Как проиграть в политике

В 1991 году в Беловежской Пуще свежеиспеченный президент Российской Федерации Б. Ельцин без всяких условий и оговорок согласился на роспуск Советского Союза. Рассказывают, что президент Украины Кравчук дважды спрашивал Ельцина о судьбе Крыма и тот упорно отвечал, что Крым принадлежит Украине. В ходе последующих переговоров Ельцин пошел много дальше – он согласился платить за пребывание в русском городе Севастополе российского флота арендную плату. Кроме того, Россия приняла на себя валютные долги СССР. А также не поднимать вопрос об имуществе российских предприятий и организаций (санаториев, домов отдыха) на территориях бывших союзных республик. Ошарашенные уступками, готовые ранее самим идти на уступки, чтобы мирно выйти из СССР, бывшие советские республики, ставшие независимыми государствами, призадумались: а не обманула ли их Россия? Уж больно легко они получили все, что хотели и еще то, о чем только мечталось. И после недолгих размышлений страницы газет и волны телерадио эфира в большинстве новообразованных государств заполнились криками на тему: «Афоня нам рубль должен! Нет – два!..»

Аппетит приходит во время успешного торга. И очень быстро выяснилось, что беспрецедентные уступки Кремля вызваны тем, что Москвы «зажала» два приграничных района у Эстонии, Белгородчину и Кубань у Украины плюс огромные суммы денег, которые должна была заплатить за советскую оккупацию. Миллиарды долларов. Нет десятки миллиардов! В общем, так сразу не сосчитать…

Дорого обошлось благородство и Англии. Черчилль с возмущением перечислил ненужные уступки Германии. Лондон добровольно наложил на себя обязательство не строить военные корабли с водоизмещением свыше 35 тысяч тонн, тогда как Германия таких обязательств не принимала, и Гитлер приказал строить линкоры тоннажом более 45 тысяч тонн. И когда их строительство было закончено, они «оказались самими мощными кораблями в мире» (Черчилль. Там же. С.73). Примерно та же история произошла с подводными лодками. Вопреки запрету по Версальскому договору Лондон разрешил их строительство в обмен на заверение, что в случае войны они не будут использоваться против гражданских судов. «Для чего же в таком случае они предназначались?» – возмущался Черчилль. Через несколько лет подлодки Германии чуть было не довели Англию до голода.

* * *

Мечты – дело хорошее, если являются стимулом к действию, но можно стать заложником своей мечты. Англия так хотела убрать торгово-промышленного конкурента в лице Германии, а Франция так страстно мечтала о реванше за поражение 1870 года, что когда цели были достигнуты, то новой мобилизующей идеи выработать не удалось. И когда единая Германия вновь стала возрождать свою силу, то правящий класс Англии и Франции решил уклониться от драки, надеясь, что и немцам она не нужна, ведь их потери в войне 1914-1918 годов были еще большими, чем у них. Поэтому все, что нужно сделать, посчитали в Париже и Лондоне, – это удовлетворить их национальное самолюбие. Тем самым де-факто была признана несправедливость Версальского договора. Германии возвратили левый берег Рейна, разрешили возродить вооруженные силы, перестали требовать репарации. Никто из видных деятелей правящих классов Великобритании и Франции (за исключением Черчилля) не предполагал, что Гитлеру нужно все, а не какая там справедливость. Западные политики фатально ошиблись в природе гитлеризма, хотя к их услугам была книга «Майн кампф» и германская партийная пресса, где мечты и вытекающие из нее цели не скрывались, но и всячески обосновывались. Однако английский король Эдуард VIII, бывший премьер-министр Ллойд Джордж и такие аристократы, как лорд Галифакс и лорд Астор открыто заявляли о своих симпатиях к Гитлеру.

