Присутствие

– Это будет долгая история, – сказал хозяин дома, Эльнур Ашраф, словно предупреждая собеседника, и сладко потянулся в кресле, зажмурившись от удовольствия, будто рассказывать эту долгую историю доставляет ему несказанное наслаждение.

– Ничего, – выдержав паузу, ответил Самед, – мы для того и приехали сюда, чтобы никто нам не помешал выслушать вашу долгую историю. Разве не так? – повернулся он к третьему, молчаливому собеседнику, своему помощнику, сидящему чуть поодаль, возле камина, в котором тихо потрескивали дрова, но в то же время всем своим видом показывая, что абсолютно не нуждается в его поддержке. Тот, словно зная это, только молча загадочно ухмыльнулся.

За окном просторной хорошо натопленной комнаты, шел мокрый снег, падал на кусты и ветви деревьев и каплями воды стекал на землю. Из комнаты на первом этаже дома хорошо был виден сосновый, небольшой лес, озябший, продрогший, и было уютно сидеть в тепле и знать, что за стенами холодно.

– Мне записывать? – прервав свое долгое молчание, шепотом обратился к Самеду помощник, в то же время показывая жестом, будто водил ручкой по бумаге.

– Нет, Рамиз, – ответил тот. – Пока послушаем.

Рамиз молча кивнул.

– В такую погоду хорошо пьется глинтвейн, – сказал хозяин дома, – Хотите, я прикажу? У меня отлично готовят.

Гости переглянулись.

– Что ж, не помешает, – проговорил Самед.

Хозяин дома поднял трубку телефона на журнальном столике и что-то тихо сказал.

– Надеюсь, вы не отдали приказ отравить нас, – улыбаясь, сказал Самед.

– Нет, что вы! – тут же ответил с очень располагающей улыбкой хозяин и прибавил, продолжая начатый разговор, – И, кстати, чтобы вы знали: не я убил девушку… Если вообще она убита.

– Разумеется, – согласился Самед. – Вы не убиваете. Вы только отдаете приказы. Как сейчас, когда заказывали глинтвейн. Не с цианистым калием?

– Как же вы плохо обо мне думаете, – с показной горечью произнес хозяин дома. – Это может помешать нам подружиться.

– Мы не для того приехали сюда, чтобы с вами подружиться, и не стремимся с вами подружиться, – несколько раздраженно, но вежливым тоном произнес Самед. – Это невозможно. Не забывайте: мы по разные стороны баррикад.

– Молодость всегда категорична и безаппеляционна, – возразил хозяин дома. – Я же не вижу между нами никаких баррикад. И не хочу воевать. Возраст уже не тот.

– Да, – неожиданно заговорил Рамиз. – На своем веку вы немало повоевали. Мы это знаем.

– О, вы умеете говорить? – пошутил хозяин, но вовсе не издевательским тоном. – Не обижайтесь. Я уже начал было вас уважать за то, что вы умеете слушать.

Тут слуга внес на подносе три бокала глинтвейна, поставил перед посетителями на столик и молча удалился.

– Это ваш слуга? – спросил Самед.

– Я предпочитаю называть его официантом, мажордомом, садовником, в зависимости от того, что он исполняет в данный момент, – сказал хозяин и сделал короткий приглашающий жест в сторону бокалов. – Прошу, угощайтесь. Вы пришли с мороза, согревайтесь. Кстати, на чем вы приехали? У вас есть машина?

– Да, машина есть, но она сейчас на ремонте, завтра должен забрать.

– А какая, если не секрет? Простите моё любопытство…

– БМВ Х6, – ответил Самед.

– Что ж, вполне допустимая модель для скромного старшего следователя прокуратуры. Это не вызывающий «Порше 911», не фантастически крутой «Ламборгини URUS», так что все по рангу…

– Вы так хорошо разбираетесь в автомобилях, прямо как молодой человек…

– Так я и есть молодой, мне всего то восемьдесят шесть.

– Вот это да! – коротко рассмеялся следователь и повторил вслед за хозяином дома, – Всего-то…

– Так вы на такси добрались? – спросил старик. – Такси очень неохотно приезжают в эту сторону…

– Да, мы заказывали, но никто не захотел ехать сюда. Мы приехали на автобусе, – сказал Самед, протягивая руку к одному из бокалов.

