Крик в темноте

Глава 3

На дорогу до Эллисвилла ушло немногим больше часа. Грейс могла бы добраться быстрее, но простояла двадцать минут на выезде – перед Пасхой все словно обезумели в желании выбраться из города на выходные. Она двигалась по I-90, стараясь не превышать скорость: ей был не нужен патрульный на хвосте и проблемы с дорожной полицией. Грейс ехала мимо Фолл-Сити, мимо фермы, где нашли Кэтрин Донован, мимо водопадов-близнецов, мимо призраков убитых женщин, оставленных Калебом на шоссе вместо путевых флажков. Дорога слева и справа от нее тонула в изумрудной зелени. Скрюченная молодая листва перемежалась темно-зеленой, почти синей хвоей. Холмы и далекие туманные горы покрылись бархатом: на травянистом полотне ярко вспыхивали полевые цветы: красные, лиловые, белые. Когда она была здесь в прошлый раз, все вокруг казалось мертвым: и лес, окрашенный в осенние цвета, и темная мокрая земля, и тяжелое свинцовое небо.

Несколько дней назад в полицию Сиэтла обратилась жена помощника мэра Анджела Брюэр. Она сообщила, что ее муж Джейми не выходил на связь уже больше суток. Она приехала в их загородный дом в Эллисвилле и нашла его таким, словно Джеймс отлучился на пробежку и не вернулся: всюду был включен свет, из колонок играла музыка, на столе стояла чашка с остывшим кофе. Все его вещи оставались на месте. Машина стояла на насыпи из колотого мрамора во дворе. Анджела сообщила, что ее муж любил бегать по вечерам. Пару раз она выбиралась на пробежку с ним. В основном он бегал по Мун-Вэлли-роуд в сторону Эрнис-гроув, поэтому спасательные службы немедленно развернули поиски в этом районе, подключив рейнджеров и шерифа округа Кинг. Джейми Брюэра нашли сегодня утром, перед рассветом. Он был мертв уже несколько дней. На месте преступления работали криминалисты и судмедэксперт. Грейс надеялась увидеть доктора Хэмптона, с ним было комфортно работать.

Грейс знала помощника мэра. Они виделись пару раз. Первый, когда он вручал грант матери Эвана – напарника Грейс – после его похорон. Второй, когда он приезжал в управление осенью. После встречи с ним Майкл МакКуин сплюнул себе под ноги и назвал Джейми «ублюдком»: на просьбу МакКуина помочь им привлечь больше сил для поимки Калеба и обезопасить женщин из группы риска Брюэр отказал.

Заметив блокпост издалека, Грейс сбросила скорость и припарковалась на обочине рядом с фургоном криминалистической лаборатории. Перед выездом она написала Джеймсу, но он не ответил. Без напарника она чувствовала себя уязвимой, неполноценной, оставленной. Ей не хватало Джеймса каждую секунду. После ареста Калеба у нее было немного работы. Она разбиралась с документами, отчетами, посещала судебные заседания, внимательно следила за процессом и тряслась, словно в лихорадке, каждый раз, когда ловила на себе его взгляд. Давая показания, она ждала, что в какой-то момент он прервет ее и скажет: «Не забудь рассказать о главном, милая, расскажи им, как стонала подо мной». Он этого не сделал. Он смотрел на нее и улыбался, ему было достаточно того, что они оба знают, что этим знанием он держит ее за горло. Иногда ей хотелось расплакаться, иногда – признаться во всем. Ее показания звучали неуверенно, повезло, что на стороне обвинения выступала Хелена Хейс, а у Калеба был паршивый государственный защитник. После завершения дела Хейс получила должность прокурора, Грейс могла бы получить сержанта, если бы не повела себя как идиотка, положившись на чувства там, где нужен был трезвый ум.

За это время у нее было несколько бытовых убийств, которые повысили раскрываемость в отделе, но ничего серьезного. И все же ей не хватало Джеймса. Она боялась признаться себе, что скучала.

