Правила игры

NOTERMANN

ПРАВИЛА ИГРЫ.

«Этот мир непристойно болен,

и с каждым днем ему становится все хуже»

Плейлист:

Swifty Sounds & speed up songs – House Of Memories (Sped up)

Infj Diary's – What's your favorite hoppy

Lana Del Rey – I Want It All

Bad Omens –The Death of Peace of Mind

Echos – Guest Room

Billie Eilish – Ocean eyes

2 бонусных треки:

Madison Reed – My monster

Dominic Pierce – Your pain

(можно прослушать в тгк: notermanavt)

Примечание.

Перед прочтением этой книги, хочу вас предупредить, что в этой книги вы столкнетесь с жестокостью, насилием и интимом. Если вы и ваша психика не устойчивы к таким сценам, то вам стоит отказаться от ее прочтения.

Также хочу добавить, что насилии имеет место быть, но в ни в коем случае нельзя его романтизировать в каком либо амплуа.

Поэтому, если вы готовы прожить эту книги, прожить все эмоции главных героев, приготовьтесь к жестокости.

Приятного вам прочтения.

Глава 1.

Запах бензина и крови.

Запах бензина, жжёной резины и пыли – вот мой личный парфюм. Он пропитал мою кожаную куртку, въелся в кожу и волосы, стал частью меня, как и эта старая, но верная Suzuki GSX-R. Я люблю этот запах больше, чем все цветочные духи, которые отец пытался навязать мне, чтобы я выглядела прилично на его скучных, до одури формальных приёмах.

Сегодня это был мой запах победы.

Моя рука болела. Боль от ссадины на предплечье, которую я заработала на вчерашней тренировке, пульсировала в такт бешеному ритму моего сердца. Шум трибун – дикий, животный рёв – едва пробивался сквозь плотный шлем, но я чувствовала его вибрацию в костях. В горле пересохло, но это было не от жары, а от адреналина.

Мэдисон.

Моё имя сегодня скандировали.

Не дочь уважаемого мистера Рида, а просто Мэдисон, гонщица. Это единственное место, где я была собой, без фальшивого блеска фамильного золота, что так давил на меня в нашем особняке.

Я откинулась на спинку кресла, прислонившись к холодной стене бокса, и закрыла глаза. Я снова и снова прокручивала последний поворот. Он был чистым, идеальным. Мой соперник, здоровенный парень по прозвищу «Маньяк», пытался подрезать меня на финише, но я опередила его на полколеса. А это значит – первое место. И деньги. Не то чтобы мне нужны были эти гроши, но это был мой способ плевать отцу в лицо его же собственными правилами.

Никаких мотоциклов, Мэдисон. Это вульгарно, опасно и не соответствует твоему положению.

Его слова всегда были как тяжёлые, тупые камни, которые он бросал в меня. А моя победа была моим ответом.

Смотри, папочка. Я не твоя марионетка.

Я открыла глаза. Мой механик, старый, хмурый Пит, протянул мне бутылку воды, даже не взглянув на меня. Он знал, что я ненавижу, когда меня жалеют.

– Ты снова сделала это, малышка. Идеально, – его голос был хриплым от сигарет.

Я кивнула, делая жадный глоток. Я чувствовала, как на меня возвращается реальность, просачиваясь сквозь эйфорию. Теперь нужно было быстро убраться отсюда. Пресса уже ждала, но не ради меня. Они ждали официальных гонщиков. Мои соревнования были неофициальными, подпольными, с гораздо более высокими ставками и куда более острым риском.

Но реальность всегда имеет обыкновение настигать.

Я сняла шлем, и волна холодного воздуха ударила мне в лицо. Мои короткие белые волосы были прилипли к потному лбу. Я опустила глаза, чтобы скрыть ярость, которая всегда пряталась где-то в глубине моих серых глаз.

В этот момент я почувствовала этот запах. Не бензин, не пот, а что-то терпкое и горькое, что я узнала бы из тысячи. Дорогой одеколон отца.

Мой желудок скрутило. Я подняла голову.

Он стоял в проёме бокса, как монумент из чёрного мрамора, загораживая собой свет. Маркус Рид. Мой отец. Его безупречный костюм, его стальная, отполированная до блеска выдержка, которую не могло поколебать ничто. Его глаза, точные копии моих, но лишённые какого-либо тепла, смотрели на меня с таким холодным презрением, что от него по коже пошли мурашки.

