Исчезновение Юпитер

Пролог

Будильник безжалостно разорвал утреннюю тишину в 5:00. Ин-ха неохотно потянулся, нащупывая его в полумраке. Кофе – крепкий, обжигающий, словно удар током, чтобы перебить вкус вчерашнего разговора. Затем – бег. Улицы города ещё сонные, и он искал в их пустоте не просто сосредоточенность, а бегство от другого ритма жизни, того, что диктовался из небоскрёба в деловом квартале.

В семь – беглый завтрак: протеин, витамины. Ничего лишнего, особенно того, что напоминало бы о банкетах и светских раутах. В восемь – обход. Палаты, заполненные ожиданием. Он внимательно слушал, кивал, задавал короткие, точные вопросы. В глазах пациентов – надежда, и она была единственной валютой, которая его по-настоящему интересовала.

Затем – операционная. Его святилище. Безжалостный свет высвечивал каждый стерильный уголок, отбрасывая резкие тени. Тишину пронзал лишь мерный пульс приборов, отсчитывающих драгоценные мгновения. В эти моменты для Ин-ха время обращалось в ничто.

Он очень любил такие моменты. Момент полной тишины в операционной, когда оставался только он, тело пациента и та хрупкая грань, что отделяет жизнь от небытия. В эти часы Ин-ха не просто хирург. Он – часовщик, перед которым рассыпался сложнейший механизм, давая один шанс его собрать. Каждый сосуд, который мужчина сшивал, каждый нерв, который он бережно соединял – это не просто физиология. Это музыка. Симфония, которую он писал вместе с телом, лишь дирижируя.

– Скальпель, – ровным тоном, сосредоточенно произнёс Ин-ха, не поднимая головы на ассистентку.

Холодный блеск стали в его руках отзывался лёгким трепетом. Скальпель не был для Ин-ха инструментом разрушения, в его руках он становился кистью. И на холсте живого тела он не рисовал абстракции, а возвращал форму тому, что было искалечено. Он восстанавливал функции, да, но куда важнее, что он возвращал надежду. Видеть, как в глазах человека, долгие месяцы жившего в отчаянии, просыпается огонёк – это наркотин, сильнее которого ничего нет.

Выходя на перекус между операциями, жужжащий телефон напомнил о себе. Не пациент, не коллега. На экране горело «Мама».

– Да?

– Ин-ха, ты посмотрел материалы по сингапурской сделке? Отец надеется…

Тяжёлый вздох сорвался с губ мужчины, словно свинцовая гиря упала на чашу весов его терпения. Очередной вопрос о бизнесе, этой чудовищной гидре, к которой он не имел ни малейшего касательства, резанул слух. С самого детства в его душе зрело отвращение к перспективе работать на кого-то на чужой нише, а затем быть вовлечённым в грязную схватку за власть, в которой он всем сердцем не желал участвовать.

– Мама, у меня через пять минут начинается консилиум. Сердечная недостаточность, девочке восемь лет. Дела компании могут подождать!

Эта тема его беспокоит больше. Его руки помнят десятки тысяч пульсов. Они чувствуют малейшую дрожь, самое крошечное колебание тканей. Это знание не из учебников. Оно – в кончиках пальцев. Оно – в этой почти мистической связи, которая возникает между хирургом и пациентом на столе. Ты дышишь за него, бьёшься за него, живёшь за него эти несколько часов.

И когда мерный писк аппаратуры сменяется уверенным, ровным ритмом его собственного сердца… Когда видишь, как розовеет кожа, как лёгкие самостоятельно наполняются воздухом… В этот миг весь мир сжимается до размеров одной операционной, и ты понимаешь: вот он. Абсолют. Он только что подарил Вселенной ещё одну жизнь. Отвоевал её у хаоса.

В трубке повисло взволнованное молчание, а затем тихий, полный сожаления вздох:

– Я просто передаю. W-group – это твоя семья, помни об этом.

– Я помню,– его голос смягчился, но оставался непоколебимым. – Но моя работа – здесь. Я не могу обсуждать слияния, когда чья-то жизнь висит на волоске. Ты же знаешь…

– Я знаю, – в её голосе Ин-ха услышал наигранную печаль и никак не отреагировал. Они попрощались, и мужчина вернулся к делам.