Люди шерифа, оцепившие территорию, показали ей, куда идти, тропа, помеченная желтыми пронумерованными табличками, уходила в лес, к подножию Маунт-Тенрифф. Иногда, глядя на них, она ничего не видела, но иногда на жесткой старой коре появлялись бурые мазки, а на низкорослом кустарнике тяжелые красные капли.

То, что Грейс увидела на месте преступления, заставило ее попятиться и задержать дыхание. «Не смотри, – сказала бы она себе, если бы была кем-то другим. – Не смотри, дурочка, если не хочешь, чтобы он являлся к тебе ночным кошмаром, от которого не отделаться». Но она была вынуждена смотреть.

Джейми Брюэр лежал на боку с перерезанным горлом и вспоротым животом. Он смотрел в никуда выбеленными мертвыми глазами, его губы ссохлись и открытый рот напоминал широкую улыбку или оскал, но она сразу его узнала. Кишки вывалились из живота, они лежали рядом с ним на земле, как клубок буро-лиловых змей. Можно было подумать, что его задрал дикий зверь, если бы не тонкий порез от уха до уха на горле и вязкая, как желе, кровь прямо под ним. Джейми был одет в спортивные лосины и шорты. Футболка собралась складками на груди, кроссовки слетели с ног где-то в другом месте, вероятно, пока тот, кто сделал это, тащил Брюэра от дороги.

– Койоты уже добрались до него, когда его нашли рейнджеры.

Один из криминалистов протянул ей маску.

Запах стоял невыносимый – животные повредили внутренности. Грейс с радостью надела маску и защитный костюм. Криминалист показался ей смутно знакомым, кажется, его звали Арчи.

– Спасибо, – застегивая костюм и убирая волосы под капюшон, сказала она.

Судмедэксперт, сидевший перед телом на коленях, обернулся на их голоса и сдвинул маску на подбородок. Грейс мгновенно его узнала, выдохнула с облегчением и подошла ближе. С доктором Хэмптоном они уже работали над делом Калеба Сент-Джозефа.

– Здравствуй, Скотт.

– Привет, Келлер.

– Ты давно здесь? Какого черта здесь происходит? Что это?

– Приехал минут за двадцать до тебя. Пытаюсь выяснить. Джейми Брюэр, мужчина, сорок три года. Мертв уже по крайней мере шестьдесят часов: трупное окоченение почти разрешилось. Причина смерти – резаная рана шеи глубиной около трех сантиметров. – Хэмптон говорил уверенно. Его голос всегда действовал на Грейс успокаивающе.

Новая ассистентка Хэмптона, едва окончившая медицинский, собирала улики с тела и упаковывала их в герметичные контейнеры. Когда она схватила длинным металлическим пинцетом жирную извивающуюся личинку мясной мухи, Грейс затошнило, но она сдержалась.

– Что еще?

– На теле многочисленные гематомы и ссадины, вероятно, полученные в борьбе перед смертью. Сначала я решил, что брюшину разорвали падальщики, но ошибся. Это сделал человек. Ножом. Вероятно, тем же, которым перерезал горло, – края у ран очень похожи.

Скотт натянул маску обратно. Он говорил, что уже давно перестал воспринимать запах разложения, но это, похоже, было слишком даже для него.

– Изнасилован? – Грейс заметила, что шорты и лосины у Джейми были приспущены, был виден паховый треугольник и ягодицы.

– Нет. Уверен, что нет. Никаких следов изнасилования я не нашел.

Грейс наклонилась и нахмурилась, пытаясь запомнить детали. Между ее бровей пролегла тонкая морщинка. Судя по почерку, убийцей был мужчина. Женщины расправляются с жертвами иначе. Мужчина в хорошей физической форме, чтобы справиться с Джейми Брюэром. Грейс пыталась вспомнить все лекции по профайлингу и криминалистике, которые она посещала в университетах и в ФБР как свободный слушатель, но вспоминала только слова профайлера Генри Уайтхолла, его голосом теперь говорили все профессора в ее голове и улыбались его губами.

