- -
- 100%
- +
– Чего ради? – Глебушка пошёл следом по ржавому рельсу, балансируя папкой, хотя и с довольно унылым лицом. Эдуард Сергеевич не оглядываясь выставил перед собой руку с тремя выпрямленными пальцами, как будто собирался преподать урок по складыванию фиг и кукишей.
– У нас сейчас на руках три версии по поводам к нападению. Первая – убийца читает на столбах объявления о пропаже собак, звонит по ним, вызывает владельцев на окраину и там душит. Будь это так, Лёша Лисицын вычислил бы район, где гуляет преступник. Ободрал бы все столбы. Повесил бы своё объявление, вместо приманки и повязал бы злодея. Лёша Лисицын так не делает – почему? Потому что Руфа Рахманова не искала собаку, не было у неё никакой собаки, зато она читала газету «Трепач». Лёша ищет и находит эту поганую газетёнку. Там размещают объявления, о собаках, да мало ли о чём. Убийца их читает, вступает в переписку, назначает встречу на окраине и там душит… Если бы Комсорг так считал, он отправился бы в газету и…
– Так он и отправился в газету, – с долей злорадства заметил Глебушка. Они почти дошли до станции, оставалось только упереться ладонями покрепче и вспрыгнуть на платформу. Любопытно посмотреть, как с этим справится почтенный Эдуард Сергеевич.
Эдуард Сергеевич не справился никак. Резко развернулся и пронзил сотрудника гневным взором.
– А чем ты недоволен? – удивился Глеб. – Я ж объясняю: Влад мне звонил. Твой гениальный Лёша направил Влада в редакцию «Трепача» и убедительно просил забыть о пропавших собаках в ихних объявлениях… А давай я тебе помогу залезть? А то тут, знаешь, электрички ходят иногда. И пассажиры уже на нас оглядываются.
Эдуард Сергеевич и ухом не повёл. Он смотрел в выцветшее от жары июньское небо и сопел носом. Помолчав, пнул гравий сандалией и произнёс голосом, где презрение смешалось с чем-то вроде восхищения:
– Лёша… Лисицын… Гордый красавец Комсорг. Кха! Блин!
Серия убийств «ОКРАИНА». Эпизод №7
В воздухе пахло мокрой после ливня травой. И помойкой.
К вечеру душный июньский зной снова поплыл над шоссе, и лежать на боку сделалось жёстко и неудобно. Кассандра подтянула коленки к животу и посопела носом, но легче от этого не стало. Песок впивался в плечо и бедро, а во рту навеки поселился отвратительный вкус металла. Кася тронула языком стальную коронку слева, и, конечно, снова оцарапалась об острые обломки соседних зубов. Так и блевануть можно, подумала Кассандра. Надо бы вставать.
Медленно, чтобы не наткнуться на какой-нибудь камень или, не приведи господь, на осколки расколотой бутылки, она перекатилась на спину, вытянула ноги – во всю длину, даже потрясла ими в воздухе – и сладко застонала. После дневного сна помогает пиво на донышке недопитой бутылки, но если его нет, хорошенько размять затёкшие икры тоже неплохо.
Ещё не открывая глаз, Кассандра отряхнула пальцы, чтобы не нанести песка, и хорошенько протёрла ресницы. Это тоже бодрит. Солнце ещё не село, но просвечивало сильно сбоку, сквозь заросли полыни. Хорошенько примяв мокрые стебли и постелив поверх кусок клеёнки, Кассандра устроила себе что-то вроде курорта. Вязаная кофта почти высохла. Надо бы ещё и юбку снять и загорать, как на пляже, подумала она с сильной долей самоиронии.
– Вставай. Замёрзнешь…
Мужской голос прозвучал не по-ментовски. Мужик явно сомневается, что в полыни у шоссе нашёл не дохлятину, а вполне себе живую женщину лет тридцати. Хотя по Кассандре с первого взгляда, конечно, не скажешь. Не будем винить мужика за недогадливость.