К счастью, фюрер все порушил своими руками. Если бы он не приказал оккупировать Чехию, а занял Данциг в 1939 году – город с преобладанием немецкого населения, то и войны бы не было. В Лондоне и Париже стали бы рассматривать такой акт как продолжение судетской политики – объединения всех немцев в рамках одного государства. Отобрал же Гитлер в марте 1939 года у Литвы город Мемель (ныне Клайпеда) и никто не возразил. Но оккупация не немецкого государства – совсем иное. Это уже чистой воды агрессия. Пришлось заговорить о войне…

Но и Великобритания с Францией сделали все, чтобы катастрофа в виде Второй мировой войны произошла. Их политика в 1930-е годы потеряла последовательность и, сделав шаг правой ногой, правительства не могли решиться на шаг левой. Вместо целевого движения их государства описывали странные фигуры. Если бы в Париже и Лондоне четко придерживались Версальского договора, то в 1935 году ультимативно потребовали бы отказаться от создания армии сверх версальского лимита (в тот год Гитлер объявил об увеличении своих вооруженных сил со 100 тысяч до 550 тысяч). Ну а если уж решили похоронить Версальский договор и согласиться с программой объединения германского народа, то не надо было препятствовать вхождению в Германию Данцига с его немецким большинством. Тогда бы у Гитлера не было повода для открытия боевых действий против Польши. А вермахт вторгся после отказа пойти на уступки в вопросе «польского коридора» между Померанией и В. Пруссией, посередине которого лежал почти полностью населенный немцами Данциг с прилегающим районом.

Точно так же с объявлением войны 3 сентября 1939 года. Объявили – так ведите войну по-настоящему, пока польская армия отвлекала большую часть вермахта. Получилась же какая-то чепуха – ни войны, ни мира в духе Троцкого с его провальным опытом в 1918 году. Вместо этого – надежда, что все как-нибудь рассосется…

Если бы западные союзники вторглись на территорию Германии, то есть начали полномасштабные боевые действия, Сталин вполне мог воздержаться от операции по воссоединению польских частей Украины и Белоруссии, чтобы не оказаться в роли помощника Германии в деле ликвидации польского фронта. А так… К 16 сентября стало ясно, что руководству Англии и Франции плевать на своего союзника. Их армии заняли позиции вдоль германской границы с желанием отсидеться за укреплениями линии Мажино. Естественно, Сталин стал думать об интересах того государства, которое возглавлял. А интересы требовали, чтобы линия будущей войны была отодвинута как можно дальше на запад от Киева, Минска и промышленных районов Украины.

Кстати, в Польше полно любителей во всем обвинять Россию (даже не СССР, а именно Россию). Но в самых тяжких грехах можно обвинить и Польшу. Ведь именно из-за нее началась Вторая мировая война! Германия требовала лишь вернуть себе Данциг, основанным немцами чуть ли не за тысячу лет до развернувшихся событий. В обмен предлагалось заключить договор о мире и ненападении. Польские власти отвергли компромисс. Мало того, антигерманские настроения вылились в гонения на немецкое население в ряде польских городов, вроде Торунь (ныне Быдгощ). Тысячи немцев кинулись спасаться в близлежащий Данциг. Война стала неизбежной. Мало того, что Польша не пошла на соглашение, она втянула в свои разборки великие державы, что обернулось гибелью нескольких десятков миллионов людей.

Можно возразить, мол, Гитлер лишь использовал данцигский вопрос и все равно развязал бы войну. Может и так. Но если бы соглашение по Данцигу было достигнуто, ему было бы значительно труднее начать ее. Немцы ведь не забыли тяготы предыдущей войны, чтобы сломя голову лезть в очередную кровавую мясорубку, да еще получить 20 миллионов поляков в придачу в оккупированной Польше. А так получилось, что их настроили и спровоцировали. И немецкие солдаты с воодушевлением ринулись на защиту своего населения на Балтийском побережье.

Кстати, и сегодня польские общественные деятели пытаются столкнуть лбами великие державы, разыгрывая на этот раз «русскую карту». Тот же почерк, могущий обернуться глобальной катастрофой. Налицо «польский вопрос», который имеет многовековую историю и имеет потенциал к продолжению вплоть до реанимации нового варианта «Речи Посполитой» в качестве ответа на кризис Евросоюза. Вот только всякий раз польские державные тенденции почему-то оборачивались большими проблемами и для самой Польши.