На Джейми напали на дороге и оттащили в лесополосу, ему перерезали горло и выпотрошили, как рыбу. В голове возник образ: Грейс держит в руках нож с широким лезвием, перед ней на деревянной доске лежит форель, она пахнет речным илом, ее чешуя поблескивает серебром и золотом, нож вонзается ей в скользкое брюхо, Грейс сглотнула, стараясь прогнать воспоминание. Золотые «Ролекс» сидели на запястье, через ткань шорт проступало очертание телефона, вероятно, давно разряженного, иначе его бы нашли раньше по сигналу, до того как личинки устроили пир в брюшине. Его не ограбили. Убийца скорее всего был знаком с ним или его нанял кто-то из окружения Брюэра. Грейс лихорадочно перебирала в голове варианты. Бизнес-партнер? Кто-то из мэрии, метивший на его место? Любовница? Жена? Жена могла узнать об очередной любовнице и нанять кого-то. Это было очень вероятно, о похождениях Брюэра много писали в прессе, но Грейс чувствовала, что все намного глубже. И ей придется постараться, чтобы отыскать ответы на вопросы. Одной, если Джеймса не удастся вызволить из той тюрьмы, в которую он сам себя заточил после смерти Мэдди. МакКуин поручил ей собрать команду, но ей не хотелось обсуждать это ни с кем, кроме Нортвуда.

Джейми Брюэр яростно поддерживал тело в форме, он был одним из тех молодящихся мужчин неопределенного возраста, вечных подростков с сединой на висках, с витаминным шотом в одной руке и с бутылкой виски в другой. Она вспомнила, что он позировал для какого-то мужского журнала, его скалящееся в улыбке лицо смотрело на нее с витрин газетных киосков. Что-то было не так с его зубами. Взглянув на его рот сейчас, Грейс поняла, что именно: от переднего резца откололся кусок бело-голубого керамического винира и под ним проступил обточенный зуб цвета слоновой кости. Возможно, с естественным цветом зубов его улыбка не выглядела бы настолько хищной и отталкивающей.

Криминалисты продолжали тщательно исследовать место преступления, а Грейс все смотрела на его рот, на когда-то полные розовые губы. Между плотно сжатых челюстей Грейс заметила кое-что: крошечный поблескивающий уголок, словно заламинированный документ или фотография.

– Что это? – Грейс указала пальцем на его сжатые зубы.

– Сейчас проверим. – Доктор Хэмптон не без усилий разжал его челюсти, несмотря на то что трупное окоченение спало, достал изо рта сложенный вдвое полароидный снимок и аккуратно его развернул.

Скотт жестом подозвал криминалиста с камерой, и тот сделал несколько фотографий.

– И что это должно значить?

Грейс нахмурилась. Защитные пластиковые очки запотели от ее дыхания, и ей пришлось их снять. Запах уже не ел глаза, она постепенно к нему привыкла. Небо над ними затянуло серостью, оно отяжелело и откуда-то издалека пригрозило раскатом грома и обещанием скорого ливня. Воздух стоял. Грейс взмокла под непроницаемым костюмом, капелька пота медленно заскользила по ее спине вдоль позвоночника. Она рассматривала снимок, зажатый между пальцев доктора Хэмптона, и не могла понять, для чего его сделали и поместили жертве в рот. На нем она видела ту же картину, что сейчас была перед глазами. Фотография сделана ночью в свете фонаря, Джейми Брюэр на ней выглядел лучше, чем сейчас, кровь блестела на его коже и на траве темно-красным, а не буро-коричневым, он поджал пухлые, как у ребенка, губы, словно был в смертельной обиде на кого-то. Вокруг – ни души, но в остальном на снимке не было ничего интересного, ничего, что могло бы привлечь ее внимание.

