Как проиграть в политике

Иван IV строил свою «матрицу» не на пустом месте. Его идеологическим предшественником был Александр Невский, свергнувшим своего брата Андрея с великокняжеского престола с помощью войск Батыя. Взамен новый великий князь согласился платить ежегодную дань Орде с подвластных ему земель. Это знаменательное событие – перепись населения для сбора дани – при активной помощи князя Александра завершилось к 1258 году – года отсчета ордынского ига. Неравноправный союз перерос в политический симбиоз с империей Чингизидов. Влияние сильного партнера на более слабого было неизбежным. Способным учеником оказался Иван Калита. Он подавлял других князей с помощью все той же Орды. А, подавляя их, возвышался сам и возвысил свое, московское, княжество над другими. Это уже было не княжество «европейского» типа, а больше «эмират» с особым – двуматричным, двуцивилизационным кодом, совмещавшим в себе «запад» и «восток». Правда, сколько-нибудь отчетливого цивилизационного различия тогда не было, недаром все государства того периода марксистами объединялись в одну стадию – феодализм. Но Европа уже была «беременна» Возрождением с последующим переходом на качественно новую стадию, вскоре давшей Колумба и Магеллана, Коперника и Декарта, тогда как «Восток» прочно застрял на старом уровне.

После смерти империи Чингисхана произошел отход от ордынских традиций в пользу ушедшей вперед Европы. Иван III пригласил к себе мастеров из Италии и немецких земель. После гибели Византии специалистов такого уровня вплоть до ХХ века больше взять было неоткуда. Они построили Успенский и Архангельский соборы в Кремле, Грановитую палату, организовали литье пушек и т.д. Это были не просто приемы строительства и производства. Внедрялись новые технологии, требующие для их освоения светского образования и зачатков науки.

В фильме А. Тарковского «Андрей Рублев» в новелле «Колокол» герой отливает колокол по наитию, потому что отец умер, не раскрыв секрета литья. Европа же стала выходить на этап массового производства, и на смену «наитию» и «секретам» постепенно приходил научно-технический подход для серийного производства, для чего требовалось обучать мастеров в большом числе. Это, по сути, и стало началом и основой «европейской цивилизации». Те же, кто ограничился юридическими свободами, быстро зашли в тупик, как это произошло с Речью Посполитой. В России поворот к технологической оставляющей европейской цивилизации совершит Петр I, но минимум на сто лет позже возможного. И «заминка» произошла как раз в XVI веке.

Итак, при Иване III Московское государство двинулось в сторону открывшего новые исторические возможности Запада. Это не был прямолинейный путь, хотя бы потому, что тогдашняя Европа сама по многим аспектам была «азией», и ей предстояло пройти многовековую эволюцию, прежде чем стать развитой в технологическом плане цивилизацией и ареалом демократии с гражданским обществом. Но общая тенденция Руси и других европейских государств шла в одном направлении (как это было во времена Киевско-Владимирской Руси), пока на трон не вступил Иван IV, возжелавший сосредоточить в своих руках абсолютную власть, – власть, не ограниченную законами и моралью, маскируя свое желание заявлением, что якобы всякая власть от Бога. Он даже не побоялся пойти против церкви. Церковные публицисты (Иосиф Волоцкий, Максим Грек, священник Сильверст и др.) в своих поучениях призывали его быть милосердным, не гневливым, отцом, а не тираном своим подданным, ориентируясь на «божьи законы». Это и была по сути «европейская» тенденция. Иосиф Волоцкий в трактате «Просветитель» дошел до уровня будущей конституции США. Он писал: «Аще же есть царь над человеки царствуя, над собой же имать… страсти и грех…, таковой царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель… И ты убо такового царя или князя да не послушаеши» (Цит. по кн. Флоря Б. Иван Грозный. – М., 1999. С.94). Правда, в другом месте, будто убоявшись своей смелости, он уже требовал смирения от подданных, но «крамольные» речи все-таки звучали. Чтобы пресечь эту традицию Иван IV не остановился перед тем, чтобы умертвить даже священнослужителей, вроде митрополита Филиппа, рискнувшего обличать его преступления. И тут мы выходим на другой аспект деятельности первого российского царя.

