Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов

Patrick Radden Keefe

EMPIRE OF PAIN: THE SECRET HISTORY OF THE SACKLER DYNASTY

© Patrick Radden Keefe

All rights throughout the world are reserved to Proprietor.

Научный редактор – Александр Мельников, кандидат медицинских наук, зам. ред. отдела «Здоровье» «Аргументов и Фактов»

Законодательством РФ установлена уголовная и административная ответственность за незаконный оборот наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов и прекурсоров, растений или их частей, содержащих наркотические средства, психотропные вещества либо их прекурсоры, незаконное культивирование растений, содержащих наркотические средства, психотропные вещества либо их прекурсоры. Незаконное потребление наркотических средств, психотропных веществ и потребление аналогов наркотических средств, психотропных веществ вызывает психические расстройства, расстройства поведения и иные заболевания.

© Мельник Э. И., перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

«Эта книга не только о самом главном медицинском скандале последних 30 лет. Это семейная сага о четырех поколениях семьи Саклер, история становления современной фармацевтики, рассказ о секретах фармацевтического бизнеса и влияния фарм-рекламы на общество. Здесь есть место и бизнес-роману, и медицинскому расследованию, и судебной хронике, и закулисным тайнам американской политики и культуры, и даже любовным историям».

«В книге создан поразительно детальный портрет четырех поколений семьи филантропов, пионеров фарм-марктинга, бизнес-энтузиастов и виновников опиоидной эпидемии в США. Их история поражает: по вине Саклер пострадали сотни тысяч людей, и в течение двадцати лет никто не мог их остановить. Читателю будет крайне интересно узнать, с чего начали бизнес предприимчивые братья – сыновья простых эмигрантов – и как они и их потомки пришли к идее грязного маркетинга, из-за которого их имя теперь канселят по всему миру».

Предисловие научного редактора

Когда я брал эту книгу в руки, то понимал, что в ней будет знаменитая история о семье Саклер, «подсадившей» США на опиоиды. Но все оказалось гораздо масштабнее и круче: семья создала не только опиумный кризис в США, но и практически всю современную мировую фармакологию, возглавляемую «биг фармой» – несколькими транснациональными компаниями, диктующими правила в этом бизнесе. Мы думаем, что так было всегда. Но на самом деле это очень новая история, фармкомпании стали прибирать власть в свои руки только после Второй мировой войны.

Они постепенно подчиняли себе здравоохранение, и оказывается, у истоков этого процесса стояла семья Саклер. В первую очередь Артур – старший из трех братьев. Он создавал с нуля рекламу, пиар и маркетинг для Pfizer, Roche и других компаний, которые позже стали основой «биг фармы». И практически все существующие сегодня приемы и принципы в этом бизнесе придуманы им. Продвижение первых антибиотиков и транквилизаторов, знаменитый и скандальный успех «Валиума» – это тоже он. Артур сделал это лекарство самым продаваемым препаратом в мире, а оно сделало его супербогатым. Но одновременно Валиум чуть не сгубил его карьеру. Благодаря методам продвижения препарат вызывал массовую зависимость, многие им начинали злоупотреблять.

Артуру все-таки удалось проскочить этот кризис без потерь и даже расширить свой бизнес, он пропитал своим влиянием всю фармацевтическую отрасль в США. В конце концов Саклеры сами занялись производством лекарств. Артур купил для братьев небольшую фармкомпанию Purdue Frederick. Сам он не дожил до того времени, когда она стала производить опиодный наркотик ОксиКонтин. Но, используя маркетинговые приемы Артура, его братья и племянники сделали из него фармацевтический бестселлер. Америка снова впала в зависимость, но уже не от транквилизатора Валиума, а от самого настоящего наркотика ОксиКонтина. И вот этой авантюры семья Саклер уже не пережила – они не смогли избежать краха, как это удалось в свое время Артуру.

Патрик Радден Киф блестяще написал эту семейную сагу о четырех поколениях семьи Саклер. В ней есть все – производственный роман, бизнес-детектив, судебная хроника, закулисные тайны американской политики и культуры и даже любовные истории. Книга многое проясняет и объясняет. Ее надо читать.

