Один день

Один день из жизни Эмили

Привет. Я Эмили. Мне шесть месяцев. Я пока не умею говорить, но связь с миром у меня хорошая. Основное общение происходит через маму. Есть еще несколько окошек в этот самый мир, но о них позже. Если кто не знает, то рассказываю, что вижу, слышу и все понимаю я с момента рождения и вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что это я такая удивительная девочка. Нет, все дети такие, вы просто не знаете или забыли об этом, а мы сказать пока не можем. А когда уже можем, то не хотим, так нам удобнее. Вообще-то, слышать и понимать мы начинаем еще до рождения, но это отдельная тема.

День начался просто. Я проснулась первая. Мама спала, и я вспомнила, что ночью я несколько раз просыпалась. А не спать одной – как-то скучно, поэтому я будила маму привычным способом, который недавно освоила: я энергично толкала ее ножкой, она отползала, я подползала и снова толкала. Когда отползать было больше некуда, мама просыпалась. У меня в запасе есть еще способы разбудить маму, но шуметь мне было лень. То, что ночь была нескучная, было понятно по глубокому сну мамы: обычно она просыпалась вместе со мной. Будить маму не хотелось, голод еще не пришел, и я принялась вспоминать вчерашний день. Вспомнила, что вчера мне первый раз дали попробовать пюре из морковки. И только начала вспоминать этот вкус, как мимо двери прошлепали тапочки, сначала одни, потом вторые. После этого обычно около получаса я слушаю легкий топот и энергичное дыхание. Это шумят мои дед и баба, и называется это утренняя гимнастика. Вообще-то, они мне прадедушка и прабабушка, но это сложно, к тому же мама называет их дедом и бабой. Она пробовала называть их в шутку «дед-про» и «баба-про», но это не прижилось, я решила тоже называть их дедом и бабой, когда начну говорить.

Это и есть мои дополнительные к маме окошки в мир, и через них можно очень многое увидеть и услышать, так как дед и баба постоянно подключены к разным гаджетам и если чего сами не знают, то быстро узнают, постучав по клавишам. Пока я использую эти каналы скромно, но чувствую, что они мне очень пригодятся в будущем.

До завтрака я успела немного перекусить, подремать и вовремя проснуться. Я люблю общие завтраки: меня кладут в коляску, и я вижу всех сразу. Они носят в столовую тарелки, на кухне урчит кофеварка, я чувствую этот умопомрачительный запах и уже вижу, как будут наслаждаться мама с дедом. Кстати, первое, что я сделаю, когда научусь говорить – это выясню, с какого возраста мне можно пить кофе. А потом уже спрошу про виски, запах у него не такой привлекательный, как у кофе, зато я вижу, с каким удовольствием дед иногда вечером медленно отпивает из бокала.

Запах чая мне не нравится, поэтому мне еще предстоит выяснить, почему баба пьет так много чая.

В окно столовой мне видна зелень, вдалеке проезжают машины.

Немного постучав вилками и ножами, все начинают разговаривать. Разговоры все, конечно, обо мне.

Баба жалуется маме, что я уже очень хорошо знаю мамины руки, поэтому сидение у бабы на руках принимаю без восторга:

– Ты знаешь, мне кажется, когда я беру Эмили на руки, то она не очень этому рада…

Тут вступает дед:

– Я бы на ее месте тоже был не рад…

У мамы округляются глаза, она переводит их на бабу, до бабы доходит не сразу…

Дед очень доволен своей шуткой и ловко уклоняется от бабиного щелбана…

Потом все вместе долго смеются…

Дед с бабой постоянно шутят друг над другом и настолько преуспели в этом, что мама говорит, их разговоры надо записывать. Иногда маме кажется, что шутки очень острые и они вот-вот поссорятся, тогда она вмешивается. Потом они все вместе смеются, дед нежно обнимает бабу, а иногда, когда мама не видит, даже целует.

Я уже слышала, что у меня есть сестренки, у них есть папа, который брат моей маме. Немного сложно, но еще сложнее разобраться, когда за завтраком дед отъезжает в прошлое – такое за ним водится… Там появляется много людей, при этом они все близкие родственники, но не мамы и бабы с дедами, а называются всегда по-разному. Я пока не стараюсь запоминать их, у меня еще будет такая возможность, потому что дед иногда повторяется в своих воспоминаниях.

