Частицы случайности
- -
- 100%
- +
– Так, завтра открытие в 18.00 но желательно быть к 17…, – язык Юрия слегка заплетался, но в голосе звучала привычная уверенность. – Все верно?
– Все правильно, – она произнесла это нейтрально, но почему-то посмотрела на Кира.
Юрий кивнул несколько раз, словно соглашаясь с чем-то большим, чем просто время встречи.
– Все, друзья, посадите девушку в машину, – Юрий дружески обнял ее и направился ко входу мечтая поскорее оказаться в своем номере.
Подъехала машина. Она обняла Альбину, Николь, Сергея и Ию. Они запрыгнули в машину и такси покинуло парковку.
Кир и она остались вдвоем.
– А вот и моя машина, – её голос прозвучал тише обычного, – жаль так быстро расставаться. С вами весело.
Повисла пауза. Они стояли под светом фонаря, и вдруг весь вечер сжался до этой секунды. До этого момента, когда нужно было решать – простое рукопожатие или что-то большее. Она сделала шаг навстречу первой.
Кир хотел сказать что-то значимое, но все слова вдруг показались лишними. Вместо этого он просто кивнул, надеясь, что этот жест скажет достаточно. Или не скажет ничего лишнего.
Они обнялись. Когда он обнял её, время остановилось. Она как будто специально задержалась и в этой заминке читалось что-то особенное, какая-то недосказанность. Она почувствовала его тепло, запах твёрдость мышц под рубашкой. И что-то внутри предательски откликнулось – тёплая волна прошла по телу, заставив забыть обо всём: о разводе, о детях, о том, что она взрослая женщина, которая должна контролировать свои реакции. «Боже, – металось в голове, – что со мной происходит?» Но отстраниться не хотелось. Совсем.
Он снова ощутил запах ее волос, смешанный с естественным запахом тела и каким-то едва заметным ароматом. «Это неправильно, – металось в голове у Кира. – Я не такой. Я не из тех, кто…» Но тело предавало все благородные намерения. Его рука как-то сама собой скользнула на талию, ощутив под легкой тканью платья тепло ее тела. Это длилось все лишь несколько секунд.
«Ого! А я думал, что такое бывает только у подростков», – подумал Кир, ощутив возникшую эрекцию. Внезапное осознание происходящего обожгло стыдом. Он подался назад и плавно отстранился, надеясь, что она ничего не заметила. В голове пронеслось: «Ничего себе? Это же просто вежливое прощание». Он почувствовал, как горячая волна мгновенно обдала все его тело и оставила холодное послевкусие на лице – то ли от неловкости, то ли от осознания собственной несдержанности. Такая реакция на простое объятие казалась неуместной, почти неприличной. Что-то в глубине души кольнуло чувством вины, заставив отвести взгляд. Кир поспешно сунул руки в карманы, словно пытаясь скрыться от собственных ощущений.
Когда она села в машину, руки всё ещё дрожали. Не от холода – от того, что произошло. «Я не такая, – убеждала себя она. – Я не из тех, кто…» Но тело помнило его тепло, его запах, то, как он крепко держал её, не желая отпускать.
В зеркале заднего вида она видела, как он стоит и смотрит вслед машине. И знала – завтра она снова его увидит.
Машина исчезла за поворотом. Кир повернулся и пошел в гостиницу. Зайдя в холл, Кирилл бросил взгляд на ресепшен. За стойкой никого не было.
В голове настойчиво зудила мысль о том, насколько нелепо и одновременно неправильно всё это ощущалось – здесь, посреди прохладной сибирской ночи, на парковке гостиницы, под равнодушным светом фонарей.
По пути к своему номеру Кир старался не думать о том, что произошло только что, но пульсирующее напряжение уводило его мысли на парковку перед гостиницей.
Он повернул ключ, зашел в номер и захлопнул дверь. Не включая свет, подошёл к окну. Внизу проспект всё ещё жил своей ночной жизнью. Редкие машины проносились по пустой дороге, отражая фарами неоновые вывески. Город не спал, но в нём было другое, ночное дыхание – замедленное, глубокое.
Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с себя не только усталость, но и что-то ещё. Что-то, что поселилось в нём ещё на парковке.
Сердце билось чуть быстрее обычного, но это был не рваный ритм стресса или тревоги. Скорее плавное, глухое постукивание – отголосок физиологической реакции, которую он давно не испытывал так остро.
