- -
- 100%
- +
– А я вам полотенчико несу, – женщина, улыбаясь, протянула мне вышитую холстину.
– Спасибо, – я не была господином Монтом, поэтому не считала зазорным благодарить и улыбаться в ответ.
– Вы заканчивайте и идите в горницу, холодно тут. Для женского здоровья неполезно.
Асинья снова быстро ушла, и я не успела признаться в своей безденежности. А может, нарочно медлила, надеясь на чудо.
Комкая в руках полотенце, вернулась в горницу.
Господин Монт, к моему неудовольствию, никуда не исчез. Он сидел за столом.
А на столе… поблёскивая широкими медными боками, шипел горячий самовар. На нём крепился заварочный чайник, из-под которого вился лёгкий парок. На большом блюде высилась приличная горка ароматной сдобы. Пространство вокруг занимали пиалы и вазочки. Их содержимое от двери было не разглядеть, но наверняка там что-то вкусное и сладкое.
Во рту собралась голодная слюна, желудок, казалось, прилип к позвоночнику.
Я взяла себя в руки и прошла к своим вещам, стараясь не коситься на стол. Ничего страшного, если не поем сейчас. Голодать – полезно для фигуры.
Эти спорные утверждения проносились в голове, возникая из недоступной мне памяти и снова растворяясь в ней. Усмирить голод они никак не помогали.
Я повернулась к столу спиной, медленно, очень медленно складывая полотенце. Расстёгивая сумку, перебирая в ней вещи. Я изо всех сил делала вид, что сильно занята, а сама ждала звук наливаемого в чашку чая и довольное чавканье Монта. Такой неряха в моём представлении обязательно должен чавкать.
– Ну что вы там возитесь?! – вместо этого я услышала его недовольный голос. – Мне ещё долго вас ждать?
Я обернулась, готовая резко ответить на грубость. И вдруг до меня дошёл смысл сказанных слов. Он меня ждёт? В подтверждение этого чашка Монта всё ещё была пуста, а горка выпечки не тронута.
Горло свело спазмом, но я сумела выговорить:
– Спасибо, я не голодна.
– Не мелите ерунды, – раздражённо перебил он. – Я сидел напротив всю дорогу и видел, что после Светлой рощи вы ничего не ели. А это было вчера утром.
Значит, прошло больше суток, быстро подсчитала я. И всё равно, гордость не позволяла признаться в полной финансовой несостоятельности. Однако и оставаться с Монтом здесь больше не стоит. Заберу вещи и попрошусь у Асиньи посидеть у печи, пока за мной не приедут.
Я снова отвернулась, чтобы закрыть саквояж.
– Прекратите вы это глупое жеманство! – стул резко проскрипел по половицам, значит, Монт встал, а потом добавил угрожающе: – Или вы садитесь за стол сами, или я сажаю вас силой.
Я опешила от изумления и страха. Судя по выражению лица, мужчина намеревался исполнить свою угрозу.
Он подошёл ко второму стулу, расположенному ближе ко мне, и демонстративно отодвинул его.
– Вы привыкли добиваться своего при помощи насилия? – голос почти не дрожал, даже удалось добиться презрительной интонации.
– Да! – рыкнул он, продолжая держать спинку стула. – И если мне придётся насильно кормить одну невыносимую девицу, я это сделаю.
«Сам ты невыносимый», – подумала я, обречённо подходя ближе и заставляя себя не радоваться слишком откровенно тому, что наконец поем.
Я принципиально села на самый краешек стула, но Монт резко подвинул его к столу, и меня вместе с ним.
– Я уже понял, что вы манкируете всем женским, поэтому не буду просить вас взять на себя обязанности хозяйки. Вы, наверное, и слово это за оскорбление считаете?
Я покраснела, но промолчала. Уверена, он высмеет любой мой ответ. К тому же я не знала, как именно считаю. Пока меня больше заботило решение жизненно важных вопросов, во взглядах позже разберусь.
Монт занял своё место, снял с самовара заварочник, налил тёмной, насыщенной, даже на цвет терпкой заварки в свою чашку. А затем остановил на мне выжидательный взгляд.
Я упрямо рассматривала узор на скатерти. Ну что ему ещё надо? Чего уставился?
– Вы не соизволите подвинуть свою чашку? – насмешливо произнёс Монт.
И я покраснела ещё больше. Этот человек действует на меня отупляюще. Я совсем перестаю соображать и веду себя как идиотка.
