- -
- 100%
- +
Кончики пальцев приятно покалывало, словно я поймала луч – хрупкий, живой. Я прижала ладонь к груди, к сердцу, будто могла согреть его этим теплом. И это действительно помогло. Сердце замедлило бег, дыхание стало ровнее, тревога растворилась. Всё встало на свои места. Дисбаланс исчез.
И в тот момент, когда тяжесть спала с груди… я проснулась.
Я заснула прямо на диване в гостиной – уставшая после первого дня учёбы. Рядом на столике лежала гора конспектов и тетрадей, а в окно тянулся городской шум – гул машин, фразы прохожих, сливавшиеся в мягкий фоновый шум. В квартире было тихо. Наверное, Лили ещё в университете или в лаборатории – она говорила, что хочет взять книги для своего проекта к волонтёрской акции по защите морских обитателей.
Я подошла к окну. Солнце клонилось к закату, окрашивая город золотыми бликами. Воспоминание о сне вернулось, и мне стало не по себе. Я глубоко вдохнула, стараясь вытеснить тревогу. Нужно думать об учёбе. О будущем.
Так я всегда спасалась – занятостью. Если позволю себе ослабнуть хоть на секунду, всё рухнет, как хрупкое стекло. Всё – из-за того, что я не смогла смириться с потерей. Пять лет назад умер папа. С ним ушла радость, лёгкость, ощущение опоры. Без его улыбки, без шуток и запаха свежеиспечённого хлеба дом стал просто домом – пустым и тихим.
Когда-то у нас была ферма в Скоттс-Вэлли. Маленький мир, где всё было просто и правильно: мама пекла хлеб и шила одежду, папа возился с животными, а я бегала по лугу, смеясь от счастья. Мы продавали молоко и выпечку соседям – весь городок знал нашу семью.
Теперь от того мира остались только воспоминания. Мама ведёт маленький интернет-магазин, живёт скромно, но с достоинством. А я… я спряталась в цифры и графики, выбрав экономику вместо музыки и кистей для рисования. Пять лет не брала в руки карандаш, хотя искусство всегда было моей душой.
Я виню себя. За всё. За то, что не смогла что-то изменить, спасти, удержать. Эта вина стала частью меня, тихой и постоянной. Иногда я думаю, что если бы не Лили – я бы просто утонула в этой ужасной боли. Она не дала мне исчезнуть, вытянула обратно в жизнь, и я до сих пор не знаю, как её за это благодарить.
Скрипнула входная дверь, и по квартире тут же проскользнул запах улицы – осенний, с нотками бензина и ветра. Лили вернулась. Я поднялась навстречу, улыбаясь, когда увидела рыжую вихрастую голову и охапку пакетов в её руках.
– Как успехи у юных океанологов? – поддразнила я, забирая часть пакетов.
– Если бы ты слышала, как профессор Батчер два часа подряд объясняет, как фитопланктон влияет на углеродный цикл! – простонала Лили, закатывая глаза.
Я рассмеялась. – Переведи с «научного» на человеческий. У меня в голове сегодня только цифры и отчёты, никаких планктонов.
Она взяла стакан воды, сделала несколько жадных глотков и, отдышавшись, ответила:
– Мы изучаем, как океан поглощает углекислый газ.
– О, вот теперь звучит куда понятнее, – усмехнулась я. – А в пакетах что? Надеюсь, не очередной эксперимент?
– Почти. – Она улыбнулась уголками губ. – Цыплёнок терияки и апельсиновый сок.
– Идеальное сочетание, – сказала я, доставая контейнеры. – После сегодняшнего дня я заслужила маленький праздник.
Лили бросила на меня взгляд – внимательный, чуть настороженный.
– Что-то случилось? – спросила я, чувствуя, как её молчание становится слишком долгим.
Она опустила глаза, покрутила бокал в пальцах.
– Нет, просто… одно старое дело. Нужно кое-что проверить.
