Правила игры

Она превратилась в игру. А я, кажется, только что обнаружила своего первого соперника.

Я знала, что должна отойти от окна, что должна погасить свет и притвориться, будто его нет, будто его взгляд не прожигает меня насквозь. Но я не могла. Страх, смешанный с чистейшим, животным любопытством, приковал меня к месту.

Я медленно, едва заметно, подняла руку и приложила ладонь к стеклу. Это был вызов. Маленький, дерзкий жест, который должен был сказать.

Я вижу тебя. И я тебя не боюсь.

Снаружи, в темноте сада, он отреагировал. Он сделал шаг. Сначала один, затем второй, медленно сокращая расстояние. Он шел так, будто это не его первое посещение этого места, будто он не просто заблудился, а знал, куда идет. Его шаги были бесшумными, как тени.

Я сжала зубы. Мой пульс был диким, но мозг работал ясно, как никогда. Он остановился прямо под окном, хотя технически я все еще видела только его тень, отброшенную на траву. Но теперь он был так близко, что я могла различить некоторые детали: его темные, возможно, черные волосы, которые едва касались воротника, высокую, атлетическую фигуру, обтянутую темной одеждой. В его позе была невероятная, почти оскорбительная самоуверенность.

Я отняла руку от стекла, ее поверхность была ледяной. Глубокий вдох.

– Что тебе нужно? – прошептала я в стекло, хотя знала, что он не может меня услышать.

В ответ он сделал кое-что, что заставило меня резко отшатнуться. Он поднял руку. Медленно, властно, он помахал мне. Но это не было дружеское приветствие. Это было прощание или, скорее, обещание. Обещание, что он вернется.

И после этого, как будто никогда не стоял там, он развернулся и исчез. Он не ушел, он растворился в гуще деревьев и теней, бесследно, как дурной сон, от которого остается только липкое ощущение реальности.

Я стояла у окна еще долго, пока темнота в саду не стала просто темнотой, а не местом, где только что стоял незнакомец. Мое дыхание восстановилось, но дрожь в руках не проходила.

Это было нечто совершенно иное. Хищник, который пришел, чтобы посмотреть на свою добычу, а затем уйти, чтобы она успела немного побеспокоиться.

Я медленно отошла от окна и посмотрела на свое бледное отражение в тусклом зеркале. Мои глаза горели тем лихорадочным блеском, который всегда пугал отца. Он думал, что заперев меня здесь, он потушит этот огонь. Но огонь только что получил новый источник кислорода.

Я подошла к двери, щелкнула засовом и опустилась на кровать. Я не стала включать свет. Я не стала притворяться, что сплю. Я закрыла глаза, и единственное, что я видела в темноте, был его вызывающий, насмешливый взгляд.

Особняк Пирс – моя тюрьма. Но, кажется, он был для меня ловушкой. И я только что поняла, что в этой ловушке я не одна.

Глава 3.

Воздух внутри стен.

Я не спала всю ночь.

Ночь тянулась бесконечно. Мой разум отказывался отдыхать. Я прокручивала в голове наш короткий, немой диалог: я у стекла, он внизу. Мой вызов, его насмешливый кивок.

– Он знал, кто я, – прошептала я в подушку.

Отец, Маркус, наверняка поставил это место под охрану. Но этот парень не выглядел как охранник. Он выглядел как нечто, что Маркус прислал бы, чтобы запугать, но в то же время как нечто, что действовало бы независимо от воли моего отца. В этом была вся разница, и именно это лишало меня покоя.

Присутствие. Оно никуда не делось. Оно не было в воздухе, оно было внутри стен. Как легкое, но постоянное давление на мои барабанные перепонки, как тихий гул, который не исчезает, даже когда все вокруг замирает. Это было ощущение, что я – предмет в витрине, и кто-то прямо сейчас прислонился к стеклу, рассматривая меня с отстраненным, аналитическим интересом.

Когда первые серые, мутные лучи рассвета проникли в комнату, я почувствовала лишь небольшое облегчение. Солнце не принесло тепла. Оно лишь осветило пыль, поднимающуюся в воздухе, и подчеркнуло холодную, отчужденную красоту комнаты.