Я переставила чайную пару ближе к нему. Поблагодарила, когда он налил заварки и мне. Надо брать себя в руки. Видно же, что Монту нравится смущать меня. А когда я реагирую на его провокации, он почти открыто радуется.
Поэтому я села поудобнее, чуть расслабив спину. И немного развела уголки губ, надеясь, что это похоже на лёгкую улыбку, а не на гримасу.
Впрочем, Монт не реагировал, он был увлечён процессом. Поставил пару на блестящий, явно только что вычищенный поднос, где стоял самовар. Открыл краник и наблюдал за тонкой струйкой кипятка.
Кажется, самовар давно не чистили от накипи. Вода едва протекает. Это ж сколько чай ждать придётся? Я так слюной изойду. Кстати, она и то течёт быстрее.
Разумеется, эти мысли озвучивать я не собиралась. Ещё и старалась, чтобы на лице у меня не отражалось нетерпение. Этот тип и так считает меня невоспитанной особой. Ни к чему давать ему лишний повод.
Наконец обе чашки были наполнены душистым чаем, и одна стояла передо мной.
– Выбирайте, – Монт великодушным жестом протянул мне блюдо с выпечкой, предлагая взять первой.
Я не стала размышлять, потянулась к ближайшей, стараясь только, чтобы движения не были слишком резкими. Остатки самоуважения требовали не показывать, насколько я голодна.
– Приятного аппетита, – пожелал Монт, отломил маленький кусочек сдобы и отправил в рот.
– Благодарю, и вам приятного аппетита, господин Монт, – пожелала я в ответ и сдержанно – не описать словами, каких сил мне это стоило – последовала его примеру.
То есть не впилась зубами в булку, откусывая сразу половину, а отщипнула крошку. Медленно и аккуратно положила её на язык, ещё и начала жевать. Хотя она растаяла сразу в море слюны, наполнившей рот.
Монт смотрел на меня внимательным взглядом. Мне показалось, что там промелькнуло уважение, но уверенности в этом я не испытывала. Может, просто выдавала желаемое за действительное. Однако и насмехаться надо мной он перестал.
– Должен заметить, что у вас есть характер, сударыня, – всё-таки уважение там действительно мелькнуло, даже если лишь на крохотное мгновение.
– Рада, что вы это заметили, – я отщипнула ещё крошку, мысленно уже проглотив сдобу целиком.
– Тогда предлагаю не чиниться и нормально поесть. Вы не возражаете?
– Вы сами начали.
– Хотел вас испытать.
– Это низко, сударь.
– Прошу простить, сударыня.
С каждой фразой меня всё сильнее охватывало раздражение. Его признание вывело из себя. Испытатель, блин.
– Не прощу!
– Будьте же милостивы, – он снова смеялся.
На глаза попалась вазочка с вареньем. Забыв себя от гнева, я потянулась к ней.
Нашу перепалку прервала открывшаяся дверь и Асинья с блюдом пирожков.
– С мясом, как вы и заказывали, господин Монт, – хозяйка с улыбкой поставила тарелку на стол. Голова закружилась от аромата. Ещё немного, и я просто сойду с ума от голода.
Решив, что хватит с меня испытаний, схватила пирожок с тарелки. Откусила, сколько смогла, и начала жевать, открывая рот и втягивая воздух, чтобы было не так обжигающе горячо. Проглотила, чувствуя ни с чем не сравнимое удовольствие, откусила ещё.
Монт с лёгкой улыбкой наблюдал за мной. Однако меня это больше не трогало. Пирожки были восхитительны. Мясо идеальной готовности, сочное, в меру солёное, без кожи, косточек и прожилок.
Дождавшись, когда я съем первый пирожок и возьму в руки второй, Монт с ленцой поинтересовался у хозяйки.
– С чем пирожки, Асинья?
– С мясом, – она удивилась, – вы ж сами велели.
– Мне интересно, чьё это мясо? Не собачатина часом?
Мне резко подурнело. Я почувствовала тошноту, второй пирожок выпал из ослабевших пальцев, звякнув блюдцем о стол.
– Господин Монт! – воскликнула Асинья, всплеснув ладонями. – Ну что вы как ребёнок, ей-богу. Смотрите, как барышню перепугали.
Я увидела, что этот подлец посмеивается, и озверела.
– Вам должно быть стыдно так жестоко подшучивать над девушкой!
– Должно быть, – согласился мерзавец, тут же добавляя: – Но не стыдно. Вы так забавно реагируете, что я просто не могу сдержаться.