– Разве здесь проезжают автобусы? – несколько удивленно спросил хозяин дома.

– Здесь нет. Ближайшая остановка километрах в семи-восьми, оттуда мы шли пешком.

– О! Значит, вы здорово замерзли. Глинтвейн очень кстати. Выпейте, – и хозяин посмотрел в сторону Рамиза, который в отличие от Самеда даже не шелохнулся, несмотря на приглашающий жест хозяина дома. – Не хотите попробовать? – обратился к нему хозяин. – Не бойтесь, с напитком все в порядке, – он улыбнулся, давая понять, что пошутил, – Смело пейте. Все равно, даже если б я вас убил, вслед за вами пришли бы другие, и стало бы еще хуже. Так что, согрейте свою душу и тело.

– Бесполезно, – сказал Самед, – Не уговаривайте его. Он не пьет ничего спиртного.

– Вот как! – произнес хозяин несколько удивленный, отпивая глоток из своего бокала и этим восклицанием ограничился.

– Перейдем к нашей теме, – выпив до дна напиток и вытерев рот тыльной стороной ладони, проговорил Самед.

– Да, конечно, – согласился хозяин и продолжил, немного помолчав, – Но чтобы вы поняли суть дела, мне придется начать с самого начала.

– Да, да, – чуть ухмыльнувшись, согласился Самед, покивав, после выпитого глинтвейна у него заметно поднялось настроение. – Начните именно с самого начала и ничего не упускайте…

– Детство мое пришлось на середину прошлого века, – начал хозяин дома, но Самед тут же перебил его.

– Одну минутку! – воскликнул он. – Я и не думал что начало такое далекое. Может, немного придвинемся в наши дни? Не то, боюсь, как бы нам не пришлось заночевать у вас…

– Вы, молодой человек, должны понимать, что в деле, которое поручено вам расследовать, важна всякая деталь, и многие детали берут свое начало именно из детства, которое в большинстве случаев и создает почву для всей дальнейшей жизни человека, судьбу которого вы пытаетесь решить: передать эту судьбу в руки правосудия, которое у нас, кстати, зачастую не оправдывает свое назначение и звание, или поставить точку на всяких подозрениях, выслушав мой рассказ…

Самед с показной, почти шутливой обреченностью вздохнул, покивал головой с видом человека, которому, однако, ничего не стоит прервать любой рассказ, если он покажется ему неинтересным и ненужным для расследуемого им дела.

– Хорошо, – сказал он. – Я слушаю.

– Так вот, детство мое совпало с серединой прошлого века, – повторил хозяин дома, но тут вошел слуга, длинный, худой, с невероятными длинными как у обезьяны руками, на что не обратил внимания Самед в первый раз, подошел к хозяину, согнулся пополам, будто сломался и зашептал ему в ухо.

Самед напрягся, стараясь что-то услышать, но безрезультатно, а хозяин дома скользнул по нему мимолетным, проницательным взглядом, улыбнулся одними глазами, и, выслушав слугу, достаточно громко произнес:

– Хорошо. Отравите.

Слуга бесшумно, как тень удалился, а хозяин, посмотрев на встревоженное выражение лица Самеда, рассмеялся.

– В подвале, где мои вина, обнаружена крыса, – все еще посмеиваясь, сказал он. – Ума не приложу, как эти твари повсюду пробираются… но не будем отвлекаться. Итак, детство мое…

– Если можно, покороче… – попросил Самед.

– Короче, чем моя жизнь, невозможно, – возразил хозяин дома. – И попрошу вас не перебивать, как вы привыкли в вашей неудобопроизносимой конторе…

Итак… На чем я остановился?..

– На самом начале, – подсказал Самед. – На детстве.