А еще я заметила одну странность у деда: когда он отъезжает в прошлое, он может замолчать, сидеть так долго и смотреть куда-то мимо нас. Глаза его при этом иногда становятся красными и мокрыми. Я только недавно поняла, что люди умеют неслышно плакать… Мне еще предстоит этому научиться.

Сестренок вроде бы две, и обе старше меня. Жаль, что они далеко, а то мы бы поболтали на нашем языке, если они его не забыли еще. А пока мы общаемся через маму, она показывает мне сестренок в гаджете. Они милые, младшая все время пытается потрогать меня на экране.

Старшая – тоже молодец, сразу запомнила мое имя и куда надо делать ударение. Я ведь, признаться, терпеть не могу, когда меня называют, например, Эмилия… Жаль, возразить пока не могу, но это вопрос времени.

Из разговоров за завтраком я поняла, что у старшей сестренки сегодня день рождения и дед еще с утра отправил ей стихотворение, которое он тут же и прочитал нам с листочка:

Мама одобрила и спросила, кто же это написал, она из своего детства такой колыбельной не припоминает. От прямого ответа дед уклонился, а под бабиным удивленным взглядом прикинулся забывчивым и исчез на кухне – якобы пошел за второй кружкой кофе.

Об этом пока еще никто не знает, но вам я могу сказать, что мой дед – писатель. Я это точно знаю, потому что я пока единственный читатель его произведений… В смысле я читаю пока ушами, то есть дед мне читает… Ой, запутаться можно… Если коротко, то дед пишет, но никому не показывает, а читает мне написанное, когда никого рядом нет. Он считает, что это должно меня усыплять, но получается как раз наоборот: я научилась закрывать глаза и притворяться спящей, когда он читает. Иначе мне не удалось бы послушать все его сочинения. Подключилась бы мама, потом – баба и общими усилиями усыпили бы меня.

Дед прекрасно владеет несколькими гаджетами, но свои произведения печатает на бумаге. Он объясняет это тем, что, когда он держит в руках листки с текстом, ему не надо даже смотреть на них, текст приходит сам из глубины памяти. Он пробовал читать мне с гаджета, при этом не мог на память прочесть даже пару абзацев.

Завтрак давно закончился, посуда помыта, и разговоры стали немного утомительными.

Я начала плакать, пора было и мне покушать и спать.

Дед пытался меня отвлечь, но безуспешно, и он отошел, напевая: «…Не мешайте страдать и любить…»

Я уже не первый раз это слышу и надеюсь позже выяснить, кто мешает этому страдателю кого-то бить…

Мамино молочко приносит долгожданную истому, я люблю засыпать, глядя на родное лицо.

Когда-нибудь расскажу об этом маме.

Мне снилось, что меня носит дед, включив свою «пластинку»:

– …а вокруг зеленые полянки, по ним зайчики скачут, а под кусточками волчатки прячутся, а из норок лисятки выглядывают, а на деревьях птички сидят… И все спрашивают, где же наша Эмили, когда ее ножки окрепнут, когда она с нами вместе будет бегать по полянкам…

Я слышу это по несколько раз в день, а теперь и во сне…

Когда мама и баба сильно заняты разными делами, что иногда бывает, тогда я езжу по дому на деде и слушаю его «пластинку»… Мама в это время отчаянно торопится сделать свои тестовые работы. Я еще не до конца разобралась, на кого она учится, но ей это нравится, и в это время я стараюсь подольше терпеть деда.

С другой стороны, у меня сейчас скачок роста, как все говорят про меня, и в это время ребенок обычно вообще не отпускает маму. А я отпускаю… Например, часто подолгу развлекаюсь с бабой, когда она одной рукой держит меня, а второй – готовит ужин.