– Кушайте, милая барышня, кушайте, не обращайте внимания, – успокаивала меня хозяйка, пока я дрожащей рукой отпивала из чашки, чтобы хоть как-то прогнать неприятный привкус во рту, образовавшийся после слов Монта. – Это свинина. Стешка позавчера кабанчика забил.
Тошнота немного отступила, но пирожки всё равно потеряли свою привлекательность. Я съела пару булочек, поочерёдно сдабривая их вареньем, мёдом и сливками. А на шутника намеренно не обращала внимания.
– Скажите хотя бы, как вас зовут, – попытался он снова завязать беседу. – Неужели я не заслужил знать хотя бы эту малость, пригласив вас на чаепитие?
– Нет, не заслужили, – отбрила я. – Вы не просто невоспитанный, вы ещё и меркантильный, господин Монт.
– Почему же? – на этот раз он удивился по-настоящему.
– Потому что вы пригласили меня за стол из корыстных соображений, чтобы выведать личную информацию.
Монт захохотал. А я доела последний кусочек булочки, сдержав желание ещё пару сунуть в карман, допила последний глоток чая и поднялась.
– Благодарю, господин Монт, за чудесное чаепитие. Если оставите свой адрес, я вышлю вам деньги за него.
Ещё до того как он успел ответить, схватила саквояж, перекинула через руку плащ и быстрым шагом, стараясь не перейти на бег, направилась к выходу. Схватившись за ручку двери, я обернулась. Мужчина смотрел на меня нечитаемым взглядом.
– Прощайте, господин Монт. Было неприятно познакомиться.
Глава 3
В кухне всё было по-прежнему. Асинья возилась с пирожками. Стешка (я решила, что это именно он, больше некому) спал на печи, и его босые пятки так же выглядывали из-за занавески.
– Накушались уже, барышня? – кухарка бросила на меня быстрый взгляд, отвлекаясь от своего занятия.
– Да, спасибо, было очень вкусно, – я не покривила душой, хоть и запнулась на секунду, вспомнив глупую шутку Монта.
– Ну и на здоровьичко, – откликнулась хозяйка, возвращаясь к пирожкам.
– Асинья… – я подбирала слова, чтобы звучало не слишком жалко. – За мной должны приехать, но я не знаю во сколько. Могу я подождать здесь?
– Само собой, – хозяйка даже удивилась такой просьбе. – Почтовые станции для того и стоят на трактах, чтобы пассажиры передохнуть да погреться могли. Ступайте в горницу, там всё и устроено для этого.
В горницу, легко сказать.
– А нельзя ли ещё где-то подождать?
– Нумера есть, – Асинья снова отвлеклась и отёрла лоб тыльной стороной ладони, – разные. Семь медяков за место в общем или два серебряных за отдельную комнату.
– Это за неделю? – наивно поинтересовалась я.
– За ночь, милая барышня, – Асинья потеряла ко мне интерес, явно раскусив мою неплатёжеспособность.
Я понятия не имела о ценности денег и не знала, какую зарплату буду получать в приюте, но за отдельный номер в захудалой гостинице заплатить наверняка смогу? По крайне мере, мне хотелось на это надеяться. И я рискнула спросить, хотя и было ужасно стыдно.
– Асинья… а нельзя ли мне снять номер… в долг? – самое трудное выговорила, а дальше затараторила, стремясь изложить свои доводы до того, как хозяйка откажет: – Я еду в Сосновый бор. У меня назначение в сумке, могу показать. С первой же зарплаты я вышлю вам необходимую сумму или даже сама привезу.
– Простите, барышня, – Асинья выслушала до конца, но выражение лица у неё было такое, что я сразу поняла – откажет. И не ошиблась. – В долг не могу, не положено. В горнице можно без денег сидеть, сколько надо, а в нумера не могу. Уж не гневайтесь.
Я вздохнула. Находиться в одной комнате с Монтом и слушать его идиотские подколы, медленно закипая от ярости, не хотелось совершенно.
– А можно я здесь посижу? Обещаю, что не буду мешать.
– Посидите, – хозяйка пожала плечами. – Только уж не трогайте ничего.
– Обещаю.
Я опустилась на лавку в том же самом месте, где сидела сразу по приезду. Поставила рядом саквояж, плащ положила на колени и обняла его. Надеюсь, транспорт из приюта не заставит себя долго ждать.