Александр Мельников, кандидат медицинских наук, медицинский журналист, зам. ред. отдела «Здоровье» «Аргументов и Фактов»

Посвящается Беатрис и Тристраму,

а также всем тем, кто потерял близких

в результате этого кризиса

Мы часто насмехались над суеверием и трусостью средневековых баронов, которые думали, что, отдавая земли Церкви, они стирают память о своих набегах или грабежах; но современные капиталисты, кажется, имеют точно такое же представление – с тем немаловажным дополнением, что в их случае память о грабежах действительно стирается.

Доктор, пожалуйста, еще вот этого!

Пролог

Главный корень

Нью-йоркская штаб-квартира международной адвокатской фирмы «Дебевуаз и Плимптон» занимает десять этажей гладкой черной офисной башни, выросшей посреди рощи небоскребов в центральной части Манхэттена. Основанная в 1931 году парой аристократов-поверенных, отпочковавшихся от одной почтенной уоллстритской фирмы, «Дебевуаз» впоследствии и сама сделалась почтенным предприятием, разросшись за десятилетия в глобального монстра со штатом из восьмисот юристов, реестром высокопоставленных клиентов и почти миллиардом долларов ежегодного дохода[1]. В ее центральном офисе ничто не напоминает об истоках фирмы – там не увидишь ни дубовых панелей, ни кожаных кресел. Напротив, он отделан в банальном стиле любого современного корпоративного офиса с его ковролиновыми коридорами, аквариумами конференц-комнат и модными столами для работы стоя. В двадцатом веке власть бросалась в глаза. В веке двадцать первом самым верным признаком истинной власти стала ее неброскость.

Однажды весенним холодным солнечным утром 2019 года, когда отражения облаков лениво скользили по черному стеклу фасада, Мэри Джо Уайт вошла в это здание[2], поднялась на лифте в офис «Дебевуаз» и заняла место в конференц-комнате, так и гудевшей от еле сдерживаемой энергии. В свои семьдесят один Уайт всем физическим обликом воплощала тот самый принцип власти, не бросающейся в глаза. Она была более чем миниатюрной – чуть больше 150 см ростом, с коротко стриженными каштановыми волосами и глазами, окруженными сеточкой морщин, – а ее манера речи отличалась простотой и непритязательностью. Зато в суде она была страшным противником. Уайт порой шутила[3], что специализируется на больших неприятностях: стоили ее услуги недешево, но, если вы попали в серьезную передрягу и при этом у вас водились серьезные деньги, именно она была тем адвокатом, к которому следовало обратиться.

В начале своей карьеры Уайт почти десять лет проработала государственным прокурором Южного округа Нью-Йорка, где выдвигала обвинения против лиц, совершивших террористическое нападение на Всемирный торговый центр в 1993 году. Барак Обама назначил ее председателем Комиссии по ценным бумагам и биржам. Но в перерывах между этими ответственными правительственными должностями она всегда возвращалась в «Дебевуаз». Она пришла в эту фирму в качестве молодого сотрудника, став затем второй женщиной, которой удалось добиться в ней положения партнера. Она представляла интересы «больших псов»[4]: корпораций «Верайзон», «Дж. П. Морган», «Дженерал Электрик», Национальной футбольной лиги.

В то утро конференц-комната была полным-полна юристов – не только из «Дебевуаз», но и из других фирм: более двадцати человек, все с блокнотами, ноутбуками и гигантскими папками-скоросшивателями, сплошь облепленными клейкими листочками для заметок. На столе стоял спикерфон, и на связи были еще около двадцати адвокатов в разных уголках страны. Поводом, собравшим вместе эту армию поверенных, была необходимость взять показания у скрытницы-миллиардерши, давней клиентки Мэри Джо Уайт, которая теперь оказалась в эпицентре бурана судебных исков, утверждавших, что накопление этих миллиардов привело к смерти сотен тысяч людей.

Как-то раз Уайт заметила, что, когда она была прокурором, ее работа была проста: «Поступай правильно[5]. Ты преследуешь плохих парней. Ты каждый день делаешь для общества что-то хорошее». Однако в эти дни ее положение было сложнее. Высокооплачиваемые корпоративные адвокаты вроде Уайт – это умелые профессионалы, снискавшие определенную респектабельность, но по сути своей их бизнес ориентирован на клиента. Многие прокурорские работники, которым приходится думать об ипотеке и образовании для детей, идут по этой проторенной дорожке. В первой части своей карьеры ты стремишься привлечь плохих парней к ответственности, а во второй представляешь их интересы.

