Юдоль и Смерть

– Я видела косу в ваших руках. Видела, как вы одним ударом разрубали Хозяйских псин. Думаю, вы пришли и по мою душу. – Она отрывисто вздохнула. – Если хотите забрать мою душу вместо Кана, то я согласна. Но если Кан жив, то прошу вас, умоляю, не забирайте. А если… – снова болезненный вдох, – а если заберете, то я сбегу. И тогда я стану обезумевшей душой.

– Погоди, не тараторь, – мягко прервал он ее. – Я никакая не Смерть. И пока что не пришел по твою душу.

– Вы… Ее Дитя? Дитя Смерти?

Незнакомец молчал. Мея нахмурилась, поджимая дрожащие губы и сдерживая слезы.

– Да, – выдохнул он. – Но это совсем не повод плакать, юная леди.

Джон наклонился к ней и протянул ладонь, аккуратно убирая с ее лица слипшиеся волосы в песке и высохших водорослях. Мея не двигалась. Замерла так, словно от любого ее неосторожного движения эта рука могла внезапно схватить за шею и задушить.

– Давай дойдем до деревни, ты приведешь себя в порядок, и потом мы еще раз спокойно поговорим?

Ей было страшно. Кана больше не было рядом, и слушаться теперь было некого. Только Дитя Смерти, спасшего ее от гончих. Хозяйские псы. Этой ночью они преследовали ее, словно ожившие кошмары, однако эти страхи, их мерзкие глотки, рассекло острие косы. Его косы. У Меи не было другого варианта, кроме как довериться.

Она кивнула.

– Ты сможешь встать? Нога сильно болит?

Она замялась, еще больше прячась под плащ.

– Все нормально. Если сильно болит, то просто кивни.

Кивнула.

– Тогда это, скорее всего, растяжение, идти ты точно не сможешь… Давай-ка так. – Он опустился на колено, поворачиваясь к ней спиной. – Лошади нет, зато из меня самого выйдет неплохая кляча. Полезай и прихвати мой плащ.

Мея изумленно раскрыла глаза. Этот мужчина совсем не походил на тот темный и лишенный человеческих черт силуэт с фресок Храма. Когда она представляла Детей Смерти, то думала, что они страшнее обезумевших душ, и все, что они делают, это ищут людей, которым пора отправиться к Смерти, и забирают их. Но он улыбался и шутил. И бросал на нее такой забавный взгляд. И спина и шея, которые она обхватила, были на удивление теплыми, а шелковистые волосы пахли дымом, какими-то полевыми цветами и табачной смесью. Несмотря на то, что от страха кожа все еще покрывалась мурашками, к нему хотелось прижаться. Будто он мог защитить от всего, даже от Хозяина, если бы тот внезапно появился перед ними. Мея металась, словно мотылек, пряталась от своих же тревожащих чувств, огнем охвативших все изнутри, а его голос заставлял это пламя ослабнуть.

– Как тебя зовут? – спросил он, когда они спускались с очередного пригорка.

Мея вздрогнула. Он почувствовал это. Она прижалась к нему еще сильнее, прислушиваясь к равномерному дыханию и пытаясь повторить его, будто сама она вовсе забыла, как нужно дышать.

– Саломея, – шепнула она. – Мея.

– Очень красивое имя. – Он пригнулся, чтобы не задеть головой тяжелые ветви, и вышел к холму. Подождав еще пару секунд, он мягко пожурил ее: – И даже не спросишь мое имя в ответ?

– Разве у Детей Смерти есть имена?

– Режешь без ножа! – засмеялся он. – Конечно, у меня есть имя. У всего живого должны быть имена.

– Но вы ведь не живой.

– Отчего же? Хожу, дышу и говорю. Почему же я не живой?

Мея смутилась. Почувствовала, как загорели щеки. Толкнула его лбом, пряча лицо в темных волосах.

– Ну и как же? – приглушенно прошептала она ему в затылок.

– Что-что? – улыбнулся он. – Что «как же»?

– Как вас зовут?

– Джонатан, юная леди. Но без всяких «вы», можешь звать меня просто Джон.

Она вновь легонько толкнула его лбом.

Джон и Мея шли через поля, заросшие дикими цветами. Шли, обдуваемые северным ветром, и слышали далекие крики птиц. Их стаи пролетали над ними и постепенно исчезали за размытым горизонтом.