Я встала. Подошла к окну. Сад был пуст. Идеально пуст. Ни примятой травы, ни следов. Будто вчерашний эпизод был просто галлюцинацией, вызванной стрессом. Но моя интуиция, этот верный, звериный компас, который всегда спасал меня в жизни, кричала.

Ложь!

Утро принесло новый, более тонкий кошмар – необходимость спуститься вниз и притвориться, что я в порядке.

В столовой меня ждали Николас и Мишель. Стол был накрыт с той же педантичной аккуратностью.

– Доброе утро, Мэдисон, – сухо приветствовал Николас, читая газету.

Его лицо не выражало ничего, кроме скуки и настороженности.

– Доброе, – ответила я, садясь.

Мой голос звучал чужим.

Мишель, сервируя кофе, была еще более беспокойной, чем вечером. Ее глаза скользили по мне, а затем к окну, будто она ожидала, что в любой момент может произойти нечто ужасное. Я внимательно наблюдала за ней.

– Ты хорошо спала? – спросила Мишель, ее голос был натянутым, как тетива.

Я медленно размешала сахар в чашке.

– Замечательно, – солгала я, – Такая тишина после города.

Я намеренно посмотрела на Николаса. Он отложил газету и посмотрел на меня своим проницательным, но пустым взглядом.

– Тишина здесь абсолютная. Особняк Пирс это покой. И порядок. Здесь нет места твоим выходкам, – подчеркнул он последнее слово, словно это была медицинская констатация.

Я улыбнулась ему, но улыбка вышла острой, как осколок стекла. Они ничего не знали. И это значило, что игра пока принадлежит мне и ему.

После завтрака я поднялась обратно в комнату. Тяжелая дверь за мной снова закрылась. Мне нужно было собраться с мыслями, почувствовать свой дом. Но это место не было моим домом. Оно было чужим, и оно уже было осквернено.

Я прошла к окну. Солнце поднялось выше, окрашивая сад в золотистые и зеленые тона. Я открыла створку, чтобы впустить свежий воздух.

И вот оно.

Я не увидела ничего. Я почувствовала это.

В моей комнате, в тяжелом, затхлом воздухе старого особняка, витал тонкий, резкий запах холода и сырой земли. Запах, который можно почувствовать только ранним утром, стоя на улице, рядом с деревьями. Этот запах был внутри.

Я подошла к дубовой двери. Я точно помнила, что закрыла ее на засов, прежде чем лечь. Рука потянулась к тяжелому металлическому шпингалету.

Он был закрыт.

Но рядом с засовом, на светлой полированной древесине, которой не касались десятилетиями, я увидела крошечный, почти невидимый след. Едва заметная, тонкая, темная линия. Как будто кто-то прикоснулся к дереву, держа в руке что-то очень острое.

Он не входил в комнату.

Но он был у двери. И он оставил метку.

Мой отец думал, что отправил меня в место, где я буду в безопасности от самой себя. Но я попала в чью-то охотничью территорию. И теперь я была уверена: я не добыча, которую нужно просто запугать. Я приз в этой мрачной игре, и парень в саду знал, как открыть каждую запертую дверь.

Я отошла от двери, не отводя глаз от царапины. Это не было работой когтя или гвоздя. Это был след намерения. Тонкий, как лезвие. Он не пытался взломать засов, он просто оставил свою визитную карточку, чтобы я знала, что он был здесь, когда я спала. Или когда пыталась спать.

Моя первоначальная реакция – паника – быстро сменилась тем холодным, жгучим чувством, которое я хорошо знала. Ярость.

Отец всегда пытался контролировать меня, запирать. Когда-то это были дорогие школы, теперь – этот мрачный склеп. Но всякий раз, когда он пытался удержать меня, моя внутренняя пружина сжималась до предела, чтобы потом вытолкнуть меня с удвоенной силой.

Теперь я столкнулась с другим контролером. Неизвестным. Невидимым. Тем, кто играл по правилам, которые я еще не знала, но уже чувствовала в них смертельную опасность. И он знал, что лучший способ контролировать меня – это превратить мою безопасность в мою же ловушку.

Я заставила себя сделать три глубоких вдоха, вдыхая затхлый воздух особняка и выдыхая панику.

План "А". Сбежать, теперь казался наивным. Сбежать куда? Если этот парень связан с домом, или с моим отцом, или с чем-то, что ждет меня за воротами, то бегство прямо сейчас будет просто прыжком из одной клетки в другую, только без стен.