– Да… Детство… прекрасная пора. Оно было бы еще прекраснее, если бы я родился в другой, нормальной стране. Но, как известно, Родину и родителей не выбирают. И отсюда сразу же перейду на родителей. Отец мой был архитектором, не ахти каким, звезд с неба не хватал, был вполне средненьким спецом, как в то время выражались, работал в проектном институте, маленькая зарплата, большая нужда, впрочем, в те годы все так жили, все нужное необходимое – маленькое, все ненужное – большое. Мать у меня, несмотря на нужду и на возможность работать, потому что, если чего и не было в те грозные годы, так это безработицы в отличие от теперешнего времени – так вот, она не работала, была домохозяйкой, хотя и дома своего у нас не было, жили поначалу квартирантами в полуподвальном помещении… Как теперь говорят, западло было ей работать, отец не разрешал, хотя её зарплата, могла бы стать небольшим подспорьем в семье, но отец не мог пойти на это, менталитет не позволял: мужчина – добытчик, женщина – хранительница очага. Такая у нас была схема, такая примитивная философия. Хотя в детстве, надо сказать, я никакой добычи от отца не видывал, жили средненько и порой даже ниже средненького. Я, открыв глаза в этот мир, увидел перевернутую картину вселенной – перевернутые стены с сырыми от сырости отлипшими обоями, перевернутые решетки на окнах полуподвального помещения, чтобы никому не пришло бы в голову пролезть с улицы, чтобы воровать, хотя украсть, кроме жалкой дешевой посуды ничего в доме не было. Еще я увидел опрокинутое лицо мамы… И это было самое прекрасное, что мог бы увидеть ребенок на этом свете, и хотя у новорожденного не было никакой зрительной памяти, из всех увиденных перевернутых картинок в жалкой лачуге, картинка с улыбающейся мамой врезалась мне прямо в мое маленькое трепещущее сердечко.

– Как трогательно, – сказал Самед. – Вы стихи не пишете?

– Потом я стал быстро расти, – пропустив мимо ушей язвительное замечание гостя, продолжал хозяин дома, – чтобы помочь отцу в его многотрудном деле обеспечения маленькой семьи, состоявшей из нас троих, а через пять лет еще к нам прибавилась моя сестренка, которая поначалу показалась мне совершенно лишней, потому что все должно было вертеться вокруг моей дражайшей особы, но верчение, которое мне тогда очень нравилось, с рождением девочки переместилось в её сторону, и это меня серьезно огорчало. Тогда я понял, что надо было поскорее вырасти, не быть ребенком, помогать семье. Это я уже понял, когда учился в школе в начальных классах.

Было много приключений в школе, больших и маленьких, много огорчений для мамы, которую то и дело вызывали в школу из-за моих проделок, порой очень даже серьезных (хотел поджечь школу, как был охарактеризован мой поступок школьным начальством – преступление, когда я чуть не поджег сырые дрова в школьном дворе, лежавшие там уже не один год, но какова была причина подобного поступка, я расскажу попозже)…

– Странно, – вдруг перебив себя, обратился к Самеду хозяин дома, – Странно, что вы меня не прерываете.

– Извините, задремал, – язвительно ответил Самед, и этим все было сказано.

– Ну, ну, я продолжаю. Слушайте внимательно, все, что я говорю, пригодится, – предупредил хозяин дома, – В школе я был одним из худших учеников, принимая во внимание поведение на уроках и переменах, и одним из лучших в классе по успеваемости, особенно история, литература. Эти предметы я любил и потому они мне легко давались…

– И конечно, все ваше детство и юность прошли под знаменем борьбы за справедливость, вы были самым честным и порядочным учеником в школе, – продолжал язвить Самед, чтобы хотя бы как-то поквитаться за то, что его заставляют слушать всю эту ахинею, абсолютно ему не нужную.

– Да, вы угадали, – вполне серьезно подтвердил хозяин дома. – И оставаться в то время порядочным и честным было вполне естественным состоянием для мальчиков, готовящихся стать мужчинами, потому что слово честь было для нас не пустым звуком в отличие от теперешней молодежи, парней, которые носят бороды, чтобы их не перепутали с женщинами…

– А кто врёт, того маму… – вдруг полусонным голосом произнес Рамиз, видимо что-то пытаясь доказать во сне.

– А вот и лексикон из вашего времени, очень кстати, – отметил хозяин дома.

– Это он видит сон, – стал оправдывать товарища Самед.

Зазвонил телефон. Хозяин поднял трубку, послушал и сказал, обращаясь к своему собеседнику.

– Зовут ужинать. Не возражаете? Это не нарушит ваши принципы и кодекс следователя, служителя правопорядка? – с иронией проговорил хозяин дома.

– Ну, вообще-то я здорово проголодался, – признался Самед.

– В таком случае, будите своего хулигана, – хозяин поднялся с кресла и все трое с полусонным Рамизом отправились в гостиную, которую Самед еще не видел; а здесь между тем, было на что посмотреть, почти как в музее, включая и картины, в подлинность которых трудно было поверить.