Эта работа была для всем. Он не считал её службой. Это было служение. Это единственное место, где он чувствовал себя по-настоящему живым и на своём месте. Где каждая его клетка кричали: «Вот для чего ты рождён». И никакие деньги, никакие корпоративные империи не могут дать и капли этого чувства. Его семья строит империю. А он – возвращает будущее.

Вечером перед последней операцией, за изучением исследований, он снова был поглощён поиском нового, совершенствованием старого. Он перечитывал строки, подчёркивал ключевые моменты, мысленно сопоставлял результаты различных исследований. Его кабинет, обычно образцово чистый, сейчас напоминал поле битвы. Стопки книг и журналов громоздились на столе, кофейные пятна небрежно украшали научные статьи. В этом хаосе он чувствовал себя как рыба в воде, как капитан, прокладывающий курс через бушующее море знаний.

Ин-ха, выпив последний глоток холодного кофе, был готов снова спасать, но ту раздался звонок. Он почувствовал холодную тяжесть в груди. Родители были в командировке – а это значило, что верные псы председателя из совета директоров снова поднимут головы. Обычно их угрозы были пусты, и родители быстро с ними справлялись: кого-то – увольнением, кого-то – исчезновением. Но этот звонок был от единственного человека, которого они все ненавидели, но не могли тронуть: от любимого сына председателя, его дяди, Ён-су.

Этот человек на поле бизнеса был гроссмейстером, но в жизни – патологическим садистом, для которого чужая боль была лучшим наркотиком.

– Ин-ха, почему я должен ждать, пока ты почтишь меня ответом? – раздался в трубке резкий, пропитанный раздражением голос.

– Я на работе, дядя. У меня нет времени на пустые разговоры, – ответил Ин-ха, стараясь, чтобы голос не дрогнул от презрения.

– Несносный мальчишка! Твоё неуважение дорого тебе обойдётся. Я жду тебя сегодня в кабинете. Если тебя не будет – последствия будут необратимыми. Понял?

Мужчина бросил трубку, отправив следом сообщение с адресом. Ин-ха, стиснув зубы, отключил телефон. Он не собирался прыгать по команде этого урода. Дядя может подождать.

После операции время на часах было уже позднее. Ин-ха отдавал себе отчёт, что дядя вряд ли останется в офисе его дожидаться, но всё-таки поехал проверить.

Возвышаясь над городом, словно каменный монолит, башня W-group являлась символом безжалостной мощи и деловой хватки. Ее зеркальные стены, полированные до блеска, отражали не небо, а лишь холодное сияние амбиций, поглощающих все на своём пути. В её облике не было ни намёка на тепло или человечность – лишь строгие линии, острые углы и бесконечная повторяемость окон, за которыми кипела работа, лишённая души. Ин-ха равнодушно взглянул на главный вход, освещённый мягким светом фонарей, и прошёл внутрь.

Здание было пустынным – лишь тихие шаги уборщицы, да ленивые сквозняки гуляли по коридорам. В кабинете дяди взгляд Ин-ха сразу упал на флешку, лежавшую на столе рядом с запиской. Узнав резкий, отрывистый почерк, он сжался внутри.

«Я пытлася по хорошему, но ты явно не понимаешь. Мне надоели твои выходки, поэтому теперь будем играть по моим правилам. Посмотри последнюю запись на флешке.»

С ощущением надвигающейся беды Ин-ха вставил флешку в компьютер. На экране возникли три файла с именами-датами. Он щелкнул на последний.

Камера, заляпанная грязью, выдавала картинку низкого качества. Подвал. Тусклая лампочка отбрасывала уродливые тени на бетонные стены. В центре – девушка, привязанная к стулу, с мешком на голове. В кадр вошел крупный мужчина в маске, очевидно, один из прихвостней дяди. Он рывком снял мешок.

Ин-ха замер. Перед ним было лицо Алисты. Точная копия. Или… это была она?

У неё за спиной творилось нечто чудовищное. Девушка бешено мотала головой, её глаза, полные животного ужаса, были расширены, из горла вырывались хриплые, придушенные кляпом звуки. Мужчина равнодушно повернулся к кому-то за кадром, получил кивок и, развернувшись, с размаху врезал ей по лицу.

Раздался глухой, костный хруст. Ин-ха непроизвольно вздрогнул. Это был не театр. Это было настоящее.

