Доктор Торндайк. Безмолвный свидетель

С характерной порывистостью он вскочил, взял с вешалки шляпу и пошел, и мне пришлось идти за ним.

– Ужасно неудобны эти особые правила, – сказал Бэтсон, быстро идя по улице. – Причиняют много хлопот и очень все задерживают.

– Разве обычного свидетельства о смерти недостаточно для кремации? – спросил я.

– С точки зрения закона достаточно, хотя говорят о введении новых правил, но Компания сама себе закон. У нее адски строгие правила, и так как вблизи Лондона нет крематориев, кроме одного, в Уокинге, приходится подчиняться их правилам. И это напоминает мне…

Бэтсон остановился и свирепо посмотрел на меня сквозь очки.

– Напоминает вам? – повторил я.

– Что они требуют второе свидетельство о смерти, подписанное человеком с медицинской подготовкой. – Он постоял, что-то бормоча про себя, потом неожиданно повернулся и пошел в новом направлении. – Надо поймать другого человека и захватить с нами, – объяснил он, идя по Хэмстед Роуд. – Совсем об этом забыл. Его зовут О’Коннор, младший врач из Северно-лондонской больницы. Он пойдет с нами, если мы застанем его дома. Если нет – вам придется заменить его.

Бэтсон взглянул на свои часы – поднес их на расстояние в четыре дюйма к носу – и двинулся вперед еще быстрее. Мы прошли небольшую площадь. Он остановился у двери, на которой висела скромная медная дока с надписью «Доктор О’Коннор», схватил ручку звонка и стал дергать, словно работает на пневматическом насосе.

– Доктор дома? – спросил он у изумленной служанки и, не дожидаясь ответа, влетел в коридор, прошел по всей его длине, как будто исполняя танец мечей, и наткнулся на незамеченный половик.

Доктор был у себя, он появился в вечернем костюме, с пальто через руку, и, казалось, торопится не меньше Бэтсона.

– До завтра это не подождет? – спросил он, когда Бэтсон объяснил суть дела и попросил его помощи.

– Лучше идите сейчас, – умоляюще произнес Бэтсон, – это займет несколько минут, и я смогу заняться своими делами.

– Хорошо, – сказал доктор О’Коннор, надевая пальто. – Идите, а я приду через несколько минут. Мне по пути на запад нужно взглянуть на пациента, и я опоздаю на встречу. Напишите адрес на моей карточке.

Он протянул моему патрону карточку, тот написал на ней адрес, и доктор О’Коннор ушел. Бэтсон очень быстро пошел вслед за ним, снова наткнулся на половик и выскочил на тротуар, как запоздавший спринтер.

Гейтон-стрит, на которую мы вскоре пришли, такая же серая и грязная, как десятки других боковых улиц в этом районе, и дом № 23 отличался от соседних только тем, что был чуть грязнее. В ответ на неприлично громкий стук Бэтсона появилась женщина – может, ее следует назвать леди. Она впустила нас и Бэтсон без всяких предисловий объяснил ей нашу цель.

– Я получил вашу записку, миссис Сэмвей. И привел с собой друга, чтобы осмотреть пациента. Неприятное дело. Очень печальное. И неожиданное. Вчера он не казался крайне плохим. В какое время это произошло?

– Не могу сказать точно, – ответила она. – Когда я заглянула к нему вчера вечером, ему как будто было хорошо и удобно, но когда я пришла к нему в семь утра, он был мертв. Должны бы дать вам знать раньше, но я ожидала, что вы зайдете.

– Хм, да, – кашлянул Бэкстон, – очень печально. Кстати, кажется, мистер Мэддок хотел, чтобы его останки были кремированы?

– Да, так сказал мне муж. Вы помните, в отсутствие родственников он душеприказчик. Похоже, все родственники мистера Мэддока в Америке.

– У вас есть бланк сертификата? – спросил Бэтсон.

– Да. Сегодня днем муж взял все необходимые формы у могильщика.

– Хорошо, миссис Сэмвей, мы только взглянем на тело. Мне нужно подтвердить, что я его видел, понимаете?

Женщина провела нас в гостиную, где, вероятно, работала одна, потому что на столе лежал неоконченный предмет какой-то одежды. Оставив нас здесь, она вышла и вскоре вернулась со стопкой бумаг и с зажженной свечой; мы встали и пошли за ней в боковую комнату на первом этаже. Комната маленькая, скромно меблированная, с окнами, задернутыми прочными занавесями; у стены кровать, на ней неподвижный человек, накрытый простыней.

Хозяйка поставила подсвечник на столик у кровати и отступила, уступая место Бэксону, который откинул простыню и посмотрел на тело близоруким взглядом. Покойный – хрупкого телосложения мужчина лет пятидесяти, но кроме того, что он чисто выбрит, я ничего не мог сказать о его внешности, так как, помимо обычной повязки под подбородком, чтобы не опускалась челюсть, плотная повязка на голове удерживала ватные тампоны на глазах, не дававшие им открываться.