Прошло больше часа, прежде чем из-за пригорка вдалеке вдруг выглянула деревня. Совсем маленькая. Жилые хижины в ней можно было пересчитать по пальцам. Затерянная, далекая от основных трактов и окруженная пустыми полями, подготовленными к зиме.

– Вот и нашлась. А то я начал думать, что мы потерялись. – Джон остановился, переводя дыхание. – Ты как там? Не заснула? Голодная?

Мея не ответила. Она спала, размазавшись щекой по его плечу и тихо сопя. Он не стал ее будить.

Когда Джон спустился к домам, солнце уже висело высоко в небе. Время перевалило за полдень. Как только в деревне завидели раненую девчонку, все закопошились, а одна из старушек повела их к старосте, причитая, как сейчас стало опасно ходить по лесам. Староста же, низкий старичок, встретил их тепло. Предложил остаться у себя в летнем домике, а когда получил от Джона еще и несколько монет, то совсем расщедрился, отправив жену готовить им обед, а сына за дровами для бани. Даже самолично повел их до домика по вытоптанной в огороде узенькой тропинке. Он нес в сухих руках свежее белье, на котором лежала небольшая берестяная коробочка с травами и мазями.

– Как же она так умудрилася-то? – печально спросил он, смотря на спящую в руках Джона Мею. – Али кто ее так?

– Да вот Хозяйских псов повстречали. Дочка, как их увидела, так сразу рванула и упала в реку. Я еле-еле подоспел. Едва ноги вдвоем унесли, – Джон говорил на удивление естественно для того, кто додумывал историю на ходу.

– Псы? Хозяйские? Да ты что, типун тебе на язык! Какие ж гончие, их уж сколько лет не видать… Пусть так и остается, не надо нам гончих. Это, наверное, кабаны были али волки. Вы в темноте-то и перепутали.

– Уж не знаю. Может, и перепутали, но вы все равно поосторожней будьте. В лес детей не пускайте.

– Да и так не пускаем, – нахмурился старик. – Как ж тут пускать, когда на землю невинные души падают, и обезумевшие повсюду стали рыскать, еще и младенцы мрут… Кажется, Юдоль уж и не проснется вовсе, а Смерть теперь на нас разгневалась. И потихоньку она нас всех и заберет.

– Заберет. Но лишь потому, что всем суждено когда-нибудь умереть.

– Только ж в свой срок хочется, милок. – Он подошел к домику, достал ключи из кармана и открыл дверь. – А-ай ладно, хоть дочь твоя жива осталась, а с остальным… век свой доживем, а там уж пущай другие разбираются.

Через темные сени они прошли в комнату с окошком и двумя кроватями по разные стороны, на которых лежали пуховые подушки. Все четыре угла были затянуты паутиной. Стоило сделать шаг, как половицы тут же скрипели в ответ, будто подвывая, а воздух казался одновременно затхлым и холодным. Староста, положив белье и коробочку на одну из кроватей, открыл окно, тут же глубоко вздыхая и ладошкой сметая с подоконника пыль.

– Там в ящике свечи лежали. А огня я вам принесу, как стемнеет. – Он подошел к тумбочке и положил ключи. – Баня сейчас уже топится, а вы через полчаса приходите-то. Может, и раньше даже.

Старик вышел. Джон осмотрел комнату, затем подошел к кровати и устало присел. Он попытался положить Саломею, но та вдруг вцепилась в него, крепко сжав и потянув за волосы.

– Ай! Да что ж ты… – он осекся, не позволив себе ругнуться.

Наклонился, отцепляя ее пальцы от волос, наконец освободился и с удивлением заметил, что Мея еще спит.

– Эй, юная леди. Не пора ли вам просыпаться?

Мея приоткрыла припухшие веки, озадаченно осматривая комнату.

– Это домик старосты, он разрешил нам остаться. Да, пока ты спала и слюнявила мне плечо, мы добрались до деревни. – Джон усмехнулся, закатывая рукава. – Проголодалась?

Осмыслив все услышанное, Мея запоздало кивнула.

– Жена старосты как раз пошла готовить обед. А еще скоро будет готова баня. Сначала, наверное, лучше искупаться, а потом поесть, ты как думаешь?

Она вновь кивнула.

Джон несколько задумчиво посмотрел на нее, а потом рассмеялся.

– В молчанку ты играешь непревзойденно. Сдаюсь без боя. – Он поднялся, ставя коробочку на комод и открывая ее. – Но это слишком скучно, не думаешь? Давай сыграем в кое-что другое?

Мея напряглась.

– Во что?