– Проверить, – повторила я. – Звучит подозрительно. Когда ты так говоришь, обычно всё заканчивается звонком посреди ночи.
Лили усмехнулась, но в её улыбке мелькнула тень тревоги.
– Не драматизируй. Вернусь к полуночи. Обещаю.
Я пожала плечами. – Хорошо. Только если что – звони. И не угоняй мою машину надолго.
Она хмыкнула. – Не волнуйся. Твой «Жук» в надёжных руках.
Мы чокнулись бокалами.
– За курочку, тайны и то, что мы вечно не умеем жить спокойно, – сказала она.
– За это стоит выпить, – ответила я, делая глоток кисло-сладкого сока.
***
Когда сумерки легли на город, старенький «Фольксваген Жук» тихо урчал у подножия высотки. Машина казалась частью этой тишины, как будто сама боялась нарушить спокойствие. Лили выключила двигатель, но не сразу вышла. На мгновение просто сидела, глядя, как неоновые вывески отражаются в лобовом стекле.
На экране телефона тускло светилось сообщение:
«Лифт до 23. Налево, третья дверь. Не звони. Просто постучись дважды.»
Она коротко выдохнула и открыла дверь. Холодный воздух коснулся кожи, пробежал по рукам. Каблуки отстукивали едва слышный ритм, сердце билось неровно.
Лифт встретил её зеркалом и дрожащим светом под потолком. Лили посмотрела на своё отражение: бледная кожа, внимательные глаза, сжатые губы.
– Всё нормально, – прошептала она, но голос дрогнул.
Каждый этаж поднимался с глухим звуком, будто отсчитывая секунды. Двери распахнулись, и коридор встретил её тишиной. Плотной, будто воздух там был тяжелее обычного. Лили свернула налево и остановилась у двери с номером 214.
Три вдоха. Один выдох.
Два коротких стука.
Щёлкнул замок. Дверь приоткрылась – и в проёме появился Арес. В тёмной футболке, с усталым взглядом и тенью чего-то, что она не успела прочитать.
– Лили, – произнёс он, будто её имя весило больше, чем просто звук. – Не думал, что ты действительно приедешь.
Она чуть усмехнулась, хотя внутри всё сжалось.
– После того, что вы устроили в университете? Я бы, пожалуй, и пешком дошла.
Он отступил, пропуская её внутрь. Запах кофе, городского ветра и чего-то знакомого заполнил пространство. Лили прошла в комнату, осматриваясь.
– Ну что ж, – сказала она, оборачиваясь, – рассказывай, Арес. Что за чёртову кашу вы там заварили?
Глава 4
Лили
Совет Старейшин (или «Совет Четырех»): Высший орган власти, состоящий из правящих Донов самых могущественных четырёх семей. Их слово – окончательный закон. Заседания проходят в нейтральном, строго охраняемом месте.
4 года назад. Виа Джулия, Рим.
Ночь дышит солью и тревогой. Старые камни улицы Виа Джулия холодны, будто впитали в себя все тайны этого города. Вдалеке перекликаются чайки, ветер с моря несёт запах сырости, бензина и чего-то ещё – металла, будто в воздухе растворена кровь. Луна прячется за тучами, и лишь изредка бледное свечение выхватывает из темноты наши тени.
Мы стоим у заднего входа в склад. Вокруг – гулкое молчание. Где-то за стенами тихо гудит генератор.
– План без изменений, – произносит Арес тихо, почти шепотом, но в его голосе – железо. – Документы должны быть в архивной комнате, в южном крыле.
Он обводит нас взглядом. Каждый из нас напряжён: Каллеб проверяет планшет, Алекс застёгивает кобуру, Вероника привычно поправляет волосы и усмехается – коротко, холодно, без капли страха.
– Что, Лили, передумала? – спрашивает она, не отводя взгляда.
– Нет, – отвечаю я, и голос выходит чуть хриплым. – Просто… всё это неправильно.