Она разлепила веки и посмотрела, кого это принесло.
– Вставай, говорю. Ночью холодно.
Он стоял спиной к солнцу, запрятав ладони в карманы плаща. Тень тянулась по траве через Касины ноги. Она села и потянулась за кофтой. Всё-таки кофта выглядит чище футболки.
– Ты откуда здесь такой взялся? – спросила она невнятно, потому что под языком было гадостно. Поискала куда бы сплюнуть, плюнула в траву. На заданный вопрос мужик и не подумал отвечать – наверное, не расслышал. Всё так же стоял и глазел на Кассандру каким-то изучающим взглядом. В обоих карманах плаща у него что-то напихано. Явный придурок.
– Астроном, что ли? Звёздочки считаешь?
Тут придурок прищурился сквозь стёкла и удивился. Настолько удивился, что шагнул ближе, но брезгливо стараясь не наступать на клеёнку. А зря он так – вполне чистая клеёнка, чья-то старая скатерть в траве валялась.
Кася застегнула пару пуговиц на кофте и махнула рукой, сама не уверенная в направлении:
– Ну там же у вас Пулковская обсевра… обсер… – слово показалось слишком забавным, и она рассмеялась, потом отплюнулась ещё раз.
Парень присел на корточки, подобрав полы плаща. Может, подумала про себя Кася, у него такое отклонение. Ездит по помойкам, ищет беззубых тёлок лет тридцати. Сажает в какую-нибудь роскошную тачку, отвозит к себе домой. Отмывает в душе…
Тоской немыслимой веяло от этой гипотезы. Потому что всяко в мире бывает, но уж эдак – точно нет.
– Ты не из Питера сама? – спросил он. Нахмуренный лоб, плащ и очки придавали ему унылый вид дегенерата-учёного, который летом ходит по зарослям полыни и кузнечиков сачком ловит.
– Уфа, город такой знаешь? – спросила она с вызовом.
– Давно с Башкирии? – деловито уточнил очкарик. Что-то он себе думает, что-то прикидывает. Ну вообще не похож на мента.
– Лет двадцать как приехала, – сказала она насмешливо. Пусть хоть спросит: да сколько ж тебе лет тогда?
Не спросил. Дегенерат долбаный. Кассандре захотелось разреветься. Кофта не высохла после утреннего ливня, да и футболка тоже. Мокрые тряпки начинают снова потихоньку вонять. А солнце уже невысоко, уже не греет. Сейчас зубы застучат.
– Ты где-то здесь рядом живёшь?
– Ага! – она снова обвела рукой высокую, выше пояса, если подняться на ноги, траву. – В обсе… в Пулковской!!! Там дома рядом… Старые…
Вообще-то она туда ходила только пару раз, за «горючим» и немудрёной закуской. И вовсе не завидовала жителям домов, где из железобетонных трещин выглядывали тараканы. Но сейчас захотелось соврать. Здорово бы проживать в этом Пулково, в квартире хоть с клопами, хоть с тараканами, а на помойку таскаться затем только, чтоб мужика красивого на ночь подцепить.
– А пошли ко мне? – залихватски предложила Кася и решительно поднялась, пошатнулась, почувствовала его руку под своим острым локтем. Надо ж! Не побрезговал. Тачки на шоссе не видно. Как он сюда добрался? Неужели пешком от электрички? И главное, как заметил в траве Кассандру? Сдохнуть можно, какой интересный, загадочный, даже сексуальный мужик. Только что ж ты молчишь, что ж не отвечаешь девушке, козёл?
Вместо того чтобы ответить, мужик в плаще и очках задал встречный вопрос. И запутал Кассандрины мысли окончательно.
– А собака у тебя есть?
Вообще по свалке бегает немало собак, Кася их даже кормит иногда. Но нельзя же врать всё время. Помотала головой и снова рассмеялась. Если он поверил, в её уютную квартирку с болонкой на подоконнике, он ещё больший придурок, чем казалось.
– Газеты читаешь?