С именем Ивана Грозного связаны не просто репрессии против господствующего класса удельных князей и бояр, как хотят представить дело его поклонники. Он пошел много дальше типичной для становления абсолютизма борьбы с феодальной вольницей. Он постарался переформатировать правящий класс, а с ним и государство в целом. А «переформатирование» в иное качество – это принципиально иное, чем просто опалы на отдельных представителей господствующего класса.

В любом государстве есть аппарат управления и обслуживания общества. Работающих там людей могут называть по-разному: служащие, подчеркивая главную функцию этого разряда работников – служить обществу; чиновники, указывая на иерархичность аппарата («чин»); бюрократы, отталкиваясь от словосочетания «бюро» и «кратос» – столоначальники. При всех вариациях смысл оставался примерно одним – управленцы и подчиненные им клерки обслуживали нужды государства. Управленцы обязаны быть преданными монарху, но в пределах разумного. Отсюда слоган: «Король умер, да здравствует король»! Имелось в виду, что со смертью прежнего монарха и приходом на трон нового принципиально ничего не меняется. Но время от времени появлялись правители, желавшие, чтобы Аппарат был предан только им, связывал свои карьеру только с данным правителем. Чтобы чиновники составляли как бы его личную гвардию. Причем речь шла не о ближайшем окружении (каждое правящее лицо старается подобрать лично ему преданных сотрудников), а именно об аппарате в целом. При таком подходе естественно появлялась часть управленцев, от которых надо было избавиться, и часть аппарата, которую требовалось отсечь как потенциально враждебную правителю. При таком подходе несогласие с правителем рассматривалось как заговор против государства.

В России было два правителя, которые не только ставили перед собой цель полного и безусловного подчинения Аппарата – Иван IV и Сталин, но и готовы были ради этого переступить через кровь и мораль.

Многим самодержцам хотелось иметь абсолютную власть. Но жизнь есть жизнь, и не часто встречаются политические режимы в чистом виде. Так и с деспотией. Хотя какой-нибудь султан, падишах или китайский император считался абсолютным правителем, но чаще всего им приходилось увязывать свои желания с интересами своего окружения. Многие терпели такое положение, некоторые предпринимали меры по воплощению идеи абсолютизма правителя в полновесную практику. Китайский император Цинь Ши Хуанди, монгольский хан Чингисхан или среднеазиатский полководец Тимур добивались абсолютной власти. Но власть Чингисхана и Тимура вытекала из их фантастических по яркости побед. Цинь Ши Хуанди стал первым объединителем Китая и мог опираться на авторитет «правителя Вселенной». А вот другим приходилось сложнее. Живший в одну эпоху с Иваном IV английский король Генрих VIII казнил аристократов, чтобы оставшиеся в живых уяснили непреложность воли государя, в частности, жениться на ком хочет и когда захочет. (У короля было семь жен). Однако Генриху VIII не удалось истребить тенденцию к законности, и после его смерти Англия возобновила неспешное движение к конституционной монархии и правовому гражданскому обществу. А вот Иван IV преуспел. Он поначалу тоже опирался на яркие победы, прежде всего на факте завоевания Поволжья (Казанского и Астраханского ханств), хотя инициаторами и реализаторами замысла были его приближенные. Но как только молодой царь оперился, так сразу разогнал советников и принялся править сам. В частности, вопреки их предложениям довершить борьбу с остатками империи Чингизидов, нацелив силы на Крымское ханство, благо союз предложили запорожские казаки и украинская шляхта во главе с магнатом Вишневецким, Иван предпочел померяться силами с более серьезным противником – Ливонским Орденом. Некоторые историки защищали такое решение, ссылаясь на то обстоятельство, что Крымское ханство удалось нейтрализовать лишь при Екатерине II, когда Россия набрала большую силу. А до этого, находившееся под защитой мощной Османской империи, Крымское ханство было неуязвимо. И это правильные доводы. В ходе войны 1735-39 годов русские войска дважды входили в Крым, но удержаться там не смогли, а что уж говорить о временах Ивана IV. Только при этом упускаются последующие события. Чтобы обезопасить Московское царство, не обязательно было завоевывать Крым, достаточно было отодвинуть границу на линию: Запорожская Сечь (излучина Днепра) – река Дон. В этом случае пограничная оборонительная линия сокращалась вдвое, а значит, увеличивалась плотность, засевших в крепостях войск. К тому же под боком были два союзника: запорожские и донские казаки. Когда это было сделано, причем почти сразу же после окончания царствования Ивана IV, то опустошительные набеги степняков прекратились. Их перехватывали на дальних подступах к центральной России, а это было главное. Кроме того, в хозяйственный оборот вошли черноземы современных Белгородской, Воронежской и Курской областей. Но Иван Грозный решил по-своему и продемонстрировал свою стратегическую бездарность, вчистую проиграв Ливонскую войну, заодно подставив страну под удар крымской конницы.