Девушка забилась в истерике, и тогда мужчина принялся методично, с каменным лицом, бить её снова и снова. Каждый удар со свистом рассекал воздух, оставляя на её лице кровавые подтеки. Хрящи носа превратились в кровавое месиво, скула провалилась. От красоты не осталось и следа – лишь опухшая, окровавленная маска.

Когда её голова бессильно упала на грудь, палач грубо вырвал кляп и, схватив за волосы, задрал её изуродованное лицо к камере. Казалось, все кончено, но её губы дрогнули, выдыхая в объектив кровавый пузырь.

– Спаси… – прошептала она и обмякла.

Мужчина бросил ее голову, и она безжизненно откинулась. Экран почернел.

Сердце Ин-ха бешено колотилось. Он лихорадочно открыл остальные файлы. На одном – другую девушку, ту же самую «Алисту», насиловали несколько человек, пока она визжала в камеру, умоляя о пощаде. На другом – ей медленно, с наслаждением, резали кожу лезвием.

Брюнет, просмотрев всё, хотел вытащить флешку из порта, чтобы помчаться в полицию, но флешка и все файлы на компьютере мгновенно самоуничтожились.

В ту же секунду раздался звонок.

– Ну что, племянник, понравилось моё домашнее видео? Выбирай сценарий для своей сучки, – раздался в трубке сладостный, сытый голос.

– Что вы хотите? – выдавил Ин-ха. Он понимал, что это была не она. Но он так же ясно понимал – дядя способен в любой момент превратить кошмар с экрана в реальность.

– Покорности. Раз ты беспокоишься только о своей девчонке, надеюсь, послушаешь меня и сделаешь всё, как прошу… На вечеринке W-group я представлю тебя всем как нового директора компании. Ты примешь пост и будешь послушной марионеткой. Всё.

– Хорошо, будет по-вашему. Но обещайте, что не тронете Алисту! – Ин-ха старался держать себя в руках, но его голос дрожал.

– Я не трону твою подружку, пока ты ведешь себя хорошо. Но… Она обязана присутствовать на этом событии. Как-никак, она – будущая невестка W-group. – Он довольно хмыкнул в трубку.

– О чём вы говорите, дядя? – удивлённо спросил Ин-ха, не веря своим ушам. Он сам планировал это, но когда-нибудь потом, не сейчас и уж точно не по приказу.

– Решение одобрено советом и твоими родителями. Не подведи нас. И помни, – голос дяди стал ледяным, – я всегда могу заменить актрису на оригинал.

Связь прервалась. Ин-ха тут же набрал номер Алисты. После бесконечных гудков он услышал её сонный, уставший голос:

– Привет…

Глава 1

Шум дождя заливал вечерние улицы Холанда. Над столицей сгущались сумерки, но не все успели разбежаться по домам. Кто-то выходил из супермаркета, кто-то садился в машину, зажигая фары, а кто-то, прижимая к себе собачку, бежал к светящемуся входу в метро.

Среди этой неразберихи лишь одна фигура невозмутимо шагала по промокшему асфальту, возвращаясь с долгой пробежки. Отражение её силуэта скользило по мокрому асфальту, в точности повторяя движения.

Стройная фигура потянулась к капюшону, стряхнула с него капли и поправила наушник. Взгляд её был прикован к телефону, который бесконечно вибрировал. Имена на экране вспыхивали и тут же гасли от нажатия кнопки отказа. Девушка явно не хотела разговаривать, но собеседник был настойчив. После недолгой борьбы она сдалась.

– В чём дело, Каллисто?

На другом конце провода раздался довольный смешок. Абонент был в хорошем настроении и не обращал внимания на её тон.

– Как дела? Чем занята, Ю, что так долго не отвечаешь? Неужели на свидании в такой «прекрасный» день?

– Только закончила пробежку. Говори быстрее.

– А ты как всегда сама любезность. Хотела тебя обрадовать: пришли новые заказы…

Ю тихо вздохнула и огляделась. Найдя взглядом уединённую беседку, она двинулась к ней, чтобы укрыться от дождя. За это время на улицах почти никого не осталось. Фонари поочерёдно зажигались, освещая путь редким прохожим.