В тепле, после сытной еды меня разморило. Веки опускались, голова клонилась назад, норовя опереться на стену, приходилось прикладывать усилия, чтобы сидеть ровно. Очень хотелось снять опостылевшее платье, принять душ и лечь в постель с чистым бельём. Впрочем, достаточно и просто лечь. Остальное можно уже после.
– Вы храпите во сне, – услышав этот голос, я вздрогнула и открыла глаза.
Разумеется, Монт, кто ещё не может пройти мимо, не сказав гадость.
– Что вам нужно? – недружелюбие звучало столь явственно, что кто-то другой, менее толстокожий, давно бы ретировался. Но не Монт. Ему мои огрызания были нипочём.
– Я еду в Сосновый бор, – неожиданно серьёзно ответил он. – Давайте подвезу, куда вам надо.
– Нет, спасибо, с вами я точно никуда не поеду, – я почувствовала, как переполнилась чаша моего терпения. И даже если бы захотела остановиться, уже не смогла: – Я вообще, надеюсь больше вас никогда не встречать. Вы ужасный тип, и я вас ненавижу, хотя совсем не знаю. Я лучше пешком пойду по сугробам, чем сяду с вами в одну карету.
– Сани, – поправил он, словно всего остального и не слышал.
Моё раздражение утихло так же быстро, как и возникло. Этот человек абсолютно непрошибаем, тратя на него свои нервы, я ничего не выиграю. Поэтому всё же оперлась затылком на стену и прикрыла глаза. А ещё опустила ладонь на саквояж в красноречивом жесте. Мол, мало ли кто вокруг шастает, ещё украдёт мои ценные вещи.
Когда я решилась открыть глаза, Монта уже не было. Поздравив себя с победой, но абсолютно не ощущая от этого радости, я переместилась обратно в горницу.
Здесь уже не осталось никаких следов недавней трапезы. Только аромат сдобы ещё витал в воздухе, заставляя жалеть, что Асинья поторопилась всё убрать.
Я примостилась на лавке, разглядывая на стене пятно увядающего солнечного света. Когда уже за мной приедут? Я устала сидеть на деревянном сиденье. Вот бы позвонить в приют и спросить, долго ли мне ещё ждать. Жаль, что мобильника в саквояже я не обнаружила. Да и на станции телефона не видела. Есть ли они здесь вообще?
Я очнулась так резко, что от движения стукнулась затылком о стену. Телефон? Мобильник? В моей памяти не было никакой информации ни об этих штуках, ни о том, как с их помощью можно связаться с приютом.
Однако чем дальше, тем больше казалось, что во мне слились две личности. Для одной было естественно всё окружающее, и она ехала в дом призрения, чтобы стать его директором. А другая… Для другой были естественны как раз эти неведомые «телефоны».
Надеюсь, я не сошла с ума, и это не проявления шизофрении. Хотя вроде обострения должны быть весной и осенью, а сейчас зима.
Я невесело хмыкнула. Нахожусь на почтовой станции в глуши без единой монетки. Не знаю, когда меня заберут отсюда и заберут ли вообще. И куда мне идти, если всё же случится худшее.
Но при этом размышляю о возможном раздвоении личности. Действительно забавно.
Я просидела так до глубоких сумерек. Света в горнице не было, поэтому здесь темнело одновременно с улицей. Я то задрёмывала, проваливаясь в ту, нереальную реальность, то возвращалась в реальность настоящую.
Когда всё кругом стало тёмно-серым, дверь отворилась, и в неё проник жёлтый свет свечи.
– Барышня, – позвала меня Асинья, – идёмте со мной.
– Куда? – спросила я, но она уже скрылась за дверью.
Чуть подумав, я накинула плащ, подхватила саквояж и двинулась следом. Асинья ждала меня в другом конце сеней, рядом с дверью, что вела в умывальню.
Замкнутое пространство, да ещё и освещённое лишь колеблющимся огоньком свечи, внушало беспокойство.
Я здесь одна. Никто не знает, что я приехала. Если вдруг пропаду, даже искать не станут. Да, меня видел невыносимый Монт, но хозяйка всегда может сказать, что барышня отбыла в неизвестном направлении.
Что если Асинья со своим Стешкой связаны с преступным миром? Может, они грабят и убивают таких одиноких беззащитных барышень, как я? Или ещё хуже – не убивают, а, например, продают каким-нибудь мерзавцам.
Меня прошиб холодный пот. По спине побежали колючие ледяные мурашки.
Как же я жалела, что отказалась ехать с Монтом. Уж лучше бы послушала его грубости, зато прибыла в приют в целости и сохранности. А теперь из-за своей гордыни я рискую головой.