Когда в последний раз было что-то подобное?
Кирилл нахмурился. Не просто возбуждение – а вот это: неожиданное, неконтролируемое, вспыхнувшее не из-за прямого стимула, а от чего-то более тонкого. Он не мог вспомнить. Разве что… Может, в юности?
В те времена, когда любое случайное прикосновение, любой неверный взгляд могли обернуться странной, почти болезненной реакцией организма?
Воспоминание всплыло само собой. Летний вечер, комната на втором этаже старой кирпичной четырёхэтажки. Подвал внизу пах сыростью, пылью и лежалой картошкой. Настоящий запах старых домов, где казалось, что стены могут рассказывать истории.
Полина сидела напротив, босая, в белой рубашке, завязанной на груди узлом и коротких джинсовых шортах. Он помнил, как гудело в висках, как непослушное тело выдавало себя, как он сидел за её столом, закинув ногу на ногу, надеясь, что это поможет.
Она подошла ближе, её пальцы легко коснулись его рук, а потом, с какой-то ленивой решимостью, потянула его к себе.
Когда он привстал, её живот соприкоснулся с ним. Что-то твердое и горячее под тонкой тканью его шелковых брюк.
– Ого, – выдохнула она, скользнув взглядом вниз.
Это было не удивление. Скорее, удовлетворение, даже гордость. Полина знала, что это она произвела такой эффект. Кир густо покраснел, стараясь отстаиваться невозмутимым. Ощущение собственной уязвимости, полной открытости, переплелось в нём со смущением настолько остро, что хотелось провалиться сквозь землю.
Она смотрела на него, улыбалась. Но, кажется, дразнить не собиралась. Просто отметила факт, поставив где-то очередную галочку в зачетке собственной самооценки.
А потом тихо сказала:
– Уже поздно. Тебе пора.
И, прежде чем он успел что-то ответить, коснулась губами его щеки, а затем легко поцеловала.
Кирилл помнил, как вышел тогда из её дома, всё ещё ощущая на себе её прикосновение. Как шёл по тёплой ночной улице, пытаясь хоть как-то прийти в себя.
Сколько лет прошло? Десять? Больше?
Он открыл глаза, снова глядя на ночной город.
Да, тогда всё было проще. Примитивнее. Чутье, инстинкт, биохимия.
Кирилл глубже вдохнул, прислонившись лбом к пластиковой раме.
Эрекция – обычная физиологическая реакция. Совокупность сигналов, посланных через гипоталамус, всплеск дофамина, вазопрессина, выброс тестостерона. Сердце ускоряет ритм, сосуды расширяются, кровь приливает туда, куда нужно, и тело реагирует быстрее, чем мозг успевает выдать рациональное объяснение. Чистая гидравлика. Но тогда почему именно сейчас?
Алкоголь. Да, он играет свою роль. Угнетает кору головного мозга, снижает контроль, притупляет внутренние фильтры. Дает телу сигнал: расслабься, позволь себе чувствовать. Возможно, без него этой реакции и не было бы вовсе.
Но он не был пьян. Лёгкое тепло в теле, да. Чуть притупленная усталость. Но он сохранял ясность мысли.
Значит, дело не только в алкоголе.
Он снова закрыл глаза. Вспомнил: её запах, тонкий, почти неуловимый. Её голос, смех, прикосновение её пальцев. Не навязчивое, не намеренное – просто естественное движение, которого должно было быть недостаточно для такой реакции.
Но этого хватило.
Его мышцы невольно напряглись. Гормоны, бестолковые гормоны. Серотонин, дофамин, норадреналин. Комбинация, в которую вмешался ещё и окситоцин усиливающий эффект от случайного физического контакта. Интересно, а у неё он тоже выделился? Или это было только с его стороны?
Кирилл выдохнул.
Чистая химия.
Но разве от этого легче?
Он чувствовал, как тело всё ещё помнит её тепло. Как в глубине груди продолжает тлеть слабый, но ощутимый разряд.
«Да ладно! – он сжал ладони в кулаки. – Это просто алкоголь. Просто усталость. Просто…»
Но что-то в этом «просто» цепляло.
Кирилл подошел к столу, открутил крышку минералки и сделал большой глоток. Интересно, а она тоже заметила? Почувствовала? Или это только его сознание придаёт значение случайному прикосновению?
Мысль кольнула. Внутри всколыхнулось что-то, похожее на тревогу.
