Частицы случайности

#11

Перфоратор замолчал на секунду, и в этой внезапной тишине она услышала собственное дыхание. Потом снова: бр-р-р-р, и пыль закружилась в луче света из окна. Она шла между холстов, и каждый шаг отдавался вибрацией в груди – то ли от перфоратора в дальнем зале, то ли от собственного сердцебиения.

Заканчивались последние приготовления. Уже сегодня вечером здесь будет все иначе. А завтра? Но пока она неспеша прогуливалась мимо смонтированных портретов и мысленно вспоминала, что еще нужно сделать. Кейтеринг и шампанское заказаны, музыканты тоже, журналисты и пресса приедут к открытию. Оставалось дождаться пока рабочие привезут оставшиеся четыре полотна и повесить их. Потом можно было продолжить монтаж последнего зала. Еще нужно проверить и настроить свет. Локальные светильники требовали повышенного внимания.

Она смотрела вокруг и радовалась результатам своей работы. Кондиционеры молчали, но несмотря на это галерее было прохладно. Стены пахли свежей эмульсионной краской. Кое-где еще оставались куски молярного скотча и мелкий строительный мусор, который совершенно не портил общую картину. «Надо сказать, чтобы завтра все убрали», – подумала она, чуть прикусывая нижнюю губу. Из дальнего зала раздавался шум перфоратора и гул строительного пылесоса. Громкие голоса рабочих иногда затихали и переходили на шепот, когда они рассматривали и обсуждали очередную пикантную работу. Она мысленно улыбалась, и эта улыбка мгновенно отражалась на ее лице: «Мужчины! Как же вы падки на нас, женщин!» – она прикрыла глаза, и перед ней тут же всплыло его лицо. Как он смотрел на нее в первые дни знакомства – жадно, восторженно, будто не мог насмотреться. А потом… Потом этот взгляд стал скользить мимо, останавливаясь только на других женщинах. «Как легко ваша голова начинает кружиться только от вида наших форм, выпуклостей и неровностей… И почему, в своем головокружении смотря на наше обнаженное тело, вы так редко заглядываете к нам в душу?» Горло сдавило спазмом. «А следовало бы… Ох, как следовало бы…».

Ее губы пересохли, хотелось пить. Было около 13 часов. Она вспомнила, что совсем забыла про обед. Желудок предательски урчал. Она вышла из здания в соседний торговый центр и купила воды. Вернувшись, увидела на парковке грузовичок, из которого рабочие выгружали натянутые холсты и заносили их в помещение.

«Вот и все. Финишная прямая. Последние штрихи. Интересно, как получились эти работы в большом формате?» – она сделал глоток и поднялась в галерею. Рабочие бережно заносили холсты, аккуратно снимали целлофан и ставили у входа.

Она посмотрела на холсты. Четыре холста. Четыре эмоции, как четыре времени года и все – настоящие настолько, что, глядя на них тело покрывалось мурашками, а дыхание замирало.

Она уже знала, какая эмоция откроет выставку. В этом она была уверена так же сильно, как в том, что ее жизнь изменилась. Она перестала быть той, кто ждет. Сейчас она это понимала где-то на глубинном уровне, там, где рождались все мысли, желания и эмоции. Она отчаянно и во что бы то ни стало хочет быть счастливой. Не когда-нибудь потом, не завтра. Сегодня. Здесь и сейчас. В этом самом месте, в этом городе, в этой жизни.

Она сделала глоток. Вода была теплой. Кольцо на пальце блеснуло в искусственном свете ламп, и она почувствовала, как внутри что-то сжалось, к горлу подступил комок, а металл врезался в соседние пальцы, оставляя следы.

Она носила его по привычке. Почти никогда не снимая, разве что в душе, или когда мыла посуду. Просто потому, что должна. Просто потому, что однажды сказала «да». В этом не было никакого сакрального смысла. Да и обычного смысла в общем-то тоже уже давно не было. Лишь изредка, глядя на кольцо она вспоминала как была когда-то счастлива. Но это было другое счастье. Другая радость. Не та, что смотрела на нее с холста озорными искрящимися глазами с морщинками по краям и широкой улыбкой с ямочками. То счастье было спокойным, молчаливым, уверенным в том, что она теперь под защитой. Что она теперь жена. И он. Муж. Такой уверенный, сильный, заботливый, надежный. С каким-то детским выражением лица и огромными темными глазами. Она чувствовала себя как за каменной стеной.

Рабочие начали монтировать вторую работу. Она смотрела на портрет. Первая слеза повисла на ресницах, дрожа от каждого вдоха. Упала на пол и разбилась о плитку крошечными брызгами. Следующая катились уже свободно. Горячие, соленые, размазывая тушь. Это все, с чем она сейчас осталась. Она всхлипнула и вытерла щеки тыльной стороной ладони. Достала салфетку. Вытерла размазавшуюся тушь. Все было не то. И все эти годы прошли за какой-то искусственной ширимой иллюзий, как будто она старательно не замечала всего что происходило и убеждала себя в том, что все в порядке, что так и должно быть. Что ей только кажется. Пока не грянул гром, а знакомые не стали перешептываться за ее спиной. Тогда она первый раз почувствовала, что такое боль. Нет, не физическая. Что такое физическая боль она узнала в роддоме, когда первый раз оказалась там. Эта боль была другой. От нее не было лекарств. Тогда она почувствовала, что ее мир рухнул. Тогда она поняла, что человек, которому она однажды сказала «да» уже давно перестал быть ее мужем.

