Детектив к Новому году

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Бабочка на снегу

Александр Рыжов

Юлечка Миклашевская была девушкой образцовой. В университете училась на отлично, шла на красный диплом. По комсомольской линии – ни единого нарекания, сплошные похвалы и поощрения. Поведение безупречное, прилежание завидное, моральные принципы устойчивые, политическая позиция совпадает с линией партии. Еще и активистка-общественница, ведет студенческий кружок интернациональной дружбы.

Если что и можно было вменить ей в вину, так это не совсем пролетарское происхождение. Ее папа, Геннадий Кириллович Миклашевский, при жизни считался видным ученым, специалистом с мировым именем. Поэтому Юлечка с детства росла в атмосфере достатка и, даже правильнее сказать, роскоши. Просторная трехкомнатная квартира в сталинском доме на Петроградской стороне производила впечатление на всех, кому доводилось переступать ее порог: импортная мебель, новейшая бытовая техника, картины мастеров живописи на стенах, раритетные издания на полках книжных шкафов. Все это стоило денег, и немалых. У профессора Миклашевского они имелись, и он привык баловать себя и свою единственную дочку.

Одевалась Юлечка только в иностранное, пользовалась настоящей французской косметикой и украшения носила не поддельные, из стекляшек и пластмассы, а из подлинных благородных металлов и драгоценных камней. Нет, не обвешивалась ими с ног до головы, соблюдала меру и такт, и все же выделялась на фоне остальных советских девушек, которым приходилось довольствоваться невзрачным ширпотребом, помадой «Елена», поверх которой на губы для блеска намазывали вазелин, и краской для волос «Гамма» на основе купороса.

Что ж, Юлечка хотела слыть не только умницей, но и красавицей. И это ей прощалось. Все-таки на дворе стояли уже не пятидесятые годы, когда модниц прорабатывали на собраниях и клеймили позором. В конце семидесятых стремление к внешней красоте не рассматривалось как явление постыдное. Да и роскошь больше не называли пережитком буржуазного прошлого. О ней так или иначе мечтали все. И пытались добиться – кто правдами, кто неправдами.

В Юлечкином случае все было честно и законно: папа обеспечивал и себя, и дочь за счет деканской зарплаты и многочисленных гонораров за научные публикации. Вещи из-за границы тоже привозил легально – когда ездил в служебные командировки на симпозиумы и конференции. Обеспеченностью своей Юлечка не кичилась и не жадничала, как многие зажиточные люди. Если все студенты сдавали по десять копеек в помощь каким-нибудь голодающим азиатам, она всегда сдавала пятнадцать, а то и двадцать.

Год назад профессор ушел из жизни, и все им нажитое досталось Юлечке. Смерть отца она переживала искренне, а к свалившемуся богатству отнеслась спокойно. Собственно, для нее мало что изменилось: практически все имущество, доставшееся ей по наследству, и так находилось в ее распоряжении. В деньгах Геннадий Кириллович ее не ограничивал, позволял тратить сколько угодно. Правда, после его смерти она всерьез задумалась, ведь из регулярных доходов у нее осталась лишь стипендия в сто рублей. Однако профессорских сбережений было вполне достаточно, вдобавок продолжали идти отчисления от допечатываемых книг, поэтому нищета Юлечке не грозила.

Жила она теперь в одиночестве, огромная квартира, где не с кем было словом перемолвиться, навевала грусть. Вокруг Юлечки постоянно вилось не меньше десятка претендентов на руку и сердце, но никто из них не трогал ее душевных струн. Только однажды появился на горизонте человек, которого мало волновали ее жилплощадь и материальное положение, – молодой перспективный хоккеист Леша Касаткин. Но и с ним не сложилось, расстались. А все почему? Юлечка со свойственным ей максимализмом решила помочь ему сделать карьеру, подключила все свои и папины связи, достучалась до таких верхов, до которых простым смертным никогда не дотянуться. А неблагодарный Касаткин наплевал на ее усилия и вместо того, чтобы взбежать по крутой спортивной лестнице к олимпийским высотам, уперся как баран. Так и играет до сих пор в заштатной командишке, хотя давно бы уже мог в сборную попасть…[1]

Но это в прошлом. Юлечка не любит вспоминать о неудачах на личном фронте. В конце концов, ей всего лишь двадцать с хвостиком, вся жизнь впереди. А пока что она по кирпичику выстраивает свое будущее: учится, во время летней практики работает в архиве, набирается опыта и укрепляет авторитет. И это приносит свои плоды. Руководство университета ее уважает, ценит, ставит в пример. А значит, все у нее идет, как надо.