Достав слегка влажную пачку сигарет, девушка прикурила и, сделав глубокую затяжку, выпустила облако дыма. Слушать Каллисту она могла, только заняв себя чем-то посторонним. Сколько бы лет ни прошло со дня их знакомства, Ю всё так же настороженно относилась к каждому слову и поступку Калли.

«Вот так всегда», – мысленно усмехнулась Юпитер. Она часто замечала, что слова напарницы такие же гладкие и отполированные, как её маникюр. И так же легко режут. Ей казалось, что Каллисто была рождена для того, чтобы плести эти идеальные паутины, в которых все добровольно запутываются. И самое противное, что Юпитер – не исключение.

Она слушала мягкий голос, вдыхая очередную затяжку. Юпитер считала, что эти действия спасали её, становились щитом. Пока она делает эту горькую затяжку, пока смотрит, как дым смешивается с воздухом и тает, – Каллисто не может залезть прямо ей в голову. Это было хоть какой-то преградой. Некой иронией: чтобы выносить её сладкий яд, мне нужен настоящий…

– Даже не один, а сразу несколько? И что же на этот раз?

– Ох, ma chérie1, всё очень интересно, так что жду тебя в штабе через полчаса. Ты же сейчас рядом с парком Кравец?

Ю слегка подняла голову. Её взгляд скользнул по ближайшим зданиям и столбам, выискивая камеры. Заметив одну в паре метров от себя, она показала в её сторону средний палец и направилась к метро.

****

Плавными движениями Ю сняла наушники и убрала их в карман. Её взгляд устремился на железную дверь.

Здание, к которому подошла девушка, стояло поодаль от остальных. Всю его территорию окружал небольшой заборчик, справа от входа располагался ухоженный сад и одинокая скамейка с фонарным столбом. На объекте не было больших ярких вывесок или каких-то других вычурных обозначений, как на соседних строениях. У парадной двери висел почтовый ящик для анонимных писем клиентов, чуть выше в углу – скрытая камера, а с другой стороны двери – вывеска: «Частная охранная организация «Аврора – Альфа».

Девушка проверила почтовый ящик и вытащила оттуда запечатанное письмо. Не удостоив его внимания, она положила бумажку в карман и вошла внутрь.

– Добрый вечер, мисс.

Из-за стойки выглянул крепкий мужчина средних лет. Он слегка поклонился девушке и вернулся к мониторам.

Помахав охраннику в ответ, Ю свернула в сторону пожарной лестницы. Здание не было очень высоким, но оставалось просторным, поэтому для удобства построили лифты в разных концах коридора. Девушка редко ими пользовалась, её выбор падал на ступеньки. Тем самым она поддерживала форму и к тому же удачно обходила нежелательные встречи с клиентами и другими сотрудниками компании.

Пройдя около пяти этажей вверх, она открыла дверь и двинулась дальше по коридору. Холл был очень уютный и светлый. На полу стояли горшки с растениями, а на стенах висели картины. В них была душа – что-то неуловимо знакомое, отчего в груди у Юпитер сжималось то ли от щемящей нежности, то ли от старой обиды. Каждое полотно будто хранило отголосок чьего-то смеха, шёпот в полумраке, взгляд, полный значения. Это была не просто живопись, а застывшие во времени кусочки чьей-то жизни, в которых она с необъяснимой болью узнавала саму себя.

Вот одно из них: на холсте, почти слепящем своей яркостью, была изображена терраса загородного дома в полдень. Солнечные зайчики плясали на столешнице, отражаясь в стеклянном кувшине с лимонадом, а за пределами тента небо было таким синим, что, кажется, эта синева просачивалась сквозь краски и пахла озоном после грозы. Но почему-то именно от этой картины, от этого взрыва света и беззаботности, у Юпитер перехватывало дыхание. В этой идиллии сквозила такая щемящая, пронзительная тоска по чему-то навсегда утраченному, что смотреть на неё было почти физически больно. Казалось, ещё миг – и она услышит с картины далёкий, детский смех, от которого по коже побегут мурашки. Она отвела взгляд, снова ощутив во рту горький привкус дыма и невысказанных слов.

Когда картинный ряд закончился на ярком красном полотне, показалась белая дверь с табличкой «Директор Алехандро Галлиани». Юная особа постучала и, подождав пару секунд, открыла дверь. В кабинете, как и ожидалось, никого не было.