«Польский вопрос»

Польша – одно из самых своеобразных государств Восточной Европы. Такая своеобычная, что влияла и будет влиять на политические силовые линии Европы минимум до следующего – XXII – века. Но в так называемом «польском вопросе» много парадоксального. Например.

В Польше очень обижены на Сталина. Пожалуй, любой поляк припомнит ему «раздел Польши» сделает вывод, что Сталин был заклятым врагом его государства. Посудите сами. По соглашению с Германией 1939 года он вернул Украине, Белоруссии и Литве их земли с центрами во Львове, Бресте и Вильнюсе. Взамен по разделу Германии в 1945 году Польша получила Силезию, Померанию, побережье Балтийского моря с Данцигом и часть Восточной Пруссии (хотя СССР и самой она бы целиком не помешала). Причем для приобретения поляками этих ухоженных земель оттуда было изгнано более 10 миллионов немцев. За эти территории свои жизни отдали всего несколько тысяч солдат из состава 1-й польской армии, в то время как сама Красная Армия только убитыми потеряла в боях за Польшу и германские земли, отошедшие к полякам, около полумиллиона человек.

Благодаря разделам 1939 и 1945 годов Польша стала мононациональной страной. Это означало, что с появлением таких независимых государств, как Украина, Белоруссия и Литва, национально-территориальных споров с Польшей у них не возникло, что дало ей право войти в Европейский Союз. Как члену Евросоюза Польше скостили огромный внешний долг и предоставили разного рода субсидий на многие десятки миллиардов долларов, что позволило превратиться стране в витрину ЕС для восточной Европы и прежде всего для Украины, которая теперь завистливо смотрит на своего благополучного соседа. А если бы Сталин не произвел раздел польского государства в 1939 году, если бы оставил восточные земли в его составе, то ныне Польшу раздирали бы межнациональные противоречия. Украинский и литовский сепаратизм сделал бы сомнительным ее вступление в ЕС, и тогда страна по своему экономическому и политическому положению недалеко ушла бы от Украины. Однако почему-то такое будущее полякам более привлекательно, потому Сталин (и Россия в целом) для них – объект постоянных попреков. Почему-то вышеприведенный логический ряд там не осознается, ибо требует аналитического, а не эмоционального подхода. Естественно возникают недоуменные вопросы по поводу национального видения истории поляками, а также их национального менталитета.

Но это не единичный пример. Украинский национализм тоже базируется на яростном неприятии России, чьи правители сформировали комфортные границы Украины, включив в ее состав земли, отвоеванные Россией у Турции, Румынии, Венгрии и Польши. В советское время на ее территории была построена мощная промышленность, созданы научные центры мирового уровня. Все эти богатейшие дармовые ресурсы сегодня иссякают, ибо умения поддерживать их в надлежащем положении нет. И вместо понимания того, что сделала для них Россия, украинские националисты страстно и от всей души ее ненавидят. Налицо кажущийся парадокс и проблема, которую он скрывает. И проблема эта – условия исторического существования народа, ставшего генетическим грузом, который он отныне несет в себе и на себе. С этой точки зрения польский этнос и Польша как государство (а вслед и Украина) – чрезвычайно интересные феномены истории. Они совместили в себе чрезвычайную удачливость и отсюда капризную избалованность ребенка. Это горючее сочетание и составило суть истории Польши, а также ее настоящее и будущее.

До XIV века Польша представляла собой среднее по размерам и не самое сильное государство Европы. Однако брак между польской королевой и великим литовским князем в 1385 году кардинально изменил судьбу Польши. Произошло объединение двух государств. Причем Великое княжество Литовское охватывало территорию не только современной Литвы, но и будущих Белоруссии и Украины (без завоеванных потом Россией побережья Черного моря и Донбасса, тогда части Великой Степи).