Мысли хаотично кружились в голове. Рабочие вешали третий хост, а она смотрела в свои серые глаза на полотне и никак не могла понять, как допустила все это, как не заметила, что пока была за каменной стеной, ветер дул совершенно с другой стороны. Но сейчас это было уже не важно. Она не была одна. У нее были дети. Ее дети. Только это имело значение. Им нужна мать, поэтому она должна была стать сильной. Должна была вернуться и быть рядом. «Сильной? А что, если она не умеет быть сильной? Что если за все эти годы разучилась? В зеркале по утрам она все еще видела усталые глаза и думала: «Вот она, твоя сила» – и горько усмехалась».

Четвёртый холст был смонтирован. Рабочие ушли на перекур, а она, не торопясь обошла входную композицию критически оценивая результат. Все выглядело так, как она и задумала. Даже несмотря на то, что почти в последний момент она слегка изменила концепцию, общий вид выставки завораживал. Оставалось еще несколько работ в последнем зале, но там было все просто. Она достала телефон и посмотрела на часы. Через пару часов можно было начинать заниматься светом.

Набрала сообщение: «Аля, приезжай через час. Нужна помощь со светом». Нажав отправить, она медленно пошла в дальний зал.

Через три часа здесь будут люди. Они войдут и увидят то, что она создала, выстроила, о чем думала каждый день в течении последнего месяца. Чужие истории, рассказанные в фотографиях. Она глубоко вдохнула и пошла к рабочим – время заканчивать.

***

Кир наблюдал как Павел Андреевич деловито обходит ряды с оборудованием. Он внимательно смотрел на стойки, идущие к потоку кабели и аккуратные патч-корды, соединяющие панели. Его пальцы едва не касались корпусов, глаза блестели от восторга первооткрывателя. Время от времени он останавливался, наклонял голову, прислушиваясь к гулу вентиляторов как к симфонии будущего. По его довольному виду можно было понять, что зрелище функционирующего дата центра его впечатляет. Хотя на лице застыло выражение благоговейного ужаса. Почти как у североамериканских индейцев, когда они впервые увидели испанские галеоны.

У подопытного сервера, который команда между собой называла не иначе как «жертва», Борис и Лева колдовали с экспериментальной прошивкой, которую Лева получил от одного из своих друзей откуда-то из недружественной страны. Остальным серверам дали тест на пиковую нагрузку, поэтому все помещение гудело как огромная криптодобывающая ферма. Кир нетерпеливо поглядывал на часы. Ему совершенно не хотелось торчать в этом электронном улье до вечера и ехать в гостиницу с больной головой. У него в планах было съездить посмотреть, где же будет проходить выставка, а после, уединиться в каком-нибудь тихом баре и спокойной насладиться ужином слушая негромкую музыку, желательно в одиночестве. Шумные места его не привлекали. Он искал уединения, покоя. В таких одиноких удинах была своя атмосфера, своя эстетика. Можно было спокойно и не торопясь наслаждаться едой и напитками, пытаясь поймать какие-то новые нотки и ощущения, а не отвлекаться на постоянные разговоры или нежелательные вопросы. А вот после бара, можно было и прогуляться по городу, вдыхая свежесть сибирского лета, разглядывая город, который постепенно укутывался ночным одеялом из гаснущих ярко-красных, жёлтых, малиновых и фиолетовых облаков.

Директор уехал еще утром, поэтому сейчас все были предоставлены сами себе. Никто не должен был приехать с внезапной проверкой, никто не изображал активную бурную деятельность и видимость работы. Все спокойно делали свое дело. Единственный контролер во всем этом процессе, было время, которого как всегда катастрофически не хватало.

Лева прогонял очередной тест. Павел Андреевич застыл перед экраном, его зрачки расширились, отражая бесконечную цифровую пустоту. Строчки кода плыли по монитору, а он следил за ними с гипнотическим восторгом человека, заглядывающего за границу мироздания. Уголки глаз дергались в такт алгоритму, когда равномерное движение линий на секунду замирало, прежде чем выдать новый результат. Он буквально синхронизировался с машиной.

– Парни, предлагаю сегодня закончить пораньше, – голос Кира нарушил монотонный гул вентиляторов, – а то вам на завтра ничего не останется. Павел Андреевич, что думаете?

Павел Андреевич вздрогнул от неожиданности.

– Думаю… Думаю, что завтра выходной и неплохо было бы домой собираться, – он потер руки, – у меня сегодня банька, жаль, что не могу пригласить. Большие дела решаются не в кабинетах, а на шашлыках с министерскими.

Он виновато улыбнулся.