Он разжал кулаки и отступил от окна. В груди всё ещё оставался глухой отголосок чего-то неоформленного, но уже ощутимого. «Хватит. Хотя завтра и суббота, но работу никто не отменял».
Кирилл стянул футболку, бросил её на спинку кресла и направился в душ, надеясь, что холодная вода смоет остатки этого странного, непрошеного волнения.
Зайдя в ванную, он поймал свое отражение в зеркале – взъерошенные волосы, блестящие глаза. «Интересно, – подумал он, – что происходит, когда встречаются два человека, уставших от прошлых ролей?»
Холодная вода стекала по телу, но не могла смыть главного – того, что он впервые за годы он снова почувствовал себя живым.
Кир смотрел на обручальное кольцо на своей руке. Девять лет брака – это не срок. Это целая жизнь, которую нельзя перечеркнуть одним вечером. Стабильность. Правильность. А теперь – вот это. «Нет, – твердо сказал он своему отражению. – Это не может повториться. У меня есть принципы». Но даже произнося эти слова, он знал, что завтра пойдет на открытие. Завтра он увидит её снова. И что тогда?
#13
Кирилл опоздал. Не критично, но достаточно, чтобы внутри зашевелился знакомый червь самоедства. Звонок застал его в душе. Директор требовал немедленного отчета по серверам. Вода стекала по телу, а он, прижав телефон плечом к уху, пытался объяснить элементарные вещи. Полчаса ушло на то, чтобы успокоить паникующего шефа. Еще пятнадцать минут он потерял на переписку с Константиновым, который не могли найти нужный файл.
Когда он выходил из отеля, солнце уже касалось крыш. Небо наливалось латунью, как старый самовар, который забыли почистить. В воздухе висела духота, какая бывает только в городах летом, когда день не хочет уступать место вечеру.
На стене перед входом висел знакомый плакат. Ее лицо смотрело куда-то мимо зрителя. Даже увеличенное во много раз, оно сохраняло силу, которая вчера заставила его остановиться. Кирилл поймал себя на том, что снова замер перед ним. Заставил себя идти дальше.
Торговый центр гудел. Субботний вечер выгнал людей из квартир. Запах новой мебели и древесины мешался с ароматом кожи из салонов, создавая специфическую атмосферу больших покупок и семейных решений.
В лифте он оказался зажат между потной спиной мужчины в костюме и острым локтем дамы с сумочкой, которая била его в ребра при каждом движении. Музыка сочилась из динамиков – что-то тягучее. Не то джаз, не то эмбиент. Звук, придуманный для того, чтобы заполнить тишину, которой все боятся.
Двери открылись. Людской поток вынес его прямо к леснице. Он поднялся ко входу в галерею. Здесь толпа была другой. Никаких лоснящихся физиономий с корпоративов. Девушка в рваных джинсах фотографировала что-то на пленку. Пожилая пара в одинаковых кепках тихо переговаривалась. Молодой человек с дредами задумчиво крутил в пальцах флайер.
Девушка с подносом возникла из ниоткуда:
– Шампанское?
Ее губы были накрашены так ярко, что казалось, она только что пила кровь. Кирилл покачал головой. От одной мысли об алкоголе во рту появился металлический привкус.
Он проходил мимо групп посетителей. Слышал обрывки фраз. Кто-то спорил об искусстве. Кто-то просто болтал. Голоса сливались в общий гул, из которого иногда выныривали отдельные слова. «Композиция», «высказывание», «честность». Последнее слово повторялось чаще других.
Альбина мелькнула в дальнем углу. Все в том же топике и штанах. Она что-то страстно доказывала группе молодых людей, размахивая руками так, что казалось – вот-вот взлетит. Кирилл свернул в противоположную сторону.
Динамики ожили: – Уважаемые гости! Через пять минут состоится официальное открытие выставки. Просим вас собраться в центральном зале.
Толпа нехотя зашевелилась. Как вода в ванне, когда открывают слив. Кирилл выбрал место у стены, где тень от несущей колонны создавала уютный карман темноты. Отсюда открывался вид на всю сцену – если можно было назвать сценой пятачок свободного пространства с микрофоном на стойке.
Ведущий вышел из-за кулис. Молодой, лет тридцати. Костюм сидел слишком плотно, подчеркивая накачанные мышцы. Волосы уложены с количеством геля, достаточным для склеивания деталей самолета. Улыбка белозубая, шаблонно-тренированная.