Юристом, которому предстояло в то утро задавать вопросы, был мужчина лет семидесяти по имени Пол Хэнли. Внешностью он выбивался из ряда остальных поверенных. Хэнли был адвокатом по коллективным искам. Он предпочитал шитые на заказ костюмы смелых цветов и приталенные рубашки с жесткими воротничками контрастных оттенков. Его седые, словно стальные волосы были гладко зачесаны назад, пронзительный взгляд подчеркивали очки в роговой оправе. Если Уайт мастерски демонстрировала неброскую силу, то Хэнли был ее противоположностью: он напоминал адвоката из комикса «Дик Трейси». Но в своем деле он на равных соперничал с Уайт и при этом питал органическое презрение к флеру благопристойности, которым люди, подобные ей, окутывали своих сомнительных клиентов. Давайте не будем себя обманывать, так думал Хэнли. В его глазах клиенты Уайт были «высокомерными засранцами»[6].

Миллиардершей, которая в то утро давала показания, была женщина в возрасте немного за семьдесят, врач по образованию, хотя она никогда не занималась практической медициной. Светлые волосы, широкое лицо, высокий лоб и широко посаженные глаза. Бесцеремонные манеры. Ее адвокаты старались не допустить этого допроса, и ей самой не хотелось на нем присутствовать. Как показалось одному из присутствовавших юристов, в ее поведении сквозило характерное нетерпение человека, которому никогда не приходится стоять в очереди, чтобы подняться на борт самолета.

– Это вы – Кэти Саклер? – спросил Хэнли.

– Я, – ответила женщина.

Кэти была членом семьи Саклер, династии нью-йоркских филантропов. Парой лет ранее журнал «Форбс» внес Саклеров в список двадцати богатейших семей[7]. Соединенных Штатов, чье состояние, по приблизительным оценкам, составляло около 14 миллиардов долларов, позволив им «потеснить наши исторические семьи, например Бушей, Меллонов и Рокфеллеров». Фамилия Саклер украшала художественные музеи, университеты и медицинские учреждения по всему миру.

За предшествующие шесть десятилетий семья Кэти Саклер оставила на Нью-Йорке свой неизгладимый след – примерно так же, как некогда сделали Вандербильты или Карнеги. Но теперь Саклеры были богаче обоих этих семейств, чье состояние было сколочено во времена «позолоченного века». А география их даров вышла далеко за пределы Нью-Йорка – это были Саклеровский музей в Гарварде и Саклеровская школа высших биомедицинских наук в Тафтсе, Саклеровская библиотека в Оксфорде и Саклеровское крыло в Лувре, Саклеровская школа медицины в Тель-Авиве и Саклеровский музей изобразительного искусства и археологии в Пекине. «Пока я росла, – говорила Кэти Саклер, – у моих родителей были фонды». Они, по ее словам, вносили вклад в «прогрессивные общественные дела».

Саклеры раздали сотни миллионов долларов, и в общественном сознании эта фамилия десятилетиями связывалась с филантропией. Один директор музея уподоблял это семейство династии Медичи[8], благородному флорентийскому клану XV века, чье покровительство искусствам способствовало началу эпохи Возрождения. Но если Медичи сделали себе состояние в банковской сфере, то точные истоки саклеровского богатства долгое время казались куда более таинственными. Члены семьи с почти маниакальной одержимостью присваивали свою фамилию учреждениям, связанным с науками и искусствами. Она была выбита в мраморе, выгравирована на бронзовых табличках и выложена витражным стеклом. Существовали Саклеровские стипендии для профессоров, Саклеровские стипендии для ученых, Саклеровские циклы лекций и Саклеровские премии. Однако стороннему наблюдателю было бы трудно связать фамилию этой семьи[9] с каким-либо конкретным бизнесом, который генерировал все это богатство. Светские знакомые встречали ее членов на званых ужинах и благотворительных вечерах в Хэмптонсе, на какой-нибудь яхте в Карибском море или на горнолыжных курортах в Швейцарских Альпах… и перешептывались, строя предположения, как эти люди заработали свои деньги. И это было странно, поскольку основную часть состояния Саклеры скопили не в эпоху баронов-разбойников, а в недавние десятилетия.

– Вы окончили подготовительный курс Нью-Йоркского университета в 1980 году, – сказал Хэнли. – Верно?

– Верно.

– А в 1984 году – медицинскую школу Нью-Йоркского университета?

– Да.