При слове «шашлыки» Борис замер, как олень в свете фар. Его челюсти непроизвольно сжались, имитируя жевательные движения, а в желудке что-то болезненно скрутилось от осознания несбыточности мечты. Даже серверный гул показался ему теперь похожим на шипение мяса на углях.

– Кир, может это… Тоже по шашлычку? – спросил Борис, снова сглатывая слюну.

– Боря, с удовольствием! – бодрым голосом начал Кир, наблюдая как загораются глаза Бориса, – но не сегодня. Сегодня у меня другие планы.

– Очередное свидание? – со злостью в голосе буркнул Борис.

– А ты догадливый, – Кир улыбнулся, – тебе бы не в инженеры, а в аналитики или прогнозисты.

– Ну и с кем на этот раз? – не унимался Борис, – с девушкой с ресепшена или с переводчицей?

Кир молчал, выдерживая театральную паузу.

– Борис, даже если я скажу тебе правду, ты мне все равно не поверишь!

– Да колись уже! По-любому вчера с Ангелиной о чем-то договорились. Я видел, как вы весь вечер друг на друга смотрели, – скороговоркой выпалил свои аргументы Борис, – все видели!

– Каюсь! Грешен! Ты припер меня к стенке, – Кир поднял обе руки вверх в знак капитуляции, – придется сознаться.

Боря удовлетворенно хмыкнул и теперь стоял с довольной улыбкой ожидая объяснений. Кир потер виски. Голова начинала болеть. «Боже, неужели я и в командировке обречен играть в эти детские игры? – мелькнула мысль. – Взрослый мужик, а ведет себя как школьники, выпытывающие у одноклассника про первый секс. Впрочем, в этом любопытстве частого детектива есть сове очарование. Хорошо хоть остальные погружены в свои серверы и коды, а не в мою личную жизнь».

– Боря, у меня свидание с большим и сочным стейком из мраморной говядины холодного вызревания прожарки медиум рейр со сливочно-трюфельным соусом, горгонзолой и бокалом хорошо охлаждённого сухого аргентинского вина под аккомпанементы живой музыки, – медленно произнес Кир смакуя каждое слово.

При слове «мраморная говядина» Борис почувствовал, как слюнные железы предательски активизировались. К «холодному вызреванию» его желудок уже издавал звуки, способные конкурировать с серверными вентиляторами. А когда Кир дошел до «сливочно-трюфельного соуса», Борис машинально провел языком по губам и понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Его организм капитулировал перед кулинарной поэзией коллеги. Но Кир не останавливался:

– А на десерт авторский чай на травах без сахара и нежнейший чизкейк с шоколадной поливкой из бельгийского шоколадка с орешками, – Кир сделал паузу. – Я бы с радостью разделил всю эту гамму вкуса за приятыми разговорами с Анной с ресепшена или нашей дорогой и прекрасной Ангелиной, но сегодня мне нужна совсем другая компания, так что извини, пригласить не смогу. Я не хожу на свидания с коллегами.

В его планах значился не просто ужин, а целый ритуал восстановления внутреннего баланса. Тишина, где не слышно клацанья клавиатур. Музыка, которая не соревнуется с гулом серверов. И стейк, который не требует прошивки для правильной работы.

– Да пошел ты! – буркнул Борис, – вечно ты так обламываешь. Скажи, вот как у тебя получается так ловко выставлять людей идиотами?

– Боря, я не превращаю людей в идиотов, – Кир театрально развел руками, – я просто предлагаю им микрофон и готовлю сцену. Дальше они справляются сами. Талант, знаешь ли, штука врожденная.

– Шах и мат! Браво, Кир! – медленно произнес Лева хлопая в ладоши, – действительно ловко!

Кир отвесил низкий поклон.

– А теперь, когда представление закончено, предлагают выдвигаться. Боря, ты в отель?

– В отель, – пробурчал Борис, – пойду искать хот-доги и гамбургеры.

– Лева, ты остаешься или тоже сваливаешь? – Кир посмотрел на Леву, который ковырялся в своем ноутбуке.

– Останусь еще с пол часика. Хочу один стресс-тест запустить на ночь. Надеюсь, наша ТЭЦ выдержит.

– Лева, надеюсь ты знаешь, что делаешь, – Кир закашлялся, – потому что еще одного форс-мажора мы точно не переживем.

– Командир, не боись! Все будет нормально! – бодро ответил Лева.

«Мне бы твою уверенность, – думал Кир, направляясь к выходу. – Способность верить, что завтра городская подстанция выдержит твои эксперименты, а я не буду объяснять энергетикам, почему половина района осталась без света из-за того, что наш «специалист» решил проверить пределы возможного. И главное – не мне потом разбираться с мэрией, почему детская больница три часа работала на аварийных генераторах».

***

Через полчаса объезжая пробки с ловкостью местного жителя Кир остановился на парковке рядом с гостиницей.

– Удачного свидания со стейком, – сказал Борис вышел из машины и устало поплелся в отель.

– Спасибо Боря и тебе тоже отлично отдохнуть.