– Дорогие друзья! – Голос у него был поставленный. Чувствовалась уверенность выпускника «альфа-курсов». – Сегодня удивительный вечер. Мы открываем выставку фотохудожницы Николь, которая…
Он выдержал отрепетированную паузу.
– …показывает нам правду. Правду о женщине. Без прикрас, без масок, без фильтров соцсетей и приложений.
Кто-то в зале хихикнул. Ведущий не смутился. Наоборот, подмигнул в сторону смеющейся.
– Но сначала слово человеку, без которого эта выставка не состоялась бы. Куратору, организатору, вдохновителю…
Она двинулась к микрофону. Шаг, другой. На третьем она слегка запнулась о провод, но Кирилл увидел, как напряглись плечи. Выпрямилась. Подошла к стойке.
Светлые свободные джинсы. Легкая белая рубашка с длинным рукавом, закатанными до середины предплечья. Светлые кроссовки. В ее внешности было что-то скандинавское. Чистота и простота линий, которые одновременно притягивают и удерживают взгляд. Длинные волосы, свисали плотной косой и заканчивалась очень небрежным пучком, который был собран на резинку, отчего волосы на конце топорщились в разные стороны. Это выглядело очень забавно. Пшенично-русые, но чуть светлее, с естественными переливами, они ловили свет прожекторов и создавали мягкие золотистые блики. Чуть продолговатое лицо, с плавными, но чёткими линиями скул и подбородка. Светлая кожа и смешные, еле заметные веснушки на носу и щеках. А еще почти полное отсутствие косметики.
Можно было подумать, что это студентка последних курсов университета или вчерашняя выпускница. Лишь еле заметная сеточка морщин вокруг внимательных и озорных глаз выдавала возраст и могла рассказать, больше, чем многие слова. Она выглядела как человек, который привык наблюдать за миром со стороны, не вмешиваясь.
Во всей ее внешности читалась какая-то легкая неуверенность и робость. Как будто она сдавала экзамен.
Кирилл поймал себя на том, что смотрит на неё уже слишком долго. У него снова возникло ощущение, что в её лице было что-то странно знакомое. Как будто он уже знал её очень давно, но не мог вспомнить откуда. Это выбивало его из привычного ритма. Он никогда не задумывался о подобных вещах – для него люди всегда были понятны, предсказуемы. Но эта девушка… Она ломала привычные шаблоны.
***
Молчание затянулось. В зале кто-то кашлянул. Потом еще раз. Она подняла глаза, и Кирилл увидел в них что-то, чего не было вчера. Решимость? Или отчаяние? Грань между ними оказалась тоньше, чем он думал.
Когда заговорила, голос дрогнул на первом слове:
– Когда человек может показать себя настоящего, это дар. Но еще больший дар – найти того, кто готов это увидеть. Не просто посмотреть и пойти дальше. А остановиться. Вглядеться. Узнать в чужом лице свое собственное.
В зале стало тихо. Даже официанты замерли с подносами. Кирилл заметил, как одна девушка осторожно поставила поднос на край стола, боясь звякнуть бокалами.
– Эта выставка не про красоту. И не про искусство в его классическом понимании. Она про право быть несовершенной. Про право на усталость. На морщины. На слезы. На все то, что мы так старательно прячем за фильтрами и улыбками.
Ее голос был странный. Не мелодичный. Не глубокий. Он был слегка детский, как будто ему не хватало то ли силы, то ли объема. Из-за того, что гласные она произносила с разной громкостью и высотой тона, он иногда звучал немного резко, но не отталкивающе. В ее речи была какая-то, едва уловимая особенность. Какая точно – было довольно сложно сформулировать, но это только добавляло ей особого шарма.
– Спасибо Альбине за веру в этот проект. Спасибо всем, кто помог воплотить идею в жизнь. И спасибо Николь. За смелость. За честность. За то, что она видит нас такими, какие мы есть, когда думаем, что никто не смотрит.
Она отступила от микрофона. В зале кто-то начал аплодировать – робко, неуверенно. Потом подхватили другие. Но аплодисменты были какие-то неровные, будто люди хлопали не от восторга, а от неловкости.
Николь двигалась к микрофону медленно. Черная бандана на голове, впалые щеки, глаза, обведенные темными кругами.
Заговорила тихо. Так тихо, что людям в конце зала пришлось податься вперед:
– Знаете, что самое страшное в болезни? Не боль. Не страх смерти. А то, что люди перестают видеть в тебе человека. Ты становишься диагнозом. Сроком. Статистикой.