Рядом с ним стояли двое его телохранителей – огромные, безликие шкафы в одинаковых тёмных пиджаках. Они выглядели здесь так же неуместно, как лебеди в сточной канаве.

– Мэдисон, – его голос был низким, контролирующим.

Каждое слово было отточенным лезвием.

– Ты думала, что я не узнаю?

Я не ответила. Просто сжала в руке пустую бутылку с водой.

Пит, почувствовав, что воздух наполнился опасным электричеством, тихо ретировался. Он знал, что если Маркус Рид приходит, то лучше держаться подальше от зоны поражения.

– Послушай, отец, это мои деньги. Моя жизнь.

– Твоя жизнь, Мэдисон, находится под моим контролем, – он сделал шаг вперёд, и его тень накрыла меня, – Твои деньги это грязные подачки, которые ты получаешь, играя со смертью. Я потратил годы, чтобы создать тебе репутацию, имя. И ты швыряешь это всё в грязь ради этого, – он презрительно обвёл рукой грязный, пропахший маслом бокс, – Ради этих мерзавцев и этой детской игрушки.

Он смотрел на мотоцикл. Его взгляд был полон такой отвращения, будто он увидел труп.

– Я устал, – тихо произнёс он.

И в этой тихости было больше угрозы, чем в крике.

– Я устал от твоей агрессии, твоего презрения к приличиям. Ты не поддаёшься воспитанию. Ты постоянно ищешь способы опозорить меня.

– Это не про тебя, отец, – я наконец нашла в себе силы поднять голос.

Мой собственный голос дрожал от напряжения.

– Это про меня.

– Нет. Это всегда про меня, – он прищурился, – Ты моя собственность, Мэдисон. Ты часть моей империи. И если эта часть гниёт, я должен её отсечь.

Я почувствовала, как по моей спине пополз холод.

– Что ты имеешь в виду?

Его губы скривились в тонкой, почти невидимой ухмылке, которая всегда предвещала худшее.

– Я думал, как наказать тебя. Лишить тебя денег? Ты найдёшь другие. Запереть тебя дома? Ты сбежишь через окно. Но есть кое-что, что ты любишь меньше, чем меня, это контроль, не принадлежащий мне.

Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. Белый, плотный, со строгим гербом в углу.

– Я нашёл тебе новый дом, Мэдисон. На год. Как раз достаточно, чтобы ты остыла и научилась ценить то, что у тебя есть.

Моя голова начала кружиться. Я почувствовала, что теряю равновесие.

– Я не понимаю.

– Я отправляю тебя к людям, которые научит тебя послушанию. К людям, что не ценит ни моё имя, ни твои бунты. Они будут держать тебя в строгости.

Его глаза остановились на моих, и я увидела в них не просто гнев, а безжалостное, обдуманное безумие.

– Ты поедешь в особняк Пирс. К Николасу Пирс.

Я почувствовала, как моё сердце провалилось куда-то в живот. Николас Пирс. Даже в наших кругах его имя произносили шёпотом. Мрачный, скандально богатый. Человек-тень, о котором ходили самые жуткие слухи.

– Нет, – это был едва слышный выдох.

– Да, Мэдисон, – его голос стал торжествующим, – Ты заслужила это. Твой мотоцикл будет продан, а твои вещи уже упакованы. Считай, что это твой приговор за непослушание. И поверь мне, Пирсы не знают пощады. Ты будешь умолять вернуться домой. А я решу, достаточно ли ты пострадала.

Он отдал приказ телохранителям.

– Забирайте её. И пусть она не делает глупостей.

Я почувствовала, как огромные, сильные руки схватили меня за локти. Я попыталась вырваться, но это было бесполезно. Мой адреналин, моя победа, всё вмиг превратилось в тяжёлый, парализующий страх. Я смотрела на своего отца, который в этот момент был для меня чудовищем. Он не хотел меня сломать. Он хотел меня переделать.

– Нет. Я не поеду. Отпустите меня, – мой крик утонул в шуме закрывающихся дверей бокса.

Последнее, что я увидела, прежде чем меня поволокли к чёрному, бронированному внедорожнику, была моя верная Suzuki. Она сиротливо стояла в углу, опечатанная и уже не моя. Запах бензина начал выветриваться, уступая место холодному, металлическому привкусу безысходности.