А потом мне приснились мои сестренки. Старшая грозила мне пальчиком и говорила ласковым бабиным голосом:

– Не вздумай проснуться раньше времени…

А младшая неожиданно пропела дедовым голосом:

– …Не мешайте страдателю бить…

Проснулась я до времени. Пришлось немного покапризничать. Мама говорит, что это у меня «спихи». Так мамин младший брат переиначил слово «психи», они в детстве часто к нему приходили. Так и прижилось новое слово…

Потом я сгоряча закатила скандал почтальону, который громко звонил в дверь, громко говорил что-то маме и пытался потрогать пальчик на моей ножке.

Хотя обычно после сна у меня хорошее настроение. Вот и сейчас я немножко покушала – и все улеглось.

Потом мне долго показывали одного человека. Это мама моей мамы. Мне часто ее показывают. Когда она улыбается мне с экрана, то я чувствую тепло и любовь, которые идут от нее. Я знаю, что когда-то она будет занимать большое место в моей жизни. А пока я улыбаюсь ей навстречу, что вызывает у нее еще больше радости. Я чувствую, как моя мама любит ее. И я буду так же сильно ее любить… Так же сильно, как мою маму…

Потом к нашему разговору присоединяется баба. Дед называет это «четыре поколения в одном кадре». Если бы вы знали, как мне хорошо в эти минуты!

Потом мы пошли на прогулку.

Сборы затянулись. Меня, как всегда, одевали в последний момент перед выходом.

Все знают, что я не люблю эти тесные комбинезоны и дурацкие шапочки, поэтому мне можно валяться на ковре, пока народ суетится с выносом коляски и сбором игрушек в дорогу.

Потом меня пытаются резко одеть и домчать до детской площадки. Иногда им это удается, пока я разглядываю странный рисунок на комбинезоне. Но обычно я все-таки успеваю высказать свое недовольство до того, как мы добежим до качелей.

Дед говорит, что когда я вырасту, то покажу им всем кузькину мать. Я верю деду, он человек авторитетный и знает, что говорит. Только надо будет позже узнать, что такое кузькина мать, прежде чем показывать ее всем.

Я люблю качаться на качелях. Мамины колени и руки надежно прикрывают меня со всех сторон, я могу расслабиться и даже немного попеть. Дед называет эти песни качельно-колыбельными.

До сна обычно не доходит: то птички отвлекут, то машина проедет. Но само состояние перед засыпанием… Лучше бывает, только когда мама меня кормит и я засыпаю…

Появилась запыхавшаяся баба с забытой второпях игрушкой. Это разноцветное пластиковое кольцо, основная на сегодня моя забава. Я его грызу своими скрытыми пока зубками. Мама говорит, что уже совсем скоро зубки перестанут скрываться. Они с бабой часто пытаются найти признаки появления первого зубика и гадают, с какой стороны он появится. А дед уже и любимый виски приготовил, чтобы отметить такое событие. Странные эти взрослые…

Кач-кач, кач-кач… И кусты вокруг, и облака вверху качаются…

Я просыпаюсь и понимаю, что меня пытаются положить в коляску. Так дело не пойдет, и я пока негромко возражаю. Я коляску не очень люблю, а здесь мы уже идем по аллее, все вокруг цветет, а я должна лежать и смотреть на небо, а еще лучше – продолжать спать…

Меня все-таки кладут в коляску, и тогда я добавляю громкости… На руках у мамы, и иногда у бабы, гораздо интереснее смотреть на цветы, деревья, дома…

Мама с бабой обсуждают предстоящие покупки одежды для меня, из старой я уже вырастаю.

Дед советует купить на два размера больше. Говорит, что в следующем месяце я вырасту очень резко. С чего он взял… Хотя пора уже…

Все ждут, когда я начну ползать. Я не знаю, куда они торопятся, ведь проблем у них явно прибавится. Дед веселится и рассказывает, что раньше, в Средние века, когда дети начинали ползать, их привязывали за одну ножку к ножке стола.

Это называлось «полная свобода в ограниченных пределах»… Тут деда заносит, и он начинает рассказывать, что как раз в эти Средние века жил какой-то Спиноза, который сказал, что свобода – это осознанная необходимость… Баба возвращает деда на землю и отправляет его домой включить духовку. Вопрос с привязыванием к столу остается открытым, но, судя по реакции мамы, она скорее деда привяжет к столу, чем меня… И это успокаивает.