Девушка подошла к мраморному столу и положила на него письмо. Движения были чёткими и машинальными. Юпитер с юных лет бывала в этом пространстве, оно казалось ей уже родным. Дедушка часто приглашал её на чашечку кофе с пирожным в свой кабинет. Кофе – для него, десерт – для неё. Даже когда девушка начала работать в компании, традиция не потеряла смысла.

Как и привычка мужчины оставлять включённой настольную лампу, чей приглушённый свет падал на семейное фото. Ю часто старалась обводить его взглядом, дабы не бороздить старые раны.

– Ничего не изменилось, всё тот же бардак…

Девушка слегка прибралась на рабочем месте дедушки и затем потянулась к стационарному телефону. Она набирала рабочий номер Каллисто, потирая виски. Через пару гудков послышался приятный голос с акцентом:

– Жду тебя в кабинете «Аврора». И, Юпитер, захвати с собой папку 3246.

– Хорошо, буду через три минуты.

– Ты что, на перегонки с ветром? – блондинка усмехнулась со своей шутки. – Не торопись, я пока кофе сделаю.

– Ты же в курсе, что я его не пью.

– Знаю, я тебе и не предлагаю.

Перед гудками снова прозвучал смешок. Юпитер положила телефон на базу и тяжело вздохнула.

Она сделала пару шагов в сторону окна и упёрлась в деревянный комод с пронумерованными ящиками. Хоть это был кабинет директора, помещение не было столь просторным. Мужчина не любил лишних деталей, поэтому в своём пространстве размещал только необходимое. Из-за небольшого количества вещей он не видел смысла в большей площади. Для статуса и приёма клиентов у него под рукой был другой кабинет – намного просторнее и грандиознее.

Быстро найдя необходимый документ, девушка замела следы своего присутствия и пошла в сторону «Авроры». Её шаги были лёгкие и размеренные, но в них чувствовалась усталость. Скорее всего, так на неё действовал голос напарницы.

Каллиста работала в компании дольше Ю, но из-за своей чудаковатости не могла ни с кем сработаться или не хотела. Её таланту не было равных, поэтому директор не смел упустить такое дарование и собрал под своим прямым командованием группу, куда позже вступила Юпитер.

Спустя какое-то время совместной работы мужчина стал куратором, а командиром назначил внучку. Её напарницей и поддержкой, конечно же, оставалась Каллиста, а в помощниках ходил молодой парень под псевдонимом Меркурий. Лишних они отметали.

Чаще всего все миссии – официальные и подпольные – выполняла Юпитер. Она была и остаётся лучшей в своём деле, ведь дед обучал её с юных лет. Но в этот раз что-то было не так. Странное чувство не покидало её всю дорогу.

Она неохотно открыла дверь и вошла в комнату. Воздух здесь был другим – прохладным, пахшим озоном от работающей техники и стерильной пылью. Помещение, больше похожее на командный центр, было погружено в полумрак, нарушаемый лишь мерцанием множества мониторов, отбрасывающих синеватые блики на стены. В углу, словно часовой, стоял массивный железный шкаф с плотно запертыми ящиками, а в центре этого царства проводов – одинокий стол, заваленный бумагами и электроникой.

За компьютером сидела худощавая блондинка, попивая кофе. Она не обратила внимания на вошедшую гостью и продолжала работать, лишь её пальцы порхали по клавиатуре, отстукивая тихую, механическую дробь. Юпитер положила документ на край стола, бумага легла белым пятном на эту территорию высоких технологий, и ушла в подсобное помещение, где находилась кухня. Оттуда уже доносились звуки готовки, а значит, девушки были не одни в компании поздним вечером. Единственный вариант всплыл у неё в голове.

– Привет, Меркурий. Каллисто и тебя заставила прийти?

Высокий чернокожий парень поставил чайник и обернулся в сторону собеседницы. Он мягко приподнял свои пухлые губы в улыбке и кивнул.

– Командир, давно не виделись. Я заварил вам чай и приготовил лёгкий ужин. Вы с пробежки, наверное, голодные…

Девушка кивнула и села за стол. Пальцы сами потянулись к знакомой керамической кружке – матовой, тёплой, идеально лежащей в ладони. Она взяла её с собой, словно старую подругу, чтобы согреть руки, и поднесла к лицу, впуская струящийся пар с нежным ароматом молочного улуна. Этот запах – травянистый, с нотками сливочной карамели – был для неё запахом спокойствия и коротких передышек. Пригубив любимый чай, она ощутила, как по телу разливается долгожданное тепло, на мгновение отгоняя внутреннюю дрожь.