– Эмма. – Хэмптон протянул фотографию ассистентке. Она положила снимок в прозрачный пластиковый бокс. – Ладно, парни. – Подозвав ординаторов, Скотт поднялся на ноги. – Пакуйте его.

– Но как? – спросил один из них, такой же безликий, как все остальные из-за белого защитного костюма.

– То, что отделилось от тела, сложите в отдельный контейнер. В остальном как обычно. – Доктор Хэмптон держал себя в руках, но по его взгляду Грейс стало ясно, что он раздражен. – Никто из моих старых ординаторов не стал продолжать практику после Калеба. Они наелись убийствами до смерти. От новых никакого толка. Эмма подает надежды, но я еще сомневаюсь насчет нее, – убирая инструменты в чемодан, тихо говорил Скотт, так, чтобы слышала только Грейс. Он снял перчатки и выбросил их в пластиковый пакет.

– Она вроде бы чувствует себя на своем месте. – Грейс отошла с ним от тела Джейми Брюэра, расстегнула молнию на костюме и наконец задышала.

– Посмотрим. – Хэмптон пожал плечами и посмотрел на Грейс: – Тебе нужно разобраться с этим, Грейс. И хорошо бы побыстрее. Ты знаешь, что на тебя будут давить гораздо сильнее, чем в прошлый раз.

Без защитных очков его взгляд прожег в ней дыру, но не огнем, а холодом, серо-голубым, почти прозрачным. От ощущения, что он видит ее изнутри, видит что-то, спрятанное под белой рубашкой, бельем, слоем кожи и мышц, у нее мелко затряслись руки. Ноги, ищущие опору на скользкой молодой траве, вдруг ослабели. Но Скотт всего лишь человек. Человек, который знал ее в разных состояниях: разбитой, сильной, встревоженной, выхолощенной. Он не мог разглядеть то, что она прятала даже от своего психотерапевта.

– Где он? – Скотт остановился перед оградительной лентой, натянутой вдоль дороги, и сжал ее предплечье. – Где Джеймс?

– Не надо, Скотт. – Грейс сглотнула, опустила подбородок и покачала головой. – Не надо… Когда ты сможешь предоставить отчет?

– Сегодня, в течение дня.

– Скажи фотографу, чтобы выслал мне снимки как можно скорее. И сообщи, когда тело будет готово к опознанию.

– Это Джейми Брюэр, можешь мне верить.

– Я тебе верю, Скотт. – Грейс устало улыбнулась и коснулась его плеча. – Но его жена, вероятно, нет.

Фотографии тела Брюэра пришли на почту, когда Грейс сидела за компьютером в кабинете, заканчивая предварительный отчет для лейтенанта МакКуина. Майкл уже дважды напоминал, что ей стоит ускориться. Первое, что она сделала, вернувшись в участок, – собрала команду. Грейс привлекла к работе несколько офицеров, едва приступивших к работе в отделе убийств для мелких поручений; Нейта Портмана, потому что ей нравилось, как он работал и как ловил каждое слово. Поднялась на этаж выше, в отдел по связям с общественностью, и попросила Ханну Салим поддержать ее во время общения с прессой. Затем она выбрала детектива Нелл Хоппер из оперативного отдела, из-за настойчивой рекомендации лейтенанта Реймонд. Договорилась с диспетчерской, что она в первую очередь должна получать все сообщения о насильственных смертях мужчин в округе Кинг, и только после этого села писать отчет, который мало ее волновал.

Грейс беспокоил пустой стол Нортвуда. После смерти Эвана он казался ей проклятым. Иногда она поглядывала на крутящийся стул, на вещи, оставленные Джеймсом в кабинете, и терялась. Что она ему скажет? Что почувствует, когда переступит порог их с Мэдди дома и не услышит ее заливистый смех, легкий цветочный запах ее парфюма?