Я начала медленно, методично осматривать комнату. Каждая складка на шторах, каждый угол потолка. Я искала скрытые камеры, подслушивающие устройства – все, что мог оставить отец. Искала то, что мог оставить он.

Моя первая цель не побег, а информация. Мне нужен был ключ к особняку Пирс, ключ к Николасу и Мишель, и, самое главное, ключ к парню в саду.

Я подошла к двери. Положила ладонь на то место, где была метка. Холодное дерево. Я почувствовала прилив адреналина, но не от страха, а от предвкушения.

Это место должно было меня сломать, заставить подчиниться воле Маркуса Рида. Но оно дало мне то, чего не было в моей прошлой жизни, стоящего соперника. И теперь, когда он обозначил свои намерения, я не собиралась просто ждать в своей комнате.

– Отлично, – прошептала я, и мой голос, наконец, прозвучал уверенно и остро, – Игра началась. И здесь, в темноте, я играю лучше, чем на свету.

Я открыла дверь. В коридоре было пусто, но ощущение присутствия никуда не делось. Оно просто ждало, спрятавшись за углом. Я шагнула в длинный, давящий коридор. Я направлялась в библиотеку.

Я шла быстро, но бесшумно, как хищник, а не как загнанная дичь. Мой путь лежал в библиотеку. Если этот особняк хранит свои тайны, то они будут на бумаге. Мне нужны были имена, даты, и, возможно, хоть какое-то упоминание о тех, кто здесь жил, кроме Николаса и Мишель.

Дверь в библиотеку была тяжелой, из темного, почерневшего дерева. Она не была заперта. Внутри царил сумрак, несмотря на утро, высокие окна были почти полностью скрыты густыми старыми шторами. Воздух здесь был особенно плотным, пропитанным запахом старого пергамента, плесени и давно угасшего огня.

Мои глаза мгновенно начали сканировать пространство. Полки уходили вверх, к самому потолку, заставленные тысячами томов. И посреди этого книжного лабиринта, стоя спиной ко мне, кто-то был.

Сердце пропустило удар, но я тут же взяла себя в руки. Мой кулак сжался. Он.

Он стоял у стола, склонившись над книгой, и яркий утренний свет, пробивавшийся через узкую щель в шторе, очерчивал его высокую, стройную фигуру. Тот же рост, та же непринужденная, но напряженная поза. Я почувствовала, как по мне пробежал холод. Он не просто следил за мной из сада. Он живет здесь. Сын Николаса и Мишель.

Я медленно шагнула внутрь, и тяжелая дверь тихо закрылась за мной, усилив тишину.

Он поднял голову. Медленно. Плавно.

И я замерла. Это был не тот парень.

Физически они были похожи, высокий, темноволосый. Но если в парне из сада чувствовалась звериная хищность, то в этом была холодная, отстраненная сталь. Его взгляд не был насмешливым или вызывающим, он был просто пустым, как поверхность льда. Он посмотрел на меня, и в его глазах не было ни любопытства, ни приветствия, ни даже враждебности. Только безразличие.

– Ты, должно быть, Мэдисон, – сказал он.

Его голос был низким, монотонным, лишенным каких-либо эмоций. Он не задавал вопрос, он констатировал факт, который ему был абсолютно неинтересен.

Я подавила разочарование, смешанное с новым, странным чувством, тревогой. Моя интуиция, которая безошибочно указала мне на того парня, теперь говорила, что этот опасен совершенно иным образом.

– Да. А ты.

– Брайан, – он не стал себя представлять, просто произнес свое имя, как имя давно забытого предмета, – Младший сын. Николаса и Мишель.

Он произнес имя матери с едва заметной, но очень едкой паузой.

Я подошла ближе, опираясь рукой на угол стола. Он закрыл книгу, которую читал, старый, без названия, обтрепанный фолиант. Движение было резким.

Я внимательно осматривала его. В его облике не было ничего от ночного гостя. Брайан был одет безупречно, хотя и в темное. Тонкий свитер, брюки. Он выглядел изможденным, будто его мозг работал постоянно, перерабатывая информацию, которую он не мог никому выдать.

– Я была здесь вчера ночью, – я решила давить прямо, – Видела кое-кого в саду. Он стоял прямо под моим окном.