Рассмотрим, как это получилось.

В феврале 1557 года Иван IV потребовал от Ливонского Ордена уплаты дани от приграничного города Дерпт (ныне эстонский Тарту). То был стародавний договор, поэтому царь требовал уплаты дани и за прошлые годы. Ливонские власти согласились лишь на частичное удовлетворение претензии. Тогда в июне 1558 года царское войско вторглось в Ливонию. Верховный магистр Ордена стал искать союзников. Он обратился к Польше, Литовскому княжеству и Дании. В августе 1559 года король Польши и Литвы Сигизмунд II подписал соглашении о переходе Ливонии под его протекторат. А в 1561 году Орден был официально упразднен и перешел под власть литовского князя и по совместительству польского короля. В том же году шведские войска заняли Ревель (современный Таллин). Так вместо слабого Ливонского Ордена на границах Московского государства появились куда более опасные соперники. Что можно и надо было делать в таких условиях?

Дед Ивана IV Иван III, фактически создавший Ново-Русское государство путем объединения земель Северо-Восточной Руси, в таких случаях заключал мирный договор и ждал другого подходящего случая. Такая дипломатия позволила ему сколотить огромное (самое большое в Европе!) государство без тяжелых войн. Он действовал как умный боксер: удар – отскок, еще удар – опять отскок. То был мастер боксерского «джеба», выматывая своих противников короткими, но сильными ударами, добиваясь в конце победы. Начав с относительно небольшого по размерам Московского княжества, Иван III включил в свое государство смоленские, новгородские, владимиро-суздальские земли, верхнюю Волгу (Нижний Новгород и пр.). Недаром украинские националисты и обиженные историки в Прибалтике поминают Ивана III в качестве отца русского империализма. Ведь именно при нем из разрозненных и слабых княжеств сформировалось сильное государство, ставшее опасным соперником Орды и Литовского княжества. И сделал он это по-умному. Так и в случае с Ливонским Орденом, вероятнее всего, Иван III предпочел бы получить реальное (например, присоединить портовый город Нарву, а также Дерпт, он же Юрьев) и перенести внимание на юг, где хозяйничала разбойная крымская конница. Именно на этом варианте, судя по всему, настаивали советники царя, вроде Адашева и Сильверста, ибо именно их затем Иван в письмах князю Курбскому корил в противодействии его планам. Царь пошел другим путем, решив поставить на карту все. Подайте ему к столу Ливонию целиком и точка!

Иван IV начал долгую войну с коалицией западных держав – с Данией, Польшей, Литовским княжеством, Швецией. Уровень политического мышления правителя выражен в словах из первого послания Курбскому: «И аще бы не ваша злобесное сопротивление, то, с Божию помощью, уже вся Германия была бы под православиыми» (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. – М., 1979. С.148). Из этих слов понятно, почему советники как могли противодействовали замыслам царя без царя в голове.

А противник не раз предлагал Ивану IV почетный мир. Так в 1566 году прибыло посольство от Литовского княжества. Оно предложило поделить земли Ливонского Ордена по границам, на которых стояли войска обоих государств. Иван «демократично» созвал нечто подобие Земского собора – представителей от разных сословий, и те «единодушно» согласились продолжать войну. Оно и понятно: кому хотелось затем попасть в разряд «предателей», – то был период начала опричных репрессий. Это «народное одобрение» действий своих правителей затем стало общепринятой практикой и своего пика достигла в СССР. А провал литовской дипломатической миссии стал прологом к объединению Литовского великого княжества и Польского королевства. В 1569 году они объединились в единое государство – Речь Посполитую.