Альбина в первом ряду прижала ладонь ко рту. По щекам текли слезы, размазывая тушь. Кирилл увидел, как Юрий неловко отодвинулся от нее, словно слезы были заразны.
– Я начала снимать женщин, потому что хотела увидеть – кто мы, когда снимаем все эти маски. Когда перестаем быть женами, матерями, любовницами, карьеристками. Кто остается, когда отпадает все наносное.
Она обвела взглядом зал. Остановилась на секунду на каждом лице, словно фотографировала. Когда ее взгляд дошел до Кирилла, он почувствовал, как что-то сжалось в груди. В этих глазах была бездна.
– Остается человек. Просто человек. Со своей болью. Своей радостью. Своими шрамами – видимыми и нет. И знаете что? Это прекрасно. Эта естественность прекрасна. Даже когда больно смотреть.
Николь облизнула пересохшие губы. На верхней губе блеснула капелька пота.
– Мне говорят – ты фотографируешь женщин. Нет. Я фотографирую людей, которым повезло родиться женщинами. И которые каждый день делают выбор – прятаться или быть. Соответствовать или жить. Нравиться или существовать.
В зале была такая тишина, что Кирилл слышал собственное дыхание. И еще – чье-то тихое всхлипывание откуда-то из темноты.
– Сейчас модно говорить красивые слова. «Женщина в ресурсе». «Женская сила». «Богиня». Знаете, что я вам скажу? К черту богинь. Мне не нужны богини. Мне нужны живые женщины. Которые устают. Которые не всегда пахнут розами. У которых отрастают корни и ломаются ногти. Которые иногда хотят забиться под одеяло и наплакаться вдоволь.
Кто-то в зале всхлипнул громче. Николь улыбнулась – страшной улыбкой человека, которому нечего терять.
– Но которые все равно встают. Идут. Делают. Живут. Вот они – на этих стенах. Не богини. Люди. И от этого они только прекраснее…
Она помолчала, потом добавила:
– Я хочу поблагодарить Марию Витальевну – она взглянула на женщину в строгом костюме в первом ряду. – Когда нужны были деньги на организацию выставки, она дала всю сумму, не задавая лишних вопросов. Спасибо.
Мария Витальевна чуть наклонила голову, принимая благодарность.
– И спасибо Николаю Андреевичу, – Николь повернулась к худощавому мужчине в твидовом пиджаке. – За то, что предоставил эти стены. За то, что рискнул. Не каждая галерея готова показывать такое.
Она отошла от микрофона. Воздух в зале завибрировал, как струна перед тем, как лопнуть. А потом взрыв – аплодисменты, крики, кто-то даже свистнул. Но Кирилл видел – Николь уже не слышит. Она смотрит куда-то сквозь толпу, сквозь стены, сквозь время.
Дальше все смешалось. Мария Витальевна говорила правильные слова о поддержке искусства. Юрий важно кивал, стоя в первых рядах. Николай Андреевич вещал о культурной миссии галереи. Но Кирилл уже не слушал.
Он смотрел на нее. Она стояла в стороне, прислонившись к стене. Пила воду маленькими глотками. Незаметно вытирала глаза тыльной стороной ладони. В ее позе было что-то напряженное.
Толпа хлынула к Николь. Вспышки камер, селфи, вопросы. Альбина порхала между группами, направляя потоки. Юрий давал интервью, раздувая щеки от важности.
А она отошла в дальний угол зала. Встала у белой стены между двумя фотографиями, спиной к толпе. Кирилл видел, как она прислонилась лбом к прохладной поверхности – всего на секунду, но этого было достаточно, чтобы понять: силы на исходе.
Он двинулся к ней. Обогнул пару с бокалами, проскользнул мимо съёмочной группы местного телеканала. Чем ближе подходил, тем яснее видел – она дрожит. Мелко, едва заметно. Как дрожат листья перед грозой. Или как дрожит человек, который слишком долго держался.
Остановился в двух шагах. Она почувствовала чей-то взгляд и обернулась. В глазах блеснули слезы. Потом узнавание. Потом что-то похожее на благодарность – за то, что он здесь. За то, что можно не притворяться сильной. Или может быть, за что-то другое. За что-то, чего она сама еще не понимала.
– Привет. Рад вас видеть, – он протянул руку и улыбнулся.
– Взаимно, – она спешно вытерла слезы.