– Неправильно? – Арес приподнимает бровь. – Это задание. Наш шанс доказать, что мы готовы.
Я молча киваю. Он верит в дисциплину, в структуру, в логику. А я верю в интуицию. И сейчас она кричит во мне, будто кто-то внутри шепчет: «уходи».
Мы проникаем внутрь. Воздух тяжелый, пахнет пылью и машинным маслом. Я слышу, как сердце стучит в висках. Каждый шаг – как выстрел. Луна отражается в осколках стекла под ногами.
В дальнем конце коридора – движение. Два силуэта.
– Это Джексон, – шепчет Каллеб в микрофон. – И его сестра. Арианна.
Я замираю. Арианна – совсем девчонка. Я видела её пару лет назад: веснушки, тёплая улыбка, кукла в руках. Сейчас она стоит рядом с братом, держа в руках фонарь. Её глаза широко раскрыты, будто она чувствует, что здесь что-то не так.
Арес быстро отдаёт распоряжения:
– Каллеб, обходи с востока. Алекс, закрой вход. Мы возьмём их под контроль. Без шума.
Я прижимаюсь к стене, и вдруг Арианна замечает движение. Её взгляд останавливается на мне. Узнаёт. В её лице – недоумение, страх, и… доверие?
Она делает шаг вперёд.
– Лили?
Я выхожу из тени, подношу палец к губам.
– Тсс… Арианна, не бойся. Просто уйди отсюда, ладно? – мой шепот едва слышен. – Возьми брата и уходите.
Но Джексон замечает нас. Его глаза мгновенно темнеют. Он хватает сестру за руку, отталкивает её за спину.
– Что вы здесь делаете? – его голос срывается. – Это вы… вы за отцом?
Я подаюсь вперёд, пытаясь объяснить, но Арес уже двигается.
– Джекс, спокойно. Это не то, о чём ты думаешь. Просто уйди.
– Уйти? – он горько усмехается. – Вы хотите забрать моего отца, а мне – уйти?
Он резко оборачивается к лестнице, и в этот миг всё рушится.
На верхнем этаже что-то грохочет – дверь, голос, быстрые шаги. Наверху, должно быть, Леоне Вольте. Джексон делает то, что сделал бы любой сын – кричит:
– Папа! Уходи! Это ловушка!
Его голос режет воздух, как нож.
Арес ругается, пытается перекричать шум:
– Алекс, перекрой выход! Быстро!
Но уже поздно. Сверху слышится ответ – глухой, тревожный. Кто-то включает сигнал тревоги. Вспыхивает красный свет, сирена разрывает тишину. Всё превращается в хаос.
Арианна в панике вырывается из рук брата и бежит – не к выходу, а туда, наверх, туда, где отец.
– Арианна, стой! – кричу я, бросаясь за ней, но она не слышит. Её шаги эхом разносятся по лестнице.
Всё происходит в одно мгновение. Выстрел. Один.
Воздух дрожит.
Девочка спотыкается, падает.
Джексон застывает, потом бросается к ней, срываясь с крика:
– Нет! Арианна!
В его глазах – отчаяние. Он видит, как я стою внизу, с протянутой рукой, и, возможно, в этот миг всё для него складывается неправильно. Он видел, как я шептала его сестре. Он слышал, как я просила её бежать. А потом – выстрел. Для него это выглядит как предательство.
Я не чувствую ног. Только вижу, как он поднимает взгляд, и этот взгляд пронзает меня до костей. Там ненависть, дикая, настоящая. Та, что рождается в тот миг, когда рушится весь мир.
Арес хватает меня за плечо, тянет прочь.
– Лили, пошли! Немедленно!
Я не двигаюсь. Всё тело будто каменное. Вероника подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз с ледяной усмешкой:
– Ты всегда была слишком мягкой. Вот и результат.
Я резко отворачиваюсь, но слова пронзают меня больнее любого выстрела.