Я тоже против и не думаю, что до этого дойдет, но если вдруг, то тогда, может, и пораньше придется показать эту самую кузькину мать…

Все прохожие смотрят на меня и улыбаются. Наверное, им нравится мой комбинезон, он хоть и тесный, но красивый. Рядом бегут удивительные существа на четырех руках… или ногах…

Я понимаю, что если ходить – то на двух, как дед, размахивая двумя другими… Если ползать – то сразу на четырех, как мне предстоит… А эти бегают сразу на четырех, да еще так быстро…

Запутаться можно! А если послушать деда про его зайчиков, волчат и лисят, то, похоже, впереди еще много непонятного…

Взрослые уже устали меня носить, и я позволяю положить себя в коляску. Погрызть кольцо можно и лежа. К тому же улица уже закончилась, и мы идем по дорожке с одноцветными полями по обе стороны. Синее небо иногда заслоняется лицами мамы или бабы, которые наклоняются надо мной, чтобы улыбнуться мне…

Похоже, коляска поворачивает домой.

Духовка наверняка уже нагрелась, бабе пора готовить обед. Дед занесет коляску домой, мимоходом скорчит мне рожицу и исчезнет в своем кабинете, занятый своими мыслями. Мама разденет меня и положит на ковер в гостиной. Наступит недолгое время тишины, двери на кухню закрыты, птички с улицы тоже не слышны. Некому отвлечь меня от моих мыслей… Но вот и они уплывают… Похоже, снова засыпаю…

Потом мы долго общались с дедом, пока все остальные были заняты.

Иногда я развлекаю деда, засовывая пальчики ножек в ротик. Дед восторженно созывает всех посмотреть и грустно сообщает, что он вряд ли сможет повторить этот трюк. Я хочу представить себе, как бы это выглядело, но вспоминаю при этом, что дед всегда носит носки и тапочки… Желание пропадает…

Мы можем с дедом иногда просто лежать рядом и думать каждый о своем…

Странно, но мне нравится черный цвет. Взрослые заметили это наконец, и теперь чаще дают мне погрызть черный пульт от телевизора или приносят на кухню, где меня очень привлекает черный квадрат керамической электропечи… Дед вслух размышляет, что надо показать мне знаменитую картину Малевича. Не знаю, как там у Малевича, но я вижу этот квадрат как занавес, за которым можно разглядеть что-то важное… Смотрят же люди подолгу на этот квадрат – наверное, хотят что-то увидеть за ним. Да и аргумент у меня есть серьезный: экран телевизора – всегда черный, пока дед не включит свой футбол. И сколько всего сразу появляется на экране, где только что была чернота! Почему привлекает черный пульт? И это понятно: с помощью черного пульта мы открываем черный занавес… Железная логика, как любит говорить дед…

А с футболом вообще отдельная история. Кстати, дед и меня приучил смотреть футбол, знает фамилии всех игроков и может рассказать про каждого. При этом часто рассказывает, как хорошо он когда-то играл сам… Ну да, возразить все равно некому. Баба подшучивает над дедом с видимым удовольствием. Сокрушается, сколько можно было бы полезной работы сделать, если собрать всех игроков и судей, например, на весенне-полевые работы. А еще зрителей сколько…

Дед на этом месте делает звук погромче. Мама веселится от души… И я тоже, глядя на нее.

Меня покормили и начинают снова укладывать спать… Днем это не так просто. Что интересно, укачивают меня, поет для этого мама, а засыпает при этом дед. Каждый при своем. Баба называет это «узкой специализацией».

Обеда общего не случилось.

Бабе часто звонят разные люди, и она подолгу слушает их. Говорит она мало, но я бы записывала за ней, если бы могла писать. Но я хорошо запоминаю… Дед иногда называет бабу «доктор души».

Вот и сейчас ей позвонили…

Сначала мама перекусила на кухне, пока дед развлекал меня своими «зелеными полянками», потом на кухне исчез дед. Когда баба закончила разговор, голодными в доме оставались только она и я.

Но все мы, как говорит мама, люди рациональные и не паримся по поводу общих обедов.