Ситуация стала совсем «увлекательной» после того, как Крымское ханство открыло второй фронт на южных рубежах. В 1571 году крымцы сожгли Москву: «Не осталось ни единой храмины», – сообщал летописец. То был первый успешный поход крымской орды, и впервые Москва столь серьезно пострадала с 1382 года, когда ее разорило войско хана Тохтамыша. Но тогда силы Золотой Орды и Московского княжества были несопоставимы.

Историки считают, что в ходе второго разорения погибло и было уведено в плен не менее ста тысяч человек. Большая цифра для того времени. За этой цифирью стояли поломанные судьбы, потерянные для страны ремесленники, погибшие в огне книги и архивы. И сколько еще народу погибнет понапрасну только потому, что очередной «вождь», путаясь в политической арифметике, нагородит глупостей. Так что не понимал того, что нельзя воевать на два фронта, не имея подавляющего превосходства, не только Гитлер…

Удар был столь силен, что царь Иван написал крымскому хану о готовности уступить тому Астрахань: «А ты б, брат наш, к нам прислал своего посла и с ним к нам приказал, как нам тебе, как брату своему, Асторохони поступитися». К счастью для царя крымский хан отверг предложение, потребовав еще и Казань. И чтобы подкрепить свои притязания на следующий год вышел в новый поход. Однако на этот раз его войско было разбито, хотя сам царь предпочел уехать от Москвы подальше. А ведь в случае поражения многое из того, что было завоевано в молодые годы царя, было бы утеряно. Но этот факт его поклонники не вспоминают.

Прежние советники оказались правы – не надо было начинать крупную войну на западных рубежах, не решив проблему безопасности на юге, ведь добраться до столицы могли только степные конники. И добрались при первой же возможности! Требовалось добивать такого врага, закупорив его в крымском «сосуде». Это было бы отличной стратегией, полностью отвечавшей историческому моменту. Показательно, что противник на западе вплоть до самого конца Ливонской войны ни разу не вторгался в пределы русского государства! Нападающей стороной был исключительно Иван IV. 20 лет воевал на чужой территории – и бестолку. Иван IV, увлекшись ливонским прожектом, не сумел организовать оборону сердцевины страны. Налицо урон престижу. Выход из щекотливого положения бы найден. Объявили, что провал был вызван изменой князя И.Ф. Мстиславского. И что показательно, тот признался будто «навел есми с моими товарищами безбожного крымского царя Девлет-Гирея»; «моею изменою и моих товарищев крестьянскую кровь многая пролита» (Флоря Б. Иван Грозный. С.268). Потом этот прием широко ввел в практику Сталин. Мало было арестовать, надо было, чтоб подследственный оговорил себя, «признался» в тяжких преступлениях. Это достигалось простыми средствами: помимо пыток грозились репрессировать близких вплоть до детей. И арестованные сдавались. Начались новые казни. Правда, главного «предателя» – князя Мстиславского – царь не только оставил в живых, но и назначил на новый пост, что говорит о сговоре со следствием. Сталин поступал так же, прощая и даже награждая «предателей». Подписавший протоколы с признаниями в троцкистско-фашистском заговоре генерал Мерецков уже через месяц командовал Карельским фронтом и дорос до маршала. Аналогично поступил с наркомом Ванниковым, ученым Рамзиным (дело «Промпартии»)… Что же касается Ивана Грозного, то в случае сопротивления, он мстил нещадно, как говорится, не по-христиански. Так, когда за границу бежал князь Андрей Курбский, то в ответ были умерщвлены его жена и дети.

«Чистки» правящего класса в мировой практике случались не раз: в Китае и древнем Риме, Элладе и Египте фараонов, средневековых Франции и Турции… Об этом феномене – «самопогроме правящего класса» – можно было бы написать поучительную книгу. На Руси это случилось впервые, хотя феодальные междоусобицы не были редкостью. Но до Ивана IV все обходилось отдельными опалами. Во второй раз погром правящей элиты осуществил Сталин. Утверждают, что на полях книги, посвященной Ивану Грозному, он начертал: «Учитель». Так это или нет, но параллели в деле проведения репрессий и их обоснования явные. Как и итоговые результаты – установление террористического самодержавия.