Мы вырываемся наружу через боковой выход. Каллеб молчит, Алекс тяжело дышит, Арес бледен, как мел. Вдалеке всё ещё воет сирена. Склад горит, пламя отражается в его глазах.
– Она всё испортила, – шипит Вероника. – Из-за неё миссия провалена.
– Заткнись, – бросает Арес, но его голос дрожит. – Уезжаем. Сейчас же.
Они уходят к машине. Я остаюсь стоять на мокром асфальте, чувствуя, как внутри всё рвётся. Запах дыма и соли режет горло.
Где-то там, за стенами, Джексон кричит. Его голос эхом отдаётся в ночи.
И я знаю – этот крик останется со мной навсегда.
Позже Совет назовёт это «ошибкой». Но я знаю: это было начало конца. Конца нас, нашей дружбы, и того, кем я была.
В ту ночь, сидя у окна в доме тётушки, я набираю номер матери.
– Мам, – шепчу в трубку. – Забери меня домой. Пожалуйста.
Она ничего не спрашивает. Просто обещает приехать.
И когда я кладу телефон, я понимаю – с этого момента Италия больше не мой дом. Ни Бари, ни Виа Джулия, ни эти люди. Только тишина и вечное чувство вины, что будет преследовать меня до конца.
Наше время. Санта-Круз, квартира Ареса.
Воздух в квартире Ареса густой, настороженный. В нём смешаны запах кофе, металла и ещё чего-то – старой бумаги, прожжённого электричеством воздуха. Лампа у окна горит мягко, золотистым светом, будто специально, чтобы скрывать правду в тенях.
Я делаю пару шагов. И сразу понимаю – я не одна наедине с Аресом.
Вероника сидит в кресле, закинув ногу на ногу, будто пришла не на тайное собрание, а на фотосессию. В её взгляде – терпеливое раздражение, сдобренное превосходством.
Каллеб у ноутбука, пальцы быстро бегут по клавишам. Алекс стоит у стены, напряжённый, с привычкой наблюдать, не вмешиваясь.
Арес – уже у окна, спиной к нам, тень от его фигуры ложится на пол, длинная, точная.
– Наконец-то, – говорит Вероника, не поворачивая головы. – Мы уж думали, ты передумала.
– Было искушение, – отвечаю спокойно. – Но ты же знаешь, я редко делаю то, что от меня ждут.
– Да уж, – фыркает Алекс. – Историю мы уже помним.
Арес оборачивается. Его голос не громкий – но будто заполняет комнату.
– Достаточно.
Он идёт к столу, движение плавное, выверенное. Всё в нём – контроль: походка, взгляд, даже тишина между словами.
– Садись, Лили, – говорит он тихо. – Раз уж пришла – слушай.
Я опускаюсь на край дивана.
Он не смотрит прямо на меня, но я чувствую, что каждое моё движение под прицелом.
– Джексон Вольте. – Арес произносит имя спокойно, без эмоций. – Он жив. И он не прячется.
В комнате становится тише. Даже Вероника перестаёт барабанить ногтем по подлокотнику.
– Подтверждения? – спрашивает Каллеб, не отрывая взгляда от экрана.
– Видео из Бари, – отвечает Арес. – Склад Совета уничтожен. Символ Волте на стене. Людей вырезали подчистую.
– Совет сказал хоть что-то? – Алекс скептически хмыкает.
– Совет делает то, что умеет лучше всего, – ровно произносит Арес. – Молчит.
Он подходит ближе, кладёт на стол тонкую папку. Бумага пахнет пылью и порохом.
– Всё, что у нас есть, – здесь. Фото, записи, маршруты. И одно общее: он выбирает цели, связанные с делом Виа Джулия.
Моё имя будто вспыхивает в воздухе, невидимое, но ощутимое.
– Почему ты говоришь мне это? – спрашиваю тихо.