– А правда ли, – спросил тогда Хэнли, – что после двухгодичной ординатуры в хирургии она пришла работать в компанию Purdue Frederick?

Purdue Frederick Co (Purdue Frederick) была производителем лекарственных препаратов, а впоследствии стала известна как Purdue Pharma (Purdue Pharma). Располагавшаяся в Коннектикуте, эта компания была источником львиной доли состояния Саклеров. В то время как Саклеры с помощью хитромудрых контрактов о «правах на наименование» обычно настаивали, чтобы любая художественная галерея или исследовательский центр, становившиеся получателями их щедрот, вставляли их фамилию в свои названия, семейный бизнес с именем Саклеров никак не связывался. Более того, вы могли бы изучить веб-сайт Purdue Pharm вдоль и поперек и не обнаружить вообще никакого упоминания о Саклерах. Но Purdue была частной компанией, целиком и полностью принадлежавшей Кэти Саклер и другим членам ее семейства. В 1996 году Purdue представила новаторский лекарственный препарат, мощное обезболивающее на основе опиоидов под названием «ОксиКонтин»[10] (OxyContin), которое было объявлено революционным способом лечения хронической боли. Это средство стало одним из самых громких блокбастеров в истории фармацевтики[11], принеся своим создателям около 35 миллиардов долларов дохода.

Но оно же привело к стремительному росту зависимости и злоупотребления. К тому времени, как Кэти Саклер приступила к даче показаний под присягой, Соединенные Штаты были охвачены опиоидной эпидемией: американцы во всех уголках страны оказались зависимыми от этого мощного средства. Многие люди, начавшие со злоупотребления ОксиКонтином, в результате переходили на так называемые «уличные наркотики», такие как героин или фентанил. Цифры были ошеломляющими[12]. По данным Центров контроля и профилактики заболеваний, за четверть века после поступления ОксиКонтина в продажу около 450 000 американцев умерли от передозировки средств, связанных с опиоидами. Такие передозировки теперь стали основной причиной скоропостижных смертей в Америке, унося больше жизней, чем автомобильные аварии, больше даже, чем «самая американская» причина гибели людей – огнестрельные ранения. Более того, передозировки опиоидов унесли жизни большего числа американцев, чем все вместе взятые войны, в которых участвовали США, начиная со Второй мировой.

Мэри Джо Уайт говорила[13], что в юриспруденции ей нравится то, как она заставляет «сводить вещи к их сути». Опиоидная эпидемия представляла собой невероятно сложный кризис общественного здоровья. Но когда Пол Хэнли задавал вопросы Кэти Саклер, он старался вычленить из этой эпической человеческой трагедии ее коренные причины. До начала производства ОксиКонтина опиоидного кризиса в Америке не было. После его начала – возник. Теперь Саклеры и их семейная компания были ответчиками по более чем 2500 судебным искам, выдвигавшимся городами, штатами, округами, племенами коренных американцев, больницами, школьными округами и множеством других истцов. Их захлестнул поток судебных процессов, с помощью которых государственные и частные юристы стремились заставить фармацевтические компании отвечать за их роль в поставках на рынки этих сильнодействующих средств и введение общества в заблуждение относительно их свойств. Нечто подобное уже случалось раньше, когда табачные компании призвали к ответу за решение сознательно преуменьшать риск для здоровья, связанный с курением. Директоров компаний заставили отчитываться перед Конгрессом США[14], и в результате табачная индустрия в 1998 году согласилась на досудебное урегулирование с выплатой небывалой суммы – 206 миллиардов долларов.

Задачей Уайт было предотвратить аналогичный «судный день» для Саклеров и Purdue. Генеральный прокурор Нью-Йорка, который подал иск против Purdue и назвал Кэти и семерых других членов семейства Саклер ответчиками по делу, утверждал в своем заявлении, что ОксиКонтин был «главным корнем опиоидной эпидемии»[15]. Он стал первым в своем роде болеутоляющим средством, изменившим подход американских врачей к назначению анальгезирующих препаратов, – с катастрофическими последствиями. Генеральный прокурор штата Массачусетс, тоже подавший иск против Саклеров, утверждал, что «одна-единственная семья принимала решения[16], которые стали основной причиной опиоидной эпидемии».