Потом было много всяких мелких дел, после чего мы поехали в лес.

Мама с дедом возили меня по лесу в коляске, пока баба бежала свои пять километров.

Мама с дедом почти все время молчали. Мама говорит, что в лесу не хочется много говорить, и я старалась им не мешать молчать. Возвращались из леса все воодушевленные, и я быстро заснула у мамы на руках.

За день все набегались и за ужином сидят расслабленные и умиротворенные. Я удобно устроилась рядом в коляске и делаю вид, что увлечена игрушками.

Дед налил что-то в два бокала.

– За твое здоровье! – провозглашает он, нежно глядя на бабу.

Баба скромно улыбается в ответ и возражает:

– Нет, я пью за твое здоровье… Твое здоровье – это мое здоровье. Если тебя не будет, то и мне жизни нет.

И здесь я понимаю, что так просто и бесхитростно объясниться в любви можно только после долгой совместной жизни. Кажется, я слышала от мамы про страшную для меня цифру сорок и еще сколько-то лет. Мамино поколение не может так просто и ясно выразить свои чувства. Для них впереди еще вся жизнь, и сказать «я без тебя жить не смогу» – как-то рискованно: а вдруг разлюбишь… А когда позади сорок и еще сколько-то лет и все это время прожито вместе, то эти двое уже понимают свою неразрывную связь.

После короткой дискуссии они решили уместить в один тост всё сразу: день рождения внучки и здоровье всех присутствующих.

Я так люблю их всех: присутствующих и отсутствующих, близких и дальних – всех, кого знаю и с кем еще только предстоит познакомиться… Мне ведь всего шесть месяцев, а я надеюсь, что моя жизнь будет долгой и счастливой!

Из дневника Эмили

2 июня

Баба смеется и рассказывает, что когда я смеюсь, то смешно морщу носик – точно так же делала моя мама в моем возрасте. Это немножко сложно для меня – представить маму в коляске, и тем более в подгузнике. Хотя фотографии маленькой симпатичной девочки мне показывали не раз, понять, что эта же девочка склонилась надо мной и сейчас будет кормить своим молочком, мне пока трудно. Но, как говорит дед, всему свое время, а дед в вопросах времени и возраста разбирается хорошо. Кстати, фотография молодых бабы и деда, которая висит у них в спальне, меня притягивает, и, если удается немного времени постоять – в смысле посидеть на руках у кого-нибудь – около этой фотографии, я смотрю на их красивые лица и чувствую какую-то связь между нами всеми. Они сидят, соприкасаясь плечами, и улыбаются…

Наверное, им было хорошо тогда… Как и мне сейчас, когда я смотрю на них.

18 июня

После завтрака все занялись своими делами: баба – на кухне, мама – у себя с компьютером, а мы с дедом долго валялись на ковре. Дед тихо рассказывал мне о своей жизни. Ему в детстве часто снился один и тот же сон: маленький мальчик, каким тогда был дед, забирался на высокую гору, долго карабкался по каменным кручам. Тропа становилась все теснее, потом и она закончилась, мальчик уже полз по каким-то узким отвесам и в конце концов упирался в стену. Развернуться было невозможно, одним боком он уже свисал над обрывом. Отчаяние охватывало мальчика, он понимал, что выхода нет. Но потом каким-то чудом вспоминал, чем закончился предыдущий сон, и отчаяние уходило. Потом он отталкивался от стены и падал. Дыхание перехватывало, но взгляд успевал цепляться за мелькающие скалы и гнезда птиц на них… Стремительный полет уже перед самой землей резко замедлялся и останавливался в полуметре от нее, сердце мальчика переставало биться, и он просыпался.

Я вспомнила, что как-то слышала разговор деда с бабой о прошлом – что они дважды меняли свою упиравшуюся в тупик жизнь, переезжали, оставляя все позади. И в разговоре дед говорил, что сон был дважды в руку. Наверное, он говорил про этот самый сон.

Дед затих, я глядела в потолок и тоже молчала. Хорошо бы задремать, как дед, но с этим у меня сложно. Ладно, полежу еще немного, пусть дед подремлет, а мама дослушает свои лекции.