Тут Кассандра отчётливо ощутила, что сейчас блеванёт. Может, не через секунду, но ждать недолго, и беседу пора сворачивать. Что она и сделала, употребив короткое выражение из трёх слов. Ну не должен мужик, даже сильно загадочный, спокойно слушать, как его материт грязная, тощая бомжиха в мокрой и вонючей одежде.
А он, блин, всё держал её под локоть. Он, блин, потянулся ей под подбородок. И, прежде чем она успела подумать, что вот и всё, тут её в этой полыни и придушат, вот оно, оказывается, как бывает, выудил откуда-то с плеча прилипший там крестик на засаленном сутажном шнурке. Кассандре пришлось глаза скосить, чтобы понять, чего там щекочется.
– В бога веруешь, что ли?
– Ну да, – сказала Кася тем же похмельным тоном, как обычно отвечала ментам и контролерам в электричках, – и ты веришь. И все верят…
– А какая там река протекает, в твоей Уфе? – спросил он. И Кассандра сразу поняла, что спалилась.
Дом, откуда Кася сбежала пятнадцать лет назад, расположен в городе Тюмени. Но отвечать, как в кино, на вопросы «ты что, с Урала?» Касе осточертело, отчего и возникла привычка всегда врать. Про Уфу, или про Томск, или про любой другой город, где раньше не бывала. Похоже, придурку не по душе, когда врут. Не стоит и сознаваться.
– У… Уфимка… – сказала Кася наугад. – Речка Уфимка.
– Пра-авильно.
Кася отдёрнула локоть. А очкарик и не препятствовал-то особенно, потому что полез сразу в оба свои кармана. Вдруг подумалось, что сейчас этот извращенец распахнёт плащ, а под плащом-то у него и нету никакой одежды. И эта мысль показалась исключительно тошнотворна. Кася отвернулась, поскорее уперлась ладонями в край бетонной трубы.
И конечно уже не заметила, как за ее спиной аккуратно причёсанный человек в очках и плаще вытащил из левого кармана страшно перепутанный собачий поводок. Растянул обеими руками…
Глава 4
ПРОПАЛА СОБАКА
Дима Лавров знал Костю Лесового с первого курса, со всеми его достоинствами и недостатками. И тех, и других немало. Но неприятнее всего, что Костя постоянно и без повода врёт.
А как известно, именно те, кто постоянно и беспричинно врёт, – люто и искренне ненавидят любой обман.
Б-401. ТРАВКЕ. Травка не зеленеет, Солнышко! Травку крошат в салатик. И иногда ещё покуривают… БЭРИМОР ОБЫКНОВЕННЫЙ
М-614. ДЕМОКРАТУ. Мой мужчина твоего кота на клочки порвёт если на улице встретит. И будет прав. Намордники для слабаков и импотентов. МЯУ
В салоне автобуса никого, кроме троих студентов, не осталось. Натужно гудел двигатель, побрякивали на ухабах разболтанные поручни. Читающая газету вслух Майя Сорокина чрезвычайно похожа на психиатра, оказывающего медпомощь в полевых условиях. Психиатров специально обучают доброжелательному вниманию ко всему, что волнует пациента.
– Система такая, – пояснил Костя Лесовой голосом, каким обычно объявляют войну всему миру. – Вот ты купила газету, просто для интереса. «По приколу», как они говорят. Прочитала и увидела, что тут напечатан купончик. Платить за него не надо, он уже тут, бесплатно. Ну прикольно же. Надо только вырезать и вписать туда что угодно, ну хоть «Травка зеленеет, солнышко блестит, товарищи». Подпишешь. Отправишь. И купишь газету снова, чтобы увидеть свой прикол напечатанный тысячным тиражом. А там, глядишь, тебе уже кто-то ответил, что травку на самом-то деле курят. Тоже прикол. Надо бы поддержать остроумную беседу. И купить ещё один номер. Всё. У газеты появился постоянный читатель.