– Добро пожаловать в ад, Мэдисон, – прошептала я сама себе, когда дверь внедорожника захлопнулась, погружая меня в мрак, – И ты знаешь, что ты там натворишь.

Дверь захлопнулась с глухим, окончательным звуком, похожим на могильный камень. Ремень безопасности щёлкнул, и я почувствовала себя пристёгнутой к смертному одру. Внутри внедорожника царила идеальная, отвратительная тишина. Не было ни радио, ни даже звука двигателя – только глухой гул брони и моё прерывистое дыхание.

Я сидела между двумя шкафами, которые привезли меня сюда. Они не двигались, не смотрели на меня, просто сидели, как бетонные статуи. Их присутствие было куда более гнетущим, чем если бы они угрожали мне. Оно говорило: у тебя нет выбора, нет шанса.

Я попыталась успокоиться. Паника – это слабость, а слабость – это то, что отец всегда искал во мне, чтобы давить сильнее. Я закрыла глаза и попыталась вдохнуть поглубже, ощущая, как грубый, шершавый материал моего гоночного комбинезона неприятно липнет к коже.

Николас Пирс. Имя звенело в моей голове, как набат. Я знала его только по слухам, и ни один из них не был добрым. Нелегальные сделки на мировом уровне. Коллекционер редких и опасных вещей. Говорили, что он не просто богат, он – власть, сосредоточенная в одном человеке, и эта власть была грязной, как нефть. Отец всегда восхищался его хваткой, но опасался его методов. Отправить меня к нему, это было наказание, выходящее за рамки простого лишения свободы. Это была психологическая пытка.

– Куда мы едем? – мой голос прозвучал хрипло.

Тот, что сидел справа, чуть повернул голову, но его глаза остались на лобовом стекле.

– Особняк Пирс, мисс Рид. В горах. Мы будем там до полуночи.

В горах. Значит, не в городе, не в зоне, где я могла бы позвать на помощь, даже если бы это имело смысл. Он собирался спрятать меня. Полная изоляция.

– Вы не можете этого сделать. Вы нарушаете закон. Я уже давно совершеннолетняя, – моя попытка апеллировать к их совести была смехотворна, и я это знала.

– У нас есть официальные бумаги на это, подписанные вашим отцом, мисс, – ответил второй, его голос был глух, как камень, – Всё абсолютно законно. С точки зрения закона, вы сейчас просто собственность, переданная на хранение.

Собственность. Это слово ударило меня сильнее, чем любая пощёчина. Вот кем я была для них. Для отца. Ценной, но непокорной вещью, которую нужно починить или сбыть с рук.

Я отвернулась к окну, но за толстым, тонированным стеклом виднелись только расплывчатые огни города, которые быстро таяли, уступая место тёмной, непроницаемой ночи. Город, в котором я только что победила, исчезал, заменяясь чужим, враждебным пейзажем.

Моё сердце стучало в рёбра, пытаясь выбраться из этой стальной коробки. Мне всегда хватало храбрости, чтобы гнать мотоцикл на скорости двести километров в час, балансируя на грани срыва, но сейчас, в полной безопасности этого автомобиля, я чувствовала себя самой уязвимой.

Я вспомнила лицо отца: спокойное, удовлетворённое. Он знал, что этот шаг был для меня страшнее, чем лишение наследства. Он бил по самому больному – по моей свободе. Но в темноте, среди этого абсолютного, подавляющего контроля, зародилось что-то новое. Не паника. Не отчаяние. А чистая, холодная, мстительная ярость.

Если он думает, что семья Пирс сломает меня, он ошибается. Я – Мэдисон. Я не сгибаюсь. Я не плачу. Я сгораю. Я найду способ выбраться оттуда, а потом я сделаю так, что отец пожалеет о том дне, когда он решил передать меня в чужие руки, как неисправную игрушку. Я сделаю его жизнь невыносимой, как только вернусь.

Я провела рукой по предплечью, где под комбинезоном саднила свежая рана. Это была моя метка. Метка гонки, метка сопротивления. Я не сдамся.

Автомобиль, наконец, съехал с идеально ровного шоссе на разбитую, гравийную дорогу. Деревья вокруг стали гуще, выше, их тени казались лапами, тянущимися к машине. Воздух в салоне стал тяжелым, предвещая встречу.После ещё пятнадцати минут тряски, внедорожник остановился. Снаружи было темно, почти совершенно.