Лицо Брайана не изменилось. Ни малейшего движения мышц.

– И ты думала, что это был я, – заключил он.

Он не спрашивал, он знал.

– Был?

Он усмехнулся, но это была не веселая усмешка, а скорее кривая гримаса.

– В этом особняке, Мэдисон Рид, есть много теней, которые ходят ночью. И не все из них люди. И не все из них я, – он подчеркнул последнее слово с такой силой, что я почувствовала укол.

Его взгляд стал острым.

– Я не хожу в саду, чтобы пялиться на новые игрушки моего отца. Мне это неинтересно. Я не шпион.

– Тогда что тебе интересно?

– Порядок, – ответил Брайан.

Он поставил книгу на полку, и звук был резким, как выстрел.

– В моем мире есть только порядок, правила и логика.

Его холодный тон, его полный отказ от любой эмоциональной реакции, кроме презрения, заставил меня поверить ему. Это не был парень из сада. Тот был хищником, а этот функцией. Жестокой и холодной, но действующей по своим, внутренним правилам.

Я почувствовала приступ отчаяния. Если это не он, то кто? И если Брайан, младший сын, так холоден и отстранен, то что же происходит за фасадом этой семьи?

– Твои родители сказали, что я здесь для перевоспитания, – произнесла я, наблюдая за его реакцией.

Брайан остановился в дверях, его рука на тяжелой ручке. Он оглянулся. На этот раз его глаза задержались на мне, и в них промелькнуло нечто похожее на мрачную жалость.

– Перевоспитание? – он издал короткий, резкий смешок, – Твой отец отправил тебя сюда, потому что Николас и Мишель коллекционеры чужих ошибок. Они питаются ими. И ты, Мэдисон, самая дорогая и самая сложная из их новых экспонатов. Но ты не первая, и уж точно не последняя.

Он открыл дверь.

– Следи за собой. Тебе не стоит беспокоиться о тенях в саду. Тебе стоит беспокоиться о стенах этого дома. Они ломают людей.

И он вышел, оставив меня одну в темноте библиотеки.

Я стояла посреди гор книг, осознавая двойную ловушку. С одной стороны, Брайан, с его ледяным, давящим присутствием, открыто заявляющий о жестокости своих родителей. С другой – незнакомец в саду, который играет со мной.

Я взяла с полки старый, пыльный том. Мне нужно было работать быстро, пока коллекционеры ошибок не заметили, что их новый экспонат не собирается безмолвно стоять в витрине.

Глава 4.

Пробуждение в ловушке.

Я вернулась в свою комнату. Чувствовала себя опустошенной после ночи без сна и напряженного утра. Меня разрывало между поиском ответов в старых книгах и необходимостью снова проверить сад. Но тело требовало отдыха. Я должна была восстановить силы, чтобы начать свою собственную игру.

Я заперла тяжелую дубовую дверь на засов и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Я не хотела погружаться в сон, не хотела терять контроль даже на минуту, но мозг, лишенный сна, не дал мне выбора. Тьма накрыла меня, как тяжелое бархатное покрывало.

Я провалилась в сон, который был больше похож на вязкий, тревожный провал. Во сне я бежала по бесконечным коридорам особняка, а за мной гнались тени, которые пахли сырой землей и холодом. Я слышала смех тихий, монотонный, лишенный эмоций, как голос Брайана, и одновременно низкий, насмешливый, как тот, что я представляла у парня из сада.

Я резко вынырнула из этого липкого кошмара, и моё сердце начало стучать так сильно, что, казалось, я слышу его гул в ушах.

Комната была погружена в кромешную темноту. Судя по ощущению, наступила глубокая ночь. Я сделала вдох, чтобы успокоиться, и тут же замерла.

Присутствие. Оно вернулось. Но на этот раз оно было ощутимым, близким. Оно было тяжелым.

Я медленно перевела взгляд в темноту. Комната была настолько черной, что я не могла различить даже очертаний мебели. Но я знала, что смотрю на него.

Он сидел на стуле напротив кровати. Прямо там, где я поставила стул утром, чтобы сложить одежду. Он был неподвижен, но его силуэт, казалось, поглощал свет. Единственное, что я могла видеть, это два тусклых огонька, которые могли быть его глазами, отражающими крошечный свет луны, пробивающийся сквозь занавески.