Из кухни кидает проверяющий взгляд баба: всё под контролем. С большими наушниками на голове она выглядит как космонавт, случайно попавший на нашу кухню. Опять слушает умных людей, потом будет деду рассказывать…

25 июня

Я могу точно показать, что мне не нравится. Ну, например, когда меня заставляют ползать по ковру или я должна играть какими-то надоевшими игрушками. Тут я могу сразу показать свое неодобрение или недовольство – и всем сразу становится понятно.

А вот когда нужно показать, чего я хочу – возникают сложности. И я даже не знаю, у кого их больше – у взрослых или у меня. Если мои простые сигналы сразу не доходят, то у меня всегда в запасе есть последний аргумент с различными вариациями громкости, и этот аргумент может много чего означать. И тогда уже взрослым приходится напрягаться в догадках, чего же хочет этот капризный ребенок. Обычно это самое простое желание: я хочу к маме. А они все делают вид, что не понимают этого, продолжают носить меня от окна к окну, отвлекать игрушками… Мама занята. И я тоже понимаю, что нужно продержаться еще полчасика, пока закончится мамина лекция… Но как же это непросто… И так трудно удержаться от последнего аргумента…

Потом наконец заветная дверь открывается, и – о счастье! – появляется солнышко: мамино лицо…

3 июля

Ползаю я уже давно – недели три, наверное. Ползу рывками, падая на грудь – дед называет этот стиль «ползать брассом». Получается здорово, но только на мягком ковре, на твердом полу бывает больно. И вот сегодня я впервые поползла по-человечески – в смысле на всех четырех, как, опять же, прокомментировал дед. Мама долго показывала мне, как это надо делать, переставляя по очереди все руки-ноги. Баба с дедом с трудом сдерживали смех, глядя, как мама колесит по ковру. Оказывается, они хорошо помнят, как мама делала это в моем возрасте. У мамы здорово получается!

Теперь взрослые обсуждают начало нового периода моей жизни. Забот у них прибавится, так как я теперь без проблем могу добраться до обуви в прихожей и, к примеру, попробовать на зуб пару тапочек. От одной этой мысли баба с дедом меняются в лицах, но мама держится мужественно… Наверное, еще помнит, как сама облизывала тапки…

Сообща постановили усилить контроль за моими передвижениями и по возможности не оставлять меня одну в комнате… Посмотрим, как это им удастся…

12 июля

А недавно случилось то, чего все ждали… Я села. Сама не знаю, как это получилось. В последнее время взрослые много говорили об этом – пора, мол. И вспоминали каждый свое. И так получалось, что все дети в их рассказах начинали сидеть чуть ли не с рождения. Хорошо еще, что не сразу на горшках. Поэтому, когда я ползла-ползла, да и села, это было замечено сразу всеми, и взрослые в восторге начали хоровод вокруг меня. Я пыталась уследить за мамой, головка моя закружилась, и я, конечно, тут же завалилась на бок. Но, как выразился дед, факт сидения был зафиксирован.

Чтобы это не выглядело случайностью, мы теперь успешно осваиваем технику перехода из сидения в ползание и наоборот. Мне нравится, тем более что это все происходит на мягком ковре.

15 июля

Самая загадочная комната у нас, если не считать кабинет деда – это кухня. По большому счету это комната, сверху донизу забитая игрушками. Когда дорогие поющие и сверкающие игрушки в моем углу мне надоедают, меня несут на кухню. Там баба жестом фокусника достает из какого-нибудь ящика очередную свою игрушку: какую-нибудь пластиковую чашку или пластиковый стаканчик яркого цвета. Следующие полчаса у меня уходят на то, чтобы изучить новую игрушку – в смысле погрызть ее с разных сторон. Зубки мои режутся, и мое самое любимое занятие пока – это грызть все, до чего могу дотянуться. К тому же на кухне всегда так хорошо пахнет! Когда-нибудь и я смогу попробовать все, что так вкусно готовит баба. А пока приходится верить деду, который всегда хвалит бабу и то, что она готовит. Лучше пахнет только в нашей с мамой комнате: там пахнет мамой и маминым молочком…