Я замерла. В голове проносились мысли, складываясь в варианты дальнейших действий. Вывод следовал один: надо бежать.
Дверь в кухню была приоткрыта, и горевшая в углу лампадка позволяла угадать очертания предметов. Если заскочить туда, закрыть дверь и подпереть её, то возможно получится выгадать время до утра. По свету я могу попытаться уйти.
Я уже почти шагнула к кухне, как оттуда донёсся сдавленный кашель. Стешка! Лежащий на печи второй член банды перекрыл мне этот путь.
Возвращаться назад в горницу я не рискнула. Там двойные створки и никакого запора. Пока подтащу тяжёлую скамейку, меня десять раз догонят и скрутят.
Оставалась только входная дверь. Правда на улице мороз и темень. Я скорее всего замёрзну, застряв в ближайшем сугробе, или попаду в зубы лесным хищникам. Однако это виделось мне более предпочтительным, чем оказаться в руках негодяев.
Я бросилась к двери, дёрнула на себя ручку, потом толкнула створку, навалившись на неё всем телом. Она не поддавалась ни в одну сторону. Входную дверь Асинья предусмотрительно заперла.
Выхода отсюда не было.
Но сдаваться я не собиралась. Сжала крепче ручку саквояжа. Сейчас спокойно подойду к хозяйке, дождусь, когда она отвернётся, и огрею сумкой по голове. В идеальном варианте Асинья потеряет сознание на несколько минут, а я заберу у неё ключи от входной двери и сбегу.
Я подошла ближе. Даже при неясном, колеблющемся свете было видно, как странно она на меня смотрит.
– Вы чего дверь-то дёргали, барышня? Али проверяете за мной? Так я вечор всегда на замок запираю, коли почтовики все проехали. А сами которые по себе, так они достучатся. Да и слышно лошадок-то издалека по колокольцам. Тут у нас тишина такая по ночам, что всё слыхать.
Асинья говорила обиженным тоном. Кажется, её задело моё недоверие касательно запертой двери. Я засомневалась. Может, поспешила с выводами? С чего я вообще взяла, что она преступница? Просто испугалась и нафантазировала.
Осталось узнать главное:
– Куда вы меня ведёте?
– Дак в нумер. Ночь на дворе, не сидеть же вам в горнице. Наутро спины не разогнёте.
– Вы говорили, что номер стоит две серебряных монеты, а у меня нет даже медной. Что изменилось? – спросила я подозрительно.
– Господин Монт сказал, если за вами до ночи не приедут, подготовить вам нумер получше. И серебрушек оставил, – нехотя призналась хозяйка.
Я опешила. Он оставил денег? Вот так просто? Позаботился о девице, которая только и делала, что огрызалась на него?
Мне даже стало стыдно. И за свои мысли о хозяйке, и за отношение к Монту. Не такой уж он и неприятный. Особенно, когда его нет рядом, и каждое слово не вызывает всплеск раздражения.
Асинья открыла дверь. За ней оказался маленький тамбур и узкая лестница с тонкими деревянными перилами.
– Вы лучше стены держитесь, – посоветовала хозяйка, глядя, как я схватилась за перила.
Она поднималась первой и старалась освещать мне путь. Однако света не хватало. Приходилось сначала нащупывать ступеньку ногой, а потом уже наступать на неё.
К счастью, нам пришлось преодолеть всего один пролёт. На втором этаже Асинья остановилась и открыла ещё одну дверь. За ней был короткий коридор с двумя номерами. Для меня приготовили ближайший.
Хозяйка вошла первой. Зажгла от своей стоящую на столе свечу в подсвечнике, пожелала доброй ночи и оставила меня одну.
Первым делом я задвинула засов на двери. Затем скинула вещи на сундук у стены, а сама в изнеможении опустилась на кровать. Руки и ноги ещё подрагивали от пережитого. Вот это я нафантазировала. И сама перепугалась, и Асинью в ступор ввела своими прыжками.
Однако и ругать себя за развитое воображение не спешила. То, что в данном случае мои страхи оказались выдуманными, вовсе не отменяло рискованности предпринятого мною путешествия.
Одинокая привлекательная девушка. Без сопровождения. Без денег. Отправилась в лесную глухомань. Думаю, что название «Сосновый бор» говорит само за себя.
Как я вообще решилась на подобную авантюру? Почему я одета не по сезону? Да и вещей с собой почти нет.