Я почувствовала прилив ледяного ужаса, смешанного с адреналином. Я не закричала. Мой инстинкт выживания, натренированный годами борьбы с отцом, заставил меня молчать и анализировать.

Кто это? Парень из сада? Или Брайан, который решил, что наблюдение – это новый вид порядка?

Я сделала глубокий вдох, готовясь резко вскочить с кровати, подбежать к двери и попытаться выбить ее.

Я дернулась.

И не смогла.

Моё тело оставалось прикованным к матрасу. Я почувствовала резкое натяжение на запястьях.

Я запаниковала. Я снова дернулась, на этот раз сильнее, и услышала шорох не ткани, а кожи.

Мои запястья были привязаны к спинкам кровати. Туго. Надежно.

В темноте напротив меня раздался тихий, почти вздох, который тут же перешел в едва слышный, но глубокий смех. Не монотонный смех Брайана, а низкий, мелодичный звук, полный злорадного удовольствия. Это был смех парня из сада.

– Ты проснулась. Хорошо. Я уже начал думать, что тебе понадобится помощь, чтобы увидеть меня, – его голос был низким, обволакивающим, как бархат, но с нотками металла.

Я дергала руками, чувствуя, как грубая кожа ремней впивается в мою плоть. Ярость смешалась с унижением. Меня поймали, как дикое животное.

– Кто ты, черт возьми? И какого хрена ты делаешь в моей комнате? – выплюнула я, стараясь не выдать, как сильно я напугана.

– Я? Тот, кто тебя видел, – ответил он, и я услышала, как он слегка сменил позу на стуле, словно наслаждаясь представлением, – Тот, кто видел твой маленький вызов у окна. Очень смелая девочка, Мэдисон Рид. Но ты, кажется, забыла одно золотое правило в этом месте, никогда не бросай вызов тому, кто держит твою цепь.

– Я не игрушка. Я не буду подчиняться.

– О, будешь, – прервал он меня, и его тон мгновенно стал жестким, лишенным прежней насмешки.

Это была чистая, неприкрытая власть.

– Ты сейчас именно то, что я хочу, чтобы ты была. Беспомощной. Ты здесь, чтобы понять свое место. А я здесь, чтобы тебе в этом помочь.

Я попыталась поднять ноги, но и лодыжки были привязаны к изножью. Я была полностью обездвижена, пригвождена к кровати, как к алтарю.

– Если ты шпион моего отца, я.

– Твой отец, – он выплюнул это имя с таким отвращением, что сомнения исчезли, – Твой отец лишь маленькая причина, по которой ты здесь. Я большая.

Он медленно поднялся со стула. Каждое движение было грациозным и угрожающим. Я слышала его шаги, мягкие, тихие, приближающиеся.

Я почувствовала его дыхание – холодный, чистый, свежий запах ночного воздуха и мяты. Он был так близко, что я могла бы коснуться его. Он наклонился, и я, наконец, смогла различить контуры его лица в полной темноте. Резкие скулы, темные, пронзительные глаза, скрытые в тени, и тень улыбки, которая не предвещала ничего хорошего.

Он легко коснулся указательным пальцем моей щеки, и это прикосновение было холодным, как лед.

– Ты здесь всего день, а уже создаешь проблемы. Я должен тебя научить, Мэдисон. И это обучение будет долгим.

Я напряглась, ожидая боли, но он лишь слегка сжал мою челюсть большим и указательным пальцем.

– Теперь спи. Завтра нам нужно много времени, чтобы найти общий язык.

И прежде чем я успела что-либо сказать, он отстранился. Я услышала тихий, едва слышный щелчок – ключ в замке ремня.

Свет мелькнул, затем исчез. Я была свободна.

Я резко села. В комнате была такая же кромешная тьма. Я потянулась к краю кровати. Руки были свободны, но горели от натертой кожи.

Он исчез. Стул был пуст. Дверь закрыта.

Я была в ловушке. И теперь я знала, хранителем этой тюрьмы был не Николас, и не Брайан. А тот, чье имя я еще не знала, но чье прикосновение уже заморозило кровь в моих жилах.