Он поднимает взгляд. Холодный, прямой, как лезвие.
– Потому что он идёт по следу, который начинается с тебя.
– Ты хочешь сказать, что это я виновата?
– Я говорю, что он так считает. – Арес слегка наклоняет голову. – А значит, скоро придёт за тобой.
Вероника усмехается, её губы изгибаются идеально, но в глазах мелькает страх.
– Иронично, не находишь? Девочка, которая всё испортила, теперь может стать наживкой.
– Заткнись, Вероника, – бросает Алекс.
Арес даже не смотрит в их сторону. Только произносит, тихо, но так, что все замолкают:
– Она не приманка.
Он снова садится, опирается на локти.
– Лили, ты знала Джексона лучше, чем кто-либо из нас. Ты видела, каким он был до… – пауза, короткая, почти незаметная, – до того вечера.
– Прошло много лет, – отвечаю. – Люди меняются.
– Не он, – отрезает Арес. – Его не интересует власть, деньги или влияние. Только возмездие. Ему не нужно уничтожать систему – он хочет, чтобы мы сами сделали это за него.
Каллеб хмурится.
– По крайней мере, логика у него осталась прежней.
– Он использует страх, – добавляет Алекс. – Бьёт по семьям, по детям, по тем, кто уязвим.
– По тем, кто невиновен, – поправляю.
Арес смотрит прямо на меня.
– В этом и суть. Он не ищет справедливости. Он хочет, чтобы боль была справедливой.
Вероника криво усмехается.
– Великолепно. Значит, все мы подписаны в его списке. И что дальше?
Арес поднимается, подходит к окну.
– Дальше – мы решаем, как жить, когда за тобой охотится человек, который лучше всех знает, как ты думаешь.
– Значит, ты боишься, – бросает она.
Он поворачивает голову, взгляд холодный.
– Я не боюсь. Я считаю варианты.
Вероника замолкает, отводит глаза.
Он возвращается к столу, опускает руку на папку.
– У нас четыре семьи. Если одна падает – остальные теряют равновесие. Совет не вмешается, пока не станет слишком поздно. И я не намерен ждать, когда очередной дом загорится.
Я тихо произношу:
– И что ты предлагаешь?
– Поймать его. Быстрее, чем он дойдёт до нас.
– Ты хочешь устроить охоту?
– Я хочу закончить то, что мы начали десять лет назад, – его голос едва слышный, но в нём есть металл. – На этот раз – без ошибок.
Моё сердце бьётся чаще. Я ощущаю, как всё вокруг будто сжимается – воздух, свет, пространство.
Вероника поднимается.
– Он просит тебя помочь, Лили. – В её голосе скользит насмешка. – Представь, какая честь – быть частью новой операции. Может, на этот раз ты сумеешь не убить никого по неосторожности.
– Вероника, – тихо говорит Арес.
В его тоне нет крика. Только усталость, что давит сильнее любого приказа.
Она замирает, отводит взгляд и, не сказав больше ни слова, направляется к двери. Каблуки звенят по полу, дверь хлопает.
Несколько секунд – тишина.
Потом Алекс тяжело выдыхает:
– Отлично. Опять остались те же четверо.
Каллеб не поднимает глаз от ноутбука.
– И этого хватит. Если она согласится.
Арес переводит взгляд на меня.
– Ну?
Я смотрю на него, чувствуя, как в груди поднимается то самое чувство – смесь злости, вины и непонимания, зачем я вообще пришла.
– Я не уверена, что хочу снова быть частью этого, – говорю наконец.
– А я не уверен, что у тебя есть выбор, – отвечает он спокойно. – Джексон уже сделал первый ход.
Каллеб закрывает ноутбук, снимает очки.
– Вероника права в одном, – произносит он тихо. – У нас нет времени.
Алекс хмыкает:
– У нас нет не только времени. У нас нет плана, нет поддержки и, если честно, веры в успех. Но давайте делать вид, что всё под контролем.