– Это секта, Маюсимус, – с преувеличенной серьёзностью догадался Дима Лавров. – Ассасины.
На далёком уже втором курсе в зимнюю сессию Костя Лесовой за каким-то дьяволом поведал сокурсникам, что лечится от наркотической зависимости. Нет, он не трепался об этом всем и каждому, а как обычно, обронил пару фраз с брезгливым презрением к столь пустому занятию, как разговоры. Но Лаврову, как приятелю, однажды расписал в подробностях, как «посещает клинику на Фонтанке и его там с уколами отучают». Никаких уколов при этом на руках лохматого студента не наблюдалось, и Лавров пару недель терялся в догадках – чего ради этот цирк. Как оказалось, Костя боялся завалить сессию. И вместо того чтобы приналечь на зачёты, озаботился «легендой», чтобы сокурсники, не дай бог, не вспоминали его, отчисленного, как банального лентяя. Недолеченный наркоман – это ведь куда интересней, куда загадочнее.
Он это не в деканате врал. Он это на занятиях однокашникам по учёбе втирал. Сессию ту он, конечно, сдал – он их всегда как-нибудь, да сдаёт.
– Наркоманы, наркоманы,Выньте руки из карманов! —не без намёка промурлыкал Лавров и протёр рукавом снова запотелое окошко. Ранее нарисованный пальцем на стекле олень стал почти незаметен. А автобус ехал уже не по улице и даже не по шоссе, а по каким-то асфальтированным кривым тропинкам, со всех сторон стиснутым мокрым, но ещё вполне себе зеленеющим кустарником. Глухомань – она и есть глухомань.
Костя на намёк не обиделся, он его просто не услышал и не понял. Костя продолжал охмурять Майю, то есть, уставясь сквозь зеркальные очки, ждал, пока та прочитает все объявления на газетной полосе и признает, что газета «Трепач» плохая. Очень.
– А вот здесь люди вообще про кино спорят… про политику умные вещи пишут… – вкрадчиво и коварно подсказал он, тыча не слишком остриженным ногтем в газетный лист. – Круто, правда?
Д-397. СВЯТОЗАРФУ. …Тарковский не любил советскую власть. Тарковский уехал от советской власти в Италию, и там умер от ностальгии по той стране, которую показал в «Зеркале». А Феллини жил в Италии всю жизнь, застал Мусоллини и снял «Амаркорд» о той стране, где прошло его детство. О стране, где правил Мусоллини… ДЕМОКРАТ
– Мысль не завершена, – согласилась Майя.
– Не завершена, потому что не влезла. В одном купоне помещается триста печатных знаков. Много не распишешь. А данному трепачу, чтобы показать, какой он умный, этого мало. Но не беда. Можно зайти в редакцию, там есть окошечко, и там продаются купоны. По двести рублей за штучку, мелочь. Но вот этот ДЕМОКРАТ покупает их десятками, мысли печатает с продолжением – это уже газете солидный доход. Д-396. Д-397. Д-398…
Д-398. СВЯТОЗАРФУ. … который был уродом и бездарем так же как Гитлер, Сталин и любые диктаторы двадцатого века. Диктаторы любят только себя. Искусство для них существует, пока прославляет их. А женщина – пока терпит высказывания, вроде тех что ты пишешь Лорите из Бернгардовки. ДЕМОКРАТ
– Да плевать этому Демократу и на Тарковского, и на диктаторов, – иронично прошипел Лесовой. – Они просто с этим Святозарфом делят какую-то дуру из соседнего объявления. В глаза её не видели, диктаторов как звать по-настоящему, не знают, но делят, умничают!
На четвёртом курсе Лесовой, временно прекратив рассказы о легендарном оленёнке Бемби, взял за обыкновение скупо, но настойчиво делиться с лучшим другом радостями интимных встреч с какой-то там Элиной. И если в школьницу, которая позволяет иногда водить себя в кино, Лавров поверить ещё мог, хоть и с грехом пополам, то новая пассия Кости Лесового числилась то ли разведёнкой, то ли молодой вдовой и настолько страстной, что Дмитрий Васильевич Лавров догадался: Костя опять чего-то ради врёт. Возникло подозрение, что дело в прогулянных лекциях – нельзя же просто признаться, что проспал их по природной лени. Куда солиднее, если студента измотала целая ночь любви!