– Вы в порядке? – он тронул ее за локоть. Проголодались? Может кофе?
Она подняла глаза и внимательно посмотрела на него.
– С удовольствием!
Когда они подошли к зоне кейтеринга, возле столов с закусками уже образовалась небольшая очередь.
– Похоже в наш с вами кофе-брейк бонусом будет добавлена очередь.
– Ничего не имею против, – она улыбнулась.
– Слушайте, давайте на «ты», – Кир посмотрел ей в глаза и добавил, – так будет проще.
Она промедлила секунду:
– Давай.
– Тебя дома вчера не потеряли? – как бы между прочим спросил он.
– Нет, не потеряли, – она опустила глаза. – Дети у моего отца.
– Ты не замужем? – Кир бросил взгляд на ее руку.
– Замужем, – она взглянула на свое кольцо, – мы не живем вместе. У нас все сложно.
Повисла неловкая пауза. Она посмотрела на него, но Кир отвел взгляд.
– А твоя жена не спрашивает, почему ты не носишь кольцо? – в ее словах послышался легкий укор.
Кир удивленно посмотрел на нее:
– Откуда ты знаешь, что я женат?
– Жизненный опыт, – она пожала плечами. – И женская наблюдательность.
Она внимательно посмотрела на него. Кир снова отвел глаза и замолчал, как бы собираясь с мыслями. Он вспомнил, как несколько дней назад собирался в аэропорт, как они накануне снова выяснили отношения. В какой уже раз? Он сбился со счета. После девяти лет брака они так и не смогли притереться к друг другу и договориться. Так и не смогли построить что-то, что можно было бы назвать семьей. Он стоял и пытался вспомнить, на чем держались их отношения. Доверие? Уважение? Симпатия? Поддержка? Любовь? Нет, только не любовь. Любви в этих отношениях не было. Кир глубоко вздохнул:
– У нас тоже все сложно, – честно ответил он. – Детей нет. Живем по привычке. Уважение есть, а чувства…
– Понимаю, – тихо сказала она.
– Слушай, давай не будем о грустном? – Кир улыбнулся. – Ты чай или кофе?
– Разумеется кофе! Что за вопрос! – она широко улыбнулась.
– У тебя очаровательная улыбка.
– Нравится? – она снова улыбнулась, проверяя сообщения на экране.
– Очень. Такая милая, как у школьницы на выпускном. Кстати, ты в курсе, что у нас одинаковые телефоны? – Кир достал из кармана смартфон.
– Я заметила, только у тебя модель мощнее.
– Какая наблюдательная! Что ты еще заметила? – Кир аккуратно поправил ей прядь волос.
– Все то тебя скажи, – она снова засмеялась.
Разговор перешел в дружеское русло. Она рассказывала о детях и своих увлечениях, он делился мнениями о фильмах и рассказывал об искусстве и архитектуре.
Кир наблюдал, как она держит бумажный стаканчик обеими руками, словно согреваясь от исходящего тепла.
Боковым зрением Кир увидел, как к ним быстро приближается невысокая женская фигура. Он повернул голову. Альбина… Кожаные брюки поскрипывали при каждом движении, короткий топ приподнимался, обнажая полоску загорелой кожи. В глазах плясали искорки.
– Ага, попались! – она всплеснула руками, и браслеты на запястьях зазвенели. – Вы что, сговорились спрятаться от всех?
Прядь волос упала ей на лицо. Она сдула ее, но та тут же вернулась на место.
– Слушайте, после всего этого официоза мы едем отмечать. Мария Витальевна уже столик заказала. Бар на площади, ты же была там?
Альбина взяла ее за локоть, чуть сжала: – Ты же придешь? Обязательно!
Не дождавшись ответа, продолжила скороговоркой:
– И еще. Журналисты хотят взять интервью. У тебя и у Юрия. Он сказал, что это будет полезно для продвижения. Для будущих выставок в других городах. Они там уже ждут.
Она перевела взгляд на Кирилла. В уголках губ мелькнула тень улыбки:
– Извини, мне нужно идти.
– Конечно, увидимся, – Кир посмотрел ей вслед.
Ее шаги растворились в общем гуле зала. Альбина проводила ее взглядом, потом медленно повернулась к Киру. В ее движении было что-то хищное. Зрачки расширились.
– А ты придешь праздновать?
Она подошла ближе. Пирсинг в пупке блеснул в свете софитов.