В 1569 году государственный конгломерат был окончательно оформлен в виде так называемой Речи Посполитой (переводится как «Общее дело»). На географической карте появилось одно из самых больших европейских государств. На этом династические успехи не закончились. Королями Речи Посполитой становился правитель Трансильвании Стефан Баторий, а значит, на время его царствования Трансильвания (часть современной Румынии) входила в состав Речи Посполитой. Затем на трон выбирались шведские короли и саксонские курфюрсты. А в 1611 году царем Московского царства был избран наследник польского короля Владислав. Речь Посполитая могла вырасти до мировых масштабов – от Одера до Тихого океана и от Балтийского до Черного морей. Могла, но… выигрыши в династические лотереи неизменно проигрывались. Менялись иностранные короли на польском троне, но конвертировать удачу в сильное, сплоченное государство польский правящий класс не сумел. Многонациональной России это долгое время удавалось, а Польше – нет. Почти сразу же восстали против поляков русские, изгнав Владислава из Москвы в 1612 году. В 1646 году восстало днепровское (украинское) казачество. Не удалось удержать ни Трансильванию, ни тем более Швецию с Саксонией.

Помимо неудачной национальной политики новое федеративное государство оказалось крайне слабым субъектом истории. Речь Посполитая могла закончить свое существование уже в 1650-е годы, после того как ее территории заняли войска шведского короля Карла X и московского царя Алексея Михайловича. Но победители не поделили захваченное и начали борьбу между собой, что позволило полякам изгнать иностранные войска. Однако угроза ликвидации Речи Посполитой не исчезла. Раздел, а фактически распад Речи Посполитой мог случиться и в другие периоды: при шведском короле Карле XII, который захватил большую часть Польши (1700-е годы), и в 1730-е годы, когда бушевала гражданская война, но каждый раз ее спасало соперничество великих держав. Чтобы не усиливать другую сторону, они предпочитали иметь под боком слабое государство. Но неизбежное когда-нибудь свершается.

В период с 1772 по 1795 годы Речь Посполитая была все-таки поделена между Пруссией, Австрией и Россией. На этот раз между сильными игроками царило согласие и у Польши не оказалось ни малейшего шанса выжить. С тех пор так и повелось: судьбу польского государства решала внешняя сила. В очередной раз это произошло в 1939 году, затем в 1945-м и, наконец, в 1990-е годы. В первом случае от нее отступились Англия и Франция, что позволило Германии оккупировать Польшу, а Москве вернуть украинско-белорусские земли. Во втором – противоборство между СССР и западным блоком закончилось победой Кремля и установлением в Польше социалистического строя. В третьем случае, после ухода из Восточной Европы России, ей экономически здорово помог западный блок. В отличие от соседней Украины стране сильно повезло. Ныне Польше – благополучная и самодовольная страна с надеждами в будущем вновь стать региональным лидером и возродить подобие Речи Посполитой (концепция силы «от моря до моря»). Вот только куда деть генетический груз? Вся польская история, начиная со времен Болеслава Храброго (XI в.), когда польский орел впервые расправил крылья, безуспешно попытавшись овладеть Чехией и посадить своего вассала в Киеве, свидетельствует о том, что лидерство – не польская стезя.

Почему Речь Посполитая – самое большое государство в Европе (более 800 тыс. кв. км), обладавшее немалыми ресурсами, где почти безраздельно главенствовала Польша и поляки, оказалось столь слабым?

Польское государство заимело одно разрушительное обстоятельство – демократию!

Казалось бы, демократия – прогрессивное явление, пример тому тогдашняя Англия, Голландия и затем Соединенные Штаты, однако с Польшей демократия сыграла злую шутку, став причиной крайней слабости государства, чем воспользовались ее недемократичные соседи.

С виду все обстояло более чем прогрессивно. Кругом сплошная выборность. Выбирались местные и общегосударственные парламенты (сеймы), на которых решались все важные вопросы жизни страны. Выбирался даже король, чего не было в Англии! Для того времени это была самая либеральная конституция в мире. Однако у поляков почему-то вместо подлинной демократии получилась анархия, которая не стала матерью порядка. Это дало право главному в Польше автору исторических романов Генрику Сенкевичу написать: «Горе тем народам, что свободу ставят выше отчизны!»