– Вопрос за вопрос. Ты спрашиваешь меня, а я тебя. Кто первый не ответит, тот и проиграл. Ну как?

– Давай.

Все равно больше нечего было делать.

– Ну вот! На первый вопрос ты уже ответила, теперь твоя очередь.

Мея отвела задумчивый взгляд. Было так много вещей, о которых она хотела спросить, но сформулировать хоть что-то внезапно оказалось сложно.

– Ты живой. Но ты ведь не человек, да? Откуда ты… Как ты появился? Пришел от Смерти?

Джон едва заметно нахмурился, а Смерть с любопытством взглянула на Саломею.

– Совсем нет. – Он достал травы из коробочки и кинул в стакан. – Когда-то давно я был обычным человеком. Потом правда умер, да. Однако Смерть решила не забирать мою душу в забвение, а сделала своим Дитя. Я все так же чувствую боль, так же хочу спать и есть, но… со временем начинаю все меньше обращать на такие вещи внимание. Потихоньку забываешь, что такое голод или боль. А внутри тебя вместе с кровью течет Ее Сила. Сила Смерти. – Он перевернул ложку и попытался размолоть травы тупым концом. – Теперь мой вопрос. Что это за Кан, ради которого ты готова была стать обезумевшей душой?

Мея сжалась.

– Он мой брат. Он… мое все. Все, что он захочет, захочу и я.

– И все же странно. – Джонатан открыл бурдюк и залил размолотые травы водой. – Сейчас его здесь нет, а ты все равно чего-то же хочешь.

– Хочу быть с ним. И вообще ты задал второй вопрос. Сейчас моя очередь.

– Хорошо-хорошо, – виновато улыбнулся он, протягивая стакан. – Вот, держи, это поможет снять боль.

Мея взяла его. Сжала в ладонях, собираясь с силами и нервно кусая губы.

– Почему ты решил меня спасти?

Джон застыл. Впервые она увидела вместо доброжелательной улыбки что-то холодное, отрешенное и темное. Что-то, отчего его лицо на мгновение стало каким-то другим. Ненастоящим.

Смерть неотрывно посмотрела на свое Дитя.

– Потому что захотел, – вдруг улыбнулся Джон, заставляя все чужое мгновенно исчезнуть. Будто ничего и не было.

– Это… не ответ, – растерянно прошептала она, пытаясь понять, не показалось ли ей.

– Что ж, тогда ты выиграла, юная леди. И тебе, как победительнице, достается поход в баню. Пойдем?

Сказать ей больше было нечего. Она кивнула.

Банька на задних дворах, темная и низенькая, внутри оказалась еще меньше, чем снаружи. Джону пришлось хорошо пригнуться, чтобы занести туда Саломею. Жаркий воздух каплями оседал на почерневших деревянных стенах и стекал, исчезая в щелях пола. В воздухе стоял запах подкопченного дерева и связки полыни, висевшей над проемом.

– Я оставил полотенце и чистую одежду в предбаннике. – Джон поставил Мею на пол возле кривой невысокой скамеечки.

Она сразу присела, не устояв на ногах, и сморщилась от едкого запаха, с замешательством рассматривая копоть.

– Она тут… сгорела?

– Кто?

– Баня, – поежилась Мея. – Она же вся сгоревшая.

Джон рассмеялся и придвинул ведра с горячей и холодной водой. Мея потупила взгляд, а потом вернула, тут же хмурясь.

– Это баня по-черному, Мея. Дым идет внутрь, и копоть оседает на стенах. Не беспокойся, здесь можно купаться, – он развернулся к двери.

– Постой! – вдруг испуганно схватила она его за рукав. – Ты уходишь?

– Да. Подожду снаружи.

Она растерялась. Отвела суетливый взгляд. Неукротимое пламя в груди становилось сильнее и обжигало сердце, заставляя стучать все быстрее и быстрее. Остаться одной здесь, в темноте, она не хотела.

– Поможешь мне… отмыть волосы? – робко прошептала Мея, не замечая, что сжала его рукав так сильно, что рука начала дрожать.

А Джон заметил. Аккуратно обхватил ее ладонь, присел на корточки и заглянул в глаза.

– Хорошо. Я помогу.

Мея медленно перекинула ноги через лавочку и заломила руки, стеснительно сжимая плечи и стягивая с себя кофту. Сняла штаны, неловко переваливаясь сначала на одну сторону, затем на другую, задела поврежденную ногу и дернулась от боли. Только сейчас она заметила, что стопа раздулась и покраснела.