Бэтсон прижал стетоскоп к груди покойника, а я не без интереса посмотрел на хозяйку. Миссис Сэмвей выглядела необычно, и я нашел ее красивой, хотя лично меня она не привлекала. Ей лет тридцать, она выше среднего роста, у нее пропорции Юноны, с маленькой головой, очень изящно расположенной на плечах. Черные волосы, разделенные посредине, опускались по обе стороны от лба: они очень гладкие и собраны сзади аккуратным узлом. В целом это напомнило мне так называемую «Клитию», в этом виделась умиротворенность, но не имелось мягкости и нежности той головки. Однако самым удивительным в женщине казался цвет ее глаз, таких серых или карих я никогда не встречал; они были так бледны, что напоминали светлые точки, как глаза лемура или кошки в темноте, и эта особенность придавала взгляду особую напряженность и проницательность.

Я едва успел заметить такие своеобразные особенности, как Бэтсон, закончив осмотр, протянул мне стетоскоп.

– Послушайте, раз уж вы здесь, – сказал он и, повернувшись к нашей хозяйке, добавил: – Давайте посмотрим эти документы, миссис Сэмвей.

Он прошел к столу, а я занял его место у кровати и начал осмотр. Конечно, это только формальность, потому что человек явно мертв, но, настаивая на необходимости убедиться в его смерти, я должен был проявить скептицизм. Соответственно я путем прикосновения и при помощи стетоскопа проверил район сердца. Можно не говорить, что я не услышал никаких звуков работы сердца и никаких признаков пульса; легкого прикосновения к поверхности груди оказалось достаточно, чтобы отбросить все сомнения. Живое тело не может быть так полностью лишено тепла.

Я отложил стетоскоп и задумчиво смотрел на мертвеца, неподвижного и застывшего, с перевязанной челюстью и закрытыми глазами, и неопределенно думал, каким он мог быть живым и какая болезнь столь неожиданно увела его из мира живых. Бессознательно (по привычке, полагаю) мои пальцы легли на липкое, без пульса, запястье. У ночной сорочки был очень длинный рукав, почти закрывавший пальцы, и мне пришлось отвернуть его, чтобы дотронуться до места, где обычно прощупывается пульс. Делая это, я чуть передвинул мертвую руку и впервые заметил отчетливый ригор мортис, или трупное окоченение – состояние, которое должен был заметить раньше.

В этот момент я поднял голову и увидел, что миссис Сэмвей смотрит на меня с очень странным выражением. Она наклонилась к Бэтсону, заполнявшему многочисленные бланки, но смотрела на меня, и выражение ее светлых кошачьих глаз не оставляло сомнений в том, что она крайне недовольна моими действиями. В некотором смятении, браня себя за несоблюдение правил приличия, я торопливо вернул на место рукав мертвеца и встал.

– Вероятно, вы заметили, – подытожил я, – что здесь отчетливый ригос мортис.

– Я не заметил, – поморщился Бэтсон, – но хорошо, что вы заметили. Надо будет рассказать об этом О’Коннору, когда он придет.

– Кто такой О’Коннор? – спросила миссис Сэмвей.

– Это врач, который подпишет сертификат для крематория.

В глазах хозяйки снова мелькнул безошибочный гнев, и она спросила:

– Тогда кто этот джентльмен?

– Это доктор Хамфри Джарвис, – сказал Бэтсон. – Простите, что не представил его раньше. Доктор Джардин временно займет мое место. Я сегодня вечером уезжаю на неделю.

Миссис Сэмвей зло посмотрела на меня своими удивительными глазами и сдержанно заметила:

– Не понимаю, зачем вы его сюда привели.

Она повернулась ко мне спиной, и я решил, что эта женщина похожа на мегеру, хотя мое присутствие, конечно, непрошеное вторжение. И собирался уйти, когда извинения Бэтсона прервал громкий стук в уличную дверь.

– А вот и О’Коннор, – обрадовался Бэтсон и, так как миссис Сэмвей пошла открывать дверь, добавил: – Похоже, она разозлилась, хотя не понимаю почему. И О’Коннору не нужно бы так барабанить в дверь, когда в доме покойник. У него будут неприятности, если не научится себя вести.

Манеры нашего коллеги, несомненно, не были тактичными. Он ворвался в комнату с часами в руке, говоря, что уже опоздал на три минуты, и добавил:

– Если я что и ненавижу, так это опоздания на ужин. Бланки готовы?

– Да, – ответил Бэтсон, – вот они. Первым лежит мое свидетельство. Ваше под ним.

Доктор О’Коннор быстро просмотрел длинный список вопросов и недовольно осведомился:

– Проведен ли тщательный внешний осмотр? Хм. Провели ли вы вскрытие? Нет, конечно, не провел. Что за чушь собачья! Если кремация станет распространенной, не останется ни на что времени, кроме похорон. Кто ухаживал за покойным?