Теперь, обретя некое подобие убежища, пусть и всего лишь на ночь, я немного расслабилась. Взамен мыслям о насущном пришли размышления о прошлом. Здесь вопросов тоже было намного больше, чем ответов на них.
Но это ничего. Я всё выясню. Нужно только время, чтобы вспомнить прошлое и разобраться в настоящем.
Я стянула покрывало с высокой кровати. Постельное бельё пахло свежестью, будто недавно принесено с мороза. Матрасов было несколько. Или это перины? Уложенные друг на друга, они создавали довольно мягкое ложе. Плотно набитая пером с пухом подушка, тёплое одеяло, что ещё нужно, чтобы хорошенько выспаться?
Я бы съела ещё пару пирожков. Пусть даже с тем самым мясом, которое противный Монт обозвал собачатиной.
Желудок оказался неблагодарным и не помнил съеденное несколько часов назад.
Однако рассчитывать на ужин не приходилось. Спасибо и на том, что незнакомец позаботился о моём ночлеге. А то провела бы ночь на лавке в общей горнице, куда в любой момент мог зайти ещё кто-то из путников. Пусть Асинья и утверждала, что по темноте мало кто решается путешествовать.
Я начала расстёгивать платье. Отметила, пуговицы располагаются спереди, значит, я привыкла одеваться и раздеваться сама. Впрочем, учитывая мой наряд и моё финансовое положение, сложно представить, что у меня могла быть горничная.
Под платьем обнаружилась видавшая виды сорочка. Я долго думала, но всё же решила сменить её. После четырёх суток пути хотелось хотя бы чего-то чистого.
Я повесила её на спинку стула и скинула прежнюю. От резкого движения пламя свечи колыхнулось, вместе с ним тени. И я заметила, что на столе лежит нечто, накрытое полотенцем. Забыли прежние постояльцы, а хозяйка пропустила при уборке?
Я подняла полотенце и почувствовала, что сейчас расплачусь. Это был ужин, о котором я только что мечтала. На блюде лежали три куска хлеба, пласты ветчины и варёные яйца. А в углу подоконника стоял кувшин с водой, ледяной, как и само заиндевевшее стекло.
Если бы случайно не заметила, так и легла спать голодной. Крутилась бы с боку на бок, слушая бурчание своего живота. И только утром обнаружила, что мучилась исключительно из-за своей невнимательности.
Я с удовольствием поужинала, прямо так, в одной сорочке, поджимая босые ноги, мёрзнущие от стылых половиц.
Два яйца и один бутерброд убрала в саквояж, завернув в вырванный из дневника лист. Небольшой запас еды мне не помешает.
Когда доставала тетрадь, что-то из неё выпало. Спохватившись, я проверила свои документы. Всё было на месте: паспорт, назначение, подорожная. Наверное, показалось.
Задув свечу, нырнула под одеяло. В комнате было довольно тепло, но я всё равно укуталась по самый подбородок. К утру центральная печь остынет, и холод от окна распространится по помещениям.
Перед рассветом я всегда мёрзла. Я этого не помнила, но откуда-то точно знала.
Впечатлений за сегодняшний день накопилось с вагон и маленькую тележку. Думала, не засну, перебирая в мыслях и анализируя крупицы доступных мне знаний. Но ошиблась. Я уснула в ту же секунду, как закрыла глаза.
Утро встретило меня громким стуком и ярким светом. Невысокое зимнее солнце светило ровно в окно.
– Барышня, вы завтракать будете али так, чайку попьёте? – раздался из-за двери голос Асиньи.
Я вспомнила об отложенном бутерброде и порадовалась, что он так и останется запасом. Если не прошлая жизнь, то эта дорога научила меня заботиться о хлебе насущном.
– Буду! – крикнула я хозяйке.
– Тогда вставайте, почти всё готово. Воду я за дверью поставлю, умоетесь.
Я услышала удаляющиеся шаги и откинула одеяло. С удовольствием потянулась, чувствуя, что прекрасно выспалась, отдохнула и готова дальше разбираться в хитросплетениях моей таинственной жизни.
За дверью стоял медный таз и большой кувшин с тёплой водой. Сначала я умылась, почистила пальцем зубы, а потом не сдержалась. Достала из саквояжа небольшой брусочек серого мыла с резким запахом. Вчера он вызвал у меня брезгливость из-за непривлекательного вида и аромата. Зато сегодня обрадовалась ему как родному.
Поставила таз на пол и обмылась, насколько хватило воды. Это подарило ощущение свежести, а ещё улучшило настроение.