Зоя. Часть 2: Америка

Завуч

Осень 1991-го

Зоя снова проснулась в слезах. Опять повторился тот самый жуткий кошмар, который она видела чуть ли не каждую ночь. Ей снова приснилось, будто она должна переехать в Америку и что они с Андреем прощаются навсегда. Они стоят около её подъезда, он обнимает её, и ей безумно хорошо в его объятиях. Она чувствует себя в полной безопасности, и ей так не хочется с ним расставаться. Андрей даёт ей на прощание письмо и просит не забывать писать ему. На конверте написан его адрес в Париже. Зоя бережно складывает конверт и прячет в кармашек куртки. Но когда она этот конверт разворачивает, то оказывается, что адрес написан так, что прочитать его невозможно. Буквы расплываются, и Зоя понимает, что это её слёзы размыли адрес. От осознания того, что она по собственной вине не сможет связаться с Андреем, девочка плачет ещё сильнее, и крупные капли капают на конверт. Буквы исчезают, а вместо адреса остаётся только клякса. Зоя пытается что-то предпринять, вертит конверт в руках, но слёзы льются рекой, а конверт превращается в липкий комочек… Тут-то Зоя и просыпается.

Зоя открыла глаза и вытерла уже совсем настоящие слёзы. Она всё ещё не могла привыкнуть к тому, что живёт в Америке. Ей казалось, что она находится у себя дома, на Брестской. В тёплой, уютной квартире на пятом этаже, с толстыми стенами, высокими потолками и лепниной. Что спит она на стареньком диванчике в углу около стены, а над головой у неё пасутся привычные олени, жующие коричневую траву. Но вместо квартиры, где прошло всё её детство, Зоя теперь жила в холодной комнате на улице Деннистон в Питтсбурге. Оленей на стене не было. Коврик с оленями остался в Москве и был, скорее всего, выброшен на помойку новыми владельцами их квартиры. Вместо оленей над головой сверкала белизной совершенно голая стена, на которую хозяева квартиры запрещали что-либо вешать. Около кровати стояло кресло, обшитое жёлто-коричневым драпом. Это кресло было необычайно уродливым и неудобным, и родители тщательно его избегали. Кресло досталось им в подарок из казённого рациона мебели, которую еврейская община города привозила всем новым иммигрантам, прибывшим в Питтсбург в начале 1991-го. Вместе с креслом им выдали две розовые лампы с абажурами в форме воронки, три кровати, корявый деревянный стол и четыре стула. Так началась их американская жизнь.

С момента переезда в Америку прошло почти два года, и уродливая казённая мебель уже успела прижиться в их квартире. Появились и новые вещи: книжные полки ярко-синего цвета, которые загромоздили их гостиную, тяжеленное кожаное кресло из комиссионного магазина, которое папа привёз с помощью знакомых, и диван. На самом же главном месте в гостиной стоял цветной телевизор, который они наконец-то обрели в Америке. Зоя сразу стала смотреть бесплатные каналы – самым любимым стал «Фокс53», который показывал мультик о семье Симпсонз.

Зоя подняла глаза на белую стену и поёжилась. Было очень холодно. Несмотря на то, что она всегда спала в шерстяных носках, свитере и под двумя ватными одеялами, Зоя постоянно мёрзла в их американской квартире. Всю зиму окна были покрыты изморозью, а комнаты, казалось, продувались насквозь, хотя Зоин отец уже второй год подряд кропотливо заклеивал все щели. Они снимали квартиру на втором этаже особняка, построенного в конце XIX века. И то ли запросы у жителей Питтсбурга значительно изменились за последние сто лет, то ли климатические условия ухудшились, но жить в этой квартире было очень неуютно. Если зимой Зоя ещё могла как-то согреться, то летом начиналось бедствие совсем другого рода. Дикая жара, от которой было некуда деться. На кондиционер у них не было денег, а простые вентиляторы только гоняли жаркий, липкий воздух из угла в угол. Но о лете Зоя пока не думала – надо было вставать и собираться в школу.

Занятия начинались в 7:35 утра, и Зоя уже привыкла подниматься в шесть, готовить себе завтрак, собираться в темноте и выбегать из дома не позже семи. Она любила не торопясь идти на уроки ранним утром в полном одиночестве и думать о жизни. За два года в Питтсбурге Зоя освоилась в новой школе и даже завела новых друзей, хотя далеко не сразу. Училась Зоя в школе, названной в честь именитого жителя города Питтсбурга – Тейлора Аллдердайса. Кем именно был этот человек, все давно забыли, но школа называлась его именем, и Зое это сочетание звуков нравилось. В названии было что-то яркое и одновременно жёсткое.

Школа располагалась на холме и была построена ещё в 1926 году в стиле неоклассицизма: похожее на греческий храм, с огромными потолками, колоннами и массивными ступенями здание величественно нависало над головой и сливалось с небом. В первое время Зоя постоянно терялась в коридорах. Чтобы пройти из одного класса в другой, требовалось несколько минут, и эти переходы и поиски помещений занимали большую часть перемен. Зоя путалась, на неё кто-то летел, надо было увернуться и протиснуться в правильном направлении. В коридорах всегда было огромное количество народа. Никто не стоял на месте.

После привычной московской школы, которую Зоя знала наизусть и где самым большим помещением был актовый зал на пятом этаже, Аллдердайс Зою подавлял. Здесь огромным было всё, включая количество учеников ― их было больше тысячи. Американские учебники тоже потрясли Зою. Это были глянцевые книжищи с толстыми обложками, которые весили по несколько килограммов каждая. В первое время девочка передвигалась по зданию как во сне. Лица одноклассников сливались в одно, неприветливое и страшное. С трудом ориентируясь, Зоя перебиралась из класса в класс, постоянно на кого-то натыкалась, смутно осознавая, что творится вокруг. На занятиях никто не хотел учиться. В лучшем случае одноклассники спали. Некоторые из них дрались, девушки красили ресницы, флиртовали, обсуждали всё на свете, но только не уроки, а учителя что-то бубнили под нос, не обращая внимания на класс. Зоя никак не могла понять, что же происходит, что от неё требуется и почему никто из учителей не задаёт домашнее задание. А потом из разговора с другой русской иммигранткой Зоя выяснила, что можно перевестись в другую группу, в поток для «одарённых». Для этого требовалось пройти специальный тест, на который надо было отдельно записаться у женщины по имени Марша Тарп. Зое показали, где находился офис мисс Тарп, и девочка бросилась к ней на приём.

Это была холёная полная женщина в очках. Волосы её лежали крупными светлыми локонами на плечах. Её все боялись, и когда та плыла по коридорам школы, волна учеников сразу же рассекалась. Мисс Тарп виделась Зое кем-то вроде советского завуча, хотя в действительности её должность называлась «руководитель программы для одарённых детей». Мисс Тарп была вершительницей судеб учеников в Аллдердайсе. Она проверяла списки поступивших и определяла, кто из них подавал надежды, а кто – нет. Когда ученик поступал в поток для «одарённых», то становился частью избранных, которую Марша Тарп самолично курировала. Этих счастливчиков она опекала, всячески помогала, давала советы при выборе программы на семестр, беседовала наедине с каждым, а в старших классах оказывала содействие при поступлении в университет.

Марша Тарп объяснила Зое, чего именно от неё ожидают: Зоя должна была продемонстрировать, что умеет читать, считать и мыслить логически выше определённого уровня остальных детей её возраста. Это определит её IQ1. Если Зоя наберёт достаточно баллов, а ей требовалось превысить 130, тогда Марша Тарп самолично с ней пообщается, проверит ещё кое-что, а потом уже определит Зою в программу для одарённых. И тогда Зоя сможет учиться вместе с остальными ребятами, которые «подают надежды». Мисс Тарп нежно улыбалась, рассказывая Зое о том, как вскоре определится её будущее в Аллдердайсе, которое потом повлияет на всю её жизнь. Мисс Тарп была совершенно спокойна. Видно было, что она это делает не в первый и не в последний раз. И что Зоин успех зависит от самой Зои. Получит она 130 баллов – и всё будет хорошо. А если нет – то не обессудьте. Тут уж даже сама Марша Тарп была бессильна. Зоя сидела и внимательно слушала. А потом мисс Тарп предложила Зое взять с собой англо-русский словарь.

– Ведь там могут быть непонятные слова, а ты всего полгода живёшь в Америке, ― посоветовала ей женщина.

Зоя сначала обиделась. Она-то считала, что знает английский достаточно хорошо. Ведь не зря же она семь лет отучилась в английской школе в Москве. Но противоречить самой Мисс Тарп Зоя не решилась, и, когда ярким ноябрьским утром Зою вызвали на тест, с собой у неё был потрёпанный маленький англо-русский словарь с оранжевой обложкой. Также Зоя взяла и карандаш «номер 2», которым она должна была заштриховать кружочки с правильными ответами, чтобы набрать те самые 130 баллов.

Зоя очень нервничала перед тестом, но, попав в класс, где проходила проверка, успокоилась. Тестирование длилось три часа, и Зоя порадовалась, что Марша Тарп посоветовала ей взять с собой словарик. Несколько слов действительно были Зое незнакомы, и она проверила их значение. А в конце ноября Зою вызвала к себе Марша Тарп и объявила:

– Зоя Касаткин, я тебя поздравляю. Ты справилась и набрала достаточное количество баллов, чтобы поступить в группу для одарённых детей. Это значит, что мы сможем вместе составить твоё расписание и ты сразу перейдёшь к новым преподавателям.

Зоя вздрогнула. Она всё никак не могла привыкнуть к тому, что в Америке использовался мужской вариант её фамилии. В американских документах всей семье поменяли фамилию, оставив один вариант написания, чтобы быстрее оформить бумаги. Зоя каждый раз вздрагивала, когда кто-то называл её по фамилии «Касаткин», и очень горевала по утраченной букве «а». Сочетание «Зоя Касаткин» казалось ей убогим и смешным. Но объяснить американцам гендерное различие по фамилии было невозможно. Зоя завидовала Алине Кац, которой не пришлось бы носить мужскую фамилию в Америке, и иногда мечтала, что как только она выйдет замуж, то поменяет эту нелепую фамилию на какую-нибудь более достойную.

– Спасибо, мисс Тарп! – Зоя попробовала улыбнуться широко, по-американски, но ей это давалось с трудом. Мышцы лица отказывались слушаться и обнажать зубы.

– Отлично! Тогда давай начнём прямо сейчас, – мисс Тарп выложила перед Зоей таблицу с расписанием и ткнула в неё аккуратно наманикюренным пальцем. – Вот такие варианты. Тебе надо будет перейти в классы CAS по математике, английскому, биологии и гражданскому праву. Это минимум. Физкультура, музыка и здоровье останутся прежними.

Зоя поёжилась. Она очень надеялась, что ей больше не придётся ходить на здоровье: с тех пор, как учитель попросил её прочитать вслух отрывок, где говорилось про оргазм и его отличие у мужчин и женщин, Зоя этот предмет возненавидела. Ей казалось, что все помнят её позор и то, как она еле дочитала абзац, а остаток класса просидела вся красная.

После разговора с Маршей Тарп Зоина жизнь в Аллдердайсе в корне изменилась. Уже на следующий день Зоя училась по новому расписанию. В классах для одарённых детей обстановка была совершенно другая. Все ученики прилежно сидели за партами и с интересом слушали учителя. Никто не дрался, а вместо этого все аккуратно записывали лекции в тетрадях. Вскоре выяснилось, что многие из ребят уже были знакомы друг с другом, так как они учились вместе ещё в средней школе. Однако были и такие, кто перевёлся в Аллдердайс из других школ и совсем не знал остальных ребят. И то ли Зоя уже освоилась в школе, то ли ребята были более приветливы, но на новом потоке она не ощущала себя потерянной и забитой. В первый же день к ней подсела девочка и представилась:

– Меня зовут Молли, – девочка была небольшого роста, аккуратно подстрижена и улыбалась немного неуверенно. Зою сразу же поразили её ярко-голубые глаза. – Ты только что из России?

– Привет, меня зовут Зоя. Я здесь уже почти год живу, – ответила Зоя. Ей казалось, что год жизни в Питтсбурге можно было считать уже значительной заслугой.

– Понятно, значит, только приехала. А у меня есть русские корни, – похвасталась Молли. – Мой прадедушка из Киева. Он, правда, переехал в Америку в конце XIX века, спасался от погромов, но всё равно!

– Надо же, – отреагировала Зоя, хотя рассказ Молли её совсем не удивил. Она уже успела привыкнуть к подобным историям, которыми делились многие из еврейской общины в Питтсбурге.

Зоя и Молли разговорились, а потом уже как-то само собой получилось, что они стали сидеть рядом на занятиях. Мальчиков в классе было несколько. Больше всего Зое нравился Адам. Они сидели рядом на биологии. Зое никогда не нравились естественные науки, и биологию она еле терпела. Адам же собирался стать врачом, как и его отец, и как-то так получилось, что он стал Зое объяснять задания, а потом они выяснили, что домой из школы им по пути. Почти каждый день Адам и Зоя шли домой вместе. Адам был красивым жгучим брюнетом с тонкими чертами лица, и он был воспитанным и умным юношей. Зое он объективно очень нравился, и она часто ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы Адам стал её бойфрендом. Но потом девочка вспоминала Андрея – и тут же понимала, что никакой Адам не сравнится с тем, какими были её отношения с Андреем. Даже спустя два с лишним года с момента их последней встречи Зоя всё ещё не могла забыть то, как хорошо ей было с Андреем и как ей нравилось с ним гулять и болтать ни о чём, держаться за руки и просто смотреть по сторонам.

Завязка

Зоя стояла в коридоре и подбрасывала к потолку апельсин. Раз. Два. Три. Четыре. «Если ни разу не упадёт, то мы уедем в Америку. Если упадёт, то не поедем», – загадала девочка. Зоя не знала, хотелось ли ей переехать в Америку, но почему-то подкидывала апельсин очень аккуратно, стараясь, чтобы тот не упал.

С одной стороны, переезд означал, что можно будет не ходить в школу, и Зоя наконец-то избавится от надоевших за семь лет одноклассников. Также Зоя спокойно сможет приобрести красивые вещи. Можно будет забыть об одноклассницах в московской школе ― Некрасовой и Нагорской с Гавриловой, которые все эти годы отравляли Зоину жизнь. Это не могло не радовать. Также Америка сулила варёнки, шикарные свитера и куртки, которые там продавались на каждом углу. Зоя, которая недавно переросла свою единственную и любимую пару варёнок, очень переживала. Она терпела, сколько могла, старательно пытаясь до последнего натянуть на себя прошлогодние джинсы. Они уже не сходились на талии, но Зоя продолжала их носить, прикрывая расстёгнутую молнию длинными свитерами.

С другой стороны, переезд означал и продажу квартиры, которую Зоя очень любила. Несмотря на то, что квартира была захламлена, что в ней был постоянный беспорядок, это была её, Зоина, квартира, в которой она провела всю свою сознательную жизнь. Все свои тринадцать лет жизни. Зоя не хотела расставаться с уютным подъездом, с привычным видом из окна, с соседкой по лестничной клетке Инной Львовной, да и вообще с Москвой.

– Если я перееду в Америку, значит, я уже не буду москвичкой в четвёртом поколении? – переживала Зоя.

Она очень гордилась, что родилась в Москве и что её мама и бабушка тоже родились в Москве. Прабабушка же родилась в деревне под Москвой, но потом переехала в столицу ещё в молодости, так что и прабабушкино поколение тоже приплюсовывалось к Зоиной московской династии.

Переезд в Америку означал и то, что Зоя уже не будет ездить в Оружейную палату с Женей Куликовым, гулять по Кремлю и перестанет изучать французский с очаровательной Натальей Анатольевной. Именно благодаря этим занятиям Зоя познакомилась с французом Андрэ де Виньи на экскурсии в Оружейной палате. В тот день она встретила интересного юношу, с которым они успели обменяться адресами. К сожалению, Зоину бумажку с адресом Андрея порвал её одноклассник Егор Власов сразу после встречи. Несмотря на это, она бережно спрятала оторванный клочок с адресом в своём дневнике и сожалела о том, что из-за Власова упустила шанс подружиться с настоящим французом и побыстрее выучить язык. Спустя месяц после их встречи в Оружейной палате Зоя получила от Андрея письмо. Оно было написано очень аккуратным, почти каллиграфическим почерком, и Зоя вспомнила слова Натальи Анатольевны о том, что во Франции очень много внимания уделяют почерку и каллиграфии, а из-за некрасивого или неаккуратного почерка могут даже уволить с работы.

Чтобы ответить Андрею, Зоя истратила две тетради, практикуясь и перечёркивая свои слова. Ей казалось, что у неё получается недостаточно красиво и ровно. Она по пять раз перепроверяла спряжения, сверялась со словарём и ужасно устала. То, первое письмо, написанное Андрею, заняло у неё почти неделю, и Зоя уже отчаялась, но потом заставила себя его отправить. В конверт она вложила красивую открытку с поздравлением с Первомаем. Зоя знала, что и во Франции отмечают этот праздник, и ей казалось, что открытка поможет отвлечь Андрея от её неаккуратного почерка.

Ответ от парня не заставил себя ждать. На этот раз он прислал ей не только письмо, но и свою фотографию. Зоя жадно впилась глазами в карточку и потом долго разглядывала лицо Андрея, которое показалось ей ещё более прекрасным, чем при их встрече в Оружейной палате. Всё в нём было идеальным: и его прямой нос, и красивые, в меру тонкие губы, и немного вьющиеся волосы, и чуть раскосые глаза. Вдоволь наглядевшись на Андрея, Зоя бросилась к зеркалу, чтобы посмотреть, достойна ли она такого красавца. Собственный вид её не обрадовал. Да, за последний год она ещё больше вытянулась, постройнела, но волосы были жидковаты и не такие густые и роскошные, как у мамы. Затем Зоя обратила внимание на то, что её брови слишком густые, а рот слишком полный. И если у Андрея глаза были великолепного тёмно-серого оттенка, то Зоины были всего лишь карими! Совсем неинтересного цвета. Зоя вспомнила свою детскую мечту быть блондинкой с синими глазами, как у куклы Насти, и чуть не заплакала от обиды. Почему, почему она не может быть блондинкой с синими глазами? Такой же красавицей, как, например, Некрасова? Да, маленькие глазки Некрасовой совсем не такие красивые, как Зоины, но зато они голубые. И волосы у Некрасовой светлые, а не каштановые, как у Зои. И у Некрасовой есть великолепные джинсы-варёнки, даже несколько пар. Ведь если Андрей увидит Некрасову, то обязательно в неё влюбится. А Зое он пишет только потому, что ещё не повстречал Некрасову.

За такими страданиями Зоя провела целый вечер, пока не пришло время спать. А потом она перечитала то, что написал Андрей, и поняла, что он собирается в Москву. Теперь уже на целую неделю, в начале июня, когда у него закончится учебный год. Обычно в это время Зоины родители уезжали на дачу под Ленинград, однако в этом году их отъезд задерживался до середины июня из-за папиной работы, и Зоя начала готовиться к встрече с Андреем. И так как цвет глаз и текстуру волос изменить было невозможно, то Зоя решила похудеть.

Она никогда раньше не сидела на диете, но тут поняла, что ей обязательно надо попробовать перестать есть макароны, хлеб и картошку. По рассказам постоянно худеющей соседки по даче в Мартышкино Зоя знала, что эти продукты полнят, и что если их исключить из рациона, то можно сразу же скинуть вес. На завтрак Зоя бодро поджарила себе яичницу и порадовалась тому, что так твёрдо следует к цели. Яичница без хлеба была не такой вкусной, но Зоя терпела. На обед была картошка, которую Зоя больше не ела из-за диеты. Кроме картошки, Зоя нашла в холодильнике чёрную баклажанную икру маминого изготовления, которую избегала, и папины макароны по-флотски. Но Зоя была на диете. И девочка решила, что надо сварить гречневую кашу.

Зоя залезла в банку, где её мама хранила дефицитную гречку. Крупа доставалась маме от подруги, которая страдала диабетом и получала этот товар по талонам. Банка с гречкой была покрыта чем-то липким и неприятным, и Зое сделалось ужасно противно. Когда она открыла банку, то оттуда прямо на неё вылетела моль, и Зоя заплакала. Ей очень хотелось есть, а крупы почти не оставалось, да и можно ли было есть гречку, в которой водилась моль? Давясь слезами, Зоя разогрела чёрную баклажанку, которая была самой ненавистной Зое едой на свете. Но есть хотелось, и она заставила себя проглотить несколько ложек отвратительного месива. Теперь надо было дождаться ужина, но баклажанка не утолила чувство голода. Однако Зоя решила не сдаваться, ушла к себе в комнату, села на диван и попробовала почитать. Она пыталась не думать о еде, но под ложечкой сосало, а потом у неё начала кружиться голова. «Неужели это от голода?» – с ужасом подумала Зоя. Девочка бросилась на кухню и сделала себе бутерброд, жирно намазав его маслом.

Хорошенько перекусив, Зоя снова кинулась к зеркалу. «Всё равно не успею похудеть к его приезду», – вздохнула она и села на диван дочитывать книгу. Андрей должен был приехать в Москву через две недели, и Зоя решила, что этого срока недостаточно, чтобы диета сработала. «Придётся оставаться такой, как я есть сейчас, – с горечью подумала девочка. – Может, и так сойдёт».

Первый приезд Андрея в Москву она запомнила надолго. Они встретились около главного входа в зоопарк – Зоя назначила встречу там, решив, что ей будет удобнее всего туда подойти из дома. Зоя уже издалека увидела Андрея. Он озирался по сторонам, ища её взглядом. Заметив девушку, он улыбнулся, замахал рукой, и Зое показалось это очень трогательным. Как только она подошла, он тут же троекратно поцеловал её – так, как это принято во Франции. От внезапной близости у Зои закружилась голова. Ей было очень приятно находиться рядом с Андреем. Он был гораздо выше неё и, как показалось Зое, вытянулся с момента их встречи в Оружейной палате. До того, как Зоя снова увидела Андрея, она переживала, что не поймёт его или же что неправильно что-то скажет по-французски. Но уже через несколько минут ей стало ясно, что проблем с общением у них не будет. Зоя могла свободно изъясняться. Главное было не задумываться, и тогда слова сами текли рекой. Зоя сама не понимала, как именно она находит нужное слово в нужный момент, но это было именно так. Говорить на французском, и даже не говорить, а болтать, Зое было гораздо легче, чем писать.

– Неужели ты только прошлой осенью начала изучать французский? – удивился Андрей, когда Зоя рассказала ему про Наталью Анатольевну.

– Да, осенью, у нас факультатив есть в школе.

– Ты, наверное, очень умная. У тебя способности к языкам.

Зоя покраснела. Она очень не любила, когда её хвалили.

«Сглазят! Обязательно сглазят, – предостерегала её мама каждый раз, когда Зое делали комплимент. ― Сплюнь, сплюнь. Постучи по дереву три раза».

Но сплюнуть было негде, да и деревяшки поблизости не оказалось.

– Да нет, я просто английский давно учу. Наверное, это помогло, – ответила Зоя.

– Так ты ещё и английский знаешь?! Это невероятно! – Андрей смотрел на неё с таким восторгом, что Зое сделалось стыдно. Она явно не заслуживала такого восхищения.

– Просто меня родители отдали в спецшколу. У нас английский со второго класса, только и всего, – попробовала успокоить Андрея Зоя.

– Это замечательно. Ведь английский надо знать. Мой отчим так всегда говорит. Он очень любит Америку и меня заставляет читать Шекспира в подлиннике.

– В подлиннике?! – теперь настала Зоина очередь восхищаться Андреем. – Но ведь Шекспир пишет… ну писал на староанглийском. Ведь там же ничего не понятно!

– Да, представляешь? Он заставляет меня читать Шекспира в оригинале и потом ему пересказывать содержание. И даже наизусть заучивать куски. Говорит, что это поможет моему общему развитию.

Зоя вспомнила жуткого де Виньи, которого так боялась, и побледнела. Именно он был тем самым отчимом, который привозил Андрея в Москву. Она каким-то образом умудрилась вычеркнуть де Виньи из памяти и, даже регулярно переписываясь с Андреем, не вспоминала о его страшном отчиме. Но теперь она чётко представила его длинное лицо, вспомнила, как он издевался над Зоэ в Святой Анне, и похолодела от ужаса. Однако усилием воли Зое удалось не подать вида.

– Замечательно! А я вот даже на русском Шекспира ещё не читала. Я пробовала, но мне не очень понравилось, – обрадовалась Зоя. Она очень хотела хотя бы в чём-то уступать Андрею.