Причина неудачного эксперимента со свободой проста. В Речи Посполитой ввели свободы без обязанностей, права без ответственности.

Власть принадлежала, как и полагается в феодальный период, аристократии (земельным магнатам) и дворянству (шляхте). Они избирались в парламенты всех уровней, где фактически представляли не нацию, а самих себя. Для защиты своих групповых интересов и была написана конституция и прочие законы. Они противились созданию сильной королевской армии, видя в этом угрозу себе. Поэтому огромное по территории и с большим населением государство всегда было слабым в военном отношении. А с появлением абсолютистских государств (Австрии, Пруссии, Швеции, России) с их мощными армиями, Польша стала просто беспомощной перед внешней силой.

Шляхта и магнаты (олигархия по-современному) не только имели огромные привилегии, но по закону (!) могли создавать вооруженные союзы («конфедерации») и даже восставать против центральной власти в лице короля (это право называлась «рокош»). А очередной избранный король обязан был подписать акт, гарантирующий привилегии шляхты, в частности не вмешиваться в их местные дела, и тем самым расписывался в собственной слабости. Но и сеймы были ослаблены правом «вето», – каждый депутат мог наложить запрет на принятое большинством решение. Такое государственное устройство гарантировало стране управленческий разброд. Это породило польскую пословицу: «Польска непоржадкем стои» – «Польша на беспорядке стоит», что имело самые печальные последствия. Так, Богдан Хмельницкий обратился с жалобой королю на явное беззаконие местного владетельного магната, отобравшего у него поместье и запоровшего насмерть сына. Король согласился с правотой Хмельницкого, но ничем помочь не мог. Тогда, вернувшись на родину, Богдан Хмельницкий поднял восстание украинских казаков…

Помимо анархических свобод на польский национальный менталитет наложилось и другое обстоятельство. Привыкшие получать земли легко, без особых усилий, поляки не закалили характер и уступили по-настоящему «железным» государствам с тяжелой военной историей. Но, потеряв все, польские националисты взвалили вину на сильных, представив себя напрасно обиженными. С превеликим удовольствием беря все, что плохо лежит, они с крайней степенью резкости осуждали другие государства, что забирали у них «нажитое непосильным трудом».

Данную сторону менталитета польского национализма характеризует следующий анекдотичный случай. В 1830 году в русской части Польши вспыхнуло восстание. Временным диктатором был назначен генерал Хлопицкий. Он немедля откомандировал в Петербург делегата с условиями мира, куда входило требование включить в состав Царства Польского Украину до Днепра, Белоруссию и Литву. По существу, не выиграв ни одного сражения, повстанцы требовали капитуляции России. Естественно, Николаю I ничего не оставалось, как послать войска. Дело кончилось полным разгромом восстания и вместо присоединения к Царству Польскому территорий, превышающих его размеры, упразднением самого Царства. Но эта черта – обличать «русский империализм» и при этом мечтать захватить чужое, которое видится своим – вошло в генотип польского национализма. Оно проявилось в 1919 году, когда, воспользовавшись гражданской войной, захватили западно-украинские и западно-белорусские земли, часть Литвы с Вильнюсом, а в 1938 году, когда Польша поучаствовала в разделе Чехословакии, «откусив» Тешинскую область. Черчилль описал сей акт следующими словами: «Однако немцы были не единственными хищниками, терзавшими труп Чехословакии. Немедленно после заключения Мюнхенского соглашения 30 сентября польское правительство… потребовало немедленной передачи ему пограничного района Тешин. Не было никакой возможности оказать сопротивление этому грубому требованию… …они поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии» (Черчилль У. Вторая мировая война. – М., 1991. Т.1-2. С.146, 147). И это было не в первый и последний раз. Именно так действовал польский правящий класс при дележе наследства Российской империи в 1919-20 годах и затем в 1945 года при расчленении Германии. Всегда Польша не упускала возможность захватить чужое, при этом выражая массу искреннего недовольства, когда у нее отнимали добычу другие. По-видимому, эти и подобные обстоятельства подвигли Черчилля написать суровые строчки: «Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие недостатки почти во всех аспектах своей государственной жизни… Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных!» (Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1-2. С.147).