Грейс как-то слишком скоро обнаружила, что ярко-алая, сочащаяся кровью нить жизни Джеймса настолько плотно вплелась в полотно ее незыблемой повседневности, что выдернуть ее безболезненно уже не получится. Разве что с приличным куском самой себя.

«Несколько месяцев, – в странном замешательстве подумала она. – Всего несколько месяцев, и я влипла. Влипла до абсолютной неспособности представить себе, что случится, если он не вернется». Грейс вдруг подумала о своей жизни. Не о той, которой она довольствовалась еще в конце прошлого лета, оплакивая Эвана. О жизни после того, как с ней случился Джеймс. Вечный круговорот бестолковых событий: утро, доктор Лоуренс, участок, работа на автопилоте, лица коллег, полные отвратительного сочувствия, глаза Калеба и то, что он знает, безвкусная еда и бесконечные зимние дожди стеной, изредка звонки родителей. И пугающие яркие кошмары по ночам. Они стали сниться ей после ареста Калеба, когда ее подсознание приняло то, кем он был на самом деле. Ночь в пустой квартире и затем снова утро, и снова участок, и короткая цепь, на которую она добровольно себя посадила, чтобы передвигаться в пределах хорошо изученной территории, – ни шагу в сторону и никаких попыток стащить с себя ненавистный строгий ошейник. И все это без Джеймса, не в одиночестве, нет. Просто без него.

«Несколько месяцев и его чертов поцелуй ночью на парковке, – подумала она. – Мысли о Калебе и призрак Мэдди, блуждающий где-то посреди этого ужаса».

Грейс не знала, как его вернуть, но она должна была попытаться.

Глава 4

Грейс припарковалась на противоположной стороне улицы от дома Джеймса и, выходя из машины, прихватила папку с отчетом и фотографиями с пассажирского сиденья.

Теплый безветренный вечер стелился молочным туманом на зеленые кроны деревьев. В промежутках между низкими заборами пряталось солнце, его золотисто-розовые лучи скользили по траве. В воздухе пахло цветущим жасмином, лимонным миртом, тимьяном и морской солью с залива. Звук ее шагов эхом отскакивал от асфальта и смешивался с тонким пением птиц. Шуршал гравий на подъездной дорожке, когда она шла к воротам.

Дом, показавшийся ей ухоженным и уютным, теперь выглядел заброшенным. Газон зарос и пожелтел, прошлогодние опавшие листья сбились в буро-коричневые кучи по углам участка. Гриль, оплетенный паутиной, покрылся толстым слоем пыли. Цветы в кадках высохли. Дверь гаража была открыта, внутри стояла машина Джеймса со следами грязи на кузове. На крыльце кто-то в порыве ярости перевернул стеклянный стол и кресла из ротанга: осколки хрустели под подошвами ботинок Грейс, когда она поднималась.

Возле двери Грейс поправила волосы и разгладила складки на рубашке. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться – сердце гулко билось у нее на языке и в ушах, – и постучала.

Когда на третий раз никто не открыл, Грейс на пробу сжала дверную ручку и провернула ее. Внизу живота потяжелело, ее бросило в дрожь – незапертый замок мог значить что угодно. Внутри Грейс крадучись прошлась по коридору. Он казался таким же бесконечным, как и тот, что она видела во сне. Никто не убирал в доме с похорон, когда Грейс достала швабру и ведро из гаража и вымыла полы после многочисленных гостей, которые приехали попрощаться с Мэдди.

– Джей? – Собственный голос в пустоте чужого дома показался чем-то инородным, словно ее не должно быть здесь. Звать напарника по имени еще раз она не осмелилась.

Она нашла его спящим на диване в гостиной в окружении пустых бутылок из-под виски и бурбона. Джеймс лежал на боку, спиной к ней. Его лица она не видела, но видела, что он прижимал к себе что-то, сильно напоминающее худи, в котором Мэдисон ходила по дому. Грейс знала, Джеймс не хотел бы, чтобы она нашла его таким. Ей захотелось убраться из этого дома, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться. Но она осталась.