За учебные и общественно-трудовые заслуги Юлечке что-нибудь да перепадало. То единовременную прибавку к стипендии выпишут в честь юбилея ВЛКСМ, то льготную путевку в Зеленогорск за организацию акции в поддержку угнетенных североамериканских индейцев. Мелочь, как говорится, но приятно.

Поэтому Юлечка не удивилась, когда однажды зазвонил телефон и мужской голос с официальными интонациями произнес:

– Юлия Геннадьевна? С вами говорят из Общества филологов и лингвистов. От университета поступило ходатайство… В нашем распоряжении есть комфортабельный коттедж на севере Ленинградской области. Вам предоставлено право отдохнуть в нем в течение двух дней.

Юлечка наморщила лоб. Общество филологов и лингвистов? Никогда о таком не слышала. Но это и немудрено. В СССР столько всяких обществ развелось – не сосчитать.

Подходил к концу 1978 год, наступила зима. В Ленинграде, где вечно дули стылые ветры с залива, было неуютно. Выходные за городом – это лучше, чем тоскливо сидеть в квартире или бродить по морозным улицам. В кино ничего интересного, театральные постановки – по вечерам, а все городские музеи она, как представительница интеллигентской семьи, обошла еще в ранней юности.

– Коттедж? А сколько это будет стоить?

– Все расходы берет на себя профком университета. Коттедж на четверых, вам будет предоставлено место в комнате на двух человек. Питание и транспорт – тоже за счет учебного заведения.

Не красота ли? Ради таких вот преференций стоило тянуть лямку и быть пай-девочкой.

– А кто еще едет? – уточнила она. – Будет кто-нибудь с нашего курса?

– Нет. Еще трое поощренных, они не из вашего вуза. Тоже активные деятели, вам любопытно будет с ними пообщаться… Так вы согласны?

Юлечка и не думала отказываться. То, что поездка обойдется без знакомых, ее не огорчило, скорее, наоборот. Так получилось, что друзей и подруг, которым бы по-настоящему доверяла, у нее не было. Помимо назойливых ухажеров имелись еще приятельницы, которые в глаза говорили ей комплименты, а за спиной распускали пошлые сплетни. И еще – добрая… хотя нет, конечно же, недобрая сотня завистников и завистниц. Юля силилась не обращать на них внимания, но, что ни говори, их общество утомляло. Побыть вдалеке от них – уже само по себе удовольствие. С незнакомыми людьми она сходилась легко и не сомневалась, что там, вне города, в компании ничего о ней не знающих активистов будет комфортно.

Со свойственной ей дотошностью она выяснила, кто, когда, на чем и откуда ее заберет и доставит в коттедж. Юле любезно объяснили, что в пятницу вечером прямо к ее дому подъедет синяя «Нива», за рулем будет водитель Георгий, он и отвезет куда надо. Тем же манером через двое суток, то есть на исходе воскресенья, ее вернут обратно. С собой посоветовали взять теплые вещи, а о продуктах и питье не беспокоиться – в коттедже все есть.

Юлечка всегда верила вежливым людям с официальным голосом. Она упаковала в небольшой рюкзак синтетический джемпер, который папа привез из Швеции, утепленные норвежские брючки спортивного покроя, этим и ограничилась. Остальное рассчитывала надеть на себя. Ах да, и, разумеется, не забыла косметичку с французским содержимым: брусок пахучего польского мыла и флакон болгарского шампуня. Кто знает, как там, в этом коттедже, с банными принадлежностями.

В назначенный час Юля вышла из подъезда. Синяя «Нива» уже ждала ее. За рулем сидел парень располагающей наружности, он назвался Георгием и помог ей уложить рюкзачок в багажник.

Выехав из города, они двинулись по Мурманской трассе на север, в сторону Подпорожья. Ехали долго, часа три. За окном стемнело, смотреть было не на что, мягкое покачивание машины навевало сон, и Юлечка задремала. Георгий оказался неразговорчивым, на вопросы отвечал коротко. Сказал, что его дело маленькое – доставить отдыхающих на базу. А уж как они там будут проводить время, его не касается.

Было уже около девяти вечера, когда они, проехав по Яковлевской дороге, завернули в крохотную деревушку с десятком дворов. Юлечка разглядела в свете фар табличку на углу ближайшего дома: «Зеленый тупик, 4». Подумала, не сваляла ли она дурака, пустившись в путешествие в неизведанные глухие края незнамо с кем.

Но отступать было поздно. Георгий выкатил из сарая механическое чудо на полозьях, с высоким ветровым стеклом и лупоглазым фонарем, делавшим агрегат похожим на циклопа.

– Пересаживайтесь. Дальше дороги нет, поедем на снегоходе.

Было жутковато, но Юлечка не относила себя к натурам робким и храбро пересела из машины в передвижную каракатицу, на которой не ездила ни разу в жизни.

Вспыхнул фонарь, разрезая тьму. Зарычал мотор, и снегоход с гордым именем «Амурец» (так значилось у него на борту) помчался по белой целине.

Резануло ледяным потоком воздуха. Юлечка закутала лицо шарфом и натянула пониже норковую шапку. Несмотря на холод, она ощущала нечто сродни упоению – от скорости, от громкого рокота, от вихрившейся снежной пыли.

Георгий довез ее до входа в двухэтажный домик с крыльцом, подал руку, и Юлечка, сделав неосторожный шаг, ухнула по пояс в рыхлый снег.

– Прошу прощения! – извинился Георгий. – Забыл предупредить. Надо сразу становиться на ступеньку, иначе провалитесь. Вот так.

Он легким движением выпростал ее из белой топи и поставил, словно куклу, на деревянное крыльцо. Юлечка отряхнулась. Снег набился в сапожки, это было противно, но она надеялась, что в коттедже ей удастся просушить обувь, а ноги, порядком замерзшие за время долгого пути, сунуть в ванну с горячей водой. Есть же здесь ванна?

Впрочем, уверенности в этом не было. Домик стоял одиноко среди заснеженной равнины. Сложно было определить, насколько она велика, волнистая крупитчатая поверхность уходила вдаль и терялась во мраке.

В коттедже светились два окна. По крайней мере, электричество в наличии, это уже радует. Но откуда оно? От дома не тянулись провода, и рядом не было ни одного столба.

– Энергия от дизельного генератора, – пояснил Георгий, проследив за Юлечкиным взглядом. – Линию проведут позже. Поселок только строится, это экспериментальный коттедж. Вы, можно сказать, первопроходцы.

Он достал из снегохода рюкзак, поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Она оказалась незапертой.

– Идемте!

Внутри домика пахло свежей древесиной. Георгий не соврал, сооружение было построено совсем недавно. Очевидно, здесь, на отдалении от города с его загрязненной атмосферой, планировали возвести целую базу отдыха.

Прямо из коридора наверх вела лестница.

– Ваша комната там, – подсказал Георгий.

Он провел ее на второй этаж, показал уютную комнатку с двумя кроватями, тумбочками и большим шкафом для одежды. Что-то наподобие гостиничного номера. Постель на одной из кроватей была смята, а на тумбочке лежал том Агаты Кристи. Юлечка догадалась, что соседка уже прибыла и находится где-то в домике.

– Ваше место вот. – Георгий положил рюкзак на свободную койку. – Все уже в сборе. Хотите сразу познакомиться?

– Да… пожалуй.

Невежливо и неправильно, приехав, уединиться в комнате и сидеть дикаркой. Не на такой отдых она настраивалась.

Немногочисленное общество расположилось в столовой здесь же, на втором этаже. Георгий успел сообщить, что на первом размещается еще одна комната, а также подсобные помещения, где стоит генератор и хранится запас дров для печи.

То, что Георгий назвал столовой, представляло собой, скорее, гостиную с длинным столом, за которым запросто могли бы поместиться человек восемь, двумя скамьями, искусственными цветами в кашпо и чеканной гравюрой во всю стену, изображавшей бородатого лешего, отдаленно похожего на Карла Маркса. В углу натужно урчал холодильник «Днепр», а подле него возвышалась радиола на четырех ножках, над которой, почти под потолком, висели и громко тикали массивные ходики. Не старинные, новодел, но весьма колоритные.

За столом сидели трое, пили чай из абстрактно расписанных фарфоровых чашек. Ближе к самовару восседала тучная дама в старорежимной шали, наброшенной поверх темно-коричневой кофты. На вид ей было лет шестьдесят пять, ее фигура и строгий лик внушали почтение. Она с равным успехом могла быть укротительницей тигров в цирке или воспитательницей детского сада.

«Это и есть моя соседка», – подумала Юлечка, поскольку другие два чаевника были мужского пола, и для них, по всей видимости, предназначалась комната на первом этаже. Один смотрелся молодо, до тридцати, его плечи облегал кургузый пиджачок отечественного пошива. Второй выглядел как типичный пролетарий: с обветренными, неаккуратно выбритыми щеками, в заношенном свитере и ватных штанах.

Георгий представил собравшимся новую гостью и сказал, что ему пора ехать.

– Когда вас ждать в следующий раз? – вопросила тучная дама.

– Завтра утром, – ответил тот. – Привезу вам продуктов и горючего для дизеля.

– И, будьте добры, дров, – прибавил молодой человек в пиджаке. – Дров маловато. До завтрашнего вечера протянем, а на послезавтра уже не хватит.

– Хорошо, – кивнул Георгий и вышел, оставив обитателей домика наедине друг с другом.

Минуту спустя затарахтел мотор. Звук поначалу слышался отчетливо, затем стал удаляться. Георгий уехал.

Юлечкой овладело некоторое смущение. Она ожидала встретить своих ровесников-студентов, но контингент подобрался иного рода. Тем не менее все, включая тучную даму, оказались людьми компанейскими, и вскоре она уже болтала с ними, как с давними приятелями.

Дядьку в свитере звали товарищем Калинниковым. По крайней мере, он представился именно так и поведал, что работает начальником ЖЭУ. Его управление на хорошем счету, вверенные ему дворы в любое время года чистятся до блеска, в домах аварии устраняются своевременно, ремонты проводятся в полном соответствии с планом. Когда он все это произносил, у Юлечки возникло ощущение, будто она слушает отчет на исполкомовской летучке.

Молодой человек в пиджаке был не так многословен и куда более скромен. Назвал свое имя – Слава, сказал, что работает в плановом отделе Ленинградского филиала НИИ по сооружению сборно-монолитных конструкций из армированного бетона… дальше Юлечка не запомнила, название предприятия звучало ужасающе громоздко. Слава признался, что никогда не хватал звезд с неба и не лез в передовики, но трудился честно. И в кои-то веки его наградили поездкой за город. Он предпочел бы премию в виде денег, но выбора не предоставили.

Что до тучной дамы, то она назвалась Эммой Анатольевной, преподавательницей истории Ленинградского сельскохозяйственного института. За тридцать два года работы она, по ее словам, стала легендой как среди преподавательского состава, так и среди учащихся. Но в подробности Эмма Анатольевна не вдавалась, она, как и Славик, не любила распространяться о своей персоне.

Юлечка рассказала о себе – лаконично, без деталей, упоминание о которых могло навести на мысль, что она зазнайка. Так, за беседой, они просидели больше часа. Эмма Анатольевна объявила, что у нее режим, и удалилась в комнату. Юлечка посидела еще немного, но в компании двух мужчин ей было не слишком удобно, и она тоже отправилась спать, сославшись на усталость.

Она понятия не имела, чем будет заниматься завтра. Домик стоял на отшибе, окруженный непролазными сугробами. Без лыж или специальной техники добраться до ближайшего населенного пункта не представлялось возможным. Умываясь в тазике с подогретой в котле водой (ванны и душа в коттедже не нашлось по причине отсутствия водоснабжения), Юля недоумевала по поводу того, кому пришло в голову поощрять достойных людей путевками в это малоприспособленное для проживания место. Лучше бы в санаторий отправили…

Она вспомнила слова Георгия, что коттедж экспериментальный. Про себя хихикнула: «А мы, стало быть, подопытные кролики? Н-да, роль так себе. Но, с другой стороны, денег не берут, грех жаловаться. И, может статься, на завтра у организаторов поездки, больше смахивающей на полярную экспедицию, заготовлены какие-нибудь сюрпризы. Поживем, увидим».

Когда Юлечка вошла в комнату, Эмма Анатольевна уже спала, сладко похрапывая на своей кровати у залепленного снегом окна. Люстра не горела, неярко светился лишь ночник на Юлиной тумбочке.

Непогода разыгралась не на шутку. За стенами завывал буран, крупные хлопья шмякались о доски. Юлечка поежилась, представив, что сейчас творится за пределами этого маленького обиталища. Но внутри было тепло, грела натопленная печка. Она разделась и нырнула под одеяло. Сунула машинально руку под подушку и нащупала там что-то металлическое.

Нахмурилась, сдвинула подушку в сторону и обнаружила под ней брошку. Забавную такую, в виде бабочки с цветочками на крылышках. Брошка не производила впечатления драгоценной – Юлечка знала в этом толк. Повертела ее, присмотрелась. Не золото, не серебро, а обыкновенная латунь, покрытая сверху эмалью. Бижутерия, одним словом.

Как эта безделушка сюда попала? Вроде бы Георгий говорил, что в коттедже еще не было постояльцев, они первые. Да и постельное белье однозначно чистое. То есть нелогично предполагать, что брошку оставил под подушкой один из тех, кто приезжал сюда раньше. Кто тогда? Уборщица? Тоже сомнительно.

Чем дольше Юлечка разглядывала брошку, тем сильнее ее одолевали смутные воспоминания. Что-то очень знакомое в этой вещице, где-то она ее определенно видела… Но где именно, вспомнить с ходу не удалось.

В конце концов, утомившись от размышлений и насыщенного событиями вечера, она решила отложить этот вопрос до утра. Часы в столовой-гостиной пробили двенадцать, их бомканье доносилось даже через плотно закрытую дверь комнаты. Юлечка погасила ночник и уснула.

Сон ее не был безмятежным. То ли мешал храп заслуженной педагогини, то ли завывание пурги за пределами домика, но спалось плохо. Грезились всяческие кошмары: медведи, бродящие вокруг коттеджа, снежные заносы, похоронившие домик под многометровой толщей белой крупы, и почему-то комсомольское собрание, на котором ее, безупречную организаторшу, пропесочивают за срыв важного мероприятия. Последнее было самым страшным, она проснулась в поту и долго не могла уснуть снова, прислушиваясь к скрипу половиц. Ей чудилось, что кто-то невидимый ходит по дому, но на самом деле это остывала печка, и дерево реагировало на смену температурного режима, как выразился бы один из Юлечкиных кавалеров – очкарик Сашка с физмата.

Проснулась Юля около восьми утра. Эммы Анатольевны уже не было в комнате, она поднялась раньше и, видимо, умывалась внизу, где рядом с подсобными помещениями приткнулся санузел почти деревенского типа (вода в него закачивалась вручную из оцинкованного бака).

Юлечка оделась, наскоро причесалась и, в ожидании своей очереди на водные процедуры, заглянула в столовую, где тихонько бубнила радиола.

Передавали новости:

– В Атлантическом океане затонул немецкий лихтеровоз «Мюнхен», погибли двадцать восемь человек… В Пекине опубликовано коммюнике о восстановлении дипломатических отношений между Китайской Народной Республикой и Соединенными Штатами…

В столовой одиноко сидел Славик и жевал бутерброд с маслом.

– Доброе утро, – приветствовала его Юлечка.

– Доброе, – откликнулся он. – Как спалось?

– Неважно, – призналась она. – Как-то здесь все… странно.

– Вот и мне так кажется. Поселили нас в каком-то недострое, без удобств, у черта на куличках… И это называется отдых?

Юлечка не нашла, что на это возразить. Ею овладело ощущение опасности, исходившей от этого затерянного в белой пустыне дома. Когда вчера ехала сюда, он мнился ей милым гнездышком, где она чудесно проведет конец недели, или, как говорят англичане, уик-энд. Однако не прошло и половины суток, как гнездышко в ее богатом воображении преобразилось в мышеловку, которая вот-вот защелкнется и прихлопнет всех, кого угораздило в нее попасть.

После умывания она, по примеру Славика, тоже соорудила себе бутерброд. Никакой другой завтрак из имевшихся продуктов приготовить было невозможно. На это обратила внимание и Эмма Анатольевна, сердито проворчавшая:

– Я не для того соглашалась ехать в такую дыру, чтобы питаться всухомятку! Если нам не привезут нормальной еды, уеду сегодня же!

Последним к завтраку присоединился товарищ Калинников. Он долго брился внизу, скреб лезвием «Спутник» жесткую щетину, но и после этой процедуры не выглядел посвежевшим. Его что-то тяготило. Наливая себе кипяток из самовара, он опрокинул чашку, после чего извинялся, вытирал тряпкой скатерть, а потом еще и ломтик батона на пол уронил.

Славик участливо поинтересовался, что с ним такое, не заболел ли. Товарищ Калинников рассеянно ответил, что все в порядке, только немного не выспался, так как было жарковато из-за печки.

После трапезы наладились играть в карты, но игра не клеилась, все смотрели на часы в столовой и ждали Георгия.

Пробило десять, одиннадцать, половину двенадцатого – никто не приехал. В полдень Славик решил выйти из дома, посмотреть, что творится снаружи. Ветер, дувший всю ночь и все утро, утих, из окон виднелась лишь ослепительная белизна.

Юлечке тоже не сиделось, волнение завладело ею всецело. Она накинула шубку, сунула ноги в меховые сапожки и вслед за Славиком вышла на крыльцо.

Девственная чистота окружавшего коттедж пространства была достойна кисти живописца или как минимум пера талантливого писателя. Ночной снегопад полностью скрыл вечерние следы полозьев «Амурца» и прочие неровности, сгладил поверхность и превратил ее в абсолютно ровную, без единой морщинки простыню, накинутую на землю от горизонта до горизонта.

Но Юлечке отчего-то не хотелось восхищаться великолепным зимним пейзажем. Страх копошился в сердце, словно отвратительное насекомое.

Чтобы как-то отвлечься, она заговорила со Славиком:

– Как вы думаете, почему он не едет? Может быть, снегоход застрял?

Славик пожал плечами.

– Я не специалист, но техника у него с хорошей проходимостью. Нет, тут другая причина…

На улице было студено, и, постояв немного, они возвратились в дом. В нем было гораздо теплее, хотя печку после жалоб товарища Калинникова в этот день еще не растапливали.

Настало время обеда, Георгий не появлялся. Эмма Анатольевна уже не ворчала, а ругалась в голос, причем такими словами, которые воспитанная Юлечка не ожидала услышать из уст степенной профессорши.

– Чтоб черти взяли и этого Жору, и тех, кто все организовал! Обязательно узнаю фамилии ответственных лиц и устрою скандал… в аду тошно станет!

Товарищ Калинников после ее гневного спича как будто проснулся и спросил:

– А кто вас сюда пригласил?

– Как кто? – Эмма Анатольевна на мгновение задумалась, вспоминая. – Этот… как бишь… всесоюзный альянс педагогов-историков.

– Что-то я не слыхал про такой.

– Я тоже. Наверное, недавно создали… Они же там, наверху, вечно что-то новое придумывают.

Разговорились. Выяснилось, что товарищ Калинников получил приглашение провести выходные за городом от ассоциации коммунальных служб, о которой прежде тоже не имел представления. А Славика заманили в Тмутаракань от имени какого-то профилактория, якобы обслуживающего работников железобетонной отрасли.

– Короче, – подвел черту товарищ Калинников, сбросивший с себя утреннюю рассеянность и сделавшийся суровым и практичным. – Всех нас собрали люди, которых мы не знаем. Может, и организаций этих на самом деле не существует, все они липовые.

– А я вообще думаю, что это был один человек, – осмелилась высказать свою догадку Юлечка.

– Георгий?

– Или он, или кто-то еще. Могут же быть у Георгия сообщники…

Эмма Анатольевна фыркнула.

– Ну, знаете! Вы сейчас невесть что напридумываете. Сообщники, преступники… Мы с вами не в детективе!

– А почему нет? – вступил в полемику скромный Славик. – Пока что все очень даже похоже на детектив. Нас, совершенно не знакомых друг с другом, собрали вместе и заперли в доме, откуда мы не можем связаться с остальным миром. И выбраться отсюда тоже нельзя.

– И что же с нами будут делать? – Эмма Анатольевна сардонически хмыкнула. – Убивать по одному? Но если уж следовать Агате Кристи, то убийцей должен быть кто-то из нас. Вы?