Мои запястья горели. Я поднесла их к лицу, чувствуя, как кожа огрубела и на ней выступила кровь. Грубая кожа, запах которой остался на моей коже. Я была привязана. Я была беспомощна. И он был здесь, говорил со мной, дышал мне в лицо, пока я была во власти его воли.

Я сползла с кровати и рухнула на колени, не заботясь о том, чтобы включить свет. Мне нужно было почувствовать пол под ногами, чтобы убедиться, что я не сплю.

Как?

Я была уверена, что заперла дверь на засов. Я рванулась к ней, спотыкаясь в темноте о край ковра. Мои дрожащие пальцы нащупали тяжелую металлическую скобу.

Засов был закрыт.

Не просто прикрыт. Он был задвинут до упора, с характерным щелчком, который я помнила. Холодный металл был единственным свидетельством моей ложной безопасности.

Сердце колотилось в горле. Если дверь заперта, то как он вошел? И как вышел? Через окно? Это второй этаж, и окно было закрыто после моей встречи с Брайаном.

Его слова вернулись ко мне.

Я здесь, чтобы тебе в этом помочь.

Это была не угроза, а демонстрация абсолютного господства. Он не сломал замок, чтобы войти, он обошел его. Он показал, что для него стены и запоры этого особняка не значат ровным счетом ничего. Они защищают не меня от внешнего мира, а его от незваных свидетелей.

Я прижалась лбом к холодной дубовой двери. Мне нужно было вспомнить. Как он меня связал, не разбудив? Я пыталась найти в памяти провал, темноту.

Внезапно я почувствовала металлический привкус во рту и легкое головокружение. Я провела рукой по затылку, по шее. Ничего. Но я поняла. Он не стал ждать, пока я усну. Он усыпил меня. Эфир? Хлороформ? Неважно. Важно то, что он подошел ко мне, пока я спала, и я была совершенно беззащитна.

Это было хуже, чем физическое насилие. Он отобрал у меня сознание. Это самое страшное, что можно сделать с человеком, который живет только за счет своей бдительности.

Я, Мэдисон Рид, которую все считали дикой и неуправляемой, оказалась жертвой самого расчетливого, самого холодного нападения. Я была игрушкой, которую подцепили с полки, осмотрели, поиграли и вернули на место, прежде чем она успела понять, что произошло.

Внезапно я ощутила волну такой чистой, такой холодной ненависти, что она вытеснила остатки страха. Я не сломаюсь. Я не стану частью его порядка.

Я поползла к книжному шкафу, где прятала телефон. Нужно было немедленно связаться с внешним миром, с кем угодно, кто мог бы поверить, что в этом доме происходит нечто ужасное.

Я вытащила толстый том, ища телефон. Он был на месте. Я схватила его, и тут же включила экран.

В этот момент я остановилась. В тусклом свете, исходящем от экрана, я увидела крошечный, почти неразличимый предмет, лежащий прямо на том месте, где стояла книга.

Это был тонкий, идеально отполированный кусок черной кожи. Небольшой, размером с мою ладонь. Возможно, часть того самого ремня, которым он меня связывал. Но это был не просто обрывок. Кожа была аккуратно вырезана и сложена. Когда я взяла его, я почувствовала, что внутри что-то есть.

Я развернула его. Внутри, вложенная в кожу, лежала маленькая, старомодная, медная монетка. Я уставилась на нее, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Это был не след. Это была плата. Он оставил мне плату за свое обучение, за беспокойство, за то, что забрал мой сон и мою безопасность.

И, самое главное, это был намек. Он знал о моем тайнике. Он знал, что я ищу телефон, и все равно оставил его. Он не боялся, что я позвоню.

Мой первоначальный план бежать был окончательно отброшен. Теперь у меня был один, единственный путь война.

Я не буду звонить отцу. Я не буду умолять о помощи. Я узнаю, кто этот хранитель, и что он хранит в этих стенах.

Я отбросила монетку в сторону. Со звоном она ударилась о каменный камин. Я включила фонарик на телефоне и направила луч на дверь. Засов был закрыт.

– Хорошо, – прошептала я в темноту, – Ты хочешь игру? Получишь. Но ты не знаешь, как играю я.

Я приняла решение. До следующей ночи я должна найти потайной ход. Если он использует их, то и я буду. Я должна узнать секреты особняка Пирс, пока этот хранитель не вернулся, чтобы забрать у меня нечто большее, чем просто сон.