Свое правление молодой Иван IV (родился в 1530 году) начал в окружении большого числа советников – от Боярской думы до небольшого круга близких друзей, который позже назвали Избранной радой. С их помощью московское царство совершило исторический рывок – присоединило земли Поволжья, ликвидировав два осколка наследия Батыя – Казанское и Астраханское ханства. Тем самым Русь вырвалась на просторы геополитики, начав многовековое движение на восток и юг. Но успехи царь приписал себе. А потому он пришел к выводу, что лучше справится с задачами управления государством, не обременяя себя советниками. Для этого придумал удивительную комбинацию. В 1564 году уехал из столицы, после чего объявил, что не хочет быть государем. Разумеется, бояре и митрополит кинулись просить его остаться. (30 июня 1941 года Сталин поступил примерно так же: затворился у себя на даче, выждав, когда к нему приедет делегация Политбюро с просьбой возглавить оборону страны. Пришлось подчиниться партийной дисциплине.)

Иван IV согласился царствовать и далее, но на своих условиях. Он поделил страну на две части – «земство» и «опричнину» (от слова «опричь» – кроме). Во главе «опричной» части государства встал сам государь, противопоставив ее той, что не заслужила доверия царя.

Сделано это было просто блистательно по замыслу и исполнению. Опричнина была великолепной провокацией. Все, кто не попал в разряд опричников, автоматически становились потенциальными врагами государства, т.е. потенциальными предателями. Никакого независимого судебного разбирательства в отношении подозреваемых не было. Сам царь был следователем, прокурором и судьей в одном лице. А опричники готовы были казнить кого угодно и сколько угодно. Недаром Курбский назвал их «кромешниками». Это дало возможность, по словам самого царя, «перебирать людишек» по своему вкусу и усмотрению, а по выражению дореволюционного историка С.Ф. Платонова, «обратившего на свою землю приемы покорения чужих земель» (Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. – М. 1993. С.205).

Сбежавшего за границу от расправы князя Курбского царь Иван вразумлял следующими словами: «Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это не смерть, а воздаяние? В конце концов все равно умрешь» (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Первое послание Ивана IV Курбскому).

Удивительный по своей демагогичности и глумливости пассаж! Невиновный должен был готов погибнуть ради какого-то «воздания», утешая себя, что все смертны. А с другой стороны, что в этой «этической» системе непонятного? Того, кто не понимал данную трактовку самодержавия (готовность погибнуть во славу государя) или выказывал недостаточное усердие в деле послушания – приходилось казнить. Оное происходило по высшему закону – кара божья от земного царя! (Показательно, что, обличая Курбского в побеге за границу, сам царь, когда возникла опасность (мнимая), просил у английской королевы Елизаветы согласие принять его, если придется бежать из страны. Лично ему гибнуть не хотелось.)

О христианском милосердии Иван во всех таких рассуждениях не заикался. Считал, что правителям оно ни к чему. Как это отличалось от того, что проповедовал его духовник – священник Сильверст. Он напоминал молодому правителю, что «милость да без правды малодушьство есть, а правда без милости мучительство есть». Как в воду глядел священник, предвидя возможное. А еще в этом же послании «нашел нужным указать молодому монарху на высокое достоинство человека, апеллируя к авторитету самого Христа, который называет своих учеников не «рабами», но друзьями. «Не стыдится бо Христос, – писал он, обращаясь к царственному читателю, – и братию нарицати нас» (Флоря Б. Иван Грозный. С.61). Понятно, что Иван избавился от «брата» Сильверста сразу же, как только набрал силу. Хотя тут был и личностно-щекотливый момент: Сильверст часть своего поучения посвятил обличению мужеложества, что Ивану, как бисексуалу, вряд ли понравилось: «…искорениши злое се беззаконие.., содомский грех отлучиши, (тогда) без труда спасешися».