Пусть было больно, но эта травма показалась Мее совсем незначительной в сравнении с тем, что душа сделала с Каном. Глупой и мелкой. Мея даже подумывала взять кочергу, стоявшую в углу, и ударить себя, бить снова и снова, пока не станет так же больно, как Кану.

Она обняла свое обнаженное тело и согнулась, сводя локти и утыкаясь лбом в колени. Тихо всхлипнула, чувствуя, как мокрые волосы липнут к лицу. Стиснула зубы. Жадно вдохнула и выдохнула.

Пламя внутри бушевало. Бесновалось. Заполняло глотку, текло горячими слезами и пенилось в желудке. Почему она осталась одна, почему было так страшно, почему никого нет рядом? Почему Кан бросился спасать их, не дал ей сделать шаг и отдал тот приказ?

Жив ли он? Жив ли? Жив?..

Прошло столько лет, но ничего не изменилось. Мея просто совершала те же ошибки, выбирала неправильные тропы и снова сталкивалась с теми же ужасами. Как не справилась тогда, так и сейчас.

Как жить? Как дышать без него? Как не впасть в оцепенение, понимая, что она не может поцеловать его, обнять и даже услышать родного голоса? Она бы сделала все, лишь бы Кан сейчас оказался рядом. Припала бы к его ногам, покорно не отводила взгляда или наоборот, прятала бы его, стоило ему только приказать.

Но его здесь нет. И что бы она сейчас ни сделала, он не появится. Хоть плачь, хоть бейся.

– Юной леди совсем не к лицу слезы, – Джон опустился на корточки позади нее. – Но если юная леди хочет поплакать, то никто не вправе ее остановить.

Мея обернулась. Зареванная, дрожащая, покрасневшая и обнаженная. Громко всхлипнула и бросилась к нему, больше не сдерживая слез. Она плакала, утыкаясь в грудь, сжимая мокрыми пальцами его рубашку, а он в ответ успокаивающе гладил по волосам.

Пока его объятие бережет мотылька, пусть вздымается и бушует, пусть беснуется пламя.

Фрейя встречала утро, спрятавшись в птичьем кабинете под столом, заваленном письмами, и сжимая в руках маленькую расческу с зелеными камушками. Ей не верилось, что свет, растекавшийся по комнате витражными бликами, настоящий.

Глубокой ночью, когда Хозяин узнал обо всем, Он разозлился. На Его лице не было ни эмоции, но Фрейя поняла, насколько сильно это вывело Его из себя, когда гончие гоняли ее по замку, а затем протащили по коридору за волосы. Каждый раз, когда у нее всплывал вопрос «Почему я?», в глазах возникал образ изуродованного тела Авина, и почему-то действия Хозяина начинали казаться какими-то правильными и заслуженными. Будто кто-то должен был ответить за то, что произошло.

На его похороны она не пошла, но увидеть тело после ритуала успела. Хоронящий положил в пустые глазницы по церемониальному камушку с нарисованными глазами. Считалось, что так душа становилась слепа и не могла сбежать от Смерти обратно за землю, обезумев.

Ночь прошла, а утро встретило новыми тревожными вопросами. Один из них Фрейя долго боялась себе задать, но он то и дело ненароком проскакивал в голове: что, если они уже все мертвы? Что, если той ночью они не просто исчезли, а погибли?

Нет. Если Сила не перешла к ней, значит, хотя бы один из братьев и сестер жив. Она все умоляла и умоляла Смерть, чтобы это был Лерий. Просила, чтобы Она не забирала Себе его душу. И вслух, и сбивчиво шепча, и про себя, и упрашивая, и торгуясь, и в какой-то момент смиряясь, что Смерть ее не слушает и не слышит. Она прижимала к груди расческу, затем проводила по волосам, вспоминая, как это делал брат. Успокаивалась, чтобы потом, через мгновение, снова сжаться, пряча лицо в коленях.

В самые тяжелые моменты ночи, когда что-то внутри надрывалось, ей виделось искореженное тело матери и валяющаяся отдельно голова с раззявленным ртом. Почему-то Хозяин хотел, чтобы она увидела это, и приказал не отводить взгляд целую ночь. Первая мысль, пришедшая тогда в голову, была о том, чтобы спросить маму, как правильно петь ее песни. Эта идея до сих пор не покидала ее, какой бы безумной ни казалась.

Фрейя встречала утро, спрятавшись в птичьем кабинете под столом, совсем не замечая, что оно было уже не первым.