Уайт придерживалась иного мнения[17]. Те, кто подает иски против Саклеров, искажают факты, чтобы сделать ее клиентов козлами отпущения, возражала она. В чем состоит их преступление? Все, что они делали, это продавали на совершенно законных основаниях лекарственный препарат – товар, одобренный Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств США. Все это запутанное дело представляет собой «судебную попытку найти виновных», утверждала Уайт, настаивая, что опиоидная эпидемия «не является кризисом, созданным моими клиентами или Purdue».

Но в тот день на допросе она не говорила ничего. Представившись присутствующим, она просто сидела и слушала, предоставив другим коллегам вклиниваться и перебивать Хэнли возражениями. Ее функцией было не поднимать шум, а служить пистолетом в кобуре на боку Кэти – безмолвным, но видимым. А Уайт и ее команда хорошо вышколили свою клиентку. Как бы ни расхваливала Мэри Джо способность юриспруденции сводить вещи к их «сути», в тот момент, когда клиентку поджаривают на горячей сковороде адвокатского допроса, главная задача сводится к тому, чтобы этой самой сути избежать.

– Доктор Саклер, несет ли Purdue какую-либо ответственность за опиоидный кризис? – спросил Хэнли.

– Возражаю! – вскинулся один из поверенных Саклер.

– Возражаю! – вторил ему другой.

– Я не считаю, что на Purdue лежит юридическая ответственность, – ответила Кэти.

– Я не об этом спрашивал, – указал ей Хэнли, – а желал знать, был ли способ действий компании Purdue причиной опиоидной эпидемии.

– Возражаю! – вновь подал голос один из поверенных.

– Я думаю, дело в очень сложном комплексе факторов и стечении разных обстоятельств: это и общественные проблемы и вопросы, и медицинские вопросы, и разрывы в регулировании между разными штатами страны, – ответила Кэти. – Я имею в виду, все это очень, очень сложно.

Но затем Кэти Саклер сделала неожиданный шаг. Учитывая мрачную репутацию ОксиКонтина, можно было предположить, что она попытается от него дистанцироваться. Однако, когда Хэнли стал допрашивать ее, она воспротивилась самой предпосылке его вопросов. Саклерам нечего стыдиться и не за что извиняться, утверждала Кэти, потому что в ОксиКонтине нет ничего плохого.

– Это очень хорошее лекарство, очень эффективное и безопасное средство, – сказала она.

От корпоративного должностного лица, вынужденного давать показания под присягой в ходе судебного разбирательства, грозящего корпорации многомиллиардными расходами, можно было ожидать той или иной защитной реакции. Но это была не оборона, а нечто иное. Это была гордость. На самом деле, сказала Кэти, ее вообще следует похвалить за то, что она предложила «идею» ОксиКонтина. Ее обвинители указывали, что ОксиКонтин – главный корень одного из самых убийственных кризисов общественного здоровья в современной истории, а Кэти Саклер с гордостью назвала себя главным корнем ОксиКонтина!

– Вы сознаете, что сотни тысяч американцев приобрели зависимость от ОксиКонтина? – спросил Хэнли.

– Возражаю! – выпалили сразу двое адвокатов. Кэти замешкалась с ответом.

– Простой вопрос, – добавил Хэнли. – Да или нет?

– Я не знаю ответа, – наконец сказала она.

В какой-то момент допроса Хэнли спросил о здании на Восточной Шестьдесят Второй улице, от которого заседавших в конференц-комнате отделяла всего пара кварталов. На самом деле это два здания, поправила его Кэти. Снаружи эти небольшие дома выглядят как два отдельных адреса, но внутри «соединены», объяснила она, и «функционируют как одно целое». Речь шла о красивых малоэтажных сложенных из известняка домах в тянущемся вдоль Центрального парка районе с разреженной застройкой, из числа тех «вечных» нью-йоркских зданий, которые вызывают зависть к их хозяевам и навевают грезы о былых временах.

– Это офис, который принадлежит… – начала Кэти и тут же поправилась: – Раньше принадлежал моим отцу и дяде.

Изначально братьев Саклер было трое, пояснила она. Артур, Мортимер и Рэймонд. Мортимер был отцом Кэти. Все трое избрали профессию врача. Но братья Саклер были «очень предприимчивыми людьми». Сага об их жизни и династии, которую они основали, отражает историю целого столетия американского капитализма. Три брата купили Purdue Frederick еще в 1950-х годах.

– Изначально эта компания была совсем небольшой. Это был маленький семейный бизнес.

Том I

Патриарх