Но всё оказалось ещё смешнее. После очередного занятия по кожным и венерическим болезням, проходившего в закрытой больничке на улице Шепетовской («Шапито» на студенческом жаргоне), Костя Лесовой торжественно отправился не на троллейбусную остановку, а в местную лабораторию. «Сдавать кровь на Эр-Вэ и ВИЧ». Это, если кто не знает, анализы на неприличные заразные болезни. На следующем занятии Лесовой столь же торжественно и вполголоса сообщил Лаврову, что ни сифилисом, ни СПИДом пока не страдает. А с чего бы тебе страдать, Костя? Ну, при моём образе жизни…
Любой студент-медик помнит, как, проходя курс дерматовенерологии, на первом занятии нервно чесался, а к концу первой недели испытывал неодолимую тягу уточнить состояние своего полового здоровья. Многие и уточняют, вопреки логике, анамнезу и обычному для небогатой студенческой жизни аскетизму. Но один лишь Костя Лесовой придумал страстную вдову Элину, чтобы не казаться самому себе идиотом, проверяясь на СПИД, когда уже полгода и в кино-то сводить некого!
– Это всё враньё! – Костя хлопнул по несчастной газете так, словно собирался пробить её кулаком и тем продемонстрировать уровень рукопашной драки не ниже чёрного пояса. Он и карате где-то когда-то изучал, если ему поверить. Да и как не верить-то?
– Что именно враньё? – уточнила Майя с видом безмерной доброжелательности. Автобус заворачивал на конечную остановку. Сейчас поездка завершится, причём без скандала, без ссоры, без споров о политике. Майя молодчина, хороший из неё психиатр выйдет.
– Вот эта беззаботная, бездумная, безответственная трепотня! Которая является банальным разводом на деньги и прекрасной возможностью для туповатых подростков стать ещё тупее! – отчеканил Костя Лесовой, аккуратно сворачивая газету в неаккуратный жгут. Как будто хотел напоследок перебить в автобусе всех мух, которые имели неосторожность не уснуть к середине октября.
– В общем-то, ты прав, – с обезоруживающей кротостью сказала Майя, – но ничего же страшного от этого не произошло?
Лесовой задрал колючий подбородок и опёрся на шаткий поручень, чтобы, когда дверь автобуса разъедется в виде гармошки, сразу спрыгнуть на землю. Когда Костя Лесовой задирает подбородок, это должно означать, что Косте всё ещё есть что сказать, но он больше не желает. Не соизволит.
И вот только тут Дима Лавров вспомнил, почему название измятой и изруганной в пух и прах газетёнки показалось таким знакомым. Про эту газету тоже упоминали знакомые судебные медики. В разговоре о серии жестоких убийств на окраинах Санкт-Петербурга.
Личная жизнь ОБМАНЩИКА
Щеночек сидел на той же самой жёлтой с серыми проплешинами скамейке. И точно так же жрал свои идиотские вафли из блестящего пакетика. Наташка увидела его в кухонное окно, когда вышла покурить. Посмотрела на часы – полседьмого вечера. Солнце уже цепляется за крыши. Сентябрь.
Наташка потянула с табуретки водолазку, понюхала, не слишком ли пропотела. Нормальная водолазка. Для такого романтичного свидания в самый раз.
Заглянула в комнату, прислушалась к дыханию спящего мужа. Андрей заявился нынче посреди дня, свалился на кровать и сразу уснул, дышит хрипло, но ровно. Просил не будить даже если позвонят.
Осторожно, чтобы не хлопнуть, Наташка прикрыла дверь квартиры, вытащила ключи из замка. Сбежала по лестнице, чувствуя себя снова школьницей, которая крутит романы сразу со всеми мальчишками в классе. Это стыдно, но весело.