– Мы никогда не были под контролем, – говорю я. – Ни тогда, ни сейчас.
Арес поворачивается.
– Разница в том, что тогда мы играли в детей, а теперь ставки – взрослые.
Его голос спокоен, но от этой спокойности по коже пробегает холод. Он делает пару шагов к столу, кивает Каллебу.
– Покажи.
Тот снова открывает ноутбук. На экране – карта. Несколько точек отмечены красным.
– Это его маршруты, – объясняет Каллеб. – Все за последние три месяца. Сначала Бари, потом Рим, теперь – здесь, рядом с Санта-Крузом.
– Почему именно этот город? – спрашиваю я.
– Здесь пересекаются все линии Совета, – отвечает Арес. – Четыре семьи, один узел. Он не просто идёт по следу, он сжимает кольцо.
– А мы в центре, – добавляет Алекс. – Прекрасно. Как мыши в коробке.
– Если бы он хотел просто убить нас, – вмешивается Каллеб, – сделал бы это давно. Значит, цель другая.
Арес кивает.
– Он хочет заставить нас ошибиться. Заставить поверить, что мы всё ещё можем быть простыми людьми.
Я смотрю на него.
– Ты говоришь так, будто человечность – это слабость.
– В нашем мире – да, – отвечает он. – Каждый, кто ставил чувства выше долга, погиб. Или потерял больше, чем мог вынести.
– Как ты, например? – спрашиваю тихо.
Он замолкает на мгновение. В глазах мелькает тень – короткая, почти незаметная.
– Я до сих пор жив, – говорит он наконец. – А это уже результат.
Алекс качает головой.
– Знаешь, Арес, иногда мне кажется, ты бы пережил даже собственные похороны.
– Возможно, – усмехается он. – Но на твоих – обязательно выступлю с речью.
На мгновение в комнате вспыхивает что-то похожее на смех, но быстро гаснет. Мы слишком давно разучились смеяться по-настоящему.
Каллеб снова смотрит на карту.
– Есть одна точка, которая повторяется. Склад на окраине Бари. Потом старый порт. Мы засекли сигнал с его устройства несколько дней назад. Он близко.
– Проверено? – спрашивает Арес.
– Да. Ночью там был кто-то. Камеры отключены, но система зафиксировала движение.
Алекс приподнимает бровь.
– Думаешь, он оставил след специально?
– Уверен, – отвечает Каллеб. – Это приглашение.
Я чувствую, как по спине пробегает холод.
– Зачем?
Арес отвечает первым:
– Потому что хочет, чтобы мы пришли. Все вместе.
– И чтобы закончили то, что не смогли тогда, – добавляет Каллеб.
Он произносит это без упрёка, но у меня сжимается горло.
– Тогда из-за нас погиб ребёнок. Сейчас может погибнуть гораздо больше. Мы всё можем потерять.
– Или вернуть, – спокойно говорит Арес. – Порядок. Баланс. Себя.
– Себя? – усмехаюсь я. – Ты серьёзно думаешь, что после всего, что мы сделали, «себя» можно вернуть?
Он подходит ближе. Его взгляд цепляется за мой – холодный, уверенный, но не жестокий.
– Лили, ты всё ещё думаешь, что можешь стоять в стороне. Но Джексон не даст тебе этого права.
– Я не просила этого мира, Арес. Не выбирала его.
– Но ты – его часть, ты прямая наследница своего отца— отвечает он. – С того дня, как впервые вошла в зал Совета, когда поклялась защищать Кодекс. Или ты забыла?
– Я поклялась защищать людей, – резко говорю я. – Не чужие игры.
Он смотрит долго, почти бесстрастно.
– Игры – это всё, что у нас осталось. И сейчас ставка – не власть, не деньги. Жизнь.
– И ты хочешь, чтобы я просто снова взяла оружие? Чтобы притворилась, что прошлое не существует?