На кухне ярко пахло лимоном. Девушка вспомнила, как Меркурий частенько нарезал его на дольки и выжимал ароматный сок в чай, считая, что так вкуснее и полезнее. Юпитер окутал уют, и она продолжила смотреть на юношу уже из этого маленького островка комфорта.

Меркурий, самый младший среди них, выглядел старше своих девятнадцати лет. Высокий, с отличной фигурой, он казался зрелым в своих квадратных очках. Но в расслабленном состоянии складки между густых бровей исчезали, выдавая его юный возраст, а в глазах читалось ребячество.

– Опять по её указке делаешь? Ты же не обязан.

Лицо парня скривилось от неловкости. Он прекрасно понимал, что срок контракта с блондинкой подошёл к концу, но привычки прошлого не оставляли его в покое.

Поставив еду на стол, он сел напротив девушки.

– Да нет, я сам… Серьёзно. Просто видел, чем Каллисто там занимается – листает тонны архивов. Это надолго. Лучше подкрепитесь, пока есть возможность.

– Хорошо, только поешь вместе со мной. Уверена, ты с пар тоже не успел нормально поесть.

Девушка поставила чай рядом с собой. Тёплыми руками она спрятала волнистые локоны за уши и придвинула приборы к парню, взяв себе новые.

В помещении наступила приятная тишина. Молодые люди молча ужинали, охотно поглощая пищу. Первой из-за стола вышла Юпитер. Она помыла за собой посуду и поблагодарила парня. Не ожидая, пока он закончит, девушка вернулась в кабинет, где Каллиста уже потягивалась от удовольствия выполненной работы. Услышав шаги, она развернулась и подмигнула проходящей мимо Юпитер.

– Ну что, ma chérie, где доки, которые я просила?

Юпитер села за стол и толкнула чёрную папку с цифрами 3246 на переплёте к блондинке.

– Зачем тебе это старьё?

Шатенка облокотилась на руку, чувствуя, как глубокий и голубой взгляд напарницы будто бы осязаемо касается её. Юпитер слегка нахмурилась, а та улыбнулась в ответ и по своей привычке, устроилась поудобнее в кресле, подобрав под себя замёрзшие ноги. Блондинка часто так делала в прохладном кабинете, поэтому ходила в тёплых носках и тапочках.

– Помнишь это дело? Того парня, которого ты втиснула в лимузин у театра? Прямо на глазах у всей толпы?

– К сожалению… Как же забыть? – Юпитер вздохнула, убирая непослушную прядь с лица. – Иногда у этих богатых идиотов просто каша в голове вместо идей.

Слова Юпитер повисли в воздухе, и Каллисто, сама олицетворение того мира, который только что обозвали, ощутила привычный, горьковатый привкус иронии. Ее собственное состояние и статус владелицы многомиллиардной компании казались в такие моменты абстракцией, нелепым костюмом, надетым на тело постороннего человека. Она мысленно усмехнулась. «Каша в голове» – это было мягко сказано. Она знала подноготную этой касты: развращённую безнаказанностью спесь, пустоту, прикрытую титановыми кредитками, и опасные капризы, которые они считали своим правом. Она презирала их не как завистливый аутсайдер, а как человек, купивший себе место в их клубе и с ужасом разглядевший всю подноготную. Ее презрение было стерильным, почти научным – как хирург презирает раковую опухоль.

И в этом была ключевая разница между ними. Юпитер ненавидела богатых по-настоящему, с той жгучей, личной ненавистью, что рождается на обледенелом панельном пороге, в долгих очередях за копеечной помощью и в горьком понимании, что твою судьбу могут сломать по прихоти какого-нибудь модника в лимузине. Ее презрение было родом из уличной грязи, из борьбы за выживание, где каждый рубль был добыт потом, а не унаследован. Каллисто считывала это с каждой её язвительной реплики, с каждого недоверчивого взгляда, брошенного в её, Каллисто, сторону. И в глубине души она понимала, что у Юпитер на это есть все права. Более того – в этой непримиримой, чистой позиции была какая-то пугающая честность, которой ей, Каллисто, всегда будет не хватать.