Сначала Грейс открыла шторы – пыль, слетевшая с них, заплясала в узкой полоске солнечного света. Затем выключила телевизор, работающий без звука, и положила пульт в металлическую корзину, как это всегда делала Мэдди. Она подошла ближе к Джеймсу и тронула его за плечо.

– Джей…

Он мгновенно развернулся, словно не спал все это время, а только делал вид, лежал и прислушивался, схватил ее за запястье и прижал к себе. Второй рукой Джеймс потянулся к ее шее.

– Грейс? – Он замер в движении и непонимающе посмотрел на нее сощуренными воспаленными глазами.

Выглядел Джеймс неважно: он похудел, лицо осунулось и заросло, всклокоченные после сна отросшие волосы торчали в разные стороны, под впалыми глазами лежали темные тени.

– Что ты здесь делаешь? – Джеймс отпустил ее руку и сел, спустив ноги на пол.

Грейс растерла онемевшее запястье. На глазах выступили слезы, ей не хотелось думать, что могло случиться, схвати он ее за шею. Ей стало тошно. Сердце билось в реберную клетку. От ледяной волны, прокатившейся по позвоночнику, Грейс передернуло.

– Дверь была открыта, – невпопад ответила Грейс, на ощупь нашла выключатель, и гостиную затопил рассеянный теплый свет.

Прошлась по комнате, включила еще два настенных бра. Стало светлее.

Грейс принесла с кухни мусорное ведро и стала собирать в него бутылки. Она умела скрывать свои чувства за маской настороженной отстраненности, ему незачем было видеть, как она напугана тем, что увидела. Мусор вокруг, переполненная пепельница и его заросшее лицо не сильно ее смущали. Но взгляд… Внутри его глаз, где-то за ярко-голубой радужкой, Грейс видела разрушающую бурю, сметавшую все на своем пути. Но Джеймсу незачем этого знать.

Его боль, казалось, стерла между ними последние условности. Стало проще и сложнее одновременно. Джеймс стал еще ближе, еще значимее – это пугало. Стремительно рушились ее границы, впуская Джеймса внутрь. И где-то на уровне подсознания Грейс понимала, что сдать назад или притормозить не получится. Если она сделает еще хотя бы полшага навстречу, Джеймс сломается.

– Да, дверь была открыта. – Джеймс кивнул и потер заспанное помятое лицо ладонями. – Но что ты здесь делаешь? – Он взглянул на нее снизу вверх, и в этот момент ей показалось, что сломается она.

– Долго ты собираешься ее оплакивать?

– Это не твое дело, Грейс. Уходи.

– Можешь грубить мне, хватать меня за руки. Делай что хочешь, но я не уйду.

Когда погиб Эван люди пичкали ее бессмыслицей: скоро станет легче, со временем боль уже не будет такой сильной, он бы не хотел, чтобы ты страдала, не хотел бы, чтобы ты оплакивала его так долго, чтобы рушила свою жизнь. Теперь настала ее очередь говорить это Джеймсу. Но она не стала.

– Чего ты хочешь?

– Я… – Грейс поставила наполненное ведро на пол и открыла окно – от запаха алкоголя и сигарет ее замутило. – Хочу поговорить. Хочу, чтобы ты вернулся. Потому что я не справлюсь без тебя. Но для начала я хочу, чтобы ты сходил в душ и переоделся. Ты воняешь.

Джеймс рассмеялся и откинулся на спинку дивана, но не стал возражать. Она слышала его шаги по лестнице, а потом на втором этаже хлопнула дверь в ванную и полилась вода.