– Нет, – отвечает он. – Я хочу, чтобы ты наконец перестала от него бежать.
Внутри всё гулко откликается. Слова падают, как камни в воду.
Каллеб тихо встаёт, закрывает ноутбук.
– Арес, – говорит он спокойно, – может, хватит давить?
– Я не давлю, – отрезает тот. – Я показываю реальность.
– Иногда твоя реальность выглядит, как приговор, – отвечает Каллеб.
На секунду их взгляды пересекаются. В этой тишине есть всё: уважение, раздражение, миллион невысказанных слов и недопониманий. И я вдруг понимаю – это именно та тонкая грань, которая делает их сильнее, но держит на расстоянии.
Я делаю шаг назад, обхватываю себя руками.
– Вы говорите, будто всё уже решено. А если я скажу нет?
Арес произносит, почти не глядя:
– Тогда ты станешь следующей мишенью.
– Угрожаешь?
– Предупреждаю. – Его голос ровный. – Он начнёт с тебя. С тех, кто был когда-то ближе всего к Арианне.
Имя девочки отзывается внутри болью, как старая рана. Я отворачиваюсь, чувствуя, что воздух режет лёгкие.
Каллеб подходит ближе, кладёт руку мне на плечо. Его ладонь тёплая, живая.
– Мы не можем изменить прошлое, – говорит он мягко. – Но можем не дать ему повториться.
Я поднимаю глаза.
– А если я не смогу?
– Тогда мы погибнем вместе, – отвечает Алекс с кривой усмешкой. – Зато честно.
Арес делает шаг назад, будто возвращается в тень.
– Решай до утра.
Он отворачивается к окну. Разговор окончен.
Я стою посреди комнаты, чувствуя, как внутри пустота растёт, расползается. Всё кажется прежним, но ничего уже не то же самое.
Каллеб смотрит на меня. Его глаза мягче, чем у других.
– Лили, – говорит он тихо, – иногда остаться в стороне – значит подписать приговор кому-то другому.
Я не отвечаю. Просто киваю и выхожу.
Город кажется другим, когда выходишь из квартиры Ареса. Воздух здесь гуще, влажнее, будто пропитан всем, что мы там не договорили. Ночь давно осела на улицы, но в окнах ещё горит жизнь – огни, в которых отражается чьё-то спокойствие. Не моё.
Я иду к машине. Каблуки звучат в такт сердцу. Каждый шаг отдаётся эхом в груди. На мгновение кажется, что я всё ещё слышу его голос – ровный, спокойный, с тем непрошибаемым оттенком уверенности, который может довести до безумия.
«Решай до утра».
Словно можно успеть за одну ночь понять, где кончается прошлое и начинается новое.
Я открываю дверь «Жука», но не сразу сажусь. Оперевшись о крышу, смотрю на небо. Тучи низкие, тяжёлые, как будто вот-вот сорвётся дождь. Ветер приносит запах города – бензина, пыли и кофе, будто того самого, что остался в квартире. Я завожу двигатель, но не включаю передачу. Просто сижу, слушая, как мотор урчит, будто сердце, пытающееся убедить себя, что всё под контролем.
Каллеб сказал: «Мы не можем изменить прошлое, но можем не дать ему повториться».
Я слышу его голос и почему-то вспоминаю не ночь, не кровь, а смех. Наш, старый, юношеский, когда всё казалось проще. Когда он улыбался без этой тени в глазах.
Я не должна думать об этом. Но думаю.
Дождь начинается внезапно. Капли ударяют по лобовому стеклу, превращая город за ним в размытую акварель. Я включаю дворники – и смотрю, как линии неона расползаются, будто кто-то стирает границы реальности.
И где-то там, за этими огнями, бродит Джексон.
Мальчишка, которого я когда-то знала. Человек, который теперь стал моим кошмаром. Я не знаю, что страшнее – его месть или моя вина.