Щеночек услышал, как хрустит песок на дорожке. Услышал, узнал, понял. Но не обернулся. Грустновато улыбаясь, дожевывал вафлю и разглядывал голубую автопокрышку. Как будто пытался силой мысли восстановить присевшую туда Наташку.
– Привет. Ты чего тут снова забыл?
Чтоб его черти подрали. На небритой мордочке Щеночка улыбка исподлобья стала радостной, почти торжествующей. Она пришла! Он смотрел на автопокрышку, и вот Наташка снова к нему пришла! Жизнь удалась, можно сказать!
– Я чего-то ответа не слышу.
– Так я живу тут рядом, – Щеночек неопределённо мотнул кудлатой головой куда-то через улицу и дальше. Тут и вопросов не возникает: соврал. Помнит она, как он в прошлый раз шагал тут через двор. Напористо, как лось, как подросток, забредший в чужой, незнакомый район, где можно и по морде получить, и незнакомую девчонку закадрить.
– Да не живёшь ты тут.
– Дядя мой тут живёт, – нагловатой радости в щенячьем голосе стало чуть меньше, но упрямство никуда не делось, – через дорогу: дом тридцать четыре, корпус два, квартира сто восьмидесятая.
Поди проверь, мол. Щеночек не просто так приходил и ждал Наташку на площадке несколько дней. Он готовился к разговору. Немножко обидно, честно говоря, что мальчик так был уверен, что разговор состоится.
– Дядя, значит?
– Да. Сейчас уехал, ключи у меня.
– В смысле, «хата свободна»? В гости что ли зовёшь? – расхохоталась Наташка.
В серых глазах Щеночка поголубело. Там такая загорелась радость, такое исполнение надежд, что даже смеяться показалось совестно. И она спросила, уже вполне сочувственно:
– Влюбился в меня, что ли?
Глаза погасли. Того и гляди заплачет. Чтобы на это не смотреть, Наташка уселась рядом на скамейку, толкнулась плечом в плечо и сказала по-приятельски, почти на ухо:
– Слушай, мне с тобой в прошлый раз было хорошо. Правда. За нос в хлам разбитый прости, я немножко стерва, ну ты понял уже. Но слушай… У меня муж есть. И я его люблю. Хотя и стерва.
Грустная улыбка Щеночка стала очень и очень злой.
– Муж… – повторил он с едкой усмешкой недоделанного донжуана. Наташка не рассердилась.
– Да, муж. Спит сейчас наверху, дома. У него на работе трындец полнейший. Пришёл усталый, я его поцеловала, покормила, спать уложила.
– Только поцеловала?
– Не наглей, – спокойно посоветовала Наташка.
Щеночек совсем сник. Окинул двор взглядом поджигателя.
– Синяя праворульная «Тойота Камри», – сказал он с весёлой ненавистью. – Твоего бандита?
– Ага, – в тон ему усмехнулась Наташка, – только не бандит он.
– А кто, футболист?
– С чего ты взял?
– У вас в супружеской спальне бутсы на стене висят! – сказал Щеночек с торжествующим видом интеллектуального превосходства. Он ещё и наблюдательный.
Наташка ласковым-ласковым кошачьим движением потянулась к обёртке, забытой на скамейке. Вытащила последнюю вафельку и надкусила, поглядывая лукаво. Щеночек подавился всеми оставшимися вопросами и замолк.
– Ты тут сидишь, – проговорила Наташка, нарочно надув щёки, – и фантазируешь, что ждёшь меня. Весь такой влюблённый и тёпленький щеночек. А нет, не нужна я тебе. Тебе нужен ответ, что за зверь такой замужняя женщина. Чтобы понять про эту свою… Как там её кличут-то? Бамбини? Ну и что, что она теперь замужем? Может, у тебя ещё есть шанс? Как со мной в прошлый раз?
– Ну ты правда стерва!
