. Платье вдруг стало тяжелее, словно впитало что-то от церемонии, от поцелуя, от момента, когда мёртвые губы ответили на касание.

Оглянувшись последний раз, молодая супруга увидела Тучкова рядом с гробом, положившего руку на плечо мертвеца, что-то шептавшего, наклонившись к самому уху, будто покойник мог услышать.

И в этот миг показалось, что губы Антона Длиннопёрова снова дрогнули – не в улыбке, а в гримасе странного, нечеловеческого удовлетворения.

Церковь святого Николая встретила Алевтину гулким сумраком и запахом воска, смешанного с ладаном. Древние каменные своды, потемневшие от времени, нависали над головой, создавая впечатление входа не в храм, а в пещеру, вырубленную в толще земли. Отец Никодим – седой, высохший старик с глазами, утонувшими в морщинах, – провел обряд венчания с торопливостью, словно опасаясь вмешательства. Всё это время Антон Длиннопёров "сидел"в специальном кресле рядом с невестой, поддерживаемый невидимыми креплениями, создавая иллюзию заинтересованного наблюдения за происходящим. Когда священник завершил обряд и объявил их мужем и женой "до конца времён", Алевтине привиделась тень удовлетворения на лице покойника, словно часть древнего плана успешно осуществилась.

После церемонии процессия автомобилей двинулась к особняку на холме. Новобрачная сидела в первой машине – чёрном лимузине с тонированными стёклами, рядом с Тучковым, молчавшим всю дорогу, смотрящим сквозь стекло с выражением человека, погружённого в сложные расчёты. За ними следовал катафалк – лакированный, с серебряными ручками и венками по бокам – с телом Антона Густавовича. Замыкали процессию автомобили гостей – вереница тёмных седанов, будто эскорт для мертвеца, направляющегося не в могилу, а на свадебный пир.

– Сегодня для вас особенный день.

Михаил Андреевич внезапно заговорил, когда начали подниматься по серпантину к особняку.

– День, когда станете не просто женой, но хранительницей.

– Хранительницей чего?

Алевтина сохраняла спокойствие, несмотря на жжение кольца и странный металлический привкус после поцелуя с мертвецом.

– Границы.

Душеприказчик ответил, и девушка впервые заметила, как глаза собеседника на миг вспыхнули – не отражённым светом, а изнутри, подобно углям, раздуваемым невидимым ветром.

– Границы между мирами, которые сегодня становятся тоньше.

Алевтина хотела расспросить дальше, но машина остановилась у парадного входа. Особняк Длиннопёровых возвышался – пятиэтажное здание из тёмного камня, с колоннами и широкими ступенями, ведущими к массивным дубовым дверям. В свете заката окна пылали, словно наполненные расплавленной медью, и на мгновение показалось, что дом наблюдает – внимательно, оценивающе, словно раздумывая, пропустить ли внутрь.

– Ваше новое владение. Добро пожаловать домой.

Тучков открывал дверь лимузина и протягивал руку.

Алевтина ступила на каменные плиты подъездной дорожки, и свадебный наряд стал ещё тяжелее, будто налился свинцом. Каждый шаг к дому требовал усилия, словно подъём не по ровной поверхности, а по крутому склону. Девушка оглянулась на катафалк, откуда уже извлекали гроб – четверо крепких мужчин в чёрных костюмах, напоминающих воронов, бережно подняли лакированный ящик с серебряными ручками, словно выгружали драгоценный груз.