Оставшись одна, Грейс не чувствовала настоящего уединения. Каждая вещь в доме была пропитана Мэдди. Она боялась, что не найдет здесь ее незримого присутствия и это будет самым весомым подтверждением ее смерти. Но она была здесь. Казалось, она вот-вот выйдет из кухни и скажет что-то вроде: «Цыпленок почти готов». Она была пустой припыленной консолью в коридоре и мелкими безделушками, которые Джеймс смахнул на пол, отрицая ее смерть. В потускневших и пыльных шторах, в картинах на стенах. Сейчас их кукольный домик, обставленный с щепетильностью и любовью, был памятью Мэдди и отражением Джеймса. Их дом – его реальность, ее место в мире живых, где Грейс ощущала себя чужой, инородной. Выдранная с корнем из собственной жизни убийством Джейми Брюэра, Грейс осознавала, что, когда она выйдет за двери этого дома, то будет знать Джеймса немного лучше, вне зависимости от того, что он ей ответит.

Джеймс вернулся в гостиную в старой футболке с надписью Soundgarden. Грейс точно знала, что на задней ее стороне расписание их тура по Америке в 2012 году, потому что у нее была такая же. Может быть даже, они были на одном стадионе, ей не хотелось спрашивать. С волос Джеймса капала вода, в футболке и в пижамных штанах стала еще заметнее его непривычная худоба и сухие мышцы.

– О чем ты хотела поговорить?

– Ты не думал вернуться?

– Куда вернуться? – Джеймс закурил и сел на диван рядом с ней, касаясь ее своим бедром.

– Джеймс.

– Я не… Вернуться, чтобы что?

– Вернуться к работе. Найти что-то, что заткнет дыру в груди. Не знаю. Ты упиваешься своей болью, но прошу тебя, перестань себя жалеть. Потому что… Однажды ты проснешься вот так. Посреди гостиной, заставленной пустыми бутылками, и поймешь, что уже поздно, что кроме боли у тебя ничего не осталось.

– А может быть, я этого и хочу. Ты не думала?

– Я тебе не верю, Джей.

– Тебе придется. Потому что в следующий раз, когда я приеду в управление, я напишу заявление об увольнении.

– И чем хочешь заняться? – Грейс скрестила руки под грудью и сжала челюсти. Она уже почти пожалела, что приехала.

– Не знаю.

– Будешь работать охранником в супермаркете? Или упьешься до смерти?

– Я не знаю! – Джеймс развернулся к ней, Грейс вздрогнула – ей показалось, что он сейчас ее ударит. Или задушит. В этот момент он не был похож на человека. – Уходи, Грейс.

– Хорошо. – Тон был холоден и стоил Грейс огромных усилий. Она закусила губу и невидящим взглядом уставилась перед собой.

Ей хотелось кричать и колотить Джеймса по груди. Позволить себе истерику. Эван погиб, и она обещала себе, что не станет привязываться к новому напарнику, но Джеймс… Вокруг нее внезапно не оказалось людей, которые были бы ближе. Словно те, кто стоял за ее спиной, растворились как дым его сигареты где-то под потолком гостиной, стоило ей обернуться. Сначала она оставила позади родителей и Холли – сестра была вечно загружена учебой, а Грейс работой, они почти не пересекались в последнее время. Всех своих школьных подруг Грейс тоже оставила в Спокане с их мужьями и многочисленными детьми. Затем ушел Эван. Она сама отдалилась от Ханны и коллег. Мэдди тоже ушла, ее смерть стала ударом для Грейс: она как будто вот-вот должна была обрести что-то очень важное, чего ей всегда не хватало. Она предвкушала, каково это, иметь подругу, с которой можно пройтись по магазинам, сходить в бар, где не будет ни одного полицейского, кроме нее, посмотреть фильм из тех, что принято осуждать из-за сентиментальности и глупости главной героини. И Джеймс. Теперь он ускользал из ее рук. Грейс еще чувствовала напарника рядом, но его силуэт становился все более размытым и смазанным. Она знала, что в конце исчезнет и он.