Не так уж оробел этот Щеночек. Не заплакал, не убежал. Таким взглядом прошёлся по тоненькой водолазке, что аж мурашки по коже.
– А сама-то? Увидела меня в окно и выбежала, чтоб веником прогнать? Пока венчанный муж не проснулся? Так торопилась, что лифчик забыла нацепить?
Это он прав. Это Наташка опрометчиво поступила.
– По носу давно не получал? – ласково напомнила она, сжимая кулачок. Он ничуть даже не испугался, ответил почти мечтательно, заглянув прямо в глаза:
– Давно. Дней десять уже…
Блин, мы сейчас с ним опять поцелуемся, подумала Наташка, но отодвигаться не стала, заговорила негромко, как будто сказку малышу читает:
– В футбол Андрюша играл ещё в школе. Такой был крутой, все девчонки от него балдели. И я тоже, только никто про это не знал, потому что на класс младше училась, он даже как зовут меня не знал. Только однажды, когда я разревелась в коридоре, он подошёл, пожалел. Так и познакомились.
Подействовало. Щеночек сперва опустил взгляд, а потом и вовсе ревниво отвёл в сторону.
– Рассказать, когда у нас первый раз был? Летом, после моего девятого, а Андрюшкиного выпускного. Он поступал на журналистику. И поступил. Футболистов тогда всюду брали. А на первом же курсе вылетел. За драку и за пятнадцать суток. Из-за меня подрался. В весенний призыв и забрали. Он от военкомата не бегал…
В глазах Щеночка появилось то, чего и ждала Наташка. Голодная зависть и тоска.
– Из армии не ждала, я же стерва. Думала, разбежались насовсем. В магазине сувениры продавала, с ментом-охранником спала, ещё с курсантом одним вместе пожить пытались… А однажды Андрюша постучался в дверь и сказал: «Наташ, вот моя новая тачка, вот квартира. Давай ты будешь там жить?». Сказал бы ты так своей Бемби, она бы к тебе вернулась. Но ты ж не сумеешь, Дружок. Квартира у тебя и та не своя, а дядина. Ага?
Желваки перекатились под неаккуратной щетиной. Обозванный Дружком угловато поднялся со скамейки. Пожал плечами с очень независимым видом:
– Помню, как вы лаялись. Как любимый муж тебя из машины выпихнул…
Наташка тоже поднялась. Лёгкое, совсем слабенькое разочарование она ощущала от того, что надоедливую псину удалось прогнать так легко.
– У Андрюши сейчас бизнес – газета. Частная газета. Таких в России не было и нет. Он её три года строил, с нуля. Когда только брался за дело, был обычный рекламный листок, к прошлой зиме тиражи прыгнули в шесть раз. А сейчас их менты закрыть хотят. Привязали к уголовщине, повесили всех собак и прессуют. А я где? А я вот тут с тобой. Так что об асфальт коленкой – это я ещё мало получила…
Щеночек вдруг вздохнул прерывисто, как будто, блин, они всё-таки целуются. С тем светлым восторгом, какой бывает в первые секунды после совместной радости. Что я ему такое удачное сказала? – удивилась Наташка. Что мало получила? Небритый мальчик, оказывается, садомазохист?
– Газета? Частная? А как называется этот бизнес твоего мужа? «Трепач»?
– Ну, «Трепач», – ещё больше удивилась Наташка.
Серия убийств «ОКРАИНА». 7 случаев
Автомобили пролетали по шоссе, лёгкие и невесомые. Водители постарше скидывали скорость, завидев на обочине людей в форме. Водилы помоложе в джипах и «Тойотах» спешили к горизонту, не задерживаясь. Кто направо по шоссе. Кто налево.
Тут как в сказке – куда ни сверни, будет круто. Направо теплицы цветников и парки Царского Села. Налево знаменитая на весь мир обсерватория и аэропорт. Игрушечные самолётики взлетают в пронзительную летнюю синеву и уносятся в далёкие страны.