– Я, – сказала миссис Сэмвей. – Иногда меня подменял муж, но почти всегда ухаживала я. Меня зовут Летиция Сэмвей.

– Покойный ваш родственник?

– Нет, только друг. Он какое-то время жил с нами в Париже и вместе с нами приехал в Англию.

– Чем он занимался?

– Номинально он дилер в области произведений искусства. На самом деле у него независимое состояние.

– Ваши финансовые интересы как-то связаны с его смертью?

– Он оставил нам семьдесят фунтов. Мой муж душеприказчик его завещания.

– Понятно. Давайте немного поговорим снаружи, Бэтсон, прежде чем я проведу осмотр. Это проклятый фарс, но мы должны заполнить все необходимые документы.

– Конечно, – согласился Бэтсон. – Нельзя оставлять место для вопросов и сомнений.

Он встал и вместе с О’Коннором вышел в коридор; сквозь дверь доносились звуки их разговора.

Как только мы остались одни, я попытался заключить мир с миссис Сэмвей, извиняясь за свое вторжение дом траура.

– Временно, – заключил я, – я помощник доктора Бэтсона, он хотел, чтобы я пришел с ним, и я пришел, не подумав, что мое присутствие может вызвать возражения. Надеюсь, вы меня простите.

По-видимому, мое смирение ей понравилось, ее сдержанные и неприветливые манеры сменились вежливыми, и она вознаградила меня улыбкой, которая совершенно изменила ее лицо.

– Конечно, – сказала она, – с моей стороны глупо быть такой сварливой и грубой. Но это выглядело немного черство, когда я увидела, как вы играете с бедной мертвой рукой, и вы должны принять это во внимание.

Она снова улыбнулась – очень приятно, и как раз в тот момент двое моих коллег вернулись в комнату.

– Теперь, – заявил О’Коннор, – осмотрим тело и закончим на этом.

Он прошел к кровати и, отвернув простыню, быстро осмотрел труп.

– Нелепый фарс, – фыркнул он. – Выглядит все в порядке. Будет выглядеть, во всяком случае. Куча бюрократической волокиты. Что даст внешний осмотр тела? Единственная полезная вещь – вскрытие. Что это за пластырь на спине?

– О, – сказал Бэтсон, – это небольшой порез на спине от осколка бутылки. Я использовал пластырь, потому что на спине трудно сделать повязку. И он не хотел, чтобы повязка сдавливала ему грудь.

– Да, конечно, – согласился О’Коннор. – Что ж, все правильно. Дайте мне форму, я ее заполню и подпишу. – Он сел за стол, снова посмотрел на часы, громко застонал и начал быстро писать. – Египтяне были не такими уж плохими судьями, – произнес он наконец, положив ручку и вставая. – Бальзамирование могло быть хлопотно, но когда оно сделано, это очень полезно. В случае спора покойник всегда доступен, и не нужна вся эта бюрократия. Спокойной ночи, миссис Сэмвей.

Он застегнул пальто и вышел, а через одну-две минуты мы последовали за ним.

– Ей-богу! – воскликнул Бэтсон. – Это дело помешало моей подготовке. Нужно приготовить и отправить все лекарства, не говоря уже об ужине. Но ужину придется подождать, пока я все не закончу. Не торопитесь, Джардин, а мне нужно бежать и приниматься за работу.

С этими словами он быстро пошел и вскоре исчез за углом. Вернувшись его приемную, я увидел, что он пишет в ежедневнике со скоростью парламентского репортера.

Мастерство Бэкстона в обращении с бутылочками и оберточной бумагой наполняло меня восхищением и отчаянием. Я тщетно попытался помочь ему, но в конце он выхватил у меня смятую бумагу, в которую я пытался завернуть бутылочку, взял другой листок и в мгновение ока превратил бутылочку в аккуратный маленький белый пакет, как фокусник сменяет мятую шляпу на морскую свинку. Это просто удивительно.

Мой хозяин был весел, но непоседлив. Не менее шести раз он вставал из-за стола, чтобы взять предмет, о котором только что вспомнил, а после ужина, когда я вместе с ним прошел в его спальню, он трижды выкладывал все из чемодана, дабы убедиться, что ничего не забыл. Он меня тревожил. Такие беспокойные люди заставляют других нервничать. Я с тревогой смотрел на доктора и испытал большое облегчение, когда служанка доложила о прибытии кеба.

– До свидания, доктор! – весело сказал Бэкстон, пожимая мне руку через открытое окно кеба. – Не забывайте держать запасные бутылочки. Это избавляет от многих неприятностей. И не делайте обходы слишком долгими. До свидания!

Экипаж загрохотал, а я вернулся в дом полноправным врачом общей практики.