Кстати, Польское Царство появилось в ответ на просьбу польских аристократов не возвращать Польшу Пруссии, которой та принадлежала по третьему разделу. Александр I внял мольбе и на Венском конгрессе стал требовать долю России за победу над Наполеоном в виде прусской Польши. Один из видных дореволюционных философов России Владимир Соловьев в книге «Национальный вопрос в России» писал: «В 1814 г. Россия сохранила Польшу от неизбежного онемечения. Если бы на Венском конгрессе полновластный тогда император Александр I думал более о русских, нежели о польских интересах, то присоединил бы к России русскую Галицию, а коренную Польшу возвратил бы Пруссии…».

Поляки вряд ли согласятся, что народу грозило неизбежное онемечивание, но с дистанции времени видно, что лучше бы Александр I настаивал на возвращение к границам Киевской Руси и не влезал в польские дела. Но он купился на призывы помочь «братьям». Для решения этой задачи требовалось найти какой-то компромисс. Пруссия и Австрия, владевшие крупными кусками польских земель, не допустили бы возникновения на своих границах независимого польского государства. А чисто механическое присоединение польской территории к России не входило в намерения Александра I, озабоченного национальными чаяниями поляков, и он создал отдельную автономию, подобно тому, что сделал для финнов, которые, не имея прежде своего государства, получили «княжество Финляндское». Позже поляки о необходимости компромисса забыли и до сих пор пеняют Россию за «империализм».

В ходе переговоров на Венском конгрессе союзники выделили из прусской части кусок Польши. Александр I сразу наделил эту часть конституцией и объявил ее полностью автономной частью Российской империи – Царством Польским. Царство имела не только свою национальную администрацию, парламент (Сейм), но и армию численностью в 35 тысяч человек. Удивительно, но в число высших польских администраторов были назначены бывшие противники России. Так наместником с титулом вице-короля назначили Юзефа Зайончека (1815-1826). Впервые он сражался против русских войск в 1794 году (восстание Т. Костюшко), затем участвовал в походе Наполеона 1812 года, и был взят в плен.

Зайончек не был исключением. Бывшие наполеоновские офицеры получили разные посты в армии и администрации. Например, военный глава восставших Хлопицкий был генералом наполеоновской армии и участником похода 1812 года. Александр I благородно решил начать историю с чистого листа, отсюда политика всепрощенчества. Тем самым бывшие враги России имели полную свободу готовить восстание. Закончилась все восстанием 1830 года. Умерший к тому времени Александр I, так и не узнал, что добро в политике наказуемо.

После подавления восстания Николай I рассмотрел предложение одного из приближенных вернуть польские владения Пруссии. Но здравая мысль избавиться от головной боли, переадресовав ее другому государству, была отклонена из соображений державного престижа.

Поляки обижаются, что у них отняли западно-украинские и западно-белорусские земли. Но отняли потому, что они оказались недостойны их контролировать. Только и всего. Мало что-то хапнуть по случаю, надо еще захваченное удержать, развивать, интегрировать. При этом польские националисты не понимают, насколько повезло Польше, что она не стала великой державой с необходимостью тащить на своих плечах политический огромный груз, и общество не мучается национальными проблемами. Польше не пришлось вкладывать огромные средства в чужие земли, которые все равно пришлось бы потерять (вряд ли бы ей удалось ассимилировать Украину и Литву), как это произошло с Россией. Теперь польское государство имеет возможность жить комфортно, тратя свои капиталы только на свое развитие. Но мечта о державном величии не дает покоя иным умам и время от времени вновь реанимируются идеи о федерации «Общего Дела».