В то же время Иван Грозный не был прямолинейным любителем самодержавия, равно как и обычным демагогом. Необходимость концентрации власти у правителя он обосновывал не только ссылками на божью волю, но и земными причинами, а именно тем, что в ином случае раздоры и казнокрадство знати ослабят и погубят государство. Попробуй, возрази такому аргументу! Неконтролируемая олигархическая власть всегда обертывалась бедами для любой страны. Так было в период отрочества Ивана IV, когда, пользуясь малолетством ставшего сиротой будущего царя, боярская верхушка беззастенчиво пользовалась своим положением. То же затем случилось в Смутное время после смерти царя Бориса Годунова и в малолетство Петра I. Все так, вот только необузданная власть правителя приводила к не меньшим бедствиям. А о золотой середине царь Иван не помышлял, и ситуацию с безвременьем исправить не пытался. Петр I, например, учредил Сенат – орган, надзирающий за законностью и борьбой со злоупотреблениями в госаппарате. Иван Грозный обличал боярство, но казнью отдельных бояр все и ограничилось, а Петр упразднил сам институт боярства. Иван действовал репрессиями, Петр, хотя и брил боярам бороды (тоже по тем временам тяжелое наказание), предпочитал, в конечном счете, полагаться на институциональные реформы. Что-то удалось, что-то нет, но векторы у царей были разные. Эта разновекторность породила принципиальную разность мнений об итогах царствования Ивана IV. Начало критики политики Ивана IV положил Н. Карамзин, впервые описавший в своей «Истории государства Российского» опричнину как цепь уголовных преступлений государя.

Знаменитый историк В.О. Ключевский также не радовался деяниям Ивана IV: «…положительное значение царя Ивана в истории нашего государства далеко не так велико, как можно было бы думать, судя по его замыслам и начинаниям, по шуму, какой производила его деятельность… Карамзин преувеличил очень немного, поставив царствование Ивана – одно из прекраснейших по началу – по конечным его результатам наряду с монгольским игом и бедствиям удельного времени» (Ключевский В.О. Полный курс лекций. – М. 1993. Кн. 1. С.506).

Столь же критично отнеслись к персоне царя Ивана такие знатоки того времени как историки С. Веселовский, Р. Скрынников, Б. Флоря… Однако защищающие Ивана Грозного доказывают, что целью опричнины было ослабление всесильного боярства и удельных князей, тяготевших к сепаратизму. Если б это было так, то Иван IV встал бы в ряды государей, боровшихся с феодальной вольницей, – французскими королями Людовиком XI и Людовиком XIV. Те тоже стремились утвердить королевский абсолютизм, понимаемый как верховенство центральной власти над феодальной вольницей и региональным сепаратизмом. Однако желания Ивана Грозного простирались намного дальше. Западноевропейский абсолютизм и восточная деспотия – качественно разные политические культуры, и векторно они вели к диаметрально разным состояниям общества и государства.

Соответственно, у того и другого вектора есть свои противники и поклонники. Но есть историки, попытавшиеся занять «золотую середину» – с одной стороны это плохо, а с другой, все-таки прогрессивно… Однако такой подход применим к кому угодно, даже к Гитлеру. Зато любители «восточного» типа правления без колебаний подняли Ивана Грозного на щит. Он стал их своеобразным идеалом правителя. Во-первых, как борец с предателями, а Россия ими изобилует, иначе как объяснить нередкие провалы государства? Во-вторых, в качестве воителя с Западом, за которым приходится постоянно и в целом безуспешно гнаться, а это начинает раздражать, ибо непонятна причина перманентного отставания. Получается, что мы не очень умные, потому приходится придумывать концепцию самобытности, и следом искать «самобытных» правителей в качестве ориентира. Количество погубленных царем людей их не интересует, ибо, когда речь идет об усилении державной мощи, то «мы за ценой не постоим». А они считают, что Иван Грозный усилил государство. Некоторые из них так увлеклись любованием деятельности Ивана Грозного, что предложили канонизировать царя. Однако их не поняли. Архиерейский собор Русской Православной Церкви в 2004 году одобрил доклад Синодальной комиссии по канонизации святых, в котором в частности было сказано: «…вопрос о прославлении Ивана Грозного… – вопрос не столько веры… сколько общественно-политической борьбы… В лице первого царя… стараются прославить не христиан, стяжателей Святого Духа, а принцип неограниченной, в том числе морально и религиозно, политической власти, которая и является для организаторов кампании высшей духовной ценностью» (Цит. Резников К. Русская история. Мифы и факты. – М., 2013. С.291-292).