Мир и потусторонняя война

Глава 3

Императорская депеша

Весь лицей – ученики, учителя, гости – все стояли, замерев, вокруг Дуба Алексеевича, а тот сосредоточенно и молчаливо читал письмо. В ногах его лежал разорванный впопыхах конверт со сломанной гербовой печатью.

Никогда прежде Егор не видел директора таким бледным и даже растерянным, никогда прежде у него не дрожали пальцы. Егор сморгнул. От чудовищного предчувствия в глазах защипало.

Когда письмо было прочитано, Дуб Алексеевич заговорил не сразу. Сначала он постоял, хмурясь так, что лоб собирался столетней корой, а потом несколько раз обвел зал тяжелым, озабоченным взглядом.

Присутствующие боялись даже вздохнуть слишком громко.

– С сокрушенным сердцем довожу до вас… случилось несчастье, – объявил наконец директор. – Сие письмо сообщает, что императрица Иверия… – при этом он обвел глазами зал, пока не нашел Егора. – На государыню-императрицу совершено покушение… – перекрывая пораженные возгласы, он добавил: – Она впала в мертвый сон…

Егор закостенел. Ошарашенный, оглушенный.

Мертвый сон? Как же… За что же… Как такое могло случиться?!

От ледяной хватки на горле стало трудно дышать, и тут же сквозь дрожь во всем теле он почувствовал, как шелковая ладонь сжала пальцы.

Вокруг шептали и охали, кто-то вскрикнул, но голос Дуба Алексеевича перекрыл гомон:

– Также в письме говорится…

Егор едва слышал. Уши забило тиной. Он смотрел, как раскрывается рот Дуба Алексеевича, и с трудом разбирал «…без объявления официальной ноты…», «в нарушение условий мирного договора…», «…силы мертвой армии замечены на границе…». А дальше звучало совсем уж не вмещающееся в сознание: «…царь-консорт Константин под стражей…», «обвинен в покушении», «казнь на рассвете…». И даже: «Опальный царевич Борис и его болотное войско движутся на столицу…».

Затылок снова заломило, Егор покачнулся. Катерина крепко обхватила его пальцы, но уже в следующее мгновение шелковая перчатка скользнула из ладони.

– Мадам! Отпустите меня, мадам!

– Мы немедленно уезжаем, Катерина!

Егор обернулся. Мадам Жеводан тащила упирающуюся Катерину к выходу из зала. На пути у них встал Дуб Алексеевич.

– Мадам, – проговорил он торжественно и веско, – вы же не думаете, что вашей воспитаннице грозит здесь опасность? Лицей – территория нейтралитета.

Мадам Жеводан осклабилась. Взбился край чепца, блеснули клыки.

– Вы же не думаете, что я оставлю наследницу Мертвого царства в компании этих… – она кивнула в сторону Егора и остальных лицеистов. – Мирный договор расторгнут, а значит, Катерина более не обязана присутствовать в вертепе распущенности и крамолы. Мы уезжаем немедленно! Я пошлю за каретой.

Она снова потянула Катерину следом.

Егор заметался взглядом по залу, по растерянным и перепуганным лицам друзей, и задохнулся. Его будто в рыбьем обличье выкинули на сушу.

Что теперь? Лицейскому братству конец. Кто все еще может быть ему другом? А кто отныне враг? Оборотни поддержат императорские войска, а вот вурдалаки, скорее всего, примкнут к Кощею. А ведь еще вчера Анатоль Блют давал Егору списать самый трудный кусок перевода «Оккультной философии» Агриппы. Теперь же он и остальные наследники благородных семейств напряженно оглядывались и пятились, собираясь в группы. Август из олимпийских, Ната из волчьих, Пава из восточных – на чью защиту они встанут?

А самое главное – «Нечистый союз». Как быть, если членов его разбросало по разные стороны поля битвы? Медная гора всегда оставалась вне столкновений, снабжая и тех, и других запасами соли, но общение в войну сделается немыслимым, а значит, Галину он видит в последний раз. Медвежий клан непредсказуем: старый князь сражался на лесной стороне, но без императрицы армия обезглавлена, победить ее проще – то есть самое время пересмотреть союзничество. Что же до Вильгельма… и тем более Катерины… Они теперь и вовсе враги. Противники. Такие, что их победа означает его, Егорову, гибель. И наоборот. Если Борис рвется на трон, приемный сын императрицы ему кость в горле, и совсем скоро – а возможно, уже и сейчас – к нему заторопятся болотные или скелетные убийцы. Ведь главное, Егор еще не объявлен наследником, сила государыни не перейдет к нему сама. А вдруг от него на самом деле потребуют… снять перчатки?..

Слезы обожгли глаза. Нельзя, не смей реветь, Водолоп, ты не малек. Не смей расплываться. Егор сжал кулаки, пряча большие пальцы внутрь, но от этого лучше не стало.

За окном вспыхнули огни, во двор с шумом и гиканьем начали прибывать гербовые кареты.

– Будьте покойны, господа, лицеистам ничего… – начал густым уверенным басом Дуб Алексеевич, но пользы в его словах не было никакой: в зале воцарились смятение и хаос. В полном беспорядке лицеисты бросились по комнатам собирать вещи. Кто-то убежал сам, кого-то увели – звеня шпорами, толкаясь, оставляя слякотные следы на паркете. «Скры-скры-скры…»

Впервые в стенах лицея приказы раздавались чужаками. Директора же никто не слушал – и он смирился. Отступил, молча наблюдая за разорением священного храма науки.

В коридоре загрохотали сапоги – особенно угрожающе и резко, будто шел в атаку полк. Уже по одному безотлагательному напору Егор догадался: это за ним.

Так и было. В бряцании палашей и запахе влажных волчьих шкур в двери стройным шагом вошел императорский конвой и немедленно выстроился плотным кругом, отгораживая Егора от остальных.

– Ваше высочество, – генерал-адъютант отдал честь, – наш приказ немедленно сопроводить вас во дворец.

Из-за красномундирных спин Егор с нарастающим отчаяньем смотрел, как стремительно пустеет торжественная зала.

– Я… мне нужно собрать вещи… – сказал он, а в голове только и крутилось: «Даже не попрощаюсь…»

Внезапно взгляд его упал на Дуба Алексеевича. Директор стоял, стискивая судьбоносное письмо и кусая усы. И пусть в глазах его мелькало смятение, вся остальная фигура все так же казалась несгибаемой, несокрушимой, и одно это помогало держаться.

«Дружба крепкая, как дуб, что не сломать…»

Словно почувствовав его взгляд, Дуб Алексеевич повернулся. Улыбнулся из-под усов грустной, понимающей улыбкой и сделал шаг навстречу.

Конвой, ощерившись, преградил дорогу. С железным скрежетом лязгнули палаши.

– Пропустите! – приказал Егор срывающимся голосом. – Пропустите его! – он сам растолкал гвардейцев, давая директору путь.

Подойдя вплотную, Дуб Алексеевич склонился и положил ему на плечо руку. Ладонь показалась тяжелой, словно могучий корень, пригибающий к полу.

Егор встретился глазами с внимательным отеческим взглядом.

– До свидания, Дуб Алексеевич.

– До свидания, мой мальчик. Берегите себя. – Директор тяжело выдохнул и склонился ближе. – И помните, – сказал он совсем тихо, – в такую минуту, как сейчас, вокруг вас будет много злого. С каждой минутой зло будет становиться сильнее – и прежде всего убеждением, что оно и не зло вовсе, а благо. И ему будут верить.

– Что же мне делать? Как… отличить?

Дуб Алексеевич вздохнул.

– Слушайте только себя. Вот этот внутренний компас, – он ткнул Егору в грудь. – Он всегда укажет, где зло, а где добро, даже если все вокруг твердят иное.

С этими словами директор еще раз крепко сжал его плечо и отступил. Гвардейцы сомкнулись.

– Идемте, ваше высочество, больше нельзя медлить.

Едва переставляя ноги, Егор добрался до двери с табличкой «№ 13. Егоръ Половодовъ».

Оказавшись внутри, он запер дверь, отгораживаясь от конвоя, и некоторое время стоял, блуждая взглядом по свидетельствам былой беззаботной жизни: вороху одежды на кровати, чернильному беспорядку на столешнице бюро, комоду, прячущему томик «Декамерона» под крышкой с выцарапанным: «Не суй свой нос. Престрашен урон…».

Вода наполнила глаза, скорбное чувство обхватило горло, но Егор сморгнул глупую детскую слабость и решительно дернул из-под кровати чемодан. Проходясь по крошечной комнате, он брал то одно, то другое, да только из рук все валилось. Тогда он сел на кровать, уставившись на тонкую, не доходящую до потолка стенку. Там, с той стороны было могильно тихо.

Жаба, милый друг Жаба… Почему, ну почему вместо того, чтобы перестукиваться ночами или передавать тайком скабрезные стишки, они должны точить друг на друга сабли?!

В горле снова запершило, подбородок затрясся. Словно наяву Егор услышал знакомый шепот, а потом и секретный пятикратный стук…

Тук, тук-тук-тук, тук.

Егор вскинулся, навострил уши. Замер.

Послышалось?

Тук, тук-тук-тук, тук.

Да как… да как же?!

Облившись горячим потом, он вскочил. Подбежал к стене, прижался. Отстучал ответ и, приложив ухо, затаился. И тотчас услышал тихое: «Гости».

Сомнений быть не могло – он знал, что это значит.

Рывком содрав с кровати одеяло, он стащил матрас с железного остова и кинул под стену. Слушая, как кровь ударяется в виски, принялся ждать.

Еще и еще.

Дольше.

Дольше.

А там, под потолком, осторожно зашуршали: сперва одна длиннопалая ладонь уцепилась за перегородку, следом другая, а после показалась и вздыбившаяся от усилия каштановая челка. Едва веря, Егор смотрел, как Вильгельм – в одной батистовой рубашке и босой, с перекинутыми на шнурке через плечо ботфортами – неловко, по-лягушачьи скользнул на его сторону, на мгновение завис во всю длину худого адмиралтейско-шпильного тела и беззвучно приземлился.

– Откуда… – начал было Егор, но ладонь-водомерка залепила ему рот.

– Тише ты, – шепнул Вильгельм в самое ухо. – Мохнатые нас к тебе не пускали, пришлось… – он поиграл бровями, – импровизировать.

«Нас?» – едва не вскрикнул Егор, но вовремя спохватился. И просто кивнул.

Убедившись, что Егор все уразумел и шумно восторгаться более не будет, Вильгельм вернулся к стене и вытянул руки вверх – словно воздавал хвалу солнцу и, более того, ждал ответа.

В удивлении Егор смотрел, как из-под потолка свесилась глянцевая черная коса. Едва оправившись от оцепенения, он подскочил и тоже выставил руки. Вдвоем они поймали Галину и торжественно водрузили на пол. В надежде увидеть и третьего гостя Егор поднял взгляд на стену, подождал, но рыжая кудрявая макушка там так и не появилась. Вильгельм, заметив, куда он смотрит, покачал головой, а потом несколько виновато улыбнулся.

Встав плотным кружком, они пару мгновений молчали. А потом обнялись – крепко, горячо – и на этом обиды были забыты.

Все еще держась за руки, они забрались с ногами на пустую кровать и склонились друг к другу.

– Что ты думаешь делать? – шепнула Галина.

– Разве у меня есть выбор? – дернул плечами Егор. – Мне приказано явиться во дворец, принимать присягу войска и совета министров.

Вильгельм крепко взял его за локоть.

– А если Борис прибудет туда первым? Я подслушал… – он запнулся. Поморщился, будто слова горчили. – Русалки, присланные за мной, шептались, что дядя с боевым отрядом может вот-вот отправиться в столицу, намереваясь оспорить завещание государыни.

– Но его не пустят без боя, – запротестовал Егор. – Императорская гвардия… дворцовая охрана…

– Он мог склонить на свою сторону генералов, – возразила Галина, – пообещать им неограниченную силу. Даже твой конвой… откуда мы знаем, что они в самом деле посланы советом, а не сторонниками Бориса?

Сторонники Бориса?! Гвардия? Дворцовая охрана? Конвой?

Не в силах сдержаться, Егор закрыл лицо ладонями и заскулил, мотая головой:

– Я не хочу-у-у… не хочу, не хочу так ни о ком думать!..

Голос Галины, спокойный и твердый, ворвался в несущиеся водоворотом мысли:

– Не время страдать, Водолоп, важно действовать!

Действовать? Что тут делать, коли вокруг все враги и никому нет доверия? На кого положиться, коли он теперь один на свете? Где искать правду и опору?

– У нас сейчас одна задача, – сказала Галина, вглядываясь ему в лицо, – вернуть тебя быстрее всех во дворец, понимаешь? Если ты первым подпишешь документы, если совет и генералы успеют присягнуть тебе – завещание императрицы вступит в силу, а значит, ты будешь под защитой.

– Но как мне успеть? Жаба говорит, Борис на дороге к столице…

Вильгельм хмыкнул.

– Ты сам сегодня указал нам лазейку, помнишь?

Лазейку?..

– Подвал… – оторопело догадался Егор. – Тайные врата… – Посмотрев на Вильгельма, потом на Галину, он кивнул и совсем не по-царски вытер рукавом нос. – Вы и правда отправитесь туда? Со мной?

– Разумеется, – кивнул Вильгельм. – Это будет самой важной миссией союза «Нечистая сила».

Галина взяла его за руку.

– Я уже сделала расчеты, Жаба поможет взломать охранные заклинания. Остается одно затруднение: как туда добраться так, чтобы никто не заметил. Нас всех сейчас ищут: за мной посланы теткины големы, Жабу ждут русалки, тебя караулит конвой… Маруся подсказала бы, она знает все тайные ходы в лицее, но…

Именно в этот момент раздалось едва уловимое царапанье в окно. Обернувшись, Егор разглядел в темноте хрупкую фигурку и блестящие серые глаза.

– Кажется, у меня есть решение этого затруднения, – сказал он с гордой улыбкой и, подскочив к окну, осторожно открыл створку. – Прошу любить и жаловать нового члена союза «Нечистая сила» – Кантик!

Теперь настал черед друзей изумляться.

Галина оглядела Катерину строго, с пристрастием.

– В уставе говорится, что новые члены союза утверждаются с согласия остальных.

– Там также говорится, что в случае force majeure решение может быть единоличным, – парировал Егор. – Полагаю, предательство друзей, пусть и временное, как раз тот случай.

Предупреждая дальнейшие препирательства, Вильгельм шагнул между ними.

– Добро пожаловать в союз, Кантик, – сказал он и франтоватым жестом пожал Катерине руку. А достав из кармана шило, попросил ее фуражку и нацарапал под козырьком зубастый череп.

Потея под сюртуком несмотря на мороз, Егор пробирался вдоль балконов следом за Катериной. Вместе они осторожно обходили горящие огнями окна. Позади сдавленно дышал, ежась в одной батистовой рубашке, Вильгельм. Галина скользила по карнизам совершенно бесшумно.

Час был поздний, но в лицее никто не спал. Всюду гремели шаги, раздавались громкие голоса, на улице то и дело хрустели по подтаявшей грязи колеса и чавкали копыта. В подобном беспорядке некому было заметить три маленькие фигурки, так что путь вниз оказался безопасным. Спрыгнув на землю, они прошмыгнули в заднюю дверь кухни, скользнули мимо догорающих печей и брошенных впопыхах котлов и чанов, спустились по ступеням, ниже, ниже, в подвальную сырость, прокрались по ледяному коридору и наконец остановились.

Перед ними зиял непроглядной чернотой заговоренный вход, охраняющий подвал с потайными вратами.

Егор с трудом сглотнул. В животе заворочался склизкий червивый страх. Судя по лицам остальных, они сражались с похожим чувством.

Бездонный провал впереди густел, пульсировал и в целом выглядел положительно неприступным: ни намека на ручку или замочную скважину, да и на дверь в целом.

Стоило шагнуть ближе, как в горле гравийно заскреблось, а в глазах закипело. Егор схватился за шею, скрывая трепещущие жабры, и отступил.

– Соль! – воскликнул он через охриплость. – Там соль для охраны!

Вильгельм сунулся сам, проверяя, а когда обернулся, лицо его было серо.

– Ее слишком много, – сказал он, задыхаясь кашлем. – Нам не пробраться.

Одернув сюртук, Катерина решительно ступила вперед.

– Я пойду первой. А вы – готовьте воду.

Она сделала еще шаг и остановилась. Покачнулась, будто от порыва ветра.

Егор встал позади и положил руку на худенькое острое плечо, делясь с Катериной силой. Она коротко обернулась, посылая благодарный взгляд, и ступила дальше.

Вплотную приблизившись вслед за ней ко входу, Егор снова ощутил нарастающий зуд внутри тела: царапалось в носу, в горле, в груди, в животе и под сердцем – так, что хотелось выпрыгнуть из кожи. И все же через несколько шагов оказалось, что это еще полбеды: к дурноте примешался страх. Необъяснимый, беспричинный, но по-болотному удушающий и вязкий. Он обрушился бесконечным шпарящим потоком, требуя немедленно повернуться и удирать так, чтобы сверкали пятки.

Колени поддались, Егор покачнулся. Во рту стало сыро – кажется, он прокусил щеку. Но на плечи ему тотчас легли ладони – и поддержка согрела, придала уверенности. Получилось встать прямее. Густая болотная сила и холодящая каменная – вдвоем они удерживали на ногах, позволяя делиться дальше. Питаясь от них, он передавал заряды Катерине, которая подошла так близко, что смогла просунуть в темноту пальцы.

Сквозь царапающее соленое удушье Егор смотрел на ее бесстрашие. На то, как черный полог с готовностью съедает узенькую ладонь, худую руку, а потом и остальное. Как Катерина ныряет в неизвестность.

Егор все еще чувствовал ее плечо, грубость лицейской куртки, но не видел даже тени. Только ощутил, что Катерина склонилась, а потом снова распрямилась. И тут же попросила больше помощи. Еще, еще… Что-то истощало ее, вытягивало силу, будто присосавшись сотней пиявок. Егор отдавал все, что мог. Сердце громыхало, тело предупреждало: вот-вот останешься пустым. Но Егор не отпускал. Делился.

Наконец Катерина попятилась. Из темноты показалась черная коса, праздничная форма. Неужели невредима? Стоило ей обернуться – как все отшатнулись.

Скелет! От соленых паров кожа на лице ее ссохлась, исчезли губы и нос, а ладони и вовсе обуглились до костей.

– Воды, скорее! – скомандовала Галина.

Егор поднес кувшин к зубастому раскрытому рту. Катерина жадно сглотнула, клацнув челюстью, прильнула к горлышку, и на глазах тело ее принялось исцеляться.

– Мешки… – просипела она, когда смогла говорить. – Мешки соли. Там, у порога… Я завязала их, теперь и вы сможете… Торопитесь.

Егор обернулся на друзей. Все стояли изможденные, с перепуганными, посеревшими лицами. У Вильгельма носом шла кровь, у Галины по щекам текли слезы.

– Вы можете остаться, – сказал он мягко.

Вильгельм качнул головой.

– Нет уж, – решительно сказала Галина. – Вместе – значит, вместе.

Егор взял ее за руку. С другой стороны встали Вильгельм и Катерина.

– Тогда пора, – сказал он и сделал шаг вперед.

И немедленно ослеп, оглох и потерял всякую возможность вдохнуть. Темнота оказалась горячей, липкой. Егор будто упал в котел с киселем. С каждым шагом становилось все горячее – но не желанным живым теплом, а мучительным больным ознобом. На зубах заскрипело, ноздри забило солью. Страх вернулся. Навалился медведем, грозя опрокинуть, вдавить голову, смять шею… как же стало жутко… Егор постарался выправить плечи: никакой ужас не страшен, коли в ладони дружеская рука, стоит только сжать…

Раздался крик, левая ладонь дернулась – и опустела.

– Катерина!

Егор слепо дернулся туда, но в этот миг справа взвизгнули – и Галина тоже пропала. Теперь закричали со всех сторон, надрывно и предсмертно. Егор бросился вперед, вбок, заметался, растопырив руки. Он хватал темноту, кричал имена – все впустую.

Внезапно нестерпимо, до крика, загорелись ладони. Егор поднял руки к лицу и только теперь понял: виноваты Марусины перчатки. Словно пропитанные ядом, они жгли кожу. Прочь, скорее! Содрав их, Егор зажмурился от боли, споткнулся и упал. Замахал пылающими ладонями, а они тут же сами потянулись и прижались к чему-то прохладному, исцеляющему, наполняющему силой.

Только что это?

Егор открыл глаза и в неровной вспышке молнии увидел удивленное лицо Галины. Оно было высушено, обескровлено, красивые темные глаза остекленели.

Егор вскрикнул, в ужасе отпрянул. Это ведь он только что забрал у нее силу! Нет, нет, невозможно, он не хотел! Галечка, очнись!

Он попятился в темноте, затряс в судорогах руками – а ладони снова метнулись без его воли. Прильнули к новому – оно дало еще больше силы, и он уже понял, кто это, узнал тихий вдох и тонкую батистовую рубашку. Жаба!..

Егор зарычал, сражаясь с собственными руками, рывком отдирая ладони.

– Пожалуйста, пожалуйста!.. – заскулил он. Он попробовал сжать кулаки, спрятать руки – но они не слушалась. А значит, следующей будет… – Кантик… – шепнул он, а ладони уже мягко прижимались, впитывая чужие силы. Егор ощутил ее последний прохладный выдох на щеке, почувствовал, как в последний раз вздрогнуло ее тело.

Одеревеневшие пальцы разжались, Егор покачнулся и закричал. Закричал так громко, что темнота на мгновение зарябила, треснула – и в ней что-то звякнуло, могильно зашептало.

Гроб. На камне перед Егором стоял хрустальный гроб, и это он издавал негромкие тоскливые звуки. Внутри же совершенно безмолвно лежала… тетушка. Родная, добрая, милая… Когда ладони заломило, потянуло к ней, Егор со всей ясностью понял, что сейчас свершится.

– Не хочу! Не хочу! – заскулил он. – Пожалуйста…

Хотелось сжать кулаки, пряча большие пальцы, но руки не слушались – тянулись, тянулись…

Тогда он зажмурился изо всех сил.

И заплакал.

Глава 4

Не самая точная наука

– Но не прямо же в сарае, сударыня!

– А где еще, князь? Вам хотелось бы, чтобы увидели слуги?

Петр сдавленно выдохнул, глядя на вызывающе поднятую бровь с кисточкой. В компании внезапных гостей он провел не более получаса, а успел понять, что терпением ему придется запастись недюжинным.

Сарай, заброшенный еще во времена прадеда, не снесли по исключительной случайности. В детстве няньки строжайше запрещали им с Сашкой туда наведываться, опасаясь, что трухлявые балки обрушатся, погребая под собой барских наследников. Стоит ли говорить, что после подобных запретов тянуло туда оных наследников совершенно непреодолимо.

С тех пор фундамент сгнил, ветхие стены накренились, крыша в углу обвалилась, открывая дорогу снегу и ветру. Петр переступал по обледенелым доскам, выдыхал торопливыми белыми облачками и то и дело поднимал взгляд на потолок, устало скуливший под толщей снега. Масляная лампа в его руках выхватывала гроздья сосулек, мелькание мышиных хвостов, черноту неба в разломах досок. С балок то и дело сыпался деревянный сор.

Да неужели же он один здесь пекся о сохранении собственной жизни? Рядом огненно и нервно всхрапнул Делир – что ж, по крайней мере еще хоть кто-то не отринул здравого смысла.

– Я мог бы приказать запереть дверь в конюшню, – сказал Петр, стряхивая липкие снежинки с волос.

– Заклинание перехода крайне взбалмошно, – возразила Ягина, подводя свою гран-мама в угол и усаживая на старое перевернутое корыто, будто нарочно аккурат под угрожающе нависшую балку. – Это… скажем так, не самая точная наука. Может и взорваться – неизвестно, чего ожидать при подобном выплеске силы.

Силы? Древняя старуха, закутанная в шубу и толстую шаль, словно ребенок у чрезмерно заботливой няньки, никоим образом не выказывала наличия силы. Прикрыв веки и тихонько бормоча, она гладила вспрыгнувшего ей на колени кота, перебирала шерсть сухой костлявой рукой. Кожа на пальцах бумажно морщилась, щелкали костяшки. Петр искал в дряблом лице признаки былой красоты или мощи, но нашел только горбатый нос и выцветшую кисточку на изломе правой брови.

– И что же, Яга Францевна сможет открыть потусторонние врата?