– Приехали, мисс Рид, – сказал правый охранник.

Дверь распахнулась. Холодный, горный воздух ударил мне в лицо, неся с собой запахи сосны, сырости и чего-то ещё, чего-то старого и пыльного.

Прямо перед нами возвышался особняк Пирс. Это был не просто дом, а архитектурный кошмар. Огромное, тёмное готическое строение из чёрного камня, с острыми крышами и бесчисленными, похожими на глаза, окнами, в которых не горел свет. Он выглядел как замок из сказки, но из той, что заканчивается трагедией. Вокруг не было ни единой души, ни малейшего признака жизни.

Я вылезла из машины. Мои ноги казались ватными. Я подняла глаза, пытаясь увидеть хоть что-то, но всё тонуло в глубокой, вязкой тени.

И тут, из темноты, из-под нависающих над входом каменных арок, медленно вышел силуэт. Он был выше, чем я ожидала, и не был одет в тот лощёный костюм, который носил бы обычный бизнесмен. Это была тёмная, свободная одежда, которая делала его похожим на хищника. Я не видела его лица, потому что оно было скрыто в тени, но я почувствовала его взгляд. Тяжёлый, проникающий, опасный.

Это был Николас Пирс.

Его голос был низким, бархатным, и от него по моему позвоночнику прошёлся озноб. Он не кричал, не злился. Его голос был идеальным, контролируемым оружием.

– Маркус Рид отправил мне посылку, – произнёс он, и в его голосе не было и намёка на вопрос.

Это было констатацией факта.

Он сделал шаг вперёд, и лунный свет, пробившись сквозь тучи, на мгновение осветил его лицо. Резкие, хищные черты. Мрачные, глубоко посаженные глаза, которые сейчас были прикованы ко мне.

– Мэдисон, – он произнёс моё имя так, будто оно имело для него определённый, мрачный смысл, – Надеюсь, ты понимаешь, что здесь нет правил твоего отца. Здесь есть только мои.

Он не ждал ответа.

– Проводите её внутрь. И дайте ей понять, что моя собственность не имеет права на побег.

Всё, что было во мне, – мой бунт, моя гордость, мой адреналин – закипело. Я посмотрела ему прямо в глаза, несмотря на животный страх.

– Я не чья то собственность, – прошипела я.

Его губы тронула медленная, жуткая улыбка.

– Ошибаешься, Мэдисон. На год ты – наша. И поверь мне, твой год здесь будет длинным.

Один из охранников толкнул меня в спину, и я, шатаясь, сделала шаг навстречу мраку и Николасу Пирсу. Это была западня. Мой новый дом. И моя новая битва.

Глава 2.

Призраки и Шёпот.

Дверь Особняка Пирс, тяжёлая, дубовая, с коваными чёрными петлями, закрылась за мной с таким же глухим и окончательным звуком, как и дверь внедорожника. Я почувствовала себя замурованной. Холодный воздух снаружи сменился ещё более леденящим, застоявшимся холодом внутри. Дом дышал пылью, старым деревом и, казалось, тысячелетней тоской.

Я стояла посреди огромного холла, который больше походил на склеп, чем на жилое пространство. Высокие потолки терялись в тенях, а единственный источник света – тусклая, многоярусная люстра – лишь подчёркивал мрак. Пол был выложен чёрным и белым мрамором, отполированным до такого блеска, что я видела в нём своё отражение: бледная, потная девчонка в грязном гоночном комбинезоне, стоящая напротив мужчины, который мог бы быть героем кошмара.

Николас Пирс. Он стоял всего в нескольких футах от меня, его силуэт всё ещё был окутан тенью, но я видела его глаза – они были похожи на осколки тёмного льда.

– Она не производит впечатления наследницы, мистер Рид, – прозвучал позади меня насмешливый голос одного из охранников отца.

Пирс не повернулся. Он не отрывал взгляда от меня.

– Её происхождение меня не волнует. Меня волнует её послушание, – он сделал едва уловимый жест рукой, – Ваша работа закончена. Можете передать Риду, что его посылка доставлена в целости. И что она уже на моей территории.

Охранники, казалось, почувствовали, что воздух вокруг Пирса сгущается, и поспешили ретироваться. Дверь снова закрылась. Мы остались вдвоём, если не считать призраков, которые, казалось, жили в этих стенах.

– Сними это, – его голос был тихим, но приказ не допускал оспаривания.

Он кивнул на мой комбинезон.

– Ты больше не участвуешь в гонках, Мэдисон. Твоё прошлое осталось за этой дверью.

Я подняла подбородок. Моё сердце колотилось, но ярость давала мне силы держаться.

– Нет. Я не собираюсь играть в ваши игры, мистер Пирс. Я уеду отсюда.

Он шагнул вперед, и я сделала шаг назад. Его глаза сузились, а в уголках губ появилась та самая, пугающая ухмылка.

– Ты заложница. Если ты попытаешься бежать, я верну тебя назад, и тебе это не понравится. Поверь, я могу сделать этот год невыносимо долгим.

Он достал из кармана ключ и бросил его на мраморный пол. Звон разнёсся по всему холлу.

– Твои вещи в комнате. Переоденься и приходи. Я познакомлю тебя с домом и его обитателями.

Он повернулся и исчез в одном из тёмных коридоров. Я подобрала ключ. Он был тяжёлым и холодным. Стиснув его в кулаке, я пошла в том направлении, куда указал он. В темноте я нашла узкую, мраморную лестницу, которая вела на второй этаж.

Моя комната была в конце длинного, скрипучего коридора. Она была большой, с окнами, выходящими на густой, пугающий лес. На огромной кровати стоял мой старый дорожный чемодан. Единственный. Всё остальное – мои любимые кожаные куртки, мои шлемы, мои инструменты – было продано или выброшено.

Я быстро переоделась в единственные чистые джинсы и свободную футболку. Ссадина на руке пульсировала. Глядя на себя в зеркало, я увидела не гонщицу, а напуганную, но упрямую девушку. Это было время для войны, а не для скорби.

Когда я спустилась, Пирс ждал меня у подножия лестницы. Рядом с ним стояла женщина. Она была тонкой, почти прозрачной. Её рыжие волосы были идеально уложены, а на ней было простое, но дорогое тёмное платье. Но её глаза, большие, зелёные, были полны такой всепоглощающей печали, что мне стало больно смотреть на неё. Это была Мишель Пирс.

– Мэдисон, это моя жена, Мишель Пирс.

Мишель сделала шаг вперёд, и её лицо осветилось слабой, нервной улыбкой.

– Добро пожаловать, дорогая, – её голос был тихим, словно она боялась, что её услышат стены, – Я рада, что у меня будет кто-то ещё. В этом доме очень тихо.

Тихо – это было мягко сказано. Дом был наполнен жуткой, абсолютной тишиной, которая звенела в ушах.

Пирс, похоже, потерял к нам интерес.

– Мишель, объясни ей правила. Я в кабинете. Не беспокоить, если дом не горит.

Он снова исчез.

Как только он ушёл, Мишель схватила меня за руку – её пальцы были холодными, как лёд. Она потащила меня в сторону от холла, в более узкий коридор.

– Слушай меня внимательно, Мэдисон, – прошептала она, – Он не отпустит тебя. Твой отец совершил огромную ошибку.

Она прижала палец к губам, призывая к молчанию, а затем повела меня на кухню, которая, несмотря на свой огромный размер, казалась неиспользуемой.

– Этот дом не так прост. И советую тебе не нарушать правила, – продолжала она, – Помимо нас с мужем, здесь живут и наши сыновья.

– Сыновья?

– Да, Доминик и Брайан, – она понизила голос ещё больше, почти до неразличимого шипения, – Они живут на третьем этаже, в северном крыле. Ты, скорее всего, их не увидишь, но ты почувствуешь их присутствие.

Она посмотрела на меня с такой невыразимой тревогой, что мне стало жутко.

– Почему они не выходят?

– Не любят привлекать внимание. Поэтому если встретишь их, просто проходи мимо. И не смотри на них слишком долго.

– Они опасны? – я чувствовала, как напрягаюсь.

– Опасны? Что ты, нет конечно, – она покачала головой, явно не в силах объяснить, – Просто помни, дом пуст, но заполнен. Всегда кто-то слушает. Особенно, когда ты одна.

Я поняла. Этот дом был не просто наказанием, это была клетка, в которой я была не единственной пленницей. Я посмотрела на лестницу, ведущую на третий этаж. Северное крыло. Два брата, заточённых в своих комнатах, призраки, которые редко выходят на свет. Это не было похоже на тюрьму, которую я представляла. Это было похоже на безумие.

– Я буду осторожна, – сказала я Мишель, и в моих словах было больше обещания, чем утешения.

Она кивнула.

– А теперь иди. Пора ужинать. И помни, никогда не задавай вопросов, когда Николас рядом.

Я вышла из кухни, моё сердце стучало уже не от адреналина гонки, а от нового, холодного, психологического ужаса. Я была в ловушке. Но ярость всё ещё жила во мне, подогреваемая новым знанием.

Я была Мэдисон. И я всегда выходила за рамки правил. Особенно, когда мне говорили этого не делать.

Ужин с Николасом и Мишель был таким же холодным и напряженным, как хрустальные бокалы, которые стояли на столе.

– Надеюсь, ты будешь вести себя здесь прилично, Мэдисон, – сказал Николас, вытирая рот салфеткой с такой щепетильностью, будто грязь это я.

– Конечно, – солгала я, не поднимая глаз.

Я была здесь не для того, чтобы исправиться. Я была здесь, чтобы переждать бурю. И найти способ выбраться.

После этого мучительного ритуала я, наконец, получила разрешение подняться в свою комнату. Она была огромной и обставлена старинной мебелью. Позолота на зеркалах казалась тусклой, а в воздухе витал запах старых книг и пыльной тайны. Я захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь, и этот звук стал моим единственным проявлением протеста за весь вечер.

Сев на край кровати, я попыталась сосредоточиться на чем-то обычном – на том, что буду читать или как спланирую побег. Но покой не приходил. Ощущение было такое, будто я не одна. Не просто чувство – это была физическая тяжесть, давящая на грудь, как невидимая рука. Воздух в комнате стал плотнее, словно кто-то выпил из него весь кислород.

Я медленно поднялась. Мое сердце начало стучать глухо и быстро. Я оглядела комнату, ища источник этого внезапного, леденящего страха. Ничего. Только мои вещи, мебель, моя бледная тень, которую отбрасывал тусклый свет с улицы.

– Просто нервы, Мэдисон, – прошептала я, но голос мой прозвучал слишком тонко и неубедительно.

Я подошла к окну, чтобы убедиться, что это просто моя паранойя, моя вечная подозрительность. Я хотела взглянуть на сад и увидеть лишь темноту и деревья, чтобы мой разум успокоился.

И тут я увидела его.

Сначала я подумала, что это лишь игра теней или еще одно изогнутое дерево, которое я приняла за человека. Но оно двигалось. Неторопливо. И это был он.

Парень.

Он стоял посреди сада, у самой кромки густых кустов. Высокий, с плечами, очерченными лунным светом. Он не двигался, просто стоял и смотрел прямо на особняк. Нет, не на особняк. Он смотрел прямо на моё окно.

Расстояние было приличным, но я чувствовала его взгляд так отчетливо, будто он стоял у меня за спиной. Это был не любопытный, случайный взгляд. Это было нечто хищное, целенаправленное. Он был мрачным пятном в темноте, чужим и совершенно неуместным в этом застывшем мире.

Я замерла, сжавшись в комок. Я не могла отвести глаз, и в то же время моё тело требовало от меня отступить, спрятаться.

Он слегка наклонил голову, и мне показалось, что он улыбнулся. Это была не добрая улыбка, а та, которая появляется, когда охотник видит свою добычу. В этот момент я поняла, что чувство присутствия в комнате не было ошибкой. Оно исходило не от меня. Оно исходило от него. Он был здесь, в саду, но его внимание, его воля, уже проникли сквозь стены и стекла, заполнив собой мою комнату.

Мои пальцы вцепились в холодную раму окна. Мэдисон Рид, которую все считали дикой, неуправляемой и бесстрашной, впервые за долгое время почувствовала, как по позвоночнику пробегает нечто большее, чем просто страх. Это было ощущение знания. Это не была случайная встреча. Он ждал. Он знал, что я здесь. И теперь, когда наши взгляды скрестились в этой ночной темноте, моя ссылка в особняк Пирс перестала быть просто наказанием.