Когда переходили из рабочего кабинета хозяина, (он эту комнату называл рабочим кабинетом, хотя ничто, что доказывало бы, что это и в самом деле рабочий кабинет, в этой комнате не было: ни письменного стола, ни компьютеров, ни бумаг, ни книг, но, тем не менее, он упорно называл это место рабочим кабинетом, непонятно, над чем он там работал); так вот, когда переходили в гостиную, огромную, как музейный зал, где по стенам висели двухметровые картины фламандских мастеров, то пришлось идти по длинному, замысловатому коридору с поворотами то влево, то вправо, длинному и узкому, глухому, без окон и мрачному, как траншея, отделявшая идущего по этой траншее от врагов; и у Самеда рождались все новые вопросы по поводу не совсем казалось реального жилища хозяина дома, но один за другим эти вопросы отпадали, не успев полностью созреть, отпадали, как не имеющие отношения к сути дела, выяснить которое, он и приехал сюда со своим полусонным помощником, что плелся неохотно позади и что-то тихо бормотал про себя.

– Что ты сказал? – шепотом спросил Самед.

– Кажется… Он опоил меня чем-то… В голове шумит… и неразбериха…

– У тебя вечно в голове неразбериха, – недовольно проворчал Самед, не повышая голоса. – Зря я тебя притащил сюда. Опоил… – издевательски повторил он. – Как он мог тебя опоить, если ты ничего не пил?

– Вот в том-то и дело… – загадочно ответил Рамиз.

У Самеда вдруг возникло ощущение, что хозяин дома, идущий впереди, все их слова хорошо слышит, и появилась уверенность, что это свойство именно странного, нескончаемого коридора, по которому они идут…

Но вот, наконец, и пришли. В тот самый огромный зал, который хозяин называл просто гостиной комнатой, хотя здесь вполне можно было устроить автопарк для городских автобусов.

У входа в гостиную их встретил все тот же слуга, отбрасывавший мрачную, огромную сутулую тень гориллы, руки этой тени казалось, достигают мраморного пола этого зала. Стол, за который они уселись, повинуясь жесту хозяина, вполне соответствовал по своим размерам месту, где он стоял. На другом конце стола разместился сам хозяин дома, и слуга-горилла стал их обслуживать. Создавалось впечатление, что кроме этого слуги в доме не было никого.

«Этот придушит и не пикнешь», – невесело подумал Самед и тут же услышал словно в ответ на свои мысли, слова хозяина, сидевшего так далеко, что казалось общаться с ним будет невозможно, но слова тихо произнесенные им звучали так, будто он сидел рядом, как они недавно сидели в кабинете.

– Пусть вас не смущает вид моего слуги, он неуклюж, громаден, но вполне миролюбив и исполнителен, он заменяет мне весь штат слуг, от которых я недавно избавился, – сообщил хозяин и, не сводя глаз с гостей, добавил, – Уволил их прямо перед вашим визитом.

Ни Самед, ни Рамиз даже не заметили, как перед ними появились блюда с омарами, вина в бокалах, приправа в серебряных соусницах.

– Прошу отведать чем бог послал, – приветливо сказал хозяин. – Вы ведь любите омаров? – без всякого издевательства в тоне спросил он. – Они бесподобны. Прошу.

Некоторое время никто не нарушал тишины, ели молча, и слышалось только посапывание и негромкое чавкание Рамиза, воевавшего с едой. Потом заговорил хозяин.

– Вы работаете в самом министерстве? – спросил он Самеда. – Там у вас, я знаю, хорошие зарплаты. И вообще, надо сказать, наш уважаемый президент очень заботится о сотрудниках правоохранительных органов, не правда ли?

– Правда, – подтвердил Самед, тревожно и подозрительно посматривая на подходившего к нему слугу с блюдом в руках.

– Лангусты, – объявил хозяин. – Это очень вкусно… Но может, вы хотите что-нибудь попроще? Стейк с картошкой?

– Ага! – тут же ответил Рамиз, с которого временно слетел сон от голода, что он тщетно старался утолить омаром.

Хозяин кивнул слуге, и тут же у того в руках непостижимым образом, как у фокусника оказалась тарелка с хорошо прожаренным куском мяса.

– А может